После мюзикла

Автор благодарит Pr. Maryana Apel Professional Corporation за поддержку в издании книги

В защиту стрелочника
Книга первая

«Прощай, империя Петра…»

 
Прощай, империя Петра,
ты слишком чёрная дыра,
хоть вместе с этим заодно
ты всё же светлое пятно.
 
 
Сквозят забвения травой
и ты сама, и Пушкин твой,
и модам быстротечным дань,
и близкий классово юань,
и с лишним трёх веков кора, —
 
 
прощай, империя Петра,
страна штыка и пули-дуры,
заслуженной радистки Кэт,
рабочих и номенклатуры,
как о тебе сказал поэт
в эпоху старины глубокой,
который век назад тому,
что не могло не выйти боком
не будем спрашивать – кому.
 

«Жвачку смерти дожую…»

 
Жвачку смерти дожую,
гладя против шерсти я, —
за окошком дежавю —
вот и все известия.
 
 
Правит бал всё та же знать,
плебс всё так же прост, поди —
из торговцев Храм изгнать
невозможно, Господи.
 

После присутствия

 
Лжепалестина и Лженовороссия,
что-то запутался в этом вопросе я,
что-то сомненья гнетут, —
знай себе скалятся мордами псиными
здесь и сейчас под родными осинами,
словно бы весь я не тут.
 
 
Словно бы где-то на улице Алленби
или, допустим, на крейсера палубе,
или в гвардейском строю
на выпускном, предположим, экзамене
под чужеземным развёрнутым знаменем
мне хорошо, как в раю.
 
 
Словно бы с энтузиазмом профессора
в данном забеге на летопись Нестора
ставлю на зависть врагу,
хоть и доказано выше, что вроде бы
весь я не тут, да и наши не в городе,
с чем их поздравить могу.
 

«У Бога вечно катастрофы…»

 
У Бога вечно катастрофы—
где не цунами, там торнадо—
я посвящаю эти строфы
всему тому, чему не надо,
а мне бы там, где вечер томен,
хранить бы голову в панаме,
не понимая, а на что мне
жизнь без торнадо и цунами,
с ленцой заказывать бы кофе,
зазря теряя время всуе,
и напевать соседке Софе
о том, как жаль, что спит Везувий, —
как это было б охрененно
среди платанов и акаций,
а то у нас опять сирена,
опять в убежище спускаться.
 

«Как русский и еврей…»

 
Как русский и еврей,
боюсь я сентябрей,
когда цена мне – грош,
да и октябрь хорош.
 

Единство мира

 
1.
О Волга, колыбель Некрасова,
любил ли кто тебя так классово
и в то же время столь неистово? —
об этом я спрошу у пристава,
в чём ничего нет непотребного, —
и не простого, а судебного.
 
 
2.
Гей, родимая сторонка,
парк культуры, оборонка,
дачка, удочка, гамак,
синагога и продмаг,
пионеры, аксакалы,
пот кровавый, даль и близь,
но просрали идеалы,
в олигархи подались.
 
 
3.
С чистенького листа
впишется в послесловие
паки и паки стан,
не говори: «Московия».
 
 
4.
Русский мир, как мир арабский,
разумеется, не рабский
и отнюдь не агрессивный,
но сугубо прогрессивный
на подъеме и на спуске, —
и арабский мир, как русский,
потому что лучше краж,
например, Арабский марш…
 
 
Те же скрепы и ключи,
хоть арабский не учи.
 
 
5.
За державу не обидно,
каждый ею сыт от пуза, —
на коляске инвалидной
герб Советского Союза,
 
 
за коляскою колонны
держат шаг, полны отваги,
примадонны бьют поклоны,
беззаветно служат маги,
 
 
экзекуцией стрелецкой
утро красит быт над бездной, —
хорошо в Стране Советской,
лучше только в Поднебесной.
 
 
6.
Коль славен Господь в Палестине,
а где ещё славен Господь,
то дело совсем не в осине,
на коей болтается плоть.
 
 
Неважно, какой там синоним,
а паче того – эвфемизм,
что может быть славным в Сионе?
Естественно, лишь сионизм.
 
 
А где-то в России плотины,
в труде, не считая невзгод,
возводит народ Палестины,
церковный советский народ.
 
 
7.
Рабочий Травкин, адвокат Макаров…
Страна неисчерпаемых кошмаров
и сердце надрывающих красот,
ничто тебя на свете не спасёт, —
 
 
а встанет или нет из гроба Сталин,
вникать не будем в мелкие детали.
 
