Человек за бортом. Полярная повесть

Впередсмотрящий смотрит лишь вперед,

Ему плевать, что человек за бортом.

Владимир Высоцкий

ПРОЛОГ

Совсем еще плохо ориентировался он в порту. К тому же туман густел с каждой минутой, и вскоре Никита вообще уже перестал понимать, куда идет. Где-то совсем поблизости перекликались короткими отрывистыми гудками пароходы, хриплый голос диспетчера орал что-то малоразборчивое, вроде бы требовал буксир переводить… Тут из тумана возник морячок. Росточка небольшого, но ладно скроенный, форменная курточка с погонами сидела на нем как влитая, и козырек «мичманки» отливал лаком, сияя даже в тумане.

– Сигареткой не угостишь, кореш? – обратился он к Никите.

Тот молча полез в карман, достал пачку сигарет, зажигалку. Морячок прикурил, благодарственно склонил голову, с видимым удовольствием затянулся. Пахло от него резким мужским одеколоном, да и водочкой явственно потягивало. Видно, он никуда особенно не торопился и не прочь был завести беседу с незнакомцем.

– Куда курс прокладываешь?

– Да вот в тумане что-то заплутал, похоже, что с курса и сбился, – в тон ответил Никита и протянул морячку пропуск.

– «Угольная бухта Большого Санкт-Петербургского порта. Ледокол „Академик Смирнов“, научно-экспедиционное судно. Никита Максимов, врач», – подсвечивая зажигалкой, не без труда прочитал морячок. – Надо же, врач! – с уважением повторил он. – Стало быть, тебе на «морковку» надо, щас объясню…

– Какую еще «морковку»? – не понял Никита.

– Дак твой «Академик» в рыжий цвет покрашен, чтоб во льдах, значит, выделяться. Вот его «морковкой» и прозвали. Ты сейчас топай прямо, прямо, минут двадцать. Потом, когда два больших портовых крана увидишь, резко бери руль влево и там уже не ошибешься. Когда концы отдаете?

– Что?! – опешил Максимов.

– Ну ты совсем салага. Отшвартовываетесь когда, спрашиваю.

– А-а… Вроде завтра утром.

– Ну, счастливо тебе в море, врач Никита Максимов, – и протянул ему руку. – Будем, кстати, знакомы: ты Максимов, а я Максим. Максим Вдовин, третий штурман на сухогрузе. Пока – третий. Приятно познакомиться. Глядишь, еще встретимся…

Минут через сорок блужданий по порту Никита вышел все-таки к «Академику Смирнову». Причал весь был залит огнями прожекторов, погрузка шла полным ходом. Грузчики набивали контейнеры бочками, мешками, коробками, кран поднимал многотонный груз, как пушинку, без натуги, и огромные ящики зависали над палубой, потом принимались на судне кем-то, сейчас невидимым. Вот повисла над палубой огромная, в инее заморозки, коровья туша и раскачивалась наверху. Неожиданно взревел пронзительный гудок с проходящего буксирчика, и Никите показалось вдруг, что это корова завизжала.

У трапа, поплевывая в воду и покуривая, переминался с ноги на ногу вахтенный с повязкой на рукаве. Максимов протянул ему направление и матросскую книжку.

– Медкомиссию прошел? – для чего-то спросил вахтенный, и тут же строже: – Почему опаздываешь?

Никита глянул на часы:

– Никуда я не опаздываю, мне велено было к двадцати трем прибыть, а сейчас еще только половина одиннадцатого.

– «Одиннадцатого», – беззлобно передразнил вахтенный. – Кто ж так говорит? Только берегаши безграмотные. Ладно, ступай себе, ищи свой кубрик. Да не забудь возле кают-компании график посмотреть, сдается, что тебя с утречка уже на вахту определили.

– Какую еще вахту? – опешил Максимов.

– Там разберешься, какую. Чего глаза-то таращишь. Ты в судовой роли? В судовой. А что это значит? А это значит, что вахты будешь нести, как и все. И с того момента, как ты на первую ступеньку трапа сейчас шагнешь, начинается твоя экспедиция. Счастливо тебе в море, полярник!

