Семейное проклятье

– Хм, а может я не зря наведался в проклятое место! – Громко воскликнул Эмиль. – Вдруг в сундуке припрятаны деньги или драгоценности. Монахи ведь глупцы и разини, запросто могли позабыть о тайнике. Или совесть не позволяет им копаться в чужих вещах.

И граф, мигом позабыл о пыли, что лежала вокруг толстым слоем. Он опустился на колени и открыл ларец. К его разочарованию, ни золота, ни драгоценностей там не было. Аккуратно завёрнутый в кусок холста, на дне лежал детский костюмчик из бархата и накидка подбитая мехом. Рядом так же бережно обёрнутые холстиной, маленькие стоптанные башмаки с серебряными пряжками.

Пожалуй, ему всё-таки повезло. Надежда на богатство вновь сверкнула перед жадными глазками графа. Он побросал находки обратно в сундучок и поспешил прочь.

– Вот! Можете убедиться сами, что помощник я замечательный, вам не найти лучше. Госпожа герцогиня непременно обрадуется, получив эти вещи в доказательство!

– Ах ты, тупой осел! – Хрипло прорычал, сидящий в карете. – Ты бы ещё приволок распятие и сунул мне под нос! Немедленно выкинь сундук подальше. Мне ненавистна даже щепка от монастырской скамьи, или камень с его стен.

– О, я вовсе позабыл об этом. – Пробормотал Эмиль. – Вот, глядите, я нашёл детскую одежду и башмаки, правда, они изрядно потрёпаны, но серебряные пряжки прекрасно сохранились.

– Чудесно, значит, мы не ошиблись и мальчишку действительно прятали здесь. Отлично, будем считать, что напали на след хотя бы одного из детей. Экая досада, что ты разиня упустил Пьера Кателя, ведь он был почти у нас в руках, и госпожа герцогиня сумела бы развязать ему язык.

– Но кто мог ожидать, что этот недоумок прыгнет в воду? Хотя, моей вины в этом нет, он узнал вашу карету. Могли бы приехать в повозке поскромнее.

– Скажи ещё, что я мог бы прийти пешком, среди бела дня. Ладно, заверни одежду в холст и передай кучеру. Я не желаю ехать вместе с узелком пропитанным запахом ладана.

Эмиль Дюран Леруа, расправил свои кружевные манжеты и протёр нарядные башмаки батистовым платком. Отбросив его в пожухлую траву без всякого сожаления, он неловко влез в экипаж. Рука в чёрной перчатке задёрнула занавески, и карета умчалась прочь.

Рене

Четырнадцать лет назад, в день появления Бертана у ворот обители Святого Франциска, по дороге, что находилась в четырёх льё⁹ на север, проезжала крестьянская повозка. Из города возвращался Гастон Шайо со своей женой Мартой. День клонился к закату, монотонное шуршание листвы и мерная поступь лошади навевали дремоту. Супруги уже успели поругаться и сидели, насупившись, не глядя друг на друга. Вдруг Марте показалось, что в траве, поодаль от дороги, что-то блестит.

– Эй, придержи-ка лошадь, – сварливо обратилась она к мужу. – Там точно лежит вещь, похожая на шёлковый лоскут, торчащий из корзины.

– Отстань со своей ерундой, Марта! Откуда здесь взяться шёлку? Думаешь, проезжала карета знатных сеньоров и они обронили платок?

– А тебе почём знать, разиня! Может и обронили, у богатых всего много, станут они считать потери.

– Вечно ты ищешь повод для ссоры, жена. Хочешь убедиться, что там полная корзина атласных тряпок, пожалуйста. Иди, забери их себе. Вокруг ни души, стало быть, всё достанется тебе одной! Иначе будешь пилить меня до самого дома. – Едко произнёс Гастон.

Марта поджала губы и решительно полезла вон из повозки. Если муж глуп как деревяшка, ничего не поделаешь. Она не намерена упускать богатство, что само плывёт в руки. Но подойдя ближе, женщина вскрикнула и испугано попятилась. Гастон решил, что жену ужалила змея и, схватив трость, бросился на помощь. Каково же было его удивление, когда подбежав к Марте, он увидел корзину выстланную тканью. Теперь крестьянин понял, от чего жена его так испугалась. В корзине лежал ребёнок

– Как думаешь, Марта, жив ли бедный ангелочек? – Прошептал Гастон.

