История политических учений

Введение

Данное учебное пособие помогает учащимся расширить и углубить свои знания, выходя за формальные рамки учебной программы, так как оно призвано в двояком смысле дополнить традиционный курс «Истории политических учений». В нем, с одной стороны, шире раскрыты обозначенные в стандартной учебной программе темы, а с другой – намечены новые сюжеты, идеи и направления политической мысли, в том числе и те из них, которые лежат за пределами европейской традиции, но важны в социально-политическом контексте современной России.

Освоение культурно-исторической традиции никогда и ни для кого не было легким делом. Но для сегодняшнего студента-бакалавра эта задача осложняется еще и необходимостью освоить огромный массив информации в крайне сжатые сроки. В этой ситуации возникает угроза потеряться в деталях истории политических учений, не понять ее узловых точек. Отсюда вытекает растущее значение сжатых, но содержательных обзоров истории политической мысли. Цель данного учебного пособия состоит в том, чтобы предложить студентам-бакалаврам общую, но, конечно, далеко не полную картину истории политических учений начиная с Древнего мира и заканчивая только что минувшим столетием.

Политические учения всегда были органической частью истории обществ и культур, в лоне которых они возникали. Поэтому изучение истории политических учений есть, помимо прочего, один из способов освоения мирового культурно-исторического опыта. Но и для прагматически ориентированной политической науки (political science) история политических учений есть важнейший резерв новых идей и оригинальных решений. Можно получить власть или нажить деньги, удачно используя «политические технологии», но для формирования творческого (альтернативного) мышления, абсолютно необходимого в нестандартных и кризисных ситуациях и далеко выходящего за личный властно-коммерческий интерес, этого уже недостаточно. Необходимо уметь разрабатывать новые технологии, а зачастую действовать и вообще без всяких технологий, только на основе того, что древние называли мудростью, сочетающей в себе ум и совесть.

Традиционно курс истории политических учений строится на соответствующих материалах Западной Европы и России. Это оправдано не только тем, что современная политическая наука есть порождение европейской традиции, но и тем, что российская история есть прежде всего часть европейской истории.

Однако времена меняются. В эпоху глобализации и мультиполярного мира, в особенности для полиэтнической и поли-конфессиональной России, все более актуальным оказывается идейное и культурное наследие других регионов мира. Новый мир открывает нам новые аспекты идейной традиции, которые мы порой не замечаем из-за власти стереотипов, довлеющих над нашим сознанием. Но привычные понятия политики и политической науки давно уже не поспевают за скоростью исторических перемен. Какой смысл мы сегодня вкладываем в термины либерал, консерватор, экстремист, реформист, демагог, догматик? А что в наши дни следует понимать под левым, правым, прогрессивным, реакционным, западным, восточным, традиционным, современным? Эти и многие другие понятия и стереотипы, которые успешно работали еще двадцать-тридцать лет тому назад, сегодня все чаще «хромают». Мир стоит перед колоссальной мировоззренческой ломкой, перед драматичными переменами во всех сферах жизни, включая политику.

В связи с этим важно подчеркнуть, что история политических учений выходит далеко за рамки истории самой политической науки. Предметом истории политических учений являются любые теоретически оформленные взгляды на политику. Некоторые авторы проводят различие между «историей политических учений» и «историей политической мысли», указывая на то, что первое понятие является более узким по своему объему, чем второе¹. Действительно, политическая мысль отнюдь не всегда теоретически оформлена, а именно это мы имеем в виду, когда говорим об учениях (теориях, доктринах и т. п.). В данной книге мы, однако, будем употреблять данные выражения как синонимы, подразумевая теоретический статус анализируемых идей о политике. Правда, эти идеи не всегда излагаются в научных трактатах и с университетской кафедры. В явном или скрытом виде следы политических учений можно встретить в правовых документах, программах партий и программных выступлениях глав государств, и даже в политических памфлетах, в публицистике.

В этом смысле «политическое учение» есть двуликое понятие. Оно соединяет в себе два смысла: политическую теорию и политическую идеологию.