МЕСЯЦ ПЕРВЫЙ

Ночью он спал плохо. В кубрике, рассчитанном на двоих, их было четверо. Ему досталась нижняя шконка у иллюминатора, за которым плескалась морская волна. Внизу, под полом, мерно гудели могучие двигатели машинного отделения. Мелкая вибрация не убаюкивала. К тому же сосед сверху начал оглушительно храпеть, едва голову к плоской подушке приложил. Его могучий храп, источающий волну водочного перегара, прерывался только на те мгновения, когда этот огромного роста человек портил воздух – столь же оглушительно, как и храпел. Никита вспомнил читанную еще в школе книжку о похождениях бравого солдата Швейка. Там был такой персонаж, которого прозвали «пердун Еном». И этот самый Еном однажды пукнул так громко, что на комнатных настенных часах остановился маятник.

Никита вообще рос мальчиком начитанным. Книг дома было много, и хотя преобладала литература медицинская, несколько полок на книжном стеллаже были заполнены художественной ли, в основном собраниями сочинений классиков. В неполных шесть лет он самостоятельно одолел «Остров сокровищ» и поражал сначала воспитательниц детсада, а потом школьных учителей тем, что беспрестанно цитировал «взрослые» книжки, пересказывая наизусть не отдельные фразы, а целые страницы – память у него была отменная. Уже годам к десяти в его комнате появились такие книги, как «Острова, затерянные во льдах», «Полярные дневники», «Засекреченный полюс»… Он зачитывался Кавериным. Об Амундсене, Беринге, Папанине, Кренкеле рассказывал так, будто это были его близкие друзья; о последней экспедиции Скотта знал столько подробностей, словно сам дрейфовал с зимовщиками.

Школьные учителя увлечение паренька поощряли – кругозор расширяет. Да и родители не препятствовали. То, что много читает, это хорошо, а в выборе сыном специальности ни у кого из домашних и грана сомнений не возникало: в их семье испокон веку все были медиками, врачевали истово, и из рода Максимовых можно было бы заполнить штат небольшой больницы, причем нашлись бы доктора по всем медицинским специальностям.

Так оно в итоге и вышло. После школы Никита поступил в мединститут. После него окончил две ординатуры – педиатрическую и хирургическую, пойдя по стопам деда и отца, выбрал все же хирургию, стал работать в больнице. Но если по телику показывали остров Пасхи, архипелаг Шпицберген, Огненную землю либо еще какую полярную экзотику, то от экрана его оторвать не было никакой возможности.

***

Так и проворочался он на своей шконке, пока по громкой связи не забубнил искаженный плохим динамиком гнусавый голос: «Подъем!» Наскоро умывшись, все заспешили в столовку. Уже известно было, что полярников на борту «Академика Смирнова» больше ста человек, на пять антарктических станций полный состав. Все разом не втиснутся, так что питаться придется в несколько смен, а кому же охота последним быть. У входа в столовую уже вывесили меню на несколько дней:

СРЕДА

Завтрак: яичница с беконом, чай, масло, сахар.

Обед: щи из свежей капусты, сосиски, макароны, компот.

Ужин: щи из свежей капусты, кура, рис, компот.

ЧЕТВЕРГ

Завтрак: каша пшенная, сыр, масло, чай, сахар, лимон.

Обед: суп с фрикадельками, поджарка свиная, греча, компот.

Полдник: творог, чай, масло, сахар.

Ужин: суп с фрикадельками, рыба жареная, картофель, компот.

ПЯТНИЦА

Завтрак: рулет мясной, чай, масло, сахар, лимон.

Обед: суп рыбный, тефтели, гарнир, компот.

Полдник: салат овощной, чай, масло, сахар.

Ужин: суп рыбный, свинина жареная, гарнир, компот.

СУББОТА

Завтрак: колбаса, каша манная, чай, масло, сахар, лимон.

