Писатель

© Павел Нефедов, 2023

ISBN 978-5-0059-9773-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПИСАТЕЛЬ
поэма
Павел Нефедов

Когда приходит творчество
Первая часть

Два лагеря живёт на шаре,

Давно черёд их поделил.

Возможно, они даже в паре,

Но высший разум проследил.

Заметил он, что разные глаза,

Как будто вечно жить, и тлеть.

В одних до пола теплится слеза,

Другие радуются в высь смотреть.

Заоблачная мирная равнина,

Как будто бы из ртов немых.

Течёт на ум бредовая лавина,

У тех, кто в лагере слепых.

Глядят под ноги, волоча,

Свой взор по ранам на планете.

Хоть боль в груди, но не крича,

Они одни, как будто стёртые на свете.

Их антипод снаружи схожий,

Но излучает свет из сердца.

Возможно, дар в них ясно божий,

Ему всегда открыта дверца!

Вот и секрет их взгляда вверх,

Знакомый там, с отцовским ликом.

Уверенность, и есть – успех,

В конце туннеля точка бликом.

Как первые, что мрачны телом,

Не поступаются советом вдаль.

В уме рисуют судьбы мелом,

И за ошибки им не жаль.

А волочащие свой взор,

Хотя преступны на слова,

Но не выносят весь позор,

От скромности кружится голова.

Одни весёлые, мрачны другие,

Два лагеря, но ум один.

Пред небесами, как нагие,

Вся фальшь видна сквозь толщу спин!

Назвать добром и злом их можно,

Два цвета: чёрный с белым.

И разгадать секрет не сложно,

Кто будет трус, а кто и смелым.

За творчеством пойдут одни,

Другие за теплом в системе.

Но, как похожи в жизни дни,

С пером в руках, или на смене.

И сузив круг, понять возможно,

Два лагеря – один лишь человек.

Хотя, кому-то будет сложно,

Для них и создан целый век!

Раскрыть, увидеть, осознать,

Что в разности мы все едины.

Не стоит думать, нужно знать,

Как все в одном необходимы!

Зима, трещит мороз подсохший,

Не знает он, что сам виной.

Идёт мужчина весь продрогший,

В усах есть иней, как седой.

Ему не страшен лютый холод,

Ведёт вперёд благая весть.

Хотя он очень даже молод,

Есть тёща дома, есть и тесть.

Они не стали зябнуть рядом,

Его отправили, как на разведку.

Окинув только томным взглядом,

И скрывшись в тёмную беседку.

Послание в дорогу так звучало:

«Сынок, теперь ты точно повзрослел!

Сейчас вас в доме больше стало,

Как муж ты в глубине прозрел.

Твоя любимая, и наша дочь,

Пока ты ждал, родить успела.

Пусть за окном глухая ночь,

Жена во мглу свой клич напела.

О том, что очень нужен ей,

Дитя увидеть, и её поцеловать.

Ты только главное не пей,

Пустеет в стенах их кровать.

Иди к ним прямиком в палату,

И обними, как будто навсегда.

Бог не возьмёт с любимых плату,

Он зрит любовь лишь иногда.

Ему дерёт глаза несправедливость,

Он замечает страх и трусость.

Не в жизнь не скажет свою милость,

За боль, разлуку и за тупость.

А вот любовь и счастье, ему мило,

Он даже очи прикрывает сладко.

Своей энергией, даруя силы,

Стезю любому стелет гладко».

Муж, сын, теперь отец,

Шагает вдаль, мороз не зная.

Нет, он не каторжный слепец,

Он снег, что под ногами быстро тает.

Он – целое с природой мамой,

Един в себе, за дар из чрева.

Он счастлив с милой дамой,

Хоть родила ему… как дева.

– Жди милая, я скоро! —

Его дыхание передаёт. —

Забыто старое, забыты ссоры,

Твой муж к тебе в ночи идёт!

Цвет синевы за белым,

Стареет краска, сыпется.

Удача дарит много смелым,

Но через край не выльется.

Рожают чудо в свет в сарае,

Как на руинах дней войны.

И не хватает милым рая,

Всё это только… сны.

Питание плохое, голодно,

Нет тёплых одеял и тапок.

Весь персонал не с молода,

В рванье, без белых шапок.

Рук не хватает, инструментов,

И много живности за плинтусом.

Здесь точно не до сантиментов,

И чувства будут только минусом.

Но наши мамочки не унывают,

И держатся в себе, как должно.

Они всё ведают, и точно знают,

Родят, добьются, если даже сложно!

Им выпала та честь с рождения,

Быть богом внутри божьей силы.

