Дни нашей войны, или В поисках чудовищ. Тат твам аси

© олег васанта, 2019

ISBN 978-5-4496-9147-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

* Из записок Дугласа Гроува *

1.

Когда вошел учитель, мы, как обычно молча, поднялись со своих мест. Он внимательно осмотрел нас – руки вытянуты по швам, глаза смотрят в стену напротив, рты аккуратно зашиты – и едва заметно кивнул. Мы опустились на жесткие стулья и закрыли глаза. Время мысленного повторения Клятвы.

Приглушенный маской голос учителя монотонно произносил давно знакомые слова, мысли эхом следовали за голосом:

«…однажды и мы станем Беспристрастными, однажды и мы посмотрим в глаза Чудовищ…» – привычно повторили мы Клятву, сделали небольшую паузу и, открыв глаза, посмотрели на доску.

Тема урока гласила: «Важность ограничений. Урок №47».

Примерно на середине занятия, когда я в очередной раз заскучал и пропустил мимо ушей, откуда появилась идея «не внимать звукам и не взирать на формы» в дверь неожиданно постучали. Учитель, казалось, недовольно вздохнул, но все же пробормотал: «да-да, войдите». Некоторое время ничего не происходило, но затем дверь резко распахнулась, и внутрь вошел, а точнее, вкатился низенький толстый Лур, привратник Школы – совершенно глухой, как все Неслышащие… Впрочем, он прекрасно ощущал малейшие вибрации, в чем мы не раз убеждались, дурачась во время перерывов. Он привел с собой незнакомую девочку примерно нашего возраста – то есть, лет тринадцати. Поначалу я заметил лишь немного угловатые плечи, обтянутые свитером и короткую, почти мальчишескую стрижку…

– Новенькая, – произнес Лур с характерной интонацией человека, много лет не слышавшего чужих голосов. Учитель чуть отклонил голову, так словно, хотел сказать что-то саркастичное, но, в итоге, просто кивнул Луру. Тот чуть поклонился и скрылся за дверью.

– Садись, – сказал учитель, указывая новенькой на свободное место позади моей парты в самом конце класса. Она неторопливо пошла между рядов. Что-то в ней было странное.

Когда она проходила мимо меня, я украдкой бросил на нее еще один взгляд и вдруг понял, что было не так. Ее рот… он не был зашит.

*

Я смотрел в окно на башню, над которой кружились снежинки и никак не мог перестать думать о девчонке, что сидела сейчас прямо позади меня.

– …как вы помните, Оставившие, – говорил учитель, – первыми осознали, что человека, достаточно интенсивно… и неупорядоченно познающего Окружающее, жизнь, лишенная разумных ограничений, рано или поздно сведет с ума…

На поверхности доски отобразился черно-белый набросок. Он с почти фотографической точностью изображал какого-то лысого, еще довольно молодого человека с заметно оттопыренными ушами и взглядом, явно обращенным куда-то глубоко вовнутрь: человек, сцепив руки на груди, стоял неподалеку от здания, напоминающего обсерваторию.

– Перед вами в своем роде гениальный ученый – Освальд Брюмер, создатель Теории-перевертыша… Он потерял рассудок, не дожив и до 35 лет. Считается, что с него и началась Вторая волна… По крайней мере, он был одной из первых ее жертв… Как вы помните сама Эпидемия не коснулась тех, кого сейчас называют Низкорожденными… а также детей… – Маска учителя вдруг поднялась и чуть повернулась – словно он обвел класс взглядом. – Хотя, – продолжил он, – достаточно одаренный и… самоотверженный ребенок, не будучи разумно ограничен взрослыми вполне может потерять рассудок…

Так вот… те, кто выжили после так называемой Эпидемии, столкнувшись со Второй волной, были вынуждены пересмотреть прежний взгляд на жизнь и выработать определенные Правила. Правила, которые сейчас ничуть не менее актуальны, чем тогда. Ведь Эпидемия – это не что-то оставшееся в прошлом. Она… всегда с нами. Так что, ограничения, изучению которых посвящены наши уроки, совершенно необходимы. Как для взрослых, так и для детей. У человека, с детства приученного к ограничениям, способного в нужный момент сконцентрироваться или наоборот, – стать гибким и расслабленным, – будет гораздо больше шансов выстоять если однажды он, подобно Освальду, столкнется с…

Впрочем, довольно на сегодня, – оборвал сам себя учитель. – Запишите в тетради свои текущие мысли.