– Откуда мне знать, – ядовито прошипела жена. – Пожалуй, лучше убраться отсюда подобру-поздорову Жаль только оставлять корзину, полную дорогой ткани и кружев.

– Да ты в своём уме? – Воскликнул возмущённый крестьянин. – У дороги лежит невинное дитя, а ты думаешь о кружевах.

Малышка, разбуженная их ссорой, открыла глаза и, оглядевшись вокруг, громко заплакала.

– Ох, Святые покровители! Она жива! – Обрадовался Гастон. – Бедняжка, как же ты здесь оказалась?

– Сейчас, годовалая девчонка доложит тебе свою родословную, пробурчала Марта. – Жива и хорошо, совесть наша будет чиста, что не пришлось обобрать покойника. Заберём подушечку, одеяльце и кружевной чепчик.

– Я знал, что ты жадна сверх всякой меры, а ты ещё и бессердечна, словно камень! Забрать вещи малютки и оставить её на ночь глядя у лесной дороги.

– С чего это ты назвал меня бессердечной? Я могу оставить девчонке старую шаль. Она уж будет потеплее шёлка.

– Будь проклят день, когда я посватался к такой ведьме! – В сердцах выкрикнул Гастон. Он осторожно взял малышку на руки и прикрыл полой своего плаща. Девочка прижалась к нему и затихла.

– Куда ты собрался её девать? Надеюсь, не оставишь у нас? – Сварливо спросила Марта. – У нас есть двое родных детей, и приёмыши нам ни к чему!

– Замолчи! Пока я хозяин и сам решу, кого брать в дом. – Сердито ответил муж и направился к повозке.

Марта, красная от злости, подхватила корзину и засеменила за мужем, а то, чего доброго, совсем разозлиться да и уедет один. А ей придётся добираться домой пешком.

Оставшийся путь, супруги вновь дулись друг на друга. Гастон улыбался, поглядывая на малышку. А его жена дарила ласковую улыбку атласной подушке, обшитой кружевом. Пожалуй, за неё можно выручить хорошие деньги, или оставить себе, вызывая зависть соседок. В крестьянских домах таких вещиц не встречалось.

Как Марта ни спорила с мужем, Гастон всё же настоял на своему Раз девочка попалась на дороге именно их семье, знать то промысел Божий. Сам, господин Шайо, человек богобоязненный и не станет совершать поступков, о которых надо жалеть всю жизнь. Да и местный священник его одобрил. Разве Господь не учит нас совершать добрые дела и заботиться о сиротах?

Соседи наперебой расхваливали Гастона, и крестьянке ничего не осталось, как выходя на люди, кисло улыбаться, взяв приёмыша на руки.

Марта с сожалением увидела, что на девчонке вовсе нет украшений. Экая досада! Хотя бы золотую цепочку надели, или кулончик с изумрудом. Хотя, если люди задумали избавиться от ребёнка, станут они оставлять ему драгоценности. Из украшений, лишь странный амулет из дерева. То-то завидная вещь. И что творилось в головах родни, когда одетому в шёлк и кружево ребёнку, повесили на шею деревяшку?

В день всех Святых, девочку крестили, заплатив кюре целых, пять экю, к большой досаде Марты. Малышка получила имя Рене и оловянный крестик.

– Добро пожаловать в семью, маленькая Шайо, – ласково пробормотал Гастон.

Его жена лишь поджала губы. И зачем муж навязал им подкидыша? У них есть двое детей. Семилетняя Ортанс и пятилетний Флоримон. Когда родители помрут, доля наследства родных детей уменьшится из-за приблудной девчонки! Если бы чета Шайо владела замком и большими угодьями, акрами леса и сундуками золота, можно было делить наследство хоть на десятерых. А теперь?

Вот и вышло, что радость, малышка Рене вызывала только у Гастона. И Марта и дети, едва терпели её присутствие. Когда она начала самостоятельно топать по дому, чудо, что с ней не приключалось никакой беды. Присмотра за девочкой никогда не было. Марта ссылалась на дела по хозяйству, дети под любым предлогом сбегали, предоставив малышке самой выпутываться из приключений, или не попадать в них. Рене набивала шишки и синяки, защемляла пальцы, разбивала колени. Скатившись, очередной раз с лестницы, девочка лишь морщилась, потирая ушибленное место, что толку плакать, если никто не пожалеет.