Начало в них, – миг становления,

И не помеха им из пекла вилы.

Тем более, разрушенные стены,

Что старше, чем весь род людской.

В них жизни две, двойные вены,

Исчезнет суета и шум унылый, городской!

Мужчину проводили внутрь,

Он робок и совсем потерян.

Возможно, в жизни он и сударь,

Но здесь, как будто не уверен.

Что предстоит ему познать,

И как вся жизнь перевернётся?

Такое лгун лишь может знать,

Жизнь – молоко, нет, нет, да и свернётся.

Палата чистая и много света,

Как много колыбелей по рядам.

– Наверно, мой здесь, точно где-то, —

Не верил муж своим словам.

А в середине, как на троне,

Лежал один молчун-малец.

Он был в своей комфортной зоне,

В своей тиши он был, что спец.

Вокруг крик ротиков и рёв,

Аж ультразвуком уши сносит.

А у него озёрный клёв, —

Не шевельнётся и не спросит.

– Привет, любимый! – голос нежный, —

Я так ждала… мы ждали!

Ты здесь, ты явно прежний,

Как хорошо, что мы не спали.

Он обернулся, милая стоит,

Немного бледная, устала.

И что-то часто говорит,

Как будто мысль лишь упала.

Халатик скромненький,

Да тапочки на босу ногу.

Но больше он пред нею голенький,

Пришёл, не дышит, словно к богу.

Неловкость, стыд перед женой,

Хотя, откуда, очень странно.

Малыш их смотрит за стеной,

Ведь это высшая им данность.

Но папа знает, как повинен,

Печалил маму очень часто.

Теперь он эту ношу скинет,

Сплотится в целое их каста.

Супруги за объятия взялись,

Немного поцелуев страстных.

Как хорошо, что дождались,

Могучих чувств, и властных!

Ребёнок дал им новое дыхание,

Просвет в их тёмном коридоре.

Кто мог узнать заранее,

Что солнце есть и в ссоре.

Малыш тем временем лежит,

И глазки хитро щурит.

Внутри от взгляда всё дрожит,

Он словно вечность купит.

Пронзителен и очень точен,

Как будто ведает весь быт.

Спокоен и не суетливо срочен,

Да сердцем в чувствах сыт.

Пока он не пленён умом,

Насквозь родителей вещает.

И явь переплетается со сном,

Подсказки в мире оставляет.

О будущем своём в постели,

Которое увидит ясно в теле.

О прошлом, что создать сумели

Не в крохотном, что в колыбели…

А в чьей-то жизни пролетевшей,

И оборвавшейся, лишь для него.

И он, схватить успевший,

Добрался к сроку, до сего!

Встречала вся семья родных,

Друзья и многие зеваки.

Приезд прошёл на выходных,

Шумел весь двор и лаяли собаки.

Мальца внесли подарком в дом,

Хозяйский взгляд его вцепился.

Серьёзный весь, сопливый гном,

Спросил, наелся и напился.

Как по команде бригадира,

И по велению царя.

Нет, он не то, чтобы задира,

Лишь путает, где ночь и где заря.

Спит он, когда другим не спится,

Орёт свой текст, когда все спят.

Он точно не угомонится,

Мир познаёт, мир ему свят.

Два первых дня скромнее,

Потом он свыкся наконец,

Стал требовать любви сильнее,

Впрок осмелел лихой малец.

К дежурству родичам призыв,

Посменно охранять покой.

Природный мечется позыв,

Стал ненавистен дорогой.

Нет, не очень лютым гневом,

Слегка, чуть-чуть от недосыпа.

И поле не кончается посевом,

Уход и сбор, иначе дыба.

Мальчишка знает, что вокруг,

Он получил благословение.

Хозяин он, совсем не друг,

В руках теперь бразды правления.

Хотя, не всё так однозначно,

И до поры, до времени.

Душа не будет вечно мрачной,

И у мальца есть сожаление.

Отец с кругами под глазами,

У матери гнездо на голове.

Нет, сына не пронять словами,

Но очень чуток он к мольбе.

Мальчишка слышит тон,

Невероятно тёплый, нежный.

Ему не слышится, не сон,

Снаружи звук совсем не снежный.

Родители конечно же без ног,

Не высыпаются, не доедают.

Разрушить их любовь не смог,

Они по-прежнему лишь тают.

Текут ручьями от него,

Летают в облаках, как птицы.

Как быть в себе без своего,

Когда своё в себе таится?

Дни шли, как путник от себя,

Печально жизнь к концу стремится.

Слова малыш не для тебя,

Успеешь днями ты напиться!

