Таежное смятение чувств. III. Полет

Прихватив бутылку с коньяком, Боря вышел на кухню.

– Пелагея Алексеевна, позвольте мне внести мой вклад в наш ужин! – поставил парень на стол бутылку.

После получасового застолья, когда они успели обсудить все вопросы с его проектом, их разговор сам по себе свернул на житейские проблемы. Спиртное раскрепощало и давало им возможность открыто говорить о тех самых вещах, о которых обычно предпочитают стыдливо и скромно умалчивать.

– Мне, Зимин, – посмотрела Пелагея ему прямо в глаза, – Виктория Игоревна Шатова вскользь упомянула, что за тебя просила ее давняя подруга. Кто она тебе, если не секрет…

– Она, Пелагея Алексеевна, мой лучший друг! – постучал парень задумчиво вилочкой по тарелке.

– Она, конечно же, Зимин, намного старше тебя! – предположила тут же Краснова. – Судя по тому, что она дружна с Шатовой, которая несколько старше меня!

– Вы правы, Пелагея Алексеевна!

Понизив голос, женщина произнесла:

– И вас связывает не только дружба, но и…

– Да, не только дружба… – потер Борис скулу, выдержал паузу и не сразу ответил. – Мы с ней…

Выпив еще по рюмочке, они некоторое время думали каждый о своем. Краснова еще раз убедилась, что в их непростом мире без поддержки сильных и влиятельных особ далеко не уйти, хорошей карьеры не сделать. Вот и у ее соседа имеется баба, которая следит за его жизненным ростом, вовремя приходит на помощь, устраняет с его пути ненужные препятствия.

– Выпьем, Зимин, – подняла Пелагея рюмку, – за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями! И переходим на «ты» со всеми из этого вытекающими…

О том, что и из чего вытекало, Борис быстро догадался. Они выпили и поцеловались. Поцелуй задержался, замер на губах у Поли. Молча они стояли, крепко обнявшись, смотрели друг другу в глаза. Женщина провела ладонью по его щеке и тихо улыбнулась.

– У тебя или у меня? – спросила она.

– Лучше у меня… – ответил он.

Быстренько прибрав со стола, женщина вынесла остатки ужина на кухню, сполоснула посуду. Зашла в комнату соседа, скинула с себя халат. Прикрыв глаза, она захотела расслабиться, забыться и попробовать испытать знакомое ей чувство оргазма.

То, что случилось с нею, повергло ее в шок. Долго не могла Поля прийти в себя, тяжело дышала, едва слышно произнесла:

– Боже! Что это было? Что? У меня такое впервые!

Никогда еще в жизни Пелагее не было так хорошо. Ни один ее партнер еще не доставлял ей столько удовольствия. Ее всю пробило током, ее выворачивало, ее выгибало, стонала она и кричала от овладевших ею сладостных чувств.

– Ты хоть понимаешь, Зимин, что ты наделал? – повернулась она к нему лицом, смотрела прямо ему в глаза. – Я же больше после тебя не смогу лечь в одну постель с ним. Меня тошнит от его стареющего тела, от гнилостного запаха изо рта, от полного неумения доставить женщине радость…

За толстенным стеклом круглого иллюминатора слепил глаза сияющий металлический блеск почти космического для их огромной высоты солнца. Будто рафинированные головки, плавающие ледяные торосы незаметно менялись, трансформировались.

Огромные воздушные льдины ярко сверкали закругленными вершинами на бесконечном океане застывших внизу облаков…

Вернулся Владимир, кинул на них удовлетворенно успокоенный взгляд, уселся в кресло, устало скрестил руки на груди, прикрыл веки, глубоко задышал носом. Лицо его сразу стало отрешенным и глубоко спокойным, каким оно порой бывает в моменты отдыха у несильно обремененных постоянными заботами людей.

Шатов быстро задремал или же хотел задремать после усталости всех суетных волнений, аэродромного ожидания и томительных разговоров, до которых он был не особо мастак.

«Слева от меня сидит мой законный муж, – посмотрела Поля на умиротворенно дремавшего Шатова. – Справа от меня сидит человек, которого я люблю больше всего на свете. И как же я хочу от него родить! А он даже не догадывается о моих чувствах! Или догадывается? Он же тоже раньше неровно в мою сторону дышал! А потом он сошелся с Шатовой. Виктория Игоревна тоже была хороша. После смерти мужа Николая Кузьмича, моего любовника, открыто жила со студентом-практикантом. И ничего! И хоть бы хны! Родила от Зимина дочь Катеньку и счастлива».