 
8.
Каков прогресс,
таков римейк:
—Христос воскрес!
—Воистину не фейк!
 
 
9.
Я без Парижа не могу
жить ни пешком, ни на бегу,
ни в сладком, ни в кошмарном сне,
ни просто так и ни зане —
старо? Да что ты говоришь!
Я все равно хочу в Париж
и даже в мыслях не зову
Москву, Москву, Москву, Москву…
 
 
10.
Какие есть на свете города,
не города, а сущая беда,
куда и писем лучше не пиши
и даже не точи карандаши,
 
 
тут миг любой считай что навсегда, —
и страны есть такие, господа.
 
 
11.
Кого сильнее и богаче,
а уж умнее, так тем паче,
Россия? Бога? По секрету,
как ни печально для осанн,
скажу тебе, что Бога нету,
как будто ты не знаешь сам,
и, может быть, не будет долго,
и нет в Нём никакого толка
не вдруг и сразу и теперь лишь,
и ты не зря ничуть не веришь,
что будто жмёт Он на педаль,
а все равно Россию жаль.
 
 
12.
По ком звонит, не знаю, рында —
не счесть веков, планет и стран —
но за Россию мне не стыдно,
и мне не стыдно за Иран,
каков ни есть империй фарт, —
прощай, немытый халифат.
 
 
13.
День придёт и грозный Шеф
утвердит за пунктом пункт
Свой очередной гешефт
под названьем «Русский бунт»,
то бишь кто-то из князей
раскурочит мавзолей,
а кремлевские куранты
разберёт народ на кванты,
как нам в точности и лгал
Шефом избранный кагал.
 
 
14.
Родовая знать
извелась в бессилии —
как теперь узнать
гоя по фамилии:
скажем, Коломиец —
гой или ариец?
 
 
15.
Всё давно уже в полном говне,
но поётся по-прежнему всласть,
и, выходит, его эта власть,
как его навсегда Шаганэ, —
ну и, собственно, что из того,
если кончилось время его?
 
 
16.
Мир на две трети обнулив,
заходит парусник в залив,
чтоб на оставшуюся треть
благополучно умереть,
мечтая в старом добром стиле
в день знаменательный такой
о натурально полном штиле,
хотя и штиль ему на кой?
 
 
17.
В церкви я сказал иконам:
«Все равны перед законом,
хороши иль нет законы», —
и заплакали иконы.
 
 
18.
Со смертью каждого вождя
Россия воскресает,
и парится народ, следя,
как по полю, босая,
нисколько не боясь росы,
идёт-бредёт девица,
и нет в руках у ней косы,
и не остановиться…
 
 
19.
Проснуться утром чем попозже —
поближе к вечеру, возможно, —
не торопясь покинуть ложе,
играючи достать из ножен
меч, засветиться на дуэли
и умереть в своей постели
как добрый малый, вплоть до бала,
и снова выйти из пике —
кого б, скажи, не забодала
жизнь от народа вдалеке?
 
 
20.
Схожденье благодатного огня,
товарищи, не полная фигня,
но чудо, что является на бис,
а кто не верит, тот не коммунист!
 
 
21.
Пройдя процесс люстрации
задолго до ГУЛАГов,
отдельно взятой нации
пришлось призвать варягов.
 
 
22.
Его величество Народ
придумал спички, пьянки, World,
мышьяк, шнурки с ботинками
и Библию с картинками.
 
 
23.
Сейте разумное, доброе, вечное,
сейте безумное, злое, конечное,
с пользою сейте и сейте вотще
или, в натуре, не сейте вообще,
мантрой живя: «Же не манж па сис жур»,
только спасибо я вам не скажу,
если мне внутренний голос не врёт,
искренне ваш,
богоносец-народ.
 

Последний император

 
Назревает вопросец,
чист он или не чист:
был народ-богоносец,
стал народ-сатанист?
 
 
Как там ваше здоровьице
и живётся ли всласть?
Власть теряя, становится
богоносицей власть.
 

Свобода света

 
Обошлось не без базаров —
Белый свет исчез с радаров,
может, вследствие теракта,
может, двигателей сбой,
может, человечий фактор,
но никак не сам собой,
что и есть свобода света,
хоть не каждый верит в это.
 

Преодоление

 
1.
Мы с тобой живые существа,
во дворе у нас шуршит листва,
и в связи с безделицей такой
на душе моей почти покой.
2.
Летит космическое тело—
ему до нас какое дело,
ведь если и загонит в гроб
ошибок методом и проб,
то, безусловно, не со зла,
хоть вероятность не спасла.
 
 
А если никакой не случай
его послал, то разве лучше,
ты спросишь, смыслы постигая?
Ты понимаешь, дорогая,
пускай фигня вся ваша йога,
но всё-таки не безнадёга.
 
 
3.
Ну не надо про мороз по коже,
тот, что пробирает до кости,—
красота себя спасти не может,
как же ей прикажешь мир спасти!
 
 
Но ишачит дворник на посту,
добрый он сегодня или злой,
и опять спасает красоту
граблями, лопатою, метлой.
 
 
4.
Зачем по части огорчений
жизнь выше наших сочинений,
или зачем, и правда, ты
прекраснее любой мечты,
а во дворе шуршит листва
уже вне рамок естества?
 

«Не то чтобы чёрт нам не страшен…»

 
Не то чтобы чёрт нам не страшен
и в радость дразнить шалуна, —
за детство счастливое наше
спасибо, родная Луна.
Ночное, и вправду, светило,
в дни мира, а паче суда,
пускай не всегда ты светила,
но всё-таки хоть иногда.
В бессмертие веря едва ли
и даже в мечтах не вольны,
мы пуще спасения ждали
холодного света Луны.
 

Цена вопроса

 
«Мир состоит из пластилина,
в чем главная причина сплина», —
учил философ Комаров,
пока душевно был здоров,
но будучи напуган сном
о квадратуре парадокса,
мыслитель двинулся умом
и от своих идей отрёкся.
 
 
Кто в истины попался сети,
тому плевать на всё на свете —
он званый гость в чертогах Бога,
смешны где происки врага,
но стоит сбрендить хоть немного,
как жизнь обратно дорога.
 

«А ведь в самом деле было ж…»

 
А ведь в самом деле было ж:
Ферлингетти, Чеслав Милош,
Эзра Паунд, Элиот —
мать его, культурный код
джентльменского набора,
близкий сердцу матерьял, —
кто на это клал с прибором
тоже что-то потерял.
 

Знание

 
Мяучит кот, шипит змея,
пищит комар, и знаю я,
что на своём ковчеге Ной
не наслаждался тишиной.
 

Псалом

 
Заряжаю монолог,
просвещаю, как фонарь:
царь, конечно же, не Бог,
ну а Бог, конечно, царь —
абсолютнейший монарх,
сотворивший этот прах
и стоящий над душой,
как большой.
 
 
И когда Он шлёт поклон,
пешим ходом или вплавь,
сразу пропадает сон
и, в известном смысле, явь.
 

«День и ночь на каждом сайте…»

 
День и ночь на каждом сайте
от всего меня спасайте,
в каждой что ни есть стране
вспоминайте обо мне
дома и среди дорог,
в стае и покинув строй,
потому что, видит Бог,
я не царь и не герой.
 

Издержки

 
Ну что сказать: пришла весна,
и вот опять пуста казна,
хотя душа полна любви,
как ты на дуру ни дави.
 

Песчинка

 
Если мир устроен зряче,
то хотел бы я понять,
от кого и кто нас прячет
день за днем, за пядью пядь?
 
 
Что устроит личность эта,
если на своем пути
срока до конца и света
не сумеет нас найти?
 
 
И не знают зверь и птица,
ни мудрец, ни идиот,
что же, собственно, случится,
если всё-таки найдет.
 
 
Но терять не стоит духа,
если есть на свете кров,
упакованный так глухо
в бесконечности миров.
 

Завсегдатаи

 
У моря или у реки
за столиком сидели
и ждали смерти старики —
уже на самом деле.
 
 
Когда-то дерзкие мужи,
они, устав стареть,
как то, что надо заслужить,
приваживали смерть.
 
 
Одежд их воскрешал покрой
эпоху индпошива,
и смерть, пленяясь их игрой,
за ними не спешила.
 

Мейнстрим на закате

 
Блюдя таинственные узы,
порой будя во мне альфонса,
не раз ко мне являлись музы,
и хоть бы раз явился спонсор
или хотя бы меценат,
чему свидетелем Сенат,
который знает всё о каждом
таком и не таком уж важном,
всю жизнь считающем ворон
среди патронов и матрон, —
 
 
ну да, они себе Мистрали
нарисовав в обмен на Крым,
Европу грешную просрали,
в чём, собственно, и весь мейнстрим,
и спросит варварское рыло:
«А что, Сенат, будь трижды здрав,
при цезарях иначе было?» —
и варвар снова будет прав,
а через месяц в личном блоге
напишет первые эклоги.
 