Стал говорить, взирая взрослых,

И даже встал с локтей на ноги.

Приблизился к комплекту толстых,

Его ведь любят даже боги.

Капризы в умный ход ушли,

Труднее стало требовать.

Хотя, семья, и компромисс нашли,

Немного просьб, чего тут сетовать.

Родители решили измениться,

И времени украсть у пацана.

Немного вовсе насладиться,

Отдать в казённый дом у них цена.

Нет, звучит конечно же страшнее,

Там скопище детей с района.

Но человек с петлёй на шее, —

Быть без комфорта, вот икона.

Родиться, к смерти убежать,

Родить, отдать на воспитание.

И если трудно, но рожать,

И складывать в пустое здание.

Людей конечно же там много,

Но одиночество у всех в крови.

Границы чёткие, и это строго,

Взаимовыгода – подмен любви!

Поэтому так странен быт,

Мечтать, добиться, и забыть.

И детский сад совсем не стыд,

А малая возможность вместе жить.

Работать, чтоб кормить дитя,

И разлучаться, чтобы видеться.

По разны стороны стезя,

Быть рядом – врозь, и не обидеться!

Красивые слова, конечно тонко,

Но по-простому, говоря,

В квартире днём теперь не звонко,

Отдали в сад мальца царя.

Он под присмотром у конвоя,

А свита на работе целый день.

Мать у прилавка только стоя,

Отец на стройке словно тень.

На первый взгляд, немного грустно,

Но жизнь даёт две полосы.

Сначала в голове, как будто устно,

Не вешать чтоб к земле носы.

Затем на практике для продолжения,

Испробовать, что есть различия.

Грустить и веселиться – два вложения,

Немного лучше безразличия.

Одни работают, другой в саду,

Не видятся, не говорят ни слова.

Но вечером все вместе, и в ладу,

Они семья, как прежде, снова!

На утро, в бой пора вставать,

Из малыша, до старшей группы.

От жизни научился много брать,

Минуя головы и трупы.

Так… скромно, диалогом,

И искренностью из души.

И заручился он прологом,

Своей историей в тиши.

По саду сослуживцы уважали,

Универсален был для всех.

Но на горшок всегда сажали,

Не мог вмешаться и успех.

По расписанию прогулка,

По времени ложиться спать.

А до свободы два проулка,

Но вот отбой, опять кровать.

– Привет, меня зовут Андрей. —

Соседняя кровать шептала.

Подумал: «Что же это с ней?»

Был звук, и вдруг его не стало.

Соседняя постель пуста была,

От этого такой разлад в себе.

Для маленькой головки мысль не мила,

Что разум будто не в тебе.

– Эй, ты глухой наверно? —

Опять раздалась звуков каша.

Решил ответить, хоть и скверно:

«Привет, меня зовут… я Саша».

– Я новенький, ты не пугайся,

Сегодня утром я пришёл.

– Ну, ладно, оставайся, —

Слова наш Сашка вдруг нашёл.

Так первый раз он встретил друга,

Но не на месяц или два.

Вдвоём, не вместе, но по кругу,

Как жизнь одна, одна глава!

Конечно, взрослых жизнь их развела,

По разным городам, и даже континентам.

Но это позже, мудрые дела,

Где места не находят сантиментам.

Но вот в уме, как крепость дружба,

Что первая любовь, и на века.

А чувства помнить – это служба,

Два берега, одна река.

Вдвоём срок полетел быстрее,

Заботы детские и интересов пачка.

А детский сад, как будто поновее,

Прогулки на площадке, словно скачка.

Девчонок стали замечать,

На фоне друга тоже хочется.

Невнятно фантазировать, озорничать,

Под юбки глазки точатся.

Но так наивно и легко,

Без дикого, животного.

Всё это очень далеко,

Но, а пока, из страстного и доброго!

Так получаться стало,

Что и домой спешить не хочется.

Ведь времени так мало,

Ногами шаркает, волочится.

За руку мама держит крепко,

Не понимает, что произошло.

А Сашка, то роняет кепку,

То падает. До матери дошло.

– Влюбился наш! – Отцу вещает. —

Как туча, что прольёт дождём.

Пусть привыкает к чувствам, что стращают,

Не будем лезть, и подождём.

– Ты думаешь? – Отец включился. —

Мне кажется, он другом обзавёлся.

Влюблялся я, когда учился,

А детский сад: женился и развёлся.

Легко, непринуждённо очень,

Как лист под осень на ветру.

Как пышный, тёплый сочень,

С чайком, да рано по утру.

– Любовь всегда репейником бывает, —

Мамаша гордо говорит в ответ.