Вдалеке я вижу высокую башню, – написал я. Это – Башня Печали. К ней всегда непрерывно идут самые разные люди. Однажды и мой отец ходил туда. Это было еще до моего рождения. Мне рассказывала про это мама. Он вернулся домой через несколько месяцев, но почти ничего не рассказал ей о том, что там увидел. Отец до сих пор иногда сидит у окна из которого видна часть Башни и о чем-то думает. Но я не знаю – о чем. Он об этом не рассказывает. Но однажды, когда я стану взрослым, я тоже схожу в Башню…

Сзади меня теперь сидит новенькая девочка, – чуть не написал я с новой строки, но вовремя остановился. Я не знал, о чем писать дальше. Мне вдруг очень захотелось посмотреть на нее. Как можно незаметнее я повернул голову и… наткнулся на ответный взгляд ее серых глаз.

Они такие… Спокойные, только и успел подумать я.

– Нарушение концентрации во время выполнения задания, Дуглас, – негромко произнес учитель со своего места, кажется, даже не подняв головы.

Чувствуя, что краснею, я отвернулся и вновь склонился над своей тетрадью…

*

На улице было удивительно свежо. Я закинул за плечи вещмешок и, разбежавшись, заскользил по протоптанной дорожке, как вдруг наткнулся на локоть Варга – он специально встал на моем пути. Я поднял на него гневные глаза, а он, уродливо усмехаясь, – его рот был зашит толстой черной нитью, показал мне на облепленный снегом железный забор. Помедлив, я кивнул.

На днях мы поспорили с этим дылдой, что я запросто пробегу по столбикам забора – похожие на черные копья, они торчали через каждые несколько футов, отделяя секции забора. Пару раз я уже бегал по этим столбикам – ничего такого, только выглядит опасно, – все равно, что по камешкам перебегать ручей – опоры для ног почти достаточно, а почувствовав, что теряю равновесие, я просто спрыгивал на землю…. Но это видел только Тьен. Варг же мне не поверил или сделал вид, что не поверил. Ну что ж… По растущему рядом с забором старому дубу я забрался наверх и, держась одной рукой за ветку, встал на перекладину забора на высоте примерно пять-шесть футов от земли, приготовившись. Мешок с книгами и тетрадками я оставил внизу.

Я внутренне собрался и шагнул вперед: первый стремительный шаг – левая нога оказывается на столбике впереди, второй – теперь весь вес на правой, третий шаг, четвертый и вдруг что-то толкнуло меня в спину. Промахнувшись левой ногой мимо следующего столбика и наполовину развернувшись в воздухе, я полетел вниз. Все вокруг как-то перевернулось, а я, ударившись спиной прямо о следующий столбик, упал грудью на показавшуюся после предыдущего удара даже мягкой покрытую снегом землю.

Я лежал там и, как ни пытался, никак не мог вздохнуть. Со мной такое было впервые. Тьен, который неожиданно появился рядом – и где он раньше был? – склонился надо мной и попытался поднять на ноги, но я выдернул руку – мне было не до этого. Сейчас мне хотелось лишь вновь обрести возможность дышать!

И вдруг я увидел, как по тропинке заднего двора в нашу сторону идет она. Новенькая. Такая необычная… Такая… Она прошла совсем рядом со мной и… вышла за калитку. Даже не посмотрев на меня. И, конечно же, ничего не сказав. Она будто вообще нас не видела.

Повернувшись к тоже несколько обалдевшему Тьену, я вдруг осознал, что у меня, кажется, опять получается дышать. Хотя бы это было неплохо. Место под левой лопаткой, правда, теперь жгло болью, но на ощупь – вроде ничего серьезного. Возможно, даже все ребра целые.