Родные дети Гастона, характером пошли в мать. Они были сварливы, жадны и завистливы. При том, ленивы, словно маленькие господа. Ортанс и Флоримон вечно отлынивали от работы. Если старшую дочку отправляли с кувшином молока в поле к отцу, оно успевало скиснуть по дороге. А если брату поручали принести хвороста, можно было замёрзнуть возле очага в долгом ожидании.

Но мать никогда не ругала своих детей, брань и окрики щедро сыпались на голову Рене. Бедняжке оставалось молча сносить незаслуженные обиды и дожидаться вечера. Доброе слова она могла услышать только от отца. Гастон брал малышку на руки и напевал забавную песню про Жана – дровосека, что отправился в лес, да позабыл топор. Девочка так и засыпала у отца на коленях.

– Вечно ты таскаешься с этой паршивой девчонкой! – Сварливо бурчала Марта. – Словно она особа королевской крови. Нам приходится кормить лишний рот, вот и вся радость от её появления. Умные люди, хотя бы получают деньги за приёмышей.

– Да перестань ты зудеть, словно осенняя муха! У кого я, по-твоему, должен попросить денег за малышку? Уж, наверное, порядочные люди не бросили бы девочку в лесу.

– Конечно, не бросили, значит, её родня проходимцы и жулики. А может, они убийцы, что скрываются от правосудия. Хороши мы будем, укрывая в доме дитя разбойников!

– Да замолчишь ты сегодня? Весь день я надрываюсь на работе, а дома слушаю твои нескончаемые бредни!

– Можешь не слушать, только потом поздно будет каяться. Если девчонка уродилась в свою разбойничью родню, то, наверняка, прирежет нас ночью, когда подрастёт

Гастон в сердцах сплёвывал приставший к губам табак, и, уложив Рене на узкую лежанку, отправлялся спать. Да уж, повезло несчастному подкидышу попасть в эдакую семейку. За пять лет ни одного дня и часа в ней не царили лад и покой.

В один из осенних дней, Гастон вернулся с поля позже обычного. Рене успела получить увесистого шлепка от матери, за то что, то и дело выбегала на дорогу посмотреть, не идёт ли отец. Нашла забаву, вместо того что бы помешивать суп.

Гастон вошёл в дом, покачиваясь, и тяжело опустился на лавку. Лицо его было бледным, а волосы взмокли от пота и прилипли к вискам.

– Не хватил ли ты лишнего в трактире, муженёк? – Едко спросила Марта.

– Одно служит мне утешением, – прошептал Гастон. – Когда я помру, хотя бы избавлюсь от твоих вечных придирок.

– Ох, с чего это ты собрался помирать? С утра был здоров как бык, а к вечеру вдруг захворал.

– Рене, дочка, сбегай скорее к знахарке Мадлен, видно кроме тебя в этом доме не от кого ждать помощи. – Слабо пробормотал Гастон.

Девочка стремглав бросилась за дверь. А Марта удивлённо уставилась на мужа. Неужто и впрямь дело плохо?

Да куда уж хуже. Беднягу Гастона ужалила змея. Проклятая видно притаилась в куче соломы и в сумерках, крестьянин её не заметил. Ему становилось всё хуже и хуже и к приходу знахарки, он вовсе не мог пошевелиться. Нога его распухла и покраснела. Холщовый лоскут, смоченный водой, мигом высыхал на его голове. Видно у несчастного был сильный жар.

Ортанс и Флоримон стояли, открыв рот, да бестолково таращились на отца.

Что только не делала знахарка Мадлен. И жгла над изголовьем больного травы, что бы отогнать змеиный дух. И прикладывала к ноге нож, что бы «разрезать боль», и шептала заговор от яда. Гастон лишь стонал, а опухоль на ноге не уменьшалась.

– Лучше вам позвать священника, – пробормотала старуха Мадлен. – Видно час бедняги Шайо пробил и никто не сможет ему помочь.

Рене заливаясь слезами, со всех ног бросилась вон. Но пробежав половину дороги, свернула совсем в другую сторону от церкви. Не прошло и четверти часа, как девочка отчаянно заколотила в дверь господина лекаря.