Она жила, она-то точно знает, —

Не спорь, и доедай омлет.

Отец аж поперхнулся даже,

Ну, что тут скажешь… ничего.

Она директор, он рабочий в саже,

Нет прав с женитьбы у него.

Неважен взрослых разговор,

Они засыпаны слоями быта.

Пробилась зелень, все во двор,

Искать мечту, она в песочнице зарыта.

Три жарких месяца последних,

Нет, не совсем, а только малыша.

Невероятных, беззаботно летних,

Где жизнь течёт обычно не спеша.

Нет строгих, точных правил,

Мечтай без дела, не хочу.

Родителям заботы все оставил,

Пугает лишь одно – поход к врачу.

А так, как неваляшка на полу,

То сад, то дом, и много сна.

Но всё проходит, дерево в золу,

И к знаниям тропа одна.

Наступит осень золотая,

Мальчишка с рюкзаком уйдёт,

Но не в поход, где пыль глотая,

А в мир, где истину найдёт.

Конечно, не единую навеки,

Системную, для строя образца.

Как в сне, не прикрывая веки,

По следу матери, отца.

Потом… совсем потом узнает,

Что есть иные планетарные умы.

Но, а пока, как лёд на солнце тает,

Сказали: «В школу», так увы.

День первый. В общем, хорошо,

Детей, как фруктов в дальнем юге.

И Александр класс нашёл,

Не прибегая к вопросительной услуге.

Само совпало без намёка,

Из всей толпы их лица узнаются.

Им дальше быть, и без упрёка,

На девять лет все вместе остаются.

Девчонки – светлые улыбки,

Мальчишки – ясные глаза.

Пусть данные черты немного зыбки,

Но жизнь из веток, как лоза.

И этим чутким малышам,

Подарит светлый путь надежды.

Раскраску даст карандашам,

Раскрасить школьные одежды!

Дни за учёбой нелегки,

Багаж в два раза больше сумки.

Невероятно монотонные деньки,

Умнее умного из умки.

Процесс по плотности из знаний,

Неумолимо бесконечен,

Как в городе постройка зданий,

Всегда прирост, он быстротечен.

Наука зыбка, если отдыхать,

Прервался, можно и забыться.

Награда будет, если подыхать,

В гранит зубами мёртво впиться.

Нет, крохи могут и остаться,

Как оседлать велосипед.

Но нити знаний будут рваться,

Запутав весь научный свет.

Как жизнь любого человека,

Так школа даст естественный отбор.

Скитаться будешь четверть века,

Пока стоит ко знаниям забор.

Нет, не в смысле золотой монеты,

Тут все истории разны.

В познании себя, уму все комплименты,

И наполнения души, её казны.

Да, можешь быть богатым,

Но ненавидеть жизнь свою.

Быком упёртым и рогатым,

Стоять с вопросом на краю:

«Всё есть, и замки строятся.

Но почему так грустно быть?»

Но в сердце двери не откроются,

Пока, в спортивном стиле плыть.

Вот малыши и выбор делают,

Кто учится, а кто валяет дурака.

Одни системе чётко следуют,

Другие мочат гопака.

Прогресс толкают трудолюбцы,

Усидчиво вникают в образцы.

Потом, умами «плоскогубцы»,

Кривят в источники творцы.

Два типа школьников на свете,

Одни зевают, в полусне урок.

Другие, войнами в берете,

Не отбывают, а воюют в данный срок.

У первых, перемена, как дыхание,

А у вторых, минуты закрепления.

Имеет свой секрет познание:

«Добьётся тот, кто в стадии стремления!»

Да, жизнь очень многогранна,

Хотя под старость вся одна.

И это необычно, странно,

Что, и с умом, и без него годна.

А школа даст начальный статус,

Что хочешь, сидя, или в поле.

И это небольшой, но казус, —

Побег к фантомной, скрытой воле!

Но счастье есть, хотя, и переменчиво,

Жить, и заниматься по душе.

Чинить баланс, не очень опрометчиво,

Ваять до «Нового», что кажется «Уже»!

Любить свой ум, не разделяя с телом,

Они одно, как из земли все мы.

Но отдых вписывать кровавым мелом,

Уставшие, в тупик сбегаются умы!

А по-простому, Сашка учится,

Как все сто миллиардов до него.

У парня явно всё получится,

До настоящего, доныне, до сего.

Как? Вопрос совсем другой,

Лишь от него зависит мудрость.

Богат он будет, иль ногой,

Ум заимеет, или глупость.

Неважно, с точки зрения вселенной,

Для личности чрезмерно скрупулёзно.