По узкому проходу с тележкой впереди себя продвигалась одна из двух воздушных фей, предлагала она прохладительные, заодно вместе с ними и всякие слабо и сильно горячительные напитки.

– Будешь? – покосилась Пелагея на Зимина.

– Мне коньячку! – кивнул головой Борис.

Выпили, закусили карамельками. Женщина оглянулась на мужа, тот крепко спал. Не иначе как, когда Шатов прогуливался до туалета, заглянул он к стюардессам и выцыганил для себя дополнительную порцию спиртного. Тяпнул мужик и сладко дрыхнет…

– А скажи-ка мне, студент-практикант, – прищурилась Пелагея и дотронулась до плеча Зимина, – когда это тебе в голову пришла эта поистине бредовая идея со станками с ЧПУ?

– Ну, почему же сразу и поистине бредовая? – подернул Борис неопределенно плечом. – Ты еще не знаешь, милая девушка, как эта штука может нам всем помочь! Если мы все правильно сделаем и у нас это дельце удачно выгорит, ты свой плановый отдел, Полюшка, поменяешь на мягкое кресло главного инженера завода, а то, может быть, и директором вашего завода можешь стать!

– Твоими устами, Зимин, да мед бы пить! – почесала Пелагея в задумчивости скулу. – Заманчиво, черт! – моргнула она.

По правде сказать, она и начальником планового отдела чуть больше полугода работает, месяцев восемь всего-то.

А за истекший год она уже вторую должность меняет. Не было бы счастья, да несчастье помогло, подтолкнуло события.

После смерти главного инженера завода Шатова у них пошли подвижки. Прежний главный технолог пошел на должность главного инженера. Несмотря на то, что Пелагея Краснова числилась в любовницах у ее мужа Шатова Николая Кузьмича, Виктория Игоревна Шатова рекомендовала на должность главного технолога завода именно ее, Пелагею, а не кого-то другого.

Не стала ей подло мстить. А ведь могла! Да еще и как! Директор завода Савельев с давних пор был в Викторию Игоревну влюблен. Виктория Шатова крутила и вертела Павлом Андреевичем, как хотела. Вскоре они и вовсе поженились…

А месяца через четыре, после защиты диссертации, Вика, Виктория Игоревна, перешла в политехнический институт и возглавила там учебный отдел. А на свое место посадила ее, Пелагею.

К тому времени она, Пелагея Краснова, вышла замуж за ее, Виктории Игоревны, пасынка. Владимир был сыном Николая Кузьмича от его первого брака…

– Ты, черт, не ответил мне, Зимин! – толкнула Поля в бок своего не ко времени скромно замолчавшего соседа.

– Помнишь, Полюшка, летом прошлого года я работал в летнем оздоровительном лагере? – посмотрел Борис пристально на молодую женщину, проявлявшую столь сильное нетерпение.

– Это когда у нас еще наша Вероника тяжело заболела? – прищурилась Пелагея, вспоминая. – Мы еще все встретились у нее в больничной палате. Шатова потом говорила, что ты всю ночь бегал подле Ники, когда вы отвезли девочку в Озерки, в их ЦРБ. Вероника, возможно, тебе и твоей сестрице Даше жизнью своей обязана! Хорошая девочка у Шатовой растет! Ей, кажется, прошлой осенью пятнадцать исполнилось…

– Да, Полюшка, именно в тот день… – усмехнулся Борис.

В тот день они сильно все перепугались. Шатова, узнав про болезнь дочери, поставила всех на уши. Второй секретарь обкома партии, двоюродный дядя Бориса, даже прислал им свою обкомовскую «Чайку», чтобы Шатова смогла смотаться в Озерки, забрать из той больнички заболевшую воспалением легких девчонку.

За прошедшую ночь состояние Ники стабилизировалось, и лечащий врач допустил возможность ее транспортировки на комфортабельной обкомовской «Чайке».

– А где шляется Зимин? – спросила девочка у матери, не обнаружив Бориса среди провожающих. – И где Дашка? Почему их тут нет? Мама, что происходит?