Ах, с каким удовольствием, Марта наградила бы непослушную девчонку славным подзатыльником! Паршивка привела лекаря Бурже. Несчастному мужу всё равно не помочь, а господину Бурже придётся платить за визит.

Лекарь хмуро осмотрел больного и сердито пробормотал:

– Вот бестолковые! Отчего вы сразу не позвали меня? Беднягу можно было попытаться спасти. Теперь вам и впрямь осталось звать священника!

К несчастью, лекарь оказался прав. Не прошло и часа, как Гастон отдал Богу душу. Дом немедля заполнили соседки, надо приготовить бедного господина Шайо в последний путь. Ортанс и Флоримон громко завывали, завистливо поглядывая, как мать достаёт из сундука припрятанные монетки для лекаря.

Лишь бедняжка Рене, забившись в чулан со старыми корзинами, заливалась горючими слезами от жалости к отцу.

Не прошло и двух месяцев со дня похорон, как Марта решила избавиться от навязанной приёмной дочери раз и навсегда. Дождавшись, когда девочка отправится пасти гусей, мать зазвала в кухню старших детей.

– Ортанс, Флоримон, некому теперь позаботиться о нас, бедных сиротках. Мы должны беречь каждый кусок. Негоже нам тратиться на приёмыша. Девчонка больше съест, чем наработает. Вот что, я дам вам семь экю.

При этих словах, глаза сына и дочери блеснули жадностью. Марта заметила это и, нахмурив брови, покачала головой.

– Деньги вовсе не для вас, сделаете дело, получите по одной монетке. Завтра на рассвете, возьмёте нашу повозку и отвезёте Рене в город. Я сама не могу отлучиться из дому. В городе отыщите монастырь Святой Урсулы, пойдите к настоятельнице и упросите принять девчонку. Отдайте деньги и посулите, что за неё исправно станут платить каждые полгода. Так мы, наконец, избавимся от лишнего рта.

– Как думаешь, сестрица, – спросил Флоримон, запрягая лошадь. – Не слишком ли жирно каждые полгода платить за подкидыша?

– Ну и дурак же ты, братец! – Усмехнулась Ортанс. – С чего ты взял, что мать расстанется с деньгами из-за никчёмной девчонки? Главное сплавить её. А после, монахини пусть ждут своей платы, хоть сто лет.

– Ну и умора! Тогда, пожалуй, крысёнка Рене вытолкают взашей прямо на улицу.

– А хоть и так, кто станет убиваться о подкидыше?

Вот удивилась Рене, когда старшая сестра ласково позвала её прокатиться в город. Неужто после смерти отца, ей перепадёт не только брань, но и доброе слово? Вот радость, прокатиться до города и поглазеть на ярмарку. Говорят, там устраивают настоящие представления.

Девочку разбудили так рано, что мерное покачивание повозки мигом её сморило. Ортанс посмотрела на уснувшую Рене, и зашептала Флоримону в самое ухо:

– Послушай, братец, жаль расставаться с деньгами из-за этого жалкого мышонка. Нам и самим найдётся, куда потратить монеты.

– Так то оно так, но настоятельница потребует платы.

– Ну и глуп же ты, Флоримон. Да мы не станем тащить в монастырь девчонку. Положись на меня, я сумею и от помехи избавиться и денежки приберечь.

Повозка проехала одну деревню, затем другую, и когда до города оставалось миновать лишь перелесок, Флоримон остановил лошадь. Ортанс растолкала девочку.

– Рене, сестричка, ось колеса соскочила. Пока наш братец занят починкой, не хочешь ли размяться и собрать немного каштанов? Давай, милая, ты же любишь жареные каштаны.

– А корзина? Мы же не взяли корзину?

– Ах, какие пустяки, собирай их в свой фартук. Пойдём, вон там неподалёку славная каштановая роща.

Ортанс уводила девочку дальше и дальше от дороги пока повозка не скрылась из глаз.

– Нет, эти слишком мелкие, – говорила она. – Поищи лучше у того дерева.

Рене старательно собирала каштаны, и вскоре фартук наполнился до отказу, девочка с трудом придерживала эдакую тяжесть.

– Ортанс, помоги мне, пожалуй, тесёмки фартука лопнут и весь мой труд пропадёт даром, – крикнула она.