Обед: чанахи, сосиски, макароны, компот.

Полдник: селедка, картофель, чай, масло, сахар.

Ужин: чанахи, шницель свиной, гарнир, компот.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Завтрак: яичница с беконом, чай, масло, сахар.

Обед: солянка мясная, макароны с мясом, компот.

Полдник: выпечка, чай, масло, сахар, фрукты.

Ужин: солянка мясная, кура, гарнир, компот.

Подписали меню шеф-повар ледокола, врач и ведущий метеоролог. По поводу последней подписи было немало шуток. Типа: а что, если погода испортится, значит, и меню изменится? А иначе какого ляда обеды и ужины метеоролог утверждает?» Меню обсуждалось живо и заинтересованно.

– Братцы, а вы заметили, компот по два раза в день, – говорил кучерявый парень, сидевший рядом с Никитой.

– Чудик ты, – перебивал его кто-то из-за соседнего стола. – Где же ты видел флот без компота, это же у них первая пища. Моряки даже не говорят, что компот пьют, он его едят.

– А суп-то, суп, один и тот же по два раза в день, – не унимался кучерявый.

И снова слышал возражения: «Да кто же тебе по два раза в день разные супы готовить будет? Это же не ресторан!»

«Не ресторан…» Чуть ли не каждый день в экспедиции вспоминал потом Никита это меню на ледоколе «Академик Смирнов», и казалось ему, что ни одном ресторане он не ел так вкусно и сытно, как в трехмесячном переходе от Санкт-Петербурга до Антарктиды. Он, уходя из столовой, сфотографировал на свой телефон тот листочек с перечнем блюд, но на полюсе заглядывать в него старался пореже: уж больно велика была разница между корабельными деликатесами и той несъедобной бурдой, которой их кормил на станции неумеха повар, лентяй и пропойца.

«Закончить питание, занять места по вахтенному расписанию», – раздался в столовой чей-то зычный голос и поторопил никуда не спешащих полярников: побыстрее, бичи, побыстрее. Через два часа отшвартовываемся». Свою фамилию Максимов обнаружил в графе: «Разгрузка продуктов в трюме». Он-то полагал, что его вахта в медсанчасти, а тут – разгрузка. С какой, спрашивается, стати? Мимо проходил моряк с тремя золотистыми нашивками на небольших погончиках.

– Я врач, а меня тут на погрузку почему-то поставили, наверное, ошибка, – обратился к нему Максимов.

– Не знаю я ваших дел, – резко оборвал его моряк. – У вас, полярников, свое начальство, у него и спрашивай. А раз на разгрузку поставили, давай поторапливайся, слыхал же – через два часа отшвартовка. Потом выяснять будешь, врач, ети твою…

Вместе с другими отправился в трюм, где еще стояли заполненные контейнеры с мешками, ящиками, огромными упаковками продуктов в сетях. Все это предстояло из контейнеров выгрузить и закрепить в трюме. Бывалые полярники, те, кто шел в экспедицию уже не первый раз, мигом выбрали себе контейнеры с небольшими по объему и весу упаковками, салагам же, «первоходкам», достался груз габаритный, неподъемный.

Через час у него в спине уже заломило так, будто радикулит разбил. Никита осмотрелся. Рядом с ним тер спину толстенный мужик. Пот градом катил по его лицу. Кое-кто и вовсе присел на корточки, не в силах подняться. «Нет, так дело не пойдет, надорву спину, потом встать не смогу. Надо мешки вдвоем брать, сверху и снизу, тогда сподручнее будет. Двое передают, двое крепят», – решил он. Подозвав трех парней, распределил обязанности. Никто и не возражал, не спрашивал, по какому праву он тут командует. Работа и впрямь пошла легче. Да и быстрее управились со своим контейнером. Внизу, на самом дне, оставались две небольшие коробки, невесть откуда попавшие в контейнер с мешками. Никита залез вовнутрь и стал укладывать коробки одну на другую. Трое остальных из его «бригады» тут же уселись поодаль и задымили сигаретами. Видно, с палубы увидели пустой контейнер. Раздалась команда «вира!» и огромный ящик с двумя распахнутыми бортами пополз вверх. Над палубой контейнер накренился и Никита заскользил по скользкому настилу вниз. Лишь каким-то чудом, уже падая, он судорожно вцепился руками в металлическую окантовку контейнера, да так и повис, чувствуя, что пальцы немеют и вот-вот разожмутся. «Полундра!» – истошно заорал кто-то. Подъем застопорился, а потом контейнер вместе с трепыхавшимся Никитой медленно пополз вниз. Ему казалось, что этот кошмар продолжался целую вечность, и когда он почувствовал под ногами твердые доски палубы, завалился набок. А пальцы по-прежнему судорожно сжимали металлическую рейку, и разжать их никак у него не получалось…