Ее вполне ожидаемый вопрос прозвучал в салоне авто набатным звоном, хотя Шатова внутренне и была готова к нему, ожидала его, но, услышав, вздрогнула, растерялась. В какой-то миг губы ее дрогнули, она готова была расплакаться, но быстро взяла себя в руки.

– Они уехали минут тридцать назад, – пояснила ровным голосом Виктория Игоревна.

– Мама, Зимин просто не мог никуда уехать, не попрощавшись со мной! – заерзала Ника обеспокоенно на своем месте.

Это никак не укладывалось у нее в голове. Столько для нее он сделал и ушел, даже не глянув на нее, не махнув ей на прощание рукой, не сказав ей ни единого словечка…

Прижимая дочь к себе, женщина вздохнула:

– Он сказал, что у него срочные дела!

Недоверчиво моргнув, Ника посмотрела на больничный корпус, пробежалась глазами по окнам, словно попыталась найти палату, в которой она лежала. Зимин под самое утро задремал возле нее, уронил голову на тумбочку, что стояла у изголовья кровати.

Она проснулась, долго с любовью глядела на его изможденное лицо, боялась разбудить его неловким движением…

– Мама, он не мог так со мной поступить! – проступила влажная пленка на девчоночьих глазках. – Ты ему что-то сказала, и он уехал! Ты обидела его! А он меня всюду на руках носил! Мама, как ты могла с ним так неблагодарно поступить?

– Ну, извини меня! – почувствовала себя неловко Вика, провела ладошкой по лицу, смахивая с него следы раскаяния. – Перенервничала из-за тебя, погорячилась я немного, наговорила Зимину лишнего! Вырвалось у меня, сказала, что видеть я его больше не хочу, чтобы он оставил нас навсегда в покое…

Вздрогнув, Ника почувствовала, как ослабли ее коленки, в груди гулко застучало сердечко, закружилась голова, резко потемнело в глазах и перед ними пошли разноцветные круги.

– Что ты наделала, мама? – вырвалось с болью из ее груди. – Мы же больше никогда его не увидим! Он уедет в свою непроходимую тайгу и забудет про нас! А я его, мам, люблю! Как же я, мам, проживу без него? Я хотела выйти за него замуж!

– Ничего, все утрясется! Вернется еще твой Зимин!

– Он не вернется! Ты его плохо знаешь! Ты с ним только спишь, а со мной он возится целыми днями!

– Ника! – сделала женщина страшно возмущенные глаза. – С кем это, по-твоему, я сплю? Ты чего тут несешь? Ты еще маленькая, чтобы говорить взрослым о подобных вещах! Ишь, выдумала тут одна фантазерка невесть что! Ничего, найдешь себе хорошего мальчика, полюбишь его. А про этого чертова Зимина напрочь забудешь! Не стоит он того…

Возмущенно выдохнув, Ника вцепилась в поручень.

– Мне никто, кроме Зимина, не нужен! – заявила девочка со всей решимостью в голосе. – Как ты, мама, до сих пор не можешь этого понять! Я его люблю, Зимина! И ты никогда меня не переубедишь! Мама, если Зимин к нам не вернется, я уйду из дома! Я поеду его искать! Я сбегу из больницы! Я это серьезно! Виктория Игоревна, я не обижусь, если вы по пути выйдете у лагеря и пойдете извиняться перед Зиминым! Иначе я и слова больше не пророню! Ты меня, мама, знаешь!

– Я быстро решу вопрос с Зиминым и вернусь в город! – пообещала Шатова дочери.

У Вероники отлегло. Она не сомневалась в том, что ее мать при желании способна на все, было бы на то желание самой Виктории Игоревны. А желание у ее матери, судя по всему, было. Мать и сама не хотела терять Зимина…

Больше часа Вероника в своей палате лежала одна, а вот когда к ней подъехали ее мама и Зимин и ей столько всего хотелось сказать ему наедине, в ее палате началось настоящее паломничество, и переговорить им толком не удалось. Не успела ее мать присесть на стульчик, как дверь снова открылась и на пороге появилась маленькая девочка с огромными красными бантами на голове.

– Ника, это тебе! – протянула малышка ей апельсин.

– Спасибо! – улыбнулась Ника. – Вместе съедим? – освободила она для Анюты место рядом с собой.