Теория претендует на истину, она стремится дать картину общества и политики как они есть сами по себе, независимо от интересов и представлений отдельных лиц и социальных групп. При этом политические учения по-своему выражают господствующие в данный исторический период научные подходы и парадигмы. Они дают сообразные с духом времени ответы на вечные вопросы политической теории: о сущности политической власти, природе государства, наилучшей форме правления и т. д. Идеологическая же составляющая политических учений, напротив, выражает отношение различных социальных групп (классов, сословий и т. д.) к государству, политическому режиму, общественному строю.

Но упомянутая двойственность концепта «политическое учение» есть не всегда его недостаток, но также преимущество, потому что искусственное разведение научных и идеологических претензий какой-либо политической доктрины может привести к непониманию ее реальной политической роли.

Поскольку история идей – это органическая часть истории людей, она так или иначе привязана к общим этапам человеческой истории, в особенности истории политической. В данном учебном пособии мы воспроизводим общепринятое деление исторического процесса на древность, Средневековье, Новое и Новейшее время, сознавая условность, а также известную европоцентричность данной схемы.

В соответствии с упомянутой общей периодизацией материал учебного пособия разделен на четыре раздела (учебных модуля), первый из которых посвящен политическим учениям Древнего мира, включая как восточную, так и западную традицию. Второй раздел (учебный модуль) охватывает средневековые политические учения арабского Востока и Западной Европы, а также Византии и Руси. Третий раздел (учебный модуль) составляют политические учения европейского Нового времени, куда мы включаем российскую философско-политическую традицию ХVIII – начала ХХ в. Наконец, четвертый раздел (учебный модуль) посвящен политическим учениям XX в., среди которых в данном пособии рассматриваются западные политические учения, а также политическая мысль арабского Востока, Африки и Латинской Америки. Особая глава посвящена политической философии русской эмиграции и советской политической мысли.

В рамках упомянутых больших этапов истории политической мысли мы выделяем различные традиции, школы и направления, представленные ключевыми фигурами и сочинениями. Членение глав по параграфам производится в зависимости от разных исторических периодов, стран или тематических блоков.

В конце каждой из глав пособия приводятся контрольные вопросы и задания, темы рефератов или образцы тестовых заданий, а также список рекомендуемой литературы. Сверх того книга снабжена системой подстрочных примечаний, а также кратким словарем избранных терминов, понимание которых может вызвать затруднения у студентов первых курсов обучения.

Книга написана авторским коллективом:

В. Г. Доманов – глава 6.

И. А. Иванников – глава 7, § 7.1; глава 9, § 9.2.

М. С. Константинов – глава 8.

А. А. Контарев – глава 7, § 7.2, 7.3; глава 9, § 9.1.

А. В. Кореневский – глава 4.

Р. Ф. Патеев – глава 3; глава 10, § 10.1.

М. А. Петров – глава 1; глава 10, § 10.2, 10.3.

С. П. Поцелуев – введение; главы 2, 5; заключение.

Общая редакция – доктор политических наук С. П. Поцелуев.

Раздел I. Политические учения Древнего мира

Глава 1. Политические учения в государствах Древнего Востока

Без преувеличения можно сказать, что зарождение политической мысли синхронно генезису цивилизации. Развитие властно-управленческой надстройки в обществе требовало осмысления и идеологического обоснования. И любая концепция объяснения и оправдания власти как феномена и как конкретной системы господства-подчинения в архаическом обществе в какой-то степени выступала как продукт зарождающейся политической мысли. Вместе с тем, говоря о древнейших обществах, нужно учитывать, что применительно к ним правомерно говорить лишь об элементах политической мысли, но никак не об особом жанре и направлении интеллектуальной деятельности.

В условиях первичных цивилизаций для зарождения самого жанра политического трактата длительное время попросту не было условий. Процесс политогенеза там шел исключительно медленно, в силу чего существующие политические порядки осознавались многими поколениями жителей как неизменные и единственно возможные. Сохранившиеся в мифологии туманные упоминания о временах, когда все было иначе, воспринимались как часть преданий о сотворении мира и поэтому не оставляли места каким-либо «эволюционным» идеям. Сама система властных практик в представлениях народов, создавших первые цивилизации, принципиально не вычленялась из единого комплекса социальных отношений. Стоит отметить, что подобное целостное представление в том или ином виде было присуще всем доиндустриальным обществам, но для цивилизаций ранней древности характерно в наибольшей степени.

Сама общественная стратификация, сколь бы сложной и многоступенчатой она ни была, осмыслялась в категориях общинных представлений, согласно которым отношения господства-подчинения являлись разумной и справедливой формой разделения труда в едином, тесно спаянном коллективе. Такому представлению нисколько не противоречила сакрализация власти, активно развивавшаяся еще задолго до возникновения государственности.

Дело в том, что в архаическом социуме отсутствовало строгое разделение сакрального и профанного. По сравнению с другими видами деятельности власть/управление просто обладали большей сакральностью, но не абсолютной монополией на священное и магическое. В то же время сверхъестественная природа власти – особенно на ранних этапах политогенеза*² – накладывала на правителя больше обязанностей, чем давала прав. Выступая как царь-жрец, он был жестко ограничен требованиями ритуала, который не отделялся от исполнения властных функций.

Присущую древнейшим очаговым цивилизациям статичную картину мира длительное время не нарушали и внешнеполитические контакты. Отсутствие на начальных этапах политогенеза устойчивого межцивилизационного контакта, четких границ между нарождающимися цивилизациями и варварской периферией мешало видению существующих потестарно-политических систем^* в сравнительной перспективе. А существовавшие у «варваров» порядки интеллектуальной элите древнейших цивилизаций были попросту неинтересны.

Ситуация начинает меняться по мере развития государство-образующих процессов вширь и вглубь. Расширение государственных границ, приведшее к возникновению сначала много-общинных, а затем и полиэтничных социальных организмов, создало потребность в качественно новых практиках государственного управления, не имеющих прочных корней в предшествующей традиции. Наращивание дистанции (не только иерархической, но и пространственной) между управляющими и управляемыми, адаптация новых политических практик, неуклонное повышение роли войн и, соответственно, насильственных путей приобретения власти – все это создало значительные предпосылки для развития политической мысли как самостоятельной области интеллектуального творчества.

Разумеется, процесс этот шел достаточно медленно, и даже в своей кульминации политическая мысль Древнего, равно как и Средневекового Востока (за редким исключением, о чем будет сказано особо) не утратила своего «комплексного» характера. Рассуждения на политические темы традиционно вплетались в ткань сочинений теологического или этико-нравоучительного характера. Но если в цивилизациях ранней древности власть имущие должны были следовать высшим предначертаниям, которые были в принципе уже известны, то в эпоху поздней древности волю высших сил следовало правильно уяснить и суметь осуществить на практике. При этом даже в устах конфликтующих сторон неизменной оставалась апелляция к древней традиции, смысл которой якобы был со временем утрачен или искажен.

1.1. Политические идеи в древних литературных памятниках Месопотамии, Египта и Ирана

Древний Шумер. Цивилизация Древней Месопотамии (Шумера и Аккада), целиком принадлежащая к эпохе ранней древности, несмотря на достаточно солидное письменное наследие, не оставила сочинений, которые даже с долей условности можно было бы отнести к политическим трактатам. Вместе с тем эволюцию политических идей, нашедших отражение в шумерских и аккадских текстах, невозможно понять вне исторического контекста.

Древнейший пласт текстов, имеющих отношение к сфере политического, представляет собой так называемые царские надписи, являющиеся своего рода реляциями, адресованными богам-покровителям и потомкам, о выдающихся свершениях данного правителя: победе в пограничной войне, храмовом и гражданском строительстве или введении новых законов.

Неизменным элементом подобных надписей были формулы, определяющие отношения правителя с богом. Ценность подобных документов заключается в том, что они наглядно демонстрируют не просто сакральную природу власти, но и ее исключительно ритуализированный характер. Политические действия и решения правителя, по сути, представляют собой формы богослужения, предполагающие использование всех доступных ресурсов социума.

Отдельный интерес представляют надписи правителя Лагаша Уруинимгины (устар. Урукагины), запечатленные на специальных конусах. В них уже зафиксированы масштабные реформы (которые можно назвать контрреформами), а также ситуации отступления от богоустановленных порядков предшественниками Уруинимгины.

Самым знаменитым произведением шумерской (шумеро-аккадской) литературы является эпос о Гильгамеше [Эпос о Гильгамеше, 1961]. Данное легендарное произведение строится вокруг личности, признаваемой большинством специалистов исторической науки, – жреца и военного вождя города Урука, жившего около 2800–2700 гг. до н. э.

Текст памятника передавался длительное время изустно и дошел до нас как сборник разновременных преданий. Несмотря на некоторую противоречивость образа Гильгамеша, это эпическое произведение, как считается, отражает как политико-правовые реалии, так и соответствующие идеалы Древнего Шумера. Можно сказать, что перед нами одно из древнейших сочинений, отразивших концепцию верховной царской власти.

Существовавшая в Шумере система господства-подчинения предстает перед нами во всей ее противоречивости, сочетая в себе автократическое начало, связанное с царской властью, и традиции общинной демократии, длительное время сохранявшиеся в шумерских номах. Причем соотношение деспотического и общинно-демократического начал меняется на протяжении поэмы – сначала юный Гильгамеш, полный буйных сил, угнетает жителей Урука, но под воздействием дружбы с Энкиду отказывается от тиранических методов правления. Еще более зримо двойственный характер власти древнего Урука проявляется в совете, который держит Гильгамеш с городскими старейшинами и народом, когда решается жизненно важный для города вопрос о том, принять ли зависимость от правителя города Киша или оказать ему вооруженное сопротивление. В итоге, заручившись поддержкой народного собрания (а вовсе не старейшин), Гильгамеш возглавляет оборону и не только успешно отражает нападение кишского царя Агги, но и берет его в плен.

Ключевое значение для утверждения идеологии становящейся деспотической системы, развивавшейся в эпоху III династии Ура, имел так называемый «Царский список». В нем (возможно, впервые в человеческой истории) письменно засвидетельствована доктрина сакральности царской власти, воплощенной в особой субстанции – «нам-лугаль». Именно обладание данным свойством харизматического характера, имевшим одновременно материальную и идеальную природу, давало право на власть и в то же время обосновывало ее деспотический характер.

В поздневавилонский период в жанре дидактической литературы, восходящем еще к шумерской эпохе, появляется произведение, которое можно рассматривать как политический трактат, – так называемое «Поучение», адресованное абстрактному правителю. В данном произведении неизвестный автор предпринял попытку наставить монарха в делах государственного управления, отталкиваясь от негативных примеров, связанных с правителями прошлых эпох. Трактат построен как серия предостережений: «Если царь сделает так-то, то случится то-то и то-то». К этому же дидактическому жанру принадлежит еще один памятник политической мысли Междуречья – «Поучение Ахикара», представляющий собой сборник афористических наставлений царского приближенного Ахикара своему племяннику, пытавшемуся погубить своего дядю, но потерпевшему в этом неудачу и выданному родственнику «на воспитание».

Важным памятником, зафиксировавшим значительные изменения в государственном строе и идеологии, является кодекс вавилонского царя Хаммурапи (1792–1750 до н. э.). Созданное путем завоеваний, Вавилонское царство представляло собой достаточно крупную по тем временам региональную державу. Одной из главных задач принятого при Хаммурапи свода законов было идеологическое конституирование политически единой Месопотамии и, что особенно важно, нового качества царской власти. Во введении к законам провозглашается иерархическая реформа пантеона, во главе которого раз и навсегда ставится бог Мардук, а сам царь провозглашается исполнителем его воли на Земле.

Далее следует перечисление заслуг царя перед всеми номами его царства, их богами, и тем самым отдельно обосновывается власть над каждым из них. Мы видим, что, несмотря на достаточно длительные традиции деспотической власти в Двуречье, даже могущественный верховный царь должен был идеологически оформлять свое владычество как своего рода личную унию с каждым номом^* царства. Само по себе введение в действие кодекса рассматривается как царское благодеяние для всех подданных.

Введение унифицированных норм, заменявших массу местных традиций и обычаев, а также установление принципов ответственности должностных лиц не только перед царем, но и перед законом, отразило значительную эволюцию государственности в Двуречье. Единообразными в законах Хаммурапи выглядят и социальные градации. Субъектами права в кодексе признаются две категории подданных: лично свободные общинники – главы семей (авилумы) и царские служащие (мушкенумы). Таким образом, всякого рода местные династы и представители аристократии не составляют для законов отдельной правовой категории, что закладывало основы регулярного государства, целиком опиравшегося на профессиональную бюрократию.

И согласно законам Хаммурапи это государство выглядит почти что всепроникающим: регламентации подвергаются поземельные отношения, торговые и ростовщические сделки. При этом государственная опека далеко не всегда оборачивается дополнительными тяготами для простого общинника. Напротив, многие законы имеют выраженную социальную направленность, защищая массу подданных от злоупотреблений как госслужащих, так и частных лиц. Можно сказать, что с точки зрения идеологии законы Хаммурапи являются одними из первых и наиболее последовательных манифестов этатизма^*, возникших в обществе, где самодержавно-бюрократической тенденции пришлось преодолевать традиции общинной автономии.

Древний Египет. В отличие от древнего Междуречья, политические системы которого длительное время сохраняли общинно-номовый характер, препятствовавший развитию самодержавной власти, генезис древнеегипетских политических институтов с самых ранних этапов протекал в русле сакрально-монархической традиции. Как предполагает ряд исследователей, еще на стадии раздробленности, предшествовавшей объединению Египта под властью единой династии (около ХХХI в. до н. э.), сложился прообраз политической системы, отвечавшей всем представлениям о восточной деспотии^*.

Сакральный статус правителя был закреплен уже в древнейшем письменном произведении, дошедшем к нам из Египта, – «Текстах пирамид». Согласно им фараон, имевший божественные черты при жизни, в загробном царстве восседает рядом с богами и, возможно, становится равным им.

Ценным источником, отражающим особенности политической идеологии Древнего Египта, являются заупокойные надписи, найденные в захоронениях древнеегипетских вельмож. В текстах данных памятников четко вырисовывается нравственный облик идеального сановника, преданно служащего своему фараону и считающего главными достижениями своей жизни правильно выполненные царские поручения. Со временем заупокойные надписи превратились из коротких биографических сводок в развернутые повествования, составившие особый жанр древнеегипетской литературы – поучения.

В последующие эпохи (Среднего и Нового царства) поучения древних вельмож рассматривались как эталон жанра. Наиболее известны поучения элефантинского наместника Хархуфа и везира фараона Исеси (V династия) Птаххотепа.

Последнее можно рассматривать как своеобразный древнейший кодекс идеального бюрократа. В частности, там можно встретить такие наставления сановникам, желающим сделать карьеру: «Гни спину перед начальниками [своими] и будет процветать дом твой… Когда не сгибается рука для приветствия, плохо это для противопоставляющего себя [таким образом] начальнику»; «Скрывай свои мысли; будь сдержан в речах своих [досл.: контролируй рот твой]… Да скажешь ты нечто значительное, пусть скажут знатные, которые услышат [тебя]: “Сколь прекрасно вышедшее из уст его!”» [История всемирной литературы, 1983, с. 63]. Идеалом чиновника для Птаххотепа служит писец – как высококомпетентный и опытный бюрократ, знающий свое дело и людей, перед которыми он выступает олицетворением власти. Владение приемами карьерного продвижения для Птаххотепа не означает абсолютизации сервилизма и отрицания моральных начал. Напротив, идеальный руководитель должен тщательно взвешивать свои решения и в качестве высшего принципа руководствоваться справедливостью.