Поэтому, все люди тленны,

Кому неважно, сверху смотрит грозно.

Парнишка многое узнал,

Хлебнул бульон перед обедом.

Любовь, как первую познал,

Она навек осталась следом.

В дальнейшем, он любил лишь тихо,

Со стороны он наблюдал.

Но, а внутри болело лихо,

Страдал, бесился, горевал.

Никто за этим не стоял,

Его большая неуверенность.

Он сам свой путь в любви ваял,

Не твёрд он был, он, это ветреность.

Возможно, это к лучшему,

Он не познал её, поэтому, стремился.

Не докатился к худшему,

Не знал измен, не обозлился.

Не потерял, и не развёлся, собственно,

Не стал мужчиной – тряпкой.

Не облажался родственно,

На тёщу не работал тяпкой.

Всё это только будет…

Переживания от взрослого.

Пока что в школе, не убудет,

Проблемы есть, как рослого.

Учился, как баланс в быту,

То плохо… хорошо… и средненько.

Озорничал, как грязь ко рту,

И выглядел немного бледненько.

Он лидером не становился,

Хотя, был братом всем.

В толпе крутым крутился,

Один, сходил со всех проблем.

Немного о его любви,

Которую он первой называл:

Вообще, тут, как не назови,

В сердцах он видел карнавал.

Она была прелестна дико,

Красива, как царица рая.

Он ждал любого встречи мига,

Немел, краснел, да подло тая.

Глаза, что синева глубин,

А волосы слетают с крон зимой.

Курносый носик без симметрии один,

И нежный взгляд, любому, как родной.

Изящный силуэт нагого тела,

Но на картинке, в голове…

Волшебный голос, словно раньше пела,

А речи из романа в ключевой главе.

Как бархат, кожа мягкая к касаниям,

Низ живота – мечта для матери любой.

Рост приближается к высотным зданиям,

Характер тот, что должен быть собой!

О… губы, верх любого наслаждения, —

Краснеет розовая пышность!

Без ничего бросают в искупление,

И требуют молить на милость.

Бровями сочетает красоту,

Без форм искусственных с холста.

Реснички вверх блуждают в высоту,

О чём, хотят стихи слагать уста.

И эта нимфа повстречалась в школе,

Украла сердце, голову, и части тела.

Два полушария столкнула в ссоре,

Нарушила покой, так нагло и умело.

Наш Александр следовал за ней,

И мыслями, и физикой на деле.

Не ведал точность этих дней,

Когда дышал он на неё, тихонько, еле-еле.

Для мышц его отдали в секцию,

Но он сбежал на танцы, как дитя.

Не смог сдержать свою секрецию,

Она пошла в ансамбль… знать его стезя.

Конечно же мальчишка был бревном,

Вначале, как любой из тополей.

Его поставили невидимым звеном,

У самых задних и обшарпанных дверей.

А милая его блистала впереди,

В лидирующей двойке игроков.

Как будто, говоря: «Ты лишь следи,

И находись в пределе дураков».

Её партнёром сделали танцора,

Не по словам, а по таланту.

Он исполнял движения узора,

И мысли подавал, подобно Канту.

Был добрым, милым и красивым,

Высоким, стройным и брутальным.

На фоне, Сашка выглядел ленивым,

Невзрачным, маленьким и дальним.

Хотя, ему естественно казалось,

Что он таким являлся невозвратно.

Но это сердце так боялось,

Не позволяя мысли влезть обратно!

На деле, был вершиной Эвереста,

И внешностью, и точно по уму.

Но не умел он сдобрить тесто,

Как неприкаянный возился посему.

Ему ещё тогда не объяснили,

Что гениальность, как и красота.

А мудрецы с истоком уяснили,

Низина – та же высота!

Всё относительно абстрактно,

Обзорный угол лишь в исходнике.

И, если чувствуешь себя стократно,

То попадёшь в умнейшие ты модники.

Как и в деньгах, так и в красе,

В уме, и власти над мирами,

С уверенностью бегать по росе,

Ты сможешь, если твёрд дарами. —

Подарками от стойкости души,

Уверенности разума в конец.

Любой так станет лидером в глуши,

Ты смел, – по жизни молодец!

Но и в согнувшихся есть толк,

Их жизнь специально нагибает.

Чтоб средь ягнят виднелся серый волк,

Кто видит цель, её он точно знает!

Герой наш не пытался сдаться,

Поставил цель: добиться в пластике успехов.

Не силой и истерикой бодаться,

А в танце превозмочь успеха!

Найти талант в себе работой,

Трудом, что закаляет мастерство.