«Куда-то благость делась…»

 
Куда-то благость делась,
Закон уже не свят,
не знаешь, что, бля, делать,
и кто, нах, виноват.
 

Элегия

 
Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,
 
 
решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.
 

Клеветникам интима

 
Если, скажем, в час досуга
мужики …бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину …бёт.
 
 
Впрочем, если спозаранку
гражданин …бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.
 
 
Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.
 

Этногенезия

 
И шведы не шведы,
и турки не турки,
откуда все беды,
провалы и жмурки.
 
 
Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все – самозванцы.
 
 
Любой нувориш —
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?
 

На чистой воде

 
На чистой воде хорошо как нигде,
и ангелы нас не оставят в беде,
а как пропадём, например, под дождём,
не стоит печалиться – способ найдём
когда-нибудь завтра, а может быть, днесь,
как способ нашли обозначиться здесь,
где звёзд во вселенной не счесть, старина —
зачем нам, приятель, другая страна,
как будто и впрямь не хватает планет —
ты помнишь, товарищ? И я уже нет.
 

G-tt, Жуков и Никифор

 
«Что может быть скучнее цифр?» —
спросил у Жукова Никифор,
не зная сам, зачем спросил.
«Кому-то не хватает букв», —
Никифору ответил Жуков
из, к счастью, не последних сил.
 
 
Неважно день ли, два ли, три ли,
так вот они и говорили —
не ради славы, прав и льгот,
но ведь и в самом деле клёво
то, что в начале было слово,
и это слово было G-tt.
 

Реквием

 
Я лиру посвятил народу своему,
причём на языке, неведомом ему,—
 
 
проносятся года, но мне не смотрит в рот,
ловя мои слова, Израиля народ.
 
 
Могучий Иордан припал к моей руке—
тут даже не послать на русском языке,
 
 
а если и пошлёшь, то кто тебя поймёт,
опричь таких, как ты, и свой стяжая мед,
 
 
спускается с горы израильский спецназ,
прощаются миры с Землею Ашкеназ.
 

«Пускай в любви ты умираешь…»

 
Пускай в любви ты умираешь,
но что бессмертие мне – рай лишь,
где райские, допустим, птицы,
как их пером ни опиши,
ждут не дождутся инвестиций
от, в том числе, моей души?
 

«Пришла пора мне вспомнить детство…»

 
Пришла пора мне вспомнить детство —
Вражды, и дружбы, и соседства,
останки кирхи, Ланжерон,
Горсад и шоу похорон,
когда, эпически степенно,
под марш стоический Шопена
являла смерть свое бесстыдство, —
но побеждало любопытство.
 

Земля и небо

 
1.
Слаб Господь, зато сполна
Церковь Божия сильна,
и веками невдомёк,
кто же так устроить мог,
что её не побороть,
если правда слаб Господь.
 
 
2.
Когда порежут на ремни
тебя в подвале понемногу,
ты это как-нибудь замни,
не дай порадоваться Богу,
скажи: «Где Бог, а где подвал»,
пусть думает, что сплоховал.
 
 
3.
Как ни суди да ряди Асмодей,
не одинаковы шкуры —
гвозди бы делать из этих людей,
а вот из тех – абажуры,
мыло ещё, из кого-то браслет
можно – душа ведь живая,
в общем, как точно заметил поэт,
лишних людей не бывает.
 
 
4.
В Третьем отделении
служило Приведение,
а Предопределение —
в Девятом управлении,
и не в порядке мистики
и точно не в астрале
в простом спецхране листики
они перебирали
и обобщали выводы,
ведя свои тетради,
не ради личной выгоды,
а может быть – и ради.
 
 
5.
«Неужели Рюрики
не ценили брюлики?» —
я спрошу из ревности
к нашей современности.
 
 
6.
Стоит рабочий у станка
и думу пробует на вес,
а твердь земная так тонка,
что ей не удержать небес, —
 
 
что за станок, что за века,
что за рабочий у станка?
 

Римский мир

 
Зрелищ и куриного бульона
требовала пятая колонна,
но и чистый помыслами плебс
строго вопрошал: «А как же хлеб-с?».
Эти древнеримские скандалы
обожали гунны и вандалы,
а иные ночью у костра
слушали апостола Петра,
гнавшего на старый добрый Рим,
да еще Нерон кричал: «Горим!».
 

Вовочкиада
(детишкам нашим что-то вроде стишков не только о Володе)

 
1.
Для девчонок и мальчишек
вождь в годах нуднее книжек,
нужен лидер-октябрёнок
для мальчишек и девчонок:
Who is Vova от и до,
и зачем ему дзюдо?
 
 
2.
Тут есть место для догадок,
выражаясь осторожно,
что пострел не так уж гадок,
как себе представить можно,
и отнюдь не меньше нас
обожает нефть и газ,
Бог весть кем мечтая стать, —
ну какой же это тать?
 
 
3.
Ты, дружок, себя возьми —
кто царем, а кто генсеком —
люди стать хотят людьми,
как тут будешь человеком?
 
 
4.
В общем, в пику конкурентам
лет, возможно, через сто
станет Вова президентом,
хоть покуда он никто —
как такое может быть?
Не пойму – теряю нить.
 
 
5.
Впрочем, присказка не блеф,
даже, кажется, не миф:
на кону сама РФ
в свете мрачных перспектив,
тянущих на Страшный суд,
а суду не до красот,
но страну опять спасут —
догадайся, кто спасёт.
 
 
6.
Так ли, нет – не знаю, дети,
но по всем честным домам
есть кому о нас радети,
кроме наших пап и мам:
а иначе как народ
жив – с чего ему так прёт?
 
 
7.
Таковы судьбы ступеньки:
Вову в центре и в глуши
люди любят не за деньги,
но, пожалуй, от души,
потому как люди наши
чуждых нам морально краше.
 
 
8.
Нет ЦК КПСС,
кануло Полибюро,
но нельзя любови без
на земле творить добро:
изначально о Володе
миф не может быть не в моде,
с чем я спорить не берусь —
кто крестил когда-то Русь,
кто ей дал табак и ливер,
скажешь, Пётр? Нет – Владимир!
 
 
9.
Этот миф, как в поле мина,
как в ночи тот самый тать —
тут бессильна медицина,
можно даже не мечтать,
и в пределах окоёма
против Вовы нет приёма
даже в области дзюдо,
и, рябой или картавый,
вождь в стране как нота «до»,
все равно какой октавы.
 

«От истин не коси и…»

 
От истин не коси и
узнаешь в свете Вед:
история России—
история побед—
 
 
идет бычок, качается,
но так уж получается.
 

Падение небес

 
Снова ангел словно спятил —
ты прислушайся, приятель,
и не слишком строго хоть
усмирить попробуй плоть
и душою содрогнись,
ведь и впрямь свалилась высь.
 
 
И не зря же, хай нам грец,
так старается Творец
сделать каждому из нас
когнитивный диссонанс,
не щадя небес и почв, —
значит, хочет нам помочь.
 
 
Ты ли, встав с любой ноги,
не канючил: «Помоги?..»
 

Узелок

 
Ну и что же, что узлом
связаны добро со злом?
С детства волю тренируй:
не убий и не воруй,
чти отца и мать семейства,
слишком не прелюбодействуй,
не твори себе кумира,
не желай врагу вреда
и умри однажды с миром,
раз так надо, и тогда,
что сказать? Фетиш не фетиш,
может, правда, счастье встретишь.
 

«А вот и Киев-мать…»

 
А вот и Киев-мать,
что мудрено понять,
где мечен Бабий Яр
для киевских бояр.
 

«Ты смотришь через не могу…»

 
Ты смотришь через не могу,
не подавая вида,
на город, что исчез в снегу,
как в море Атлантида,
и знаешь то, что знает каждый,
хоть франкмасон, хоть печенег, —
и море высохнет однажды,
и, может быть, растает снег.
 

«Чем в ужасе решать задачи…»

 
Чем в ужасе решать задачи
во имя собственной удачи,
не лучше ли с утра в шезлонге
сидеть и думать о Кинг-Конге,
Джульетте, Гамлете, Гавроше—
короче, только о хорошем?
 
 
И если не в облом бороться
за веру, родину и трон,
то можно и о «Черноморце»
поразмышлять, ловя ворон.
 