Но ей никто не ответил. Старшая сестра, что давно уже скрылась за деревьями, со всех ног мчалась к повозке. Поджидавший её Флоримон, хлестнул лошадь, и седоки помчались в город, оставив за собой, лишь облако пыли.

Рене беспомощно озиралась. Вот беда, наверное, она ушла слишком далеко и заблудилась. Должно быть, брат и сестра давно её ищут. Девочка кружила между деревьев и вскоре окончательно запуталась. Тяжёлый фартук мешал идти, а бросить каштаны жалко. И Рене согнувшись, пробиралась по лесной тропинке, и во весь голос звала сестру и брата. Бедняжка совсем выбилась из сил и наконец, решила бросить свою ношу. Теперь, налегке, она пыталась бежать, как ей казалось, в сторону дороги, но на самом деле кружила на одном месте.

А Ортанс и Флоримон чудесно добрались до города и мигом спустили все деньги на лакомства и развлечения. На обратном пути, эта славная парочка нарочно сделала крюк, что бы ненароком не попасть на глаза оставленному в перелеске ребёнку

Бедняжка Рене, совсем осипшая от крика, вышла на дорогу уже в сумерках. Личико её опухло от слёз, девочка дрожала от холода. Она уже не пыталась найти брата и сестру и бесцельно брела вдоль дороги, кутаясь в жалкий платок. Пожалуй, ночь скоро раскинет над ней свои крылья и останется лечь, да помереть в ближайшем овраге.

Рене свернула с дороги, и тут же кубарем покатилась в канаву, споткнувшись о придорожный камень. Но вместо колючих веток, девочка свалилась на что-то мягкое и тёплое

– Эй, кого это носит ночью по дорогам? Неужто с неба свалился мешок полный золотых луидоров? Послышался хриплый женский голос.

Рене с испугу не могла и рта раскрыть. Груда тряпья, на которую она скатилась, вдруг зашевелилась и чья-то рука схватила её за плечо.

– Ого, девчонка! Что же ты шатаешься по ночной дороге, одна одинёшенька?

Взошедшая луна осветила канаву скудным светом и Рене увидела толстую женщину, в неряшливой одежде и рваном чепце. Малышка вновь захлюпала носом, и от радости, что за весь день встретила хотя бы одного человека, выложила незнакомке всю свою коротенькую историю.

Толстуха вздохнула и прикрыла Рене полой своей накидки.

– Вот, бедняжка! Ты так меня растрогала, что пожалуй, придётся сделать пару глотков винца. – С этими словами, незнакомка выудила из кучи грязных тряпок бутылку. – А ты пожалуй, с голоду помираешь? На, возьми, у меня осталась горбушка хлеба и яблоко.

Рене, у которой с утра маковой росинки во рту не было, мигом расправилась с угощением. Женщина вновь сделала щедрый глоток из бутылки, и запах сидра защекотал нос.

– Отец всегда говорил, что вино можно пить только в праздник, – робко пробормотала девочка.

– А сегодня и есть праздник, – захохотала женщина. – Нынче день дурачков, которых выставили из дому. И не смотри на меня с таким удивлением, глупышка. Каждому понятно, что родня избавилась от лишнего рта. Сколько же тебе лет, маленькая простофиля?

– На день всех Святых исполнится семь, мадам.

– О, в твои годы, я соображала быстрее Как тебя зовут, малышка?

– Рене Шайо, мадам.

– А меня можешь называть тётушка Фанни. Вообще, меня назвали Фантиной, а злые языки кличут Мадам Попрошайкой, ну Господь их накажет за лишнюю болтливость. Ладно, пойдём, постараемся найти ночлег. И радуйся, что повстречала меня, уж со мной то не пропадёшь.

Фантина и впрямь уверенно двинулась по ночной дороге и вскоре путники набрели на скромное крестьянское жилье. Мадам Попрошайка напросилась переночевать в хлеву и хозяева из сострадания к девочке, что дрожала от холода, согласились их приютить.

Уже сквозь дрёму, уставшая Рене услышала голос Фантины:

– Тебя видно Господь послал, малышка. Люди охотно пожалеют девчонку с хорошеньким личиком. Не станешь развешивать уши, так заживёшь припеваючи, безо всякого труда. Должно быть, ни единожды будешь благодарить свою тётушку Фанни, что научила тебя уму разуму.