Стать винтиком, «танцорской» сотой,

Откинув в сторону глухое баловство.

Путь был нелёгким и тернистым,

Про многое пришлось забыть.

Но он добился, стал артистом,

Хотя, от скуки стал немного выть.

Закономерно это всё,

Стремился – жил, добрался – опустел.

Не хочется иметь своё,

Желание достать, что не имел!

Теперь он в паре с ненаглядной,

В лидирующей двойке игроков.

Но стала милая какой-то неприглядной,

Он вновь пришёл в свой офис дураков.

То луком изо рта её пылает,

То рост для танца неудобный.

Она эмоциями частенько завывает,

А первый поцелуй какой-то пробный.

Большие пальцы на руке малы,

Лицо всегда слоями в штукатурке.

И их эскизы в танце не балы,

А грубая гимнастика в тужурке.

– Что делать, как же быть? —

Его умишко загрызает память. —

Забыться, по течению уплыть?

Но это может очень сильно ранить.

Не может Саша всё вернуть обратно,

Любить в сторонке, да не трогая.

Её былой партнёр скатился безвозвратно,

Жизнь к неудачникам всегда предельно строгая!

И милая вцепилась мощно,

Конечно, пока любят, то держись.

– Я разлюблю её! Идея… точно, точно! —

В его головушку мыслишки ворвались.

Да, удачи Сашенька тебе,

Терпения, а главное – приятия!

Ты разберёшься друг в себе,

И в парадоксе… в жизненном заклятии.

Поймёшь, что вечно от обратного,

События идут к тебе не вовремя.

Не хочешь, – обретёшь стократно,

А пожелаешь, – пусто будет бремя.

Но, что поделаешь, увы, как суть,

Жить дальше нужно, хоть порой не хочется.

Ведь, и в загробной труден путь,

Любая сущность в каждом корчится.

Так школа быстро пролетела,

Как жизнь у бабочки вначале.

Но можно вспомнить пару дней, несмело,

Ведь память – эхо в тронном зале.

Любовь ушла, оставив след навеки,

Ансамбль пятнышком для клубов.

Студенческая жизнь, не открывая веки,

Как утро пьяных лесорубов.

Жизнь в стороне от дома матери,

Без правил, лишь для отчисления.

Столы с лапшой без скатерти,

Карманные для вычисления.

Как в школе, сон на задней парте,

Ночная жизнь – убийца утра.

День в предвкушении, в азарте,

Ведь скоро ночь, святая Кама Сутра.

Тела, и лица без примет,

Слова, что означают пустоту.

Любовь, как вещь, или предмет,

Низы сменили высоту.

Бутылка водки на троих,

И чёрный хлеб такими же долями.

Потом, кривляния бухих,

Эмоции с зелёными соплями.

Пивнушка… пара… подъезд… и ректор,

Год выглядит, как день.

Из головы ушёл директор,

А возвращаться… ему просто лень.

И это только техникум,

Что будет, если в институт идти?

Хорош внутри бороться уникум,

Пора бы в армию пойти.

Да, глупая затея, чтобы… что?

Болтаться там для чьей-то выгоды?

Там воду наливают в решето,

И притупляются любые выводы.

Неважно, в жизни так и есть,

Куда не плюнь, и не пойди.

А без движения возможно сесть,

В бездвижный космос отойти!

Пункт призывной, одежда старая,

За мясом покупатели приехали.

Была возможность талая,

Работать и учиться… но отъехали.

Плацкарт, шум, суета грядущая,

Берёзки пролетают, не прощаясь.

А обстановка молодым здесь лучшая,

Все рады, тихо под подушкой угощаясь.

Глаз помутнел, немного легче стало,

Нахлынули воспоминания о доме.

Хотя, и времени прошло-то мало,

Но сердце стало больше в жалком гноме:

– Мог в институт пойти,

Трудиться на заводе.

Любить, в мужья сойти,

Тянуть семью на взводе.

Была ж возможность, —

Старики отмазали! —

Но, нет… давай мне сложность,

Съем я кашу, если бутерброд намазали.

Ну что поделать, если голова в эмоциях,

А сердце бьётся, как у воробья.

По юности всё в мощных порциях,

Сознание, что стайка воронья.

Теперь вагон, друзья по хвастовству,

Рассказы, как другие воевали.

Зелёный цвет лихому баловству,

Пока в линейку не забрали.

Там впереди курс молодого новобранца,

Без рифмы, просто – КМБ.

Любого переделают засранца,

Сломают дурь, подарят ДМБ!

«Пора ложиться!» – Совесть завывает,

Она-то знает, что потом влетит.

Тихонько прапор пьяный засыпает,

А весь вагон, как паровоз гудит.

– Не буду с первых дней ломить, —

Впервые здравый смысл шепчет, —

Зачем дисбатом жизнь топить?

Сон все проблемы начисто излечит.

Какое утро жаркое поёт,

Ведь лето на дворе болтается!

А наш герой с похмелья пьёт.

Водицу, и тихонько кается.

Курилка, часть невзрачная,

Помятые собратья рядом.

И обстановка тут не дачная,

Забор, колючка и с нарядом.

Пришли, обрили, вещи в топку,

Под душ холодный и в столовую.

Таблетка масла, бигус в глотку,

Не по размеру форму новую.

В один большой ангар согнали,

Тех, кто совсем зелёный.

Лопату в руки быстро дали,

Из стали закалённой.

Ей убирать, кидать и подметать,

А сапогами пятна зачищать.

За главного, профессора поставили, ведать,

Он очень умно стал за жизнь вещать.

Затем, немного отдыха в ДК,

Пять лекций о защите родины.

А в КХО взглянули на АК,

Мол, без него мы вялые уродины.

И физкультура… вернее, подготовка,

Где бега столько, что держись.

Сашуля приболел, подумал, что сноровка.

– Косить решил? Салага, ты молись!

Ни вечером, ни днём, покоя точно нет,

Начальников, хоть пруд пруди.

Контрактники дыханием след в след,

А ночью дедушки: «Дух, заходи.

Рассказывай, как служба,

Ты сыт, всё хорошо с тобой?

Мы предлагаем, каторга иль дружба,

Как думаешь, порадуешь собой?

– Я из семьи, где денег мало, —

Герой наш вяло отвечает.

– Ну, не видать нам значит сало, —

Дед явно строго подмечает. —

Тогда… пол и сортиры, твоя ниша,

Ты низшее звено на ПХД.

Ты не богат, и ты не Ницше,

И силой не похож на ВДВ.

Так месяцы тянулись, но, как день,

Они весь мозг питали глупостью.

Забылось слово, что работать лень,

Общение ворвалось дикой скупостью.

Наряды, марш-броски и стрельбище,

Разборки за главу призыва.

Уборка, стройка, пастбище,

По ящику собрание из третьего созыва.

Зачем? Какого чёрта? Как же так? —

Вопросы, говорящие о службе.

– Ведь был отмаз… я что, дурак?

Забыл я голова о нашей дружбе!

Сейчас, Санёк не знает зла,

Не помнит, что скучал по дому.

Все неприятности горят дотла,

Когда живёшь иначе, по-другому.

Когда минули лета и предметы,

Исчезли годы и пропали думы.

Забыты все великие секреты,

А что отнялось, в роли суммы.

Не помнит наш герой все трудности,

Как ноги натирали берцы до крови.

Погонной он не знает больше скудности,

И как морозил зад в наряде до зари.

Теперь ему армейка – мать родная,

Приятные и тёплые воспоминания.

Войны и горечи потерь, не зная,

Он сохранил мирскую часть сознания!

Он помнит первые поступки мужа,

Защитника, неважно от кого.

Его тогда не свергла стужа,

Воспоминания и служат для того.

Для горечи, которая ведёт к усладе,

Для трудностей, что к отдыху ведут.

Он будет помнить на своём параде,

Как все тернистые пути по жизни проведут.

Как познакомился в линейке с замкомвзвода,

Он оказался земляком, практически, соседом.

Как учинял веселье самохода,

И в офицерской бане прятался под пледом.

Искал местечко подремать в наряде,

На небо поглазеть во время хоз. Работ.

Как был представлен к доблестной награде,

Из всех знакомых в части рот.

То время сказочного лета,

Когда с ребятами комбату дачу строили.

Имели часть свободы, как бы вето,

И, как шашлык картофельный устроили.

Потом, контракт, по глупости, конечно,

Внутри он был из творческих людей.

Но ничего, всё это было ведь не вечно,

Жизнь состоит из сломанных ключей.

Они даруют мастерство для ключника,

Тому, кто учится замочки открывать.

И превращают в бога, или случника,

В того, кто может жизнь ваять.

Контракт был также, как и служба,

Сначала сложно, дальше веселей.

Опять знакомства, секс и дружба,

Уже, как на гражданке, до частей.

А их, герой наш много поменял,

Как дальнобойщик – Магеллан.

Но за единый разум до конца стоял,

Возможно, умный, или так… болван.

Запахло на ветру свободой,

Не всей, чуть-чуть для предвкушения.

Как мыть желудок ложкой соды,

И для богатства жертвоприношение.

Контракт даёт немного денег на карман,

Сначала в роте, в общежитии, квартира.

А в голове чарующий дурман,

Снаружи день за днём сатира.

Гулянки, нищета, долги, похмелье

Застольный бред рассказов.

Губа контрактникам, потом веселье,

И вечный выговор на читке всех приказов.

Знак свыше… что-то отнимается:

Здоровье, деньги на еду, и уважение.

И сверху галочка людская отнимается,

Пора остановиться, либо понижение!

Сначала быт, одежда и по службе,

Потом в сердцах, в сознании.

Затем, в любви и в дружбе,

Жизнь очерствеет, отнимая знания.

– Всё, решено, так невозможно! —

Инстинкт сработал сохранения. —

Не умереть в дальнейшем очень сложно,

Приму очистку, и терпение!

Отказ, и понимание – шаг первый,

Приятие, работа над собой – второй.

Приходят постепенно в норму нервы,

Труд сыпет, именно над трудовой горой.

Но есть просвет, немного бонусов,

Деньжата появляются, жильё.

Проблемы состоят из конусов,

Круги исчезли из раздела: «БытиЁ»

Работа ладится, награды даже есть,

Авторитет у командиров и солдат.

Парфюм, одежда, на столе поесть,

И каждый день, которому так разум рад!

Всё, как и в жизни, где циклично,

За неудачами имеется успех.

Упал, – баланс не балансируется лично…

Из ямы только путь наверх!

Да, контракт, возможно, штука годная,

Но творческой душе, как мыть подъезды.

В реальности систем, конечно, очень модная,

Но в храм поэзии ведут всегда объезды:

Свобода воли, голод, чистый разум,

А голова без бога, начальника и власти.

Но всё потом… не до конца построил базу, —

Вначале чувства, от яркой, юной страсти!

Уходит Саша из контракта насовсем,

Места работы тщательно разнятся.

Старается, пыхтит в угоду всем,

Хотя, так трудно подчиняться.

Полиция, водитель и уборщик…

Пора профессию добыть.

Теперь он универов сборщик,

К дипломам нужно грызть гранит и землю рыть.

Одна бумага, корочка и аттестат,

Диплом, сто лекций, курсы, школы.

Но в мире денег всё равно кастрат,

БПшки на обед, а в мыслях роллы.

Не долго думал он, пришёл ответ:

«Зачем стараться, если все там будем!»

И трезвой жизни показал привет,

Как человек в своих проблемах скуден.

Бежит, скрывается и плачет,

Жалеет личность, и срывает планы.

Не на коне, а на коленях скачет,

Сам режет и зализывает раны.

Опять провал, не дотерпел,

В конце туннеля снова свет.

С утра петух: «Вставай!» – пропел,

Пора трезветь и чтить завет.

И подвернулось чудо чудное,

Не сказка, жизнь, но всё же.

Как и любое дело, скудное,

Но чище и совсем дороже.

На производство друг устроил,

Без института и бумажек прочих,

Поведал, как карьеру строил,

Все дни, и даже ночи.

Дал первые азы, нарисовал структуру,

С начальством познакомил впрок.

И указал прослойку, как текстуру, —

Систему, знание и срок.

За год наш Александр вырос,

Не ростом тела, а в шкале карьеры.

Он перестал жевать животный силос,

Уверенность познал без всякой веры.

Да, убог и жалок этот мир,

Для счастья нужно много денег.

Но даже самый мощный пир,

Не обеспечит верный берег.

Вначале человек ликует,

Он празднует, что смог купить, чего не мог.

Но широко шагая, так жирует,

Что натирает в голове сапог.

Опять привычное приходит чувство:

«Чего-то не хватает, как всегда»!

Как объяснить такое буйство?

Никто не сможет! Никогда!

Машина появилась и квартира,

Поклонницы, и много спорта.

Но в голове одна сатира, —

Жизнь есть и выше сорта.

Был пройден умственный этап,

Который заключал в себе подпункты.

И, если вспомнить, он, как трап,

Путь долгий, но пройдя, – секунды.

Рождение, детсад, и школа,

Технарь, армейский срок.

Вода из крана, кока-кола,

То перед жизни, а то бок.

Потом, полиция, и много подработки,

Продажи, стройка и услуги.

Как приговор, возможно, даже сводка,

Старания, а может быть потуги.

Возможно, вертится земля,

Но суть её стоит на месте.

Она, как на носу сопля,

Два разных организма, только вместе.

И, чтобы осознать подобные слова,