Портрет Дориана Грея. Пьесы. Сказки

сказал, отвратительно! Может быть, вы заболели? Вы и представить себе не можете, как это выглядело из зала. Если б вы знали, как я страдал! Девушка не переставала улыбаться. – Дориан, – она произнесла его имя напевно и протяжно, упиваясь им, словно оно для алых лепестков ее губ было слаще меда. – Дориан, неужели вы не поняли? Но сейчас-то вы уже понимаете, ведь правда? – Что именно я должен понять? – спросил он с раздражением. – Причину, почему я так плохо сегодня играла. И почему всегда буду плохо играть. Я никогда уже не смогу играть, как прежде.

и только раздражали его. – Я ухожу, – произнес он ровным, спокойным голосом. – Не хочу причинять вам боль, но больше я к вам приходить не буду. Вы меня полностью разочаровали. Сибилла зарыдала еще безутешнее и, ничего не сказав в ответ, пододвинулась ближе к его ногам и протянула к нему руки, словно слепая. Но он повернулся и вышел из комнаты. А вскоре он уже шагал по улице.

– Дориан, Дориан, не оставляйте меня! – умоляла она. – Я так жалею, что плохо играла сегодня. Но это потому, что я все время думала о вас. Я снова постараюсь играть, как прежде. Обещаю вам… Любовь пришла ко мне так внезапно. Я, наверное, не знала бы, как сильно я вас люблю, если бы вы не поцеловали меня… если бы мы не поцеловали друг друга… Поцелуйте же меня еще раз, любимый мой. Не уходите, я этого не переживу. Не покидайте меня! Мой брат… Нет, лучше этого не говорить. Он сказал это не всерьез… Ах, неужели вы не можете простить меня за сегодняшнюю мою игру? Я буду стараться изо всех сил, чтобы вас больше не разочаровывать. Не будьте

Сибилла побледнела, и ее стала бить дрожь. Судорожно сжав руки, она с трудом проговорила, словно слова застревали у нее в горле: – Вы ведь говорите не всерьез, а, Дориан? Вы играете какую-то роль? – Играю? Нет, играть я предоставляю вам, – вы ведь делаете это бесподобно! – с горечью произнес Дориан. Девушка поднялась с колен и, еле сдерживая слезы, подошла к нему, коснулась его рукой и заглянула в глаза. Но Дориан оттолкнул ее и закричал: – Не прикасайтесь ко мне! У Сибиллы вырвался глухой стон, она упала к его ногам и лежала на полу, как растоптанный цветок.

на колени и прильнула губами к его рукам. Дориан вздрогнул и резким движением высвободил руки. Потом вскочил и отошел в другой конец комнаты. – Да, – повторил он, – вы убили мою любовь! Раньше вы поражали мое воображение, а теперь даже не пробуждаете любопытства. Вы стали мне безразличны. Я вас полюбил, потому что вы так чудесно играли, потому что я видел в вас огромный талант, потому что вы воплощали в жизнь мечты великих поэтов, облекая в живую, реальную форму бесплотные образы искусства. Теперь вы не способны на это. Вы оказались пустой и заурядной. Боже, как я был глуп! Каким безумием была моя любовь к вам! Сейчас

знают о такой любви, как наша? Заберите меня, Дориан, отсюда – туда, где мы будем совсем одни. Я ненавижу театр. Я могла изображать на сцене любовь, которой не знала, но теперь, когда любовь сжигает меня, как огонь, я не могу больше этого делать. Ах, Дориан, теперь вы меня понимаете? Ведь для меня сейчас играть влюбленную – это профанация! И поняла я это только благодаря вам. Дориан бросился на диван и, отвернув лицо от Сибиллы, пробормотал: – Вы убили мою любовь. Сибилла удивленно на него посмотрела и рассмеялась. Дориан больше ничего не добавил. Она подошла к нему и коснулась пальцами его волос. Затем опустилась

меня все это было реальностью. Бездарные актеры, что играли со мной, казались мне божествами, грубо размалеванные декорации были тем миром, где я жила. Я не знала никого, кроме призраков, считая их живыми людьми. Но вот пришли вы, мой любимый, и освободили мою душу из плена. Вы мне показали настоящую жизнь. У меня словно открылись глаза. Я увидела всю мишурность, фальшь и нелепость того бутафорского мира, который окружает меня на сцене. Сегодня вечером я впервые увидела, что Ромео стар, безобразен, насурьмлен, что лунный свет в саду не настоящий и сад этот – не сад, а убогие декорации. И слова, которые я произносила, – не настоящие,

Дориан недоуменно пожал плечами. – Должно быть, вы плохо себя чувствуете. Вам не следовало играть, если вы чувствовали себя нездоровой. Ведь вы попросту опозорились. Моим друзьям было нестерпимо скучно. Да и мне тоже. Сибилла, казалось, его не слышала. Все ее существо было переполнено счастьем, совершенно преобразившем ее. – Ах, Дориан! – воскликнула она. – Пока я вас не знала, я жила одной только сценой. Мне казалось, что, лишь играя, я начинаю жить настоящей жизнью. Один день я была Розалиндой, на следующий день – Порцией[54]. Радость Беатриче[55] была моей радостью, страдания Корделии[56] – моими страданиями. Для

Последнее действие шло почти при пустом зале. Наконец занавес опустился. Оставшиеся зрители, расходясь, хихикали или откровенно чертыхались. Как только спектакль окончился, Дориан Грей бросился за кулисы. Сибилла была одна в своей гримерной. Лицо ее светилось торжеством, глаза ярко блестели, от нее словно исходило сияние. Полураскрытые губы улыбались одной ей ведомой тайне. Когда вошел Дориан Грей, она с сияющим видом на него посмотрела и радостно воскликнула: – Боже, как плохо я сегодня играла! – Просто ужасно! – произнес он в ответ, с недоумением на нее глядя. – Я бы

губы дрожали. Стремительно отойдя в глубь ложи, он прислонился к стене и закрыл лицо руками. – Пойдем, Бэзил, – проговорил лорд Генри со странным для него участием в голосе. И оба вышли из ложи. Через несколько минут снова вспыхнули огни рампы, занавес поднялся, и началось третье действие. Дориан Грей вернулся на свое место. Он был бледен, на лице его застыло выражение высокомерного равнодушия. Казалось, спектаклю никогда не будет конца. Зал наполовину опустел, люди уходили, топая тяжелыми башмаками и пересмеиваясь. Провал был полный.