Вот так, Рене и стала жить у Мадам Попрошайки и ничуть не жалела о том, что семейка Шайо так подло выкинула её из дому. Фантина оказалась права, люди охотно давали милостыню миленькой девочке, с красивыми серыми глазами. Рене нравилось, что никто больше не кричал на неё и не взваливал тяжёлую работу. Да к тому же, гораздо интереснее ходить по разным местам, чем кружить между домом, дровяным сараем и амбаром.

Конечно, не всегда дни были удачными, иной раз приходилось делить пополам жалкую лепёшку Зато в иные деньки, они объедались сладостями. Как только в деревне или городке, эта парочка задерживалась надолго, и горожане становились не столь щедрыми, Фантина и Рене перебирались в другое место. Жаль только, что Мадам Попрошайка, иногда любила хватить лишнего, тогда им приходить ночевать чуть ли не под открытым небом. Не могла же Рене тащить на себе грузную тётушку Фанни.

Самое славное время наступало в пору ярмарок и базаров. Вот где, попрошайкам и воришкам всех мастей было раздолье. Правда по началу, девочка никак не решалась стащить с лотка приглянувшуюся мелочь, или еду. Но Мадам Попрошайка лишь посмеялась над её сомнениями:

– Ну и простофиля же ты! Пусть платит тот, у кого есть деньги. Будь ты дочкой знатных господ с кошельком полным монет, другое дело. А раз у тебя и кошелька отродясь не водилось, так бери даром. Да смотри в оба, что бы не попасться. Иначе получишь тумаков, или угодишь в тюрьму.

– А вы бывали в тюрьме, тётушка? – Испуганно спросила Рене.

– Пришлось, когда была помоложе и поглупее. Отвратительное местечко, надо сказать. Не желаю я очутиться там вновь.

Девочка не стала расспрашивать подробности. Уж если тётка сказала, что это отвратительное место, стало быть, и спорить нечего. И Рене отчаянно трусила, каждый раз, когда рука её тянулась за румяным яблоком, или атласной ленточкой.

Когда девочка подросла, просить подаяние стало труднее Раньше, достаточно было заунывным писклявым голоском попросить хлеба, как жалость к маленькой сиротке охватывала каждого проходящего. А теперь, добродетельные крестьяне и горожане, лишь сурово качали головой: «Экий позор. Девчонка двенадцати лет вполне может заработать себе на хлеб, а не попрошайничать у дороги. Пусть наймётся помощницей к прачкам, или пасти свиней. Да мало ли работы найдётся для порядочного человека».

– Тётя, – как то сказала Рене. – А что если, мне и впрямь наняться в работницы? Думаю, платы хватило бы на нас обеих.

– Ты что, перепутала воду и вино, когда пила из кувшина, девочка? Иди, иди, наймись в прачки, или работницы. И полдня не пройдёт, как ты сбежишь. Охота тебе стоять по колено в холодной воде и колотить деревянным вальком господское белье? Или по нраву придётся гоняться день – деньской за свиньями, что вечно разбегаются кто куда. Будешь надрываться целый месяц за пять жалких медяков и крошечный отрез грубого полотна. Да в придачу три монетки из пяти потратишь на новые сабо, ведь старые ты собьёшь на работе. Хозяева будут погонять тебя руганью, или отвешивать оплеухи за нерадивость. Уж поверь мне, глупая девчонка, если бы работа была так хороша, а плата щедрой, неужто я не нанялась бы в работницы?

Рене поразмыслила и решила, что тётушка, пожалуй, права. Уж бить баклуши целыми днями, куда веселее И вновь парочка начинала свой нескончаемый путь по дорогам.

Мадам Попрошайка была мастерица выдумывать трюки по части добывания деньжат. Как-то проходя через очередной городок, Фанни умудрилась стащить нарядное платье, вывешенное для просушки. В другом месте ей в руки попался чепец обшитый кружевом и чудесная накидка из тонкой шерстяной ткани.

– Вот, примерь, Рене. Готова поклясться, что в этом наряде сойдёшь за господскую дочку.

Пришлось девочке тщательно умыться и как следует расчесать свои длинные каштановые волосы, что блестели на солнце и закручивались крупными кольцами. Как только она нарядилась, Фанни всплеснула руками от радости.

– Ну, что я говорила! Кто поверит, что ты маленькая попрошайка? Ни дать ни взять, господское дитя. Эх, Рене, моя красавица, теперь, пожалуй, наймём повозку, да поселимся в лучшей комнате трактира.

Нарядная девочка часами прогуливалась вдоль торговых ярмарочных рядов, но потом, замерев на месте, начинала беспомощно озираться.

– Помогите! – Кричала Рене. – На помощь, воры украли мой кошелёк!

– Эй, что случилось?

– Да вот, кто-то обчистил бедняжку.

– Ах, незадача! Не надо было ребёнку из знатной семьи гулять без провожатых.

– Верно, надо было хоть нянюшку с ней отправить. Вот проклятые воришки!

Рене продолжала вопить на всю ярмарочную площадь и вдобавок заливаться фальшивыми слезами. Толпа сочувствовала, окружив бедняжку плотным кольцом. В это время, тётушка Фанни совала в свой мешок, всё, что попадалось под руку.

И только когда раздавался крик какого-нибудь торговца:

– Братцы! У меня украли товар! Не иначе здесь целая шайка орудует!

– Точно! Сначала обокрали девочку, а теперь и нас!

Люди кидались проверять свои кошели и товары, а Рене и Мадам Попрошайка исчезали, смешавшись с толпой.

Так продолжалось больше года, но однажды, старый крестьянин, закричал, указывая на Рене пальцем:

– Эй, люди! Я уже видел эту пройдоху девчонку! Стоит ей появиться, как товары исчезают, словно по волшебству. Ишь выдаёт себя за господскую дочку. Да где вы видали господ в деревянных сабо?

Счастье, что торговцы опомнились не сразу. Ну и натерпелись же страху Мадам Попрошайка и Рене, пока со всех ног удирали из города. Когда беглянки, наконец, решились остановиться в роще, подальше от опасного места, то битый час не могли отдышаться.

– Ну и дела, – пробормотала Фанни, – пожалуй, надо поблагодарить Святую Урсулу, что выбрались без потерь.

– Вот беда, тётя, что же теперь делать? Должно быть, слава о нас разнеслась по всей провинции. Эдак нам скоро и носу не высунуть из лесу. Не станем же мы жить в норе и грызть жёлуди

– Ха, как бы ни так, красавица! Придумаем кое-что получше. Мы хорошенько припрячем твою нарядную одежду, она нам ещё послужит. Осталось запастись терпением, да на рассвете отправиться в путь.

– В какую сторону, тётя Фанни, нас везде узнают.

– Не будь дурочкой, Рене. Мы отправимся туда, где легче всего затеряться, в Париж! Поверь мне, для таких пройдох как мы там сущий рай.

– В Париж! Ах, тётя, там живёт король! И мы увидим короля!

– Да оставь ты, глупые бредни, девочка. У короля своя жизнь, у нас своя. Давай-ка лучше поищем ночлега, путь предстоит не близкий и двинуться надо на рассвете.

Дорога заняла больше времени, чем рассчитывала Мадам Попрошайка. Пришлось продать нарядное платье Рене, затем чепчик и накидку. Наступившие зимние морозы заставили сделать долгую остановку.

Рене с Мадам Попрошайкой, напросились на ночлег к зажиточному крестьянину. Вдовцу Паскалю было тяжеловато управляться с хозяйством и двумя маленькими ребятишками, и он предложил работу в обмен на кров и еду. Поразмыслив, путешественницы решили согласиться. До Парижа путь не близкий, а зимняя дорога слишком тяжела.

Но, если Рене хотя бы немного помнила, как справляться с домашними делами, то Фантина была вовсе никудышной работницей. Гуси разбегались по всему двору, потому что она забывала прикрыть дверцу. Если она принималась за стирку, то понапрасну расходовала воду и золу, а белье так и оставалось грязным. Сор она мела только посреди комнаты. Ребятишки часто оставались голодны, они не желали есть недоваренный суп или подгоревший пирог.

К тому же, Фанни была отчаянной лентяйкой и вечно отлынивала от работы, изводя всех жалобами на хвори и болезни. Терпение бедняги Паскаля кончилось, и он выставил нерадивых работниц, не дожидаясь весны. Пришлось брести по дорогам, утопая в снегу и дрожа от холода. Всё что можно продать, они давно продали и проели вырученные деньги.