– Пойдем, – показал я Тьену. Поднявшись на ноги, Тьен все же немного помог мне, я взял у него свой заплечный мешок – это им, как подтвердил Тьен, бросил в меня Варг, исчезнувший с приятелями сразу же после моего падения, и мы пошли домой. Лишь когда мы расставались на перекрестке – мой путь вел влево, а Тьену нужно было идти направо, он поднял руки и сделал несколько жестов: «Ты будешь мстить Варгу?» – спросил он.

«Не знаю», – показал я. Он понимающе кивнул.

«Странная эта новенькая… да?», – вдруг добавил он. Я пожал плечами с деланным безразличием. Мне почему-то ни с кем не хотелось обсуждать ее, даже с Тьеном.

2.

Стоя в своей комнате перед зеркалом я кривлялся, пытаясь состроить наиболее страшную мину – эта привычка осталась у меня со времен Принятия молчания. Впрочем, это уже давно не было так забавно – просто глупая привычка, – я задернул серые занавески и вернулся за письменный стол. Интересно, каким окажется мой голос в тот день, когда снимут нити? Мне будет шестнадцать… еще целых три года… Если не произойдет ничего неожиданного, ничего такого из-за чего их могут снять раньше…

Протянув руку к тюбику с пастой-десертом и засунув трубочку в угол рта, я взял планшет.

«Л-8» – литература за восьмой год, – начертил я пальцем на экране. Учебный планшет послушно стал книгой по литературе за следующий год – первый из старших классов. Я открыл самое начало предисловия, нашел место, где остановился в прошлый раз, и стал читать дальше:

Вырываясь за рамки

«…почти во все времена их недооценивали, зачастую считая просто развлекателями или оторванными от реальности выдумщиками. На самом же деле, жизнь поэтов и писателей удивительна, опасна и полна приключений! Просто это приключения духа, воображения и разума. Настоящий писатель должен не только открыть внутри себя что-то до этого невидимое и не осознаваемое, что-то потаенное и поэтому столь притягательное, но и суметь описать это. Нащупывая это новое, он выходит за рамки обыденного и, так же, как и ученый, зачастую оказывается один на один с Неизвестным. Только, в случае писателя, оно таится внутри. И если человек способен вынести это нечто наружу, оставить отпечатки своей души на белых листах бумаги – то он действительно хорош. Он – настоящий поэт и провидец.

Когда-то, в древние времена люди понимали это, например, в германо-скандинавской мифологии можно обнаружить легенду о похищении Одином меда поэзии…»

Я нажал на ссылку и прочел появившийся на странице текст, кратко пересказывающий легенду. Она показалась мне довольно интересной. Оказывается, похитив мед поэзии, Один превратился в орла и, спасаясь от своего преследователя, успел добраться до Асгарда, но по дороге был вынужден выпустить некоторое количество меда из заднего прохода, поскольку Суттунг почти настиг его…

Надо же, подумал я, дела… Я закрыл текст ссылки и стал читать дальше.

«…в те давние времена считалось, что подлинное искусство поэзии встречается только у тех, кого им наделяют боги, а та часть мёда, которую пролил Один, стала достоянием бездарных поэтов. Гораздо позже, во время Периода Кривляний, искусство частично утратило свой статус, превратившись в один из способов добывания денег».

Остались одни дерьмовые поэты, неожиданно для себя расшифровал я и чуть усмехнулся.

«Современный человек, с детских лет знакомый с умственной культурой вряд ли счел бы так называемые блокбастеры и литературные бестселлеры той эпохи чем-то хотя бы отдаленно достойным. Впрочем, иногда встречались и исключения, например, книга середины 21-го века „Нужны ли цветы Элджернону?“, которая даже сейчас…»

Я не стал открывать аннотацию этой книги – как—то сейчас не хотелось, вместо этого я откинулся на спинку стула и, закрыв глаза, представил себе Одина, превратившегося в орла.

Он летел под ночным, усыпанном звездами небом, словно тень проносясь над далекой северной землей, а где-то позади него летел его преследователь Суттунг… Холодный воздух искрился снежинками, а великан Суттунг ухмылялся страшной и уродливой улыбкой, отчего-то сильно напоминающей ухмылку Варга. Но Один не боялся гнавшегося за ним великана, ведь внутри него разливался теплом золотой Мед Поэзии из-за которого все вокруг волшебным образом преображалось… Но как именно теперь видел мир Один я не смог толком представить, лишь интуитивно чувствовал что-то такое… Необычное.

С сожалением прекратив грезить наяву – дальше отчего-то не получалось, я открыл глаза.

А ведь ради Меда поэзии Один, назвавшись Бёльверком, не сомневаясь погубил аж девять жизней, подумал я, вновь потягивая десерт, – девять косцов поубивали друг друга, борясь за его точильный камень. Но вряд ли он переживал об этом, он ведь с самого начала все это распланировал… Странно. Значит он совсем не ценил их жизни? Или дело было в чем-то другом? И какой он все-таки был хитроумный и отрешенный – делал все без каких-либо колебаний. Вряд ли у меня когда-нибудь получится стать таким…

Но была еще и другая легенда про Одина, вдруг вспомнил я. В ней он провисел девять суток на дереве Иггдрасиль, ради того чтобы добыть руны… И почему все время всего по девять? И зачем ему были так уж нужны эти руны? Непонятно… Впрочем, ладно… потом дочитаю.

Я закрыл книжку и поднялся, решив сходить погулять. Зайду за Тьеном, он должен быть дома. Сидит, небось, на своей любимой остекленной террасе, поглядывает на замерзшую старую яблоню и рисует вместо невинного пейзажа за окном каких-нибудь причудливых чудищ…

3.

– Представьте себе полк, сплошь состоящий из шутников и оригиналов, – глядя на нас сверху вниз, произнес учитель. Сможет ли он успешно функционировать? Мм… Крихтон?!

– Нет, учитель, – показал Крихтон.

– Почему?

– Они… ну… – замялся Крихтон, – будут нарушать дисциплину, подвергать сомнению приказы… Дурачиться…

– Будто бы правильно… – протянул учитель, – но… слишком плоско. Что, если они будут защищать свою родину от врага? Разве тогда они не сделают все возможное… гораздо большее, чем сделали бы какие-нибудь но прошедшие подготовку, но лишенные воображения солдаты?

– Да-а, учитель… – согласился Крихтон.

– То есть, полк из шутов гораздо лучше обученного полка солдат?! – с преувеличенным изумлением в голосе переспросил учитель.

– Нет! То есть… Я не… – запутался Крихтон.

– Ладно, – чуть устало махнул учитель рукой. – Садись. Послушаем мнение разумного человека.

– Идун, – обратился он к новенькой.

Сердце в моей груди чуть не замерло, а призрачная ухмылка, вызванная ответами Крихтона, исчезла. – Он спрашивал Ее. Ту, что в тринадцать лет уже имела право голоса. Ту, что была так… Так…

Идун поднялась с места за моей спиной.

– Я не знаю, – просто сказала она. – Вопрос… такой общий. В отдельных случаях отряд, состоящий из оригиналов, действительно, может быть полезен… Там, где нужно решить необычную задачу… а в других… при рытье канав или… расстреле пленных, – чуть тише произнесла она, – вряд ли.

Серая маска кивнула.

– Хороший ответ. Простой, честный и интуитивно верный. Можешь садиться, – сказал он Идун.

Какой у нее приятный голос, подумал я… Хотя и не очень понятно про какие канавы она говорила? Наверное, имела в виду окопы? Мне это показалось немного забавным…

– Идун права, – сказал учитель, – в действительности, нормальные люди – обычные люди, наделенные воображением, чувством юмора и способностью к эмпатии… просто не способны убивать себе подобных. По крайней мере, без серьезных последствий для психики. Это поняли еще в Эпоху Кривляний, когда во многих странах вместо того чтобы призывать в армию всех подряд, стали использовать наемников – этих, говоря терминами из психологии, психов и социопатов. Каждый наемник стоил десятка обычных людей – ведь те, даже в опасных для жизни ситуациях все равно старались выстрелить мимо, пытались убежать или просто… цепенели.

Представьте, что в класс вбегает психопат с ножом и не колеблясь ударяет… скажем, нашего Крихтона, – произнес учитель, вызвав улыбки у класса. – Везде кровь… А он уже смотрит на вас, выбирая следующую жертву… Не думаю, что вы… или я сразу бросимся его разоружать. Первым порывом, скорее всего, будет попытка спасти собственные жизни. И это, в общем-то… можно понять… Конечно, через мгновение я вспомню, что я – ваш учитель и попытаюсь как-то защитить вас… Наверное, попытаюсь, – по крайней мере, мне хочется так думать… Да и те из вас, кто не первый год занимается Искусством ненасилия, возможно, решатся попробовать обезоружить нападающего, но все же… Большинство испытает шок…

Тут учитель вдруг замолчал. Серая маска, казалось, задумчиво смотрела в окна на фиолетовые облака на фоне выцветающего голубого неба. – Цепенеть вовсе не стыдно, – произнес он негромко. – Но если ты пока не готов сражаться… лучше убежать.

Запишите новую тему, – произнес учитель, помолчав: «Эволюция сознания? Урок №49».

…в какой-то момент, на закате Эпохи Кривляний один оставшийся безвестным писатель подметил, – рассказывал учитель, – что казавшиеся людям самыми темными и пугающими истории, книги… или даже фильмы – зачастую не способны напугать даже ребенка, живущего спустя сто или даже каких-нибудь пятьдесят лет. Писателем было высказано предположение, что наша психика эволюционирует в какую-то непонятную сторону, о которой никто даже не догадывается. Однако, тогда это его наблюдение, содержащее в себе первые ростки будущего поворотного открытия, осталось незамеченным.

В те времена многие ученые были сторонниками теории эволюции человеческого сознания. Эта легковесная теория была весьма популярна. Считалось, что наше сознание постепенно развивается, что люди в целом становятся все умнее и даже разумнее, а прежние страхи, верования, да и вообще… прежние непросвещенные времена вот-вот останутся в прошлом. Но оказалось, что все совсем не так. Следовало бы скорее говорить об инволюции… Ведь с развитием технологий перед нами открывались, не без помощи извне, конечно… все новые возможности для Бесконечной деградации…

За окном быстро темнело. Я опять с трудом мог собраться. Да и к тому же, все это было мне отчасти знакомо по прочитанным наперед учебникам.

Монотонный, приглушенный маской голос учителя, одиноко витал в тишине класса. Урок был на сегодня последним.

…и вот однажды, живущее в темном и бездонном космосе человечество вдруг осознало, что на самом деле оно – подобно детям, неведомые родители которых просто оставили корзинку с младенцами где-то на заброшенной пересадочной станции. Попросту бросили.

Да, дети подросли, нашли для себя какие-то игрушки и еду, кое-как изучили как и что вокруг работает, выдумали несколько сотен историй о происхождении своего мира и научились профессионально добывать из холодильников газировку и бутерброды, а также играть в довольно… жестокие игры… Они даже придумали научный метод познания… и уже было окончательно возомнили себя венцами творения, как вдруг, кто-то из них случайно взглянул в сумерках в окно и заметил снаружи… Чудовищ. Те, кажется, всегда были там… Просто все это время они чего-то ждали. Некоего часа».

Учитель замолчал и, опустив голову, с любопытством посмотрел на свои наручные часы.

«А кто-то еще… – продолжил он спустя мгновение, – кто-то довольно проницательный… догадался внимательнее посмотреть на самих людей, что в тревоге сгрудились под окнами и вдруг понял, что Чудовища… не только снаружи… Они были и среди нас. Примерно так и началась Эпидемия».

Учитель замолчал. В классе повисла тишина.

– Это кто-то был Освальд Брюмер? – подняв руку, задал вопрос желающий заработать очки Крихтон.