От Парменида Элейского

 
Кому-то враг Меркуцио,
кому-то друг Горацио,
тут, предположим, Турция,
а там, допустим, Франция,
те, скажем, типа ленинцы,
а эти чисто разинцы,
кто трудится, кто ленится,
но в общем нету разницы.
 

«Дней святых угодники…»

 
Дней святых угодники
и традиций вестники—
Ленин на субботнике,
Троцкий на воскреснике.
 

«Не знаю, мир наш безупречно…»

 
Не знаю, мир наш безупречно
устроен или не вполне,
но говорят, что Я не вечно,
а только временно во мне,
чем каждый, якобы, и дорог, —
такой вот в личном плане морок, —
не убоись, душа моя,
ты мне и я тебе не ворог,
и пусть кто хочет – сушит порох,
ничто не вечно, кроме Я.
 

«Подумаешь, желток-белок…»

…И приветствую звоном щита!

 

Александр Блок

 
Подумаешь, желток-белок,
но пуле-дуре не чета,
и прав был Александр Блок
в том, что не стоит без щита
в жизнь приходить, хотя б на срок,
ни для восторженных оваций,
ни страхов ради, ни дорог,
ни просто так потусоваться.
 

«А чего мне глядеть вперёд…»

 
А чего мне глядеть вперёд,
вычисляя, за что бороться, —
инородцы и есть народ,
а начальники – инородцы.
 
 
Было так и пребудет впредь,
и хоть вывернись наизнанку,
продолжается круговерть,
кто бы там ни крутил шарманку.
 

«Известный творец неизвестных поэм…»

 
Известный творец неизвестных поэм,
не хвастая, любит рассказывать всем,
что в гости приходит к нему во дворец
известных поэм неизвестный творец
во всей своей, падла, сермяжной красе,
чему сопричастны практически все.
 

«Бывают засухи и ливни…»

 
Бывают засухи и ливни,
и если Библия не врёт,
народа нет жестоковыйней,
чем Богом избранный народ.
 
 
Forever вот тебе and ever
в краю свиданий и разлук,
где с юга Нил течёт на север,
а Волга – с севера на юг.
 

Вечер с nostalgie

 
Я застрял бы лучше в лифте,
чем, допустим, жил в Египте,
но и там ведь есть народ,
если радио не врёт.
 
 
Просто лезет вон из кожи
тот народ и день и ночь,
так меня терпеть не может —
чем же мне ему помочь?
 
 
А в России, а в России
на руках меня носили,
вспомнишь – прямо Страшный суд:
и не хочешь, а несут.
 

Встречи

 
1.
Со встречи с кесарем раввины
навстречу Богу шли с повинной,
как будто это их вина,
что жизнь по-прежнему одна,
хоть и невесть какая цаца,
и с ней приходится считаться,
что если возжелает кесарь
явить такую благодать,
то, значит, будет, как профессор,
раввинам лекции читать,
и чашу ту испьют раввины
до дна, а не до половины.
 
 
Прости, Господь, мои мне речи,
которые внушает плоть,
но киснуть с кесарем на встрече
не дай бог и Тебе, Господь.
 
 
2.
На встрече барина с холопами
холопы лопали и хлопали
и выражали умиление,
причём вперёд на поколение,
 
 
а гость собрания из Ливии
отметил, закрывая прения,
что не было житья счастливее,
естественно, со дня творения.
 

О старых и новых истинах

 
Никто не вечен под Луной,
ни сам Адам, ни даже Ной,
и зря иллюзий ты не строй:
на Марс отправится герой
и там, на Марсе, скажет: «Ой,
никто не вечен над Луной».
 
 
Что к этому добавить мне?
Никто не вечен на Луне.
 

«Пускай и впрямь отважный лыжник…»

 
Пускай и впрямь отважный лыжник,
когда в него попал булыжник,
буквально не повёл и бровью,
но знает каждый эрудит:
спорт иногда вредит здоровью,
а может быть, всегда вредит.
 

«Оглядись: повсюду храмы…»

 
Оглядись: повсюду храмы,
как партийные программы,
космос стелется плащом—
от молитвы и до мата,
что ни слово, то цитата—
ну чего тебе ещё?
 
 
В этой, так сказать, юдоли
для души парад раздолий:
до ближайшей до звезды
минимум сто лет полёта,
да ещё через болота,
вероятно, без еды.
 
 
Крыть и впрямь, выходит, нечем:
полный кайф мне обеспечен,
сам собой налажен быт,
добродетелей носитель,—
умирая, свет гасите
и не забывайте стыд!