– Ага! – кивнула важно малышка и забралась на кровать. – А я тебе сейчас такое расскажу! В штанишки написаешь…

Следом за маленькой девочкой зашли Кирилл и Галина. Кирилл был родным сыном второго секретаря обкома партии Волошина. Анюта была его дочерью. Мать девочки, Инга, погибла в автокатастрофе. Галина поначалу присматривала за Анютой, со временем она переехала жить к Кириллу.

– Ночью страшно гром гремел, – выкладывала по секрету шепотом Анюта, – я побежала к папке в комнату. А там уже мама Галя лежит. Ей тоже страшно было, и она пряталась у папы…

Не успели Кирилл и Галина выложить гостинцы, как в палату зашла Пелагея вместе с Владимиром. У Ники и у Владимира был один отец, и их связывали теплые чувства, которые лишь усилились после смерти их отца. Настоящим отцом Женьки, первого сына Шатовой, был не Николай Кузьмич, а совсем другой человек.

Самым последним появился у них Павел Андреевич. Он со смущенной улыбкой извинился:

– Дела задержали, Ника! Хотел все бросить и поехать к тебе, да из министерства должны были позвонить…

Подмигнув Нике и показав двумя шагающими пальцами, что он только туда и обратно, Борис выскользнул из палаты, спустился вниз, вышел к своей машине, взял из нее папку.

– Я написал, Павел Андреевич! Как вы и просили. Все подробно изложил в докладной записке, научно обосновал экономическую целесообразность внедрения в наше производство станков с ЧПУ, – передал Зимин папку директору завода. – Можете отправлять. И комар носа не подточит!

– Спасибо, Борис, выручил! – пожал Савельев крепко руку своему племяннику. – Одна надежда на тебя была…

– Это вы сейчас у нас про что? – протиснулась к ним Шатова, потянула папку к себе. – Почему я до сих пор не в курсе? Когда ты все успеваешь, Зимин? – пролистала несколько первых страничек она и с удивлением посмотрела на Бориса. – У нас же нет в Союзе подобных станков с числовым программным управлением! Где вы их собираетесь брать?

Нерешительно помявшись, Савельев пояснил:

– Знаю я! Знаю. Борис настоял. Говорит, что за ними будущее. Предлагает освоить их производство на нашем заводе. Дело новое, неизвестно, что и как пойдет…

Своим и далеко не детским умом Вероника понимала, что Зимин сейчас предлагает ее маме и Павлу Андреевичу нечто, что способно в корне изменить всю их дальнейшую жизнь…

Лишь в шестом часу Борис вместе с Викторией вышел из здания больницы. У высокого крыльца их ожидали Лена Погодина и Леонид Селиверстов. Они тоже работали вожатыми в лагере «Мечта» в Озерках. Лена была вожатой в отряде Ники.

– Как поживает наша девочка? – спросила тихонечко Леночка у Бориса. – Лучше ей еще не стало?

– Уже лучше, Елочка! – улыбнулся Зимин тепло. – Как ваши дела? Вы готовы вернуться в лагерь?

В город Погодину и Селиверстова завезли они, за рулем ехала Виктория Игоревна, а Борис отсыпался. Леночке надо было срочно выйти замуж за Леонида.

На кону стояла хата – трехкомнатная квартира в самом центре города. Если Ленка не успела бы расписаться в течение дня, вопрос с квартирой был бы закрыт и решен далеко не в ее пользу.

– У нас проблемы… – вздохнула тяжело Погодина.

– Вас что, Елочка, – моргнул удивленно Борис, – так и не расписали? Виктория Игоревна договорилась же с ними!

Благодарно глянув в сторону Шатовой, Лена прижала пальчик к губам, оглянулась по сторонам и сообщила:

– Нет, нас расписали, но все оказалось не так просто. В шесть часов будет заседание районной жилищной комиссии, где должны будут утвердить решения по передаче жилья из одних рук в другие. Тетке Селиверстова подыскали однушку, их двухкомнатная квартира уходит в резервный фонд райкома, а нам с Леонидом должны будут распределить трехкомнатную хату.

– Значит, вы не едете! – подытожил Борис. – Баба с возу – кобыле легче! До встречи в Озерках!

Погодина дотронулась до его руки и объявила:

– Ты тоже никуда не едешь, Зимин. Мой дядя тебя и Викторию Игоревну приглашает к себе на ужин, чтобы в самом узком кругу отпраздновать нашу свадьбу. Помощник дяди звонил в наш лагерь, и Ершову предупредили, что мы все подъедем завтра с утра…

На секунду лишь задумавшись, Шатова согласилась. Она умела принимать быстрые и самые правильные решения.

Приватная встреча с первым секретарем Ленинского райкома партии Наумовым могла и ей пойти на пользу.

А Виктория Игоревна всегда славилась своим умением извлекать ощутимую пользу из любой сложившейся ситуации.

– Думаю, Леночка, Дмитрию Юрьевичу ни к чему будет знать про мои близкие отношения с этим молодым человеком! – указала Шатова на Бориса. – Для всех Зимин присматривает в лагере за моей дочерью и приходится Павлу Андреевичу Савельеву близким родственником. И все! Ты меня хорошо понял, Леонид? – ткнула Виктория пальцем Селиверстову в грудь. – Мы согласны, мы принимаем ваше приглашение…

У них еще было время, чтобы подготовиться к встрече с высокопоставленным партийным руководителем. Первым делом они заехали на квартиру к Зиминым, и Борис быстренько облачился в приличествующий для подобного случая костюм.

– Ну, поехали ко мне, Зимин! – поглядывала женщина на часы, торопила парня, тянула его за руку.

Усадив Зимина в кресло в большой гостиной, Виктория пошла переодеваться в спальню. Дверь в ее комнату осталась неприкрытой, как понял Борис, сделано это было исключительно нарочно.

В дверном проеме парень видел зеркало, а в зеркале он прекрасно наблюдал снимающую с себя одежду женщину.

– Мы сегодня с тобой, – расстегивала неторопливо Шатова пуговички на блузке, – чуть не совершили большую глупость! До сих пор вздрагиваю от мысли, что ты мог все бросить и уехать в свою глухую тайгу! Что скажешь, Зимин? Мы оба сегодня погорячились и совершили непозволительно глупые ошибки!

С удовольствием наблюдая за тем, как Виктория медленно избавляется от белоснежной блузки, Борис, подыгрывая любимой женщине, бодро и жизнеутверждающе ответил:

– Ты права! Мне надо было заткнуть свою гордость в одно место и молча проглотить твои слова!

Найдя в отражении зеркала его глаза, Шатова принялась стягивать со своих стройных бедер узкую черную юбку.

– Извини меня, Зимин, я была на взводе! Узнаю о том, что моя девочка заболела от посторонних людей! Меня это взбесило! И ты был, Зимин, ну, просто хорош! Неприступно холоден и непоколебимо уверен в своей правоте! Готова была тебя убить!

Тем временем женщина завела руки себе за спину, расстегнула крючки на кружевном бюстгальтере, он плавно соскользнул по ее вытянутым вперед рукам. И на все зеркало расплылось отражение ее ослепительно белых грудей.

– Ты мог бы меня просто простить, Зимин, и не строить из себя обиженную невинность! – чуть наклонилась Вика, стягивала черные кружевные трусики. – А ты надулся, как индюк!

– Вика, не начинай! – поднялся Борис с кресла и пошел на ее притягивающее к себе отражение в зеркале. – Второй дурацкой ссоры за день я уже не переживу! Это выше моих сил…

Высоко подняв гордую голову, Шатова ожидала его появления в одних ажурных капроновых чулках.

– Все, Зимин, забыли! – шагнула ему навстречу Виктория. – Есть только я и ты! У нас мало времени…

У них оставалось в запасе еще минут десять-пятнадцать, и они, отдыхая, расслабленно валялись на широкой постели.

– Знаешь, – перебирала женщина пальчиком ласково его волосы, – я никогда так, Зимин, никого не любила! Только с тобой я поняла, что значит без оглядки любить. К отцу моего Женьки, как оказалось, была лишь девичья влюбленность. А Шатова, как я и ни пыталась, полюбить не смогла. Думала я, что все, жизнь прошла, пролетела мимо меня. И тут звонит мне Сонька Нечаева, говорит, что вручает в мои руки некоего чудесного мальчика, просит, чтобы я за ним присмотрела, оказала ему действенную помощь…

Прикрыв глаза, Борис слушал. Все это он в той или иной мере уже знал. Нового в словах Виктории для него не было. О многом он сам догадывался, кое о чём слышал ранее.

– Увидела тебя, оболтуса, дыхание перехватило. Молод, красив! Похож на античного бога. Умные и пытливые глаза. А всмотреться в них, сразу видно, что их хозяин много чего повидал. И так захотелось мне закрутить с тобой роман, что больше ни о чем думать не могла! Хотела назло Николаю совершить с тобой глупость, упасть так низко со своего целомудренного пьедестала, чтобы потом и не выбраться из этой порочной ямы. Назло ему родить от тебя дитя! Николая уже нет, а ребенок есть, твой и мой… – нагнулась женщина над парнем, встряхнула его тело, заставила Бориса открыть глаза, вслушаться в ее слова. – А я уже безумно люблю нашего ребенка! Наше маленькое чудо…

– Нам следует все это прекратить! – поймал Зимин женские руки, крепко прижал ее ладошки к своим целующим губам. – Ты выходишь замуж за моего дядю! Ты уже сказала ему про ребенка? Или ты решила пустить все на самотек…

Нахмурившись, Вика отвернулась в сторону и обронила:

– Придет время, я ему все скажу!

– И про меня? – усмехнулся Борис.

– И про тебя я ему все честно скажу!

– Тогда уж мне точно придется бежать в тайгу! – скользнула невеселая усмешка по губам Зимина. – Зря, зря я сегодня упустил столь чудесный шанс! Такой был удобный случай. И никому и ничего не пришлось бы мне объяснять!

Приподнявшись и усевшись, Виктория очень пристально глянула на Бориса, ласково потрепала его по плечу и сказала:

– Не бойся, Зима-Зимушка-Зима, все будет хорошо! Если передо мной встанет выбор, то я выберу именно тебя, Зимин! А всех остальных, кому и что не нравится, пошлю подальше к черту!

– Ты же, Виктория Игоревна, как-то мне говорила, что нищий студент не прокормит тебя и твоих детей! – прищурился Борис.

– Зато я его смогу прокормить! – дотронулась до кончика его носа Шатова и жарко прошептала. – Выше нос, Зимин! А ты чего все еще валяешься? – посмотрела Вика на часы, вскочила. – Я бегом в душ, а ты в него лишь следующий…

Пока Зимин ополаскивался, Шатова подошла к шкафу и выбрала вечернее платье, стильное, обтягивающее, выгодно подчеркивающее все достоинства ее изумительно идеальной фигуры.

– Богиня! – перехватило дух у Бориса, вышедшего из ванной комнаты. – Я тебя такой красивой еще ни разу не видел!

– Зимин, а ты ко мне близко не подходи! – увидела женщина его вспыхнувшие горячим желанием глаза. – Остановись, Зимин! Я кому сказала, Зимин! Зимин, я кому говорю!!

Не обращая внимания на ее протестующие жесты, парень шагнул к Шатовой, жадно припал к ее раскрытым губам. Его рука, задирая подол платья, скользнула по женскому бедру.

– Что ты делаешь, Зимин? – сопротивлялась Вика уже из самых последних сил. – Мы опоздаем!

– Плевать! – спустил Борис лямки платья с ее плеч. – Мне этот ужин не особо по душе!

– Зимин! Ну, Зимин! – пыталась все еще Шатова взывать к его благоразумию. – Ты же испортишь мне платье! Зимин, я тебя потом сама задушу! Зимин! Зимин! Ну же, Зима, подожди же, я сама сниму! Медведь! – сдалась окончательно Виктория и подчинилась неизбежному. – Нет, не здесь, Зимин! Идем в комнату! Тебе, Зимин, легче сразу дать, чем отказать! Избаловала я тебя…

Восстанавливая испорченный макияж, Шатова косилась на Бориса, наблюдала за ним, в конце концов, съязвила:

– Что, Зимин, вконец оголодал на свежем воздухе? Набросился один тип на беззащитную женщину, как с голодного края!

Повязывая на шею галстук, Борис иронично хмыкнул:

– Там не только оголодаешь! Дочка твоя все время возле меня трется, пытается соблазнить. Пионерки бегают кругом и титьками своими давно уже недетскими трясут. Вожатые то и дело глазки строят, на близость намекают…