– То, что я сейчас говорил – это метафора, – вздохнув, ответил учитель. – Ее задача – вызвать у вас правильный эмоциональный отклик. С подробным описанием событий вы познакомитесь позже. Он снова посмотрел на часы. – Хм… занятно, как всегда быстро летит время, когда я это рассказываю… Что ж, запишите в тетрадях свои мысли и, если нет вопросов – вы свободны.

Я почти ничего не знаю про этих чудовищ, написал я. Хотя, я знаю, что они существуют, я никогда их не видел. Я читал о них, слышал от взрослых и учителей. Но мне все равно не понятно – где они, какие они? Пару лет назад я еще очень их боялся. Мысль о том, что они всегда где-то рядом – невидимые и недоступные тревожила меня. Я даже боялся спать без света, но потом… Как-то привык.

Конечно, мне хотелось бы жить в мире без них… Но, с другой стороны, они ведь всегда были здесь. Просто в Эпоху Кривляний никто не осознавал этого. Возможно, даже не смог бы осознать… Сейчас мы готовим себя к осознанию правды. Нас учат, как жить правильно и разумно, как жить так, чтобы пережить встречу с Ними и не утратить рассудок. Если соблюдать правила и ограничения – то, они, скорее всего, тебя не одолеют. Ведь безупречный человек им не по зубам… Подумав, я зачеркнул последнюю, пожалуй, несколько наивную фразу. Хотя, написал я, бывает, что кто-то теряет рассудок, несмотря на все предосторожности. Я слышал, что такое случается даже с лучшими… Вторая волна ведь тоже унесла немало жизней… Может быть, чудовища тоже чего-то боятся и нападают на тех, кто несет для них угрозу?..

*

Сбежав по лестнице и подойдя к раздевалке, я опять наткнулся на Варга. Видимо, он меня специально поджидал. С двумя дружками.

– Ну, ты, – сказал он, – уродец… Как тебе полет?..

Во мне вдруг поднялся гнев. Я рванулся вперед и в прыжке пнул Варга в его, как выяснилось, довольно мягкое тело, затем еще и еще раз. Этот здоровенный дылда, оказывается, не умел драться. Он просто выставил перед собой сомкнутые в кулаки кисти – я раз наткнулся на них, до крови разбив губу, – а он так и стоял, ничего больше не предпринимая, пока я наносил ему удары. Наверное, это продлилось лишь пару секунд.

– Что здесь происходит, Дуглас? – вдруг раздался рядом спокойный голос учителя. Он появился неизвестно откуда. Я остановился, стараясь отдышаться. Варг медленно и как-то сонно опустил кулаки. Его дружки куда-то пропали.

– Ничего, – показал я. – Просто мы… – я не знал, что сказать дальше.

Учитель посмотрел на нас еще раз – маска неторопливо повернулась от меня к Варгу и опять ко мне.

– Ладно, – сказал он. – Идите…

Мы разошлись, даже не посмотрев друг на друга. Все было и так понятно.

По дороге домой, я рассказал Тьену про случившееся, но он, кажется, не очень-то поверил, что я первый набросился на Варга. Я и не стал спорить – ведь Варг, действительно, выглядел устрашающе. Но, на самом деле… он был тюфяком. И теперь он знал, что я это знаю. С тех пор он меня не донимал, я даже видел его довольно редко. Ведь мы учились в разных классах – он был из Низкорожденных. Устрашающие швы, покрывавшие его рот, были лишь веянием моды, бутафорией… а может, просто попыткой выдать себя за кого-то другого.

4.

Смерть в очках и без

Просто ты слушал не те голоса, скажет она однажды

И задумчиво поправит очки.

А ведь я пытался, подумаешь ты, но почему-то

«Те голоса» – звучат совсем тихо,

Так тихо, что хочется иногда крикнуть им:

«Говорите же громче, черт побери!»

Но, конечно, ты не кричишь,

Вместо этого ты подходишь к зеркалу

И, достав нитку с иглой, зашиваешь себе рот.

«Так я хотя бы не заглушу их», – говоришь ты себе

И смотришь в окно —

Наверх

На черные звезды…

Учитель посмотрел на нас и невесело усмехнулся. Сегодня был довольно редкий день. Он пришел на урок без маски. Когда утром он вошел в класс, возникла особенная, какая-то другая, окрашенная и словно бы подталкивающая к чему-то тишина. Странно… когда он был в своей серой маске, сопровождающая его тишина была просто безлично-успокаивающей.

– Это стихи моего друга, – сказал учитель, внимательно оглядев нас. – Тогда еще только вводили обряд Принятия молчания… Помню, нас интересовали всякие глупости: как мы будем есть и чистить зубы, можно ли будет нормально зевать… останутся ли следы после удаления нити. Как видите, не осталось!

– Так вы тоже проходили через обряд? – подняв руку, поинтересовался Тьен.

– Конечно… я до сих пор иногда вспоминаю те дни… Ту особую сосредоточенность, которую дает молчание. Почти осязаемую плотность мыслей. Легкость и детальность воображения… Да и к тому же, – вдруг лукаво усмехнулся он, – если бы не обряд, мне бы вечно приходилось перекрикивать ваш галдеж, а о том, что такое концентрация вы бы и понятия не имели… В прежние времена, кстати, все так и было. Не так уж и давно… В глупые прежние времена… – добавил он как-то погрустнев.

– А ваш друг… он известный поэт? – спросил вдруг кто-то.

Я не сразу понял, что слышу настоящий голос, а не слежу за жестами… Идун! Это было так неожиданно, словно глоток свежего воздуха…

– Вовсе нет, – ответил учитель. – Эти стихи он написал будучи студентом, когда готовился к Обряду молчания – он прошел его позже, чем вы… А потом… он уехал работать в университет… в Столицу. И мы несколько лет не виделись. Уже гораздо позже я узнал, что его поглотила Тьма. Ровно семь лет назад. Он всегда был… очень талантлив…

– Простите, – негромко сказал Идун.

Но учитель лишь слабо улыбнулся и подошел к доске.

– Запишите тему урока, – сказал он. – «Необходимость ограничения органов чувств и действий. Урок №51».

*

После уроков я остался в Школе. Родители еще утром уехали на очередной Дипинг и должны были вернуться только в пятницу – в таких случаях я, как и некоторые другие ученики у которых не было родных в городе обычно оставался в Школе.

Я забрался в самый отдаленный угол скудно освещенной библиотеки – почти все светильники были выключены, только за парой столов сидели сонные старшеклассники, склонившиеся над какими-то устрашающе толстыми старыми книгами. Старшеклассников в школе сейчас было совсем немного, хотя я помнил, что раньше – даже еще в прошлом году – их было больше. Устроившись рядом с чахлым комнатным деревцем, я стал читать свою, тоже довольно старую, отпечатанную на простой бумаге книжку.

Это был сборник фантастических рассказов. Первый рассказ назывался «Его океан». Я прочел пару строк, как вдруг задумался непонятно о чем… Страницы книги пожелтели и издавали уже привычный для меня сладковатый запах тления. Где-то недалеко тикали настенные часы. Вообще-то я любил одиночество, но отчего-то в этот момент мне вдруг стало тоскливо.

Не желая поддаваться настроению, я выпрямил спину и проделал простенькое дыхательное упражнение, которому нас всех обучали еще в начальной школе.

Интересно… думал я, что там сейчас делают родители? О Дипинге я имел довольно смутное представление: знал только, что это такая высокая ступень Сосредоточения для взрослых. Я представил, как безликие взрослые, среди которых и мои мать с отцом, неподвижными рядами сидят в каком-то прямоугольном помещении, скрестив ноги и выпрямив спины, в то время как их сознание витает где-то… Возможно, в сотнях световых лет отсюда, и мне стало еще тоскливей.

Полить бы тебя, жестами показал я, одинокому тощему деревцу, но оно никак не отреагировало. Я отвернулся от него и улегся поперек кресла, свесив ноги с его подлокотника. Поболтав ногами и убедившись, что мне вполне удобно я предпринял еще одну попытку начать чтение. Сначала было скучновато, но постепенно я увлекся.