Когда Фанни с девочкой добрались до окраины Парижа, обе походили на настоящие чучела, что отпугивают ворон в поле.

– Не беда, девочка, что одежда наша изрядно потрёпана Увидишь, как славно мы устроимся, и денежки потекут рекой. – Уверенно заявляла Мадам Попрошайка.

Фантина ловко шныряла в грязных и подозрительных проулках, точно бездомная кошка, что прекрасно знает, где можно поживиться. Остановившись у забрызганной грязью дверцы, в самом конце узкой улочки, Мадам Попрошайка постучала три раза. Жалкая дверь приоткрылась и скрипучий голос спросил:

– Кого это принесло, на ночь глядя?

– Баронессу «Хватай-Что-Плохо-Лежит», любопытный нос. – Пробормотала Фантина.

– Кто с тобой?

– Молодая герцогиня «Держи-Карман-Шире»

– Никак Мадам Попрошайка? Фантина! Мы думали, что увидим тебя только на виселице.

– Скорее там окажутся те, кто желает этой участи другим. – Язвительно ответила Фанни.

Наконец дверь открылась и в слабом пламени свечного огарка, Рене увидела старика в грязной замусоленной шляпе. Он с любопытством оглядел девочку и пошёл, вперёд освещая дорогу жалким огарком. Даже в скудном свете, видно было как грязно и убого в жилище. Гнилые и закопчённые балки нависшего потолка, того и гляди рухнут. Стены покрыты паутиной и пропитаны затхлой сыростью подземелья. В нос ударяет вонь прокисшего супа, прогорклого сала и старых тряпок.

– Ну и местечко, тётя, ни дать ни взять, королевские палаты. Уж лучше ночевать в стогу сена, там хотя бы не воняет. – Скривилась Рене.

– Эй, Фанни, ты, должно быть, сманила господскую дочку из знатной семьи. – Хихикнул старик. Она видно привыкла спать на батистовых простынях.

– Отстань, Жак, нам надо найти ночлег на несколько дней. Потом мы устроимся в другом месте.

Рене и Фантина расположились в маленькой комнатёнке под лестницей. На полу вместо кроватей лежали два тюфяка, набитые соломой и возле двери стоял колченогий стул. На этом убранство комнаты заканчивалось. Старик поставил огарок свечи на стул и зашептался о чём-то с Мадам Попрошайкой. Та нахмурилась и в ладонь старика легли три монетки.

– Спокойной ночи, госпожа принцесса, – хмыкнул старик. – Надеюсь, горничные хорошенько взобьют пуховые подушки для вас и вашей славной тётушки

Рене показала в спину уходящему старику язык.

– Кто этот человек, тётя?

– А, это Жак Герен, по прозвищу «Фокусник». В молодости, он был самым удачливым и ловким воришкой. Его пальцы были гибкими, словно у музыканта. Он срезал кошельки одним махом, никто и заметить не мог, как ему это удаётся. Однажды он даже смог снять ожерелье с изумрудами у знатной дамы, что засмотрелась на уличную потасовку. Представь, девочка, бедняжка хватилась потери, когда Жака и след простыл. Но однажды полицейские выследили его и «Фокусник» был приговорён к каторжным работам. Ему удалось сбежать, но прыгая с моста, он сломал руку. С тех пор пальцы потеряли ловкость. Теперь он даёт укрытие тем, кто в этом нуждается, да прячет краденые вещи. Старик отчаянный пройдоха и всегда знает, где схватить кусок пожирнее

– Так вы знали его раньше, тётя Фанни и, стало быть, тоже жили в Париже?

– Ну и растяпа ты, Рене, – захохотала Мадам Попрошайка. – Конечно знала, я родилась здесь, неподалёку в квартале бедняков. Однако мне, как и Жаку пришлось нос к носу столкнуться с полицией. Вот я решила убраться подальше. Надеюсь, что за столько лет, обо мне успели позабыть. Ну ладно, давай-ка спать. Свеча давно погасла, а завтра предстоит работёнка.

Рене долго ворочалась на колючей подстилке и уже сквозь дрёму услышала голос Фанни.

– Не расстраивайся, дорогуша, если дело пойдёт, наймём чистую комнату и заживём словно господа.