В эпоху Среднего царства к жанру поучений обращаются уже представители царской власти, примером чего может служить «Поучение гераклеопольского царя». В нем в форме наставлений отца сыну формулируются принципы царского правления, которые, по замыслу автора, должны сочетать в себе принципы гуманного и мудрого правления с приемами политической интриги и умением при необходимости защитить свою власть любыми средствами.

Можно сказать, что данный памятник является одним из первых наставлений в искусстве политики, поскольку имеет ярко выраженный прагматический уклон. В начале сохранившегося текста содержатся призывы к безжалостному истреблению мятежников и заговорщиков. Однако далее помещаются рекомендации следовать праведности, что обосновывается в первую очередь рациональными соображениями, поскольку хорошая репутация правителя – лучшая гарантия от народного недовольства и мятежа. Способность же правителя выступать нравственным эталоном делает повиновение ему естественным и добровольным. Вообще одной из главных забот царя должна стать хорошая репутация власти в народе. К этой мысли автор возвращается неоднократно.

Необходимость жестоких наказаний для политических преступников уравновешивается мягкостью мер против всех прочих правонарушителей: «Не убивай – бесполезно это тебе. Наказывай битьем и заточением, и порядок воцарится в стране; казни только мятежника, чьи замыслы обнаружены…» [Поучение гераклеопольского царя, 1978, с. 48–49].

Особое внимание уделяется организации аппарата власти и отношениям царя с бюрократией: «Возвеличивай вельмож своих, дабы соблюдали они предначертанное тобою… Могуществен царь, владыка двора своего, прекрасен царь, богатый сановниками» [там же, с. 43–45]. При этом кадровая политика царя должна строиться исключительно на соображениях эффективности: «Не отличай сына знатного от простолюдина, но приблизь к себе человека за умение его владеть искусством всяким… благодаря владыке» [там же, с. 61–62].

Смутное время, постигшее Египет в конце третьего тысячелетия до н. э., вызвало к жизни качественно новый вид сочинений, призванных легитимировать власть новых правителей и основанных ими династий. Одним из них стало «Пророчество Нефертити» – инспирированное властью «древнее предсказание», в точности описавшее обстоятельства прихода к власти XII династии.

Отдельный интерес представляет собой наиболее известное произведение критической направленности – «Речение Ипувера», точная датировка которого остается спорной. В нем описывается период страшной смуты, охватившей Египет, в которой автор (происходивший, судя по всему, из аристократической среды) напрямую обвиняет царя. Произведение интересно тем, что выпукло отражает идеологию жестко стратифицированного общества. Гибель людей, вторжения варваров и разорения целых областей представляются автору событиями, равновеликими присвоению чернью престижных предметов знати и неповиновению слуг господам. «Воистину: благородные в горе, простолюдины же в радости… Воистину: золото, ляпис-лазурь, серебро… [висят] на шее рабынь» [Хрестоматия…, 1980, с. 44].

Дошедший до наших дней корпус древнеегипетских текстов заставляет предположить, что в своем развитии политическая мысль этой древней цивилизации достигла апогея в жанре поучений. Не будучи политическими трактатами в полном смысле этого слова, некоторые поучения содержали уже значительные элементы сочинений данного жанра.

Древний Иран. Основой древнеиранской культурной традиции, обогатившей мир новыми идеями, стала религия.

Зародившийся в условиях позднепервобытного общества маздеизм^* со временем оформляется в более строгую религию – зороастризм (по имени легендарного пророка Заратуштры – Зороастра в греческой традиции). Краеугольным камнем нового учения был строго дуалистический взгляд на мир, четко разделявший его на сферы Добра и Зла. Непрекращающаяся борьба светлого и темного начал, управляемых соответственно Ахура Маздой и Ангра-Майнью (Ариманом), проявляется во всех процессах, протекающих во Вселенной, и никто из живущих попросту не может оказаться в стороне от нее.

В отличие от людей, способных по собственному выбору принять сторону светлых или темных сил, большая часть существ и феноменов окружающего мира изначально по своей природе принадлежит одному из начал. В мире сверхъестественного благие существа – это ахуры (божественные сущности или боги), на стороне зла выступают многочисленные порождения Ангра-Майнью – дэвы (демоны). Данное разделение сохраняется и в представлениях зороастрийцев о «друджвантах» (букв. – друзья лжи), к которым были отнесены целые народы. Для самого Заратуштры ими были прежде всего враждебные иранцам кочевники-скотоводы. Актуальные политические призывы, содержащиеся в его проповедях, сводились в основном к необходимости установления твердой праведной власти для отпора степнякам. «Пусть завоют убийцы и губители от деяний доброго правителя! Пусть это даст покой оседлым родам!» [Авеста…, 1998, с. 11].

Внешней темной и враждебной периферии противопоставлялась благодатная земля Арианам-Вайджа. Впрочем, хотя образ жизни ее жителей и был более угоден Ахура Мазде, праведность на них не распространялась «автоматически». Большинству только предстояло вступить на путь истины, приняв учение Заратуштры, в то время как многие напрямую были отнесены пророком к служителям зла. В их число попали прежде всего жрецы богов, отнесенных к дэвам, – «карапаны», «ашэмауги», а также светские владыки, чья власть была оценена как неправедная и тираническая, – «кавии» и «сатары».

Коренная мировоззренческая перестройка, заложенная в зороастризме, имела далеко идущие политические последствия. Представление об абсолютном Добре возвышало воплощавшего его верховного бога Ахура Мазду над всеми прочими богами, которым поклонялись в разных частях света. А отсюда был один шаг до претензий на мировое владычество поставленных волей высшего божества монархов, что и произошло при ранних Ахеменидах. Уже в раннем зороастризме прослеживается идея священной войны как способа борьбы с темным началом в лице его земных приверженцев.

Вместе с тем учение о высшем светлом начале не только укрепляло, но и определенным образом ограничивало монарха, ставя его в зависимость от строгих требований канона. Власть правителя, даже провозглашающего почитание Ахура Мазды, может оказаться неправедной и должна встретить сопротивление подданных. Недостойные цари оказались даже среди мифической династии Кавиев-Кеев [Рак, 1998, с. 227]. Сама концепция обретения и утраты власти получила в зороастризме значительное развитие. Право на власть понималось как следствие обладания неким сверхъестественным качеством, имевшим отчасти субстанциональную природу. Обозначаемое в древнеперсидской традиции как Хварно (в среднеперсидской – Фарн), оно имело мистическую огненную сущность и могло быть как обретено, так и утрачено. Правитель, утративший Хварно, не лишался власти моментально, однако навсегда терял удачу и способность побеждать врагов, что с неизбежностью вело к потере трона.

Уже в раннем зороастризме в составе высшего пантеона Амеша Спента обозначается божество Хшатра-Варья, название которого переводится как «власть желанная», «благое царствование», с которым ахеменидские цари отождествляют свое правление. Данное божество выступает одновременно и как защитник праведной власти, и как своеобразный гарант ее праведности.

В ахеменидское время священная книга зороастризма – «Авеста» – претерпела официальную редакцию. В социально-политическом аспекте зороастрийское учение все больше приспосабливается к нуждам имперской идеологии. Выдвигаемые Заратуштрой идеи равенства всех сословий перед богом и осуждение захватнических нерелигиозных войн были оставлены за ненадобностью, в то время как мятеж против существующей власти приравнивался к святотатству [Рак, 1998, с. 48–49]. Сама структура высшей власти уподоблялась зороастрийскому пантеону, где непосредственное окружение царя составляли шесть помощников, представлявших знатнейшие семьи Ирана.