В рассказе некий герой, живущий в начале 21 века и, судя по всему уставший от беспросветно-материалистичного мира Эпохи Кривляний – в самом начале упоминается некий коллега героя, пригласивший его в гости, лишь чтобы похвастаться новой машиной и загородным домом, – вдруг сталкивается на улице со странным, каким-то растерянным и, похоже, совершенно непомнящим кто он такой, прохожим. Принимающий близко к сердцу проблемы других, герой – его зовут Джованни, пытается, как может, помочь этому похожему на бездомного бродягу мужчине. Он провожает его до городской больницы, как вдруг бродяга, глядя на водную гладь попавшегося им пруда, заявляет, что кажется, вспомнил кто он.

Поскольку память к пострадавшему вернулась, Джованни с более-менее спокойной душой покупает билет и сажает бездомного на поезд, идущий в соседнюю страну, где по словам того и находится его дом.

Джованни живет себе, как и раньше, каждый день ходит на работу, где периодически терпит глупые насмешки более успешных коллег – он работает на небольшой фирме поставляющей водяные насосы. И вдруг он получает открытку с видом Северного моря, на обороте которой обнаруживает написанное изящным почерком весьма аристократичное приглашение в гости и слова благодарности от того самого бездомного.

Поддавшись порыву, герой берет отпуск за свой счет и едет в те края. Его сердечно встречает теперь одетый в сшитый на заказ костюм человек, в котором Джованни узнает бывшего бродягу. Выясняется, что он живет в небольшом старом замке из светлого кирпича на берегу моря, которое он, кстати, называет своим. Они рука об руку гуляют по холмам и пустынному пляжу, ужинают, пьют легкое вино и разговаривают о странноватых местных обычаях и о том, как лучше укрепить разрушающиеся стены замка, когда хозяин неожиданно предлагает гостю принять в благодарность за заботу о нем… его море – гость теперь может всецело располагать им…

«Но как можно подарить целое море? – удивленно, не зная считать все шуткой или эксцентричной выходкой богача, спрашивает герой. Ведь это – мое море, – просто отвечает хозяин».

Когда утром герой просыпается с чувством то ли слабого похмелья, то ли простуды – он обнаруживает, что хозяина в замке нет, как нет и его маленького старого Вольво на террасе. Видимо, хозяин куда-то уехал. Гость завтракает в одиночестве и идет проветриться на пляж. Он бездумно бредет по береговой косе, разве что иногда перед его внутренним взором всплывают какие-то детали прежней жизни в городе, как вдруг, посмотрев на пенистые волны, он понимает, что море с его суровыми холодными волнами больше не пугает его. Кем бы ни был хозяин – появившимся среди смертных морским богом или эксцентричным полусумасшедшим мистиком, он непонятным образом сумел передать герою ясное ощущение того, что это море с его серебристыми рыбешками, бесчисленными ракушками и серыми волнами – вовсе не что-то чуждое, угрожающее и холодное… Оно – живое существо, неким странным образом действительно принадлежащее своему хозяину, а теперь – и его гостю. И оно готово заботиться об этом госте, лелеять и оберегать его…

Гость бога моря, превращающийся теперь для читателя в одинокую фигурку на пляже – ее замечает возвращающийся со смены смотритель маяка, – подходит к воде и опускает в нее ладонь. Вода – вовсе не холодная, ласково принимает ее. Он сбрасывает одежду на песок и, не колеблясь, входит в воду. Смотритель маяка еще видит, как герой, откинувшись назад и подняв лицо с закрытыми глазами кверху, мгновение стоит среди волн – смотритель что-то кричит ему, но его криков никто не слышит – их тут же сносит ветер, и заглушают ответные крики чаек. Проходит еще секунда… и герой исчезает в водах океана.

*

Перед сном я снова думаю о прочитанном рассказе. Какое, наверное, удивительное ощущение – плавать в море, принадлежащем твоему другу. Живом, заботливом… разумном… Да и дружить с кем-то, у кого есть свое море… это ведь совсем не то, что дружить с обладателями обычных людских вещей…