А вокруг уже продолжалась обычная работа, каждый спешил по своим делам, никому и дела не было до того, что вот прямо сейчас, у всех на глазах, мог погибнуть человек. Но не погиб же. Ну не углядел крановщик, что в контейнере салага болтался, уцелел, вот и ладушки. Лишь парень, что работал в трюме рядом с Никитой, склонился над ним, бережно, один за другим, разжал ему пальцы, участливо сказал: «Молодец, что не убился, значит, долго жить будешь. Ты на какую станцию идешь?»

– На «Пионерную», – разом севшим голосом просипел Никита.

– Вот здорово, и я на «Пионерную». Вместе будем. – Собеседник легонько пожал ему запястье – ладонь не решился, и представился: – Будем знакомы: Саня я, Сан Саныч Богатырев, механик. А ты, я слышал, врач?

– Врач, – подтвердил Никита. – Никита Борисович Максимов, просто Никита.

– С врачами нужно дружить, – широко улыбнулся новый знакомый. – Так что будем друзьями, Никита. Не возражаешь?

***

«Экипажу занять места по штатному расписанию! Отдать носовые! – раздались в динамике отрывистые команды. – Свободным от вахты занять верхнюю палубу. Капитан ледокола „Академик Смирнов“, начальник рейса и экипаж поздравляют полярников с началом новой, очередной Российской Антарктической экспедиции».

Вода за кормой вскипела белой пеной. Полярники потянулись на верхнюю палубу. Все как один, не сговариваясь, надели тельняшки. Как иначе? Выходим в открытое море, потом в океан, без тельняшки никак. Несмотря на свежий морской ветер и соленые брызги, над палубой витал такой алкогольный духман, что его никаким ветром не перебьешь – большинство полярников по-своему отметили начало экспедиции. Собственно, и на палубу далеко не все способны были подняться. Некоторые «наотмечались» так, что снопами повалились на свои шконки.

Никита отошел подальше от всех. Ни с кем ему разговаривать в этот момент не хотелось. Он пытался разобраться в своих чувствах. Казалось бы, сбывается многолетняя, можно сказать, самая заветная мечта. Полюс, его Полюс, о котором он мечтал с детства, который снился ему ночами, теперь становился реальностью. Думал, подпрыгивать будет от счастья, а тут непонятная какая-то апатия, вместо радости волком выть хочется. Нет, никак он в этот момент не мог в себе разобраться.

Как точно определил это состояние поэт: «От земли освобождаясь, нелегко рубить концы», – мысленно процитировал Никита любимого Высоцкого, которого знал почти всего наизусть. Над головой проплывали причудливые пушистые облака. Одно из них зависло, преобразилось и Никита увидел… Варино лицо. Он даже зажмурился от этого наваждения, а когда открыл глаза, облако-Варя уже удалялось, растворяясь в небесной лазури.

С Варварой Чиркиной они познакомились в детской поликлинике. Никита уже был ординатором, студентка мединститута Чиркина летом подрабатывала медсестрой. Никита пытался держаться солидно, но Варя, хоть и младше на два года, сразу определила его жизненную непрактичность, и как-то так повелось, что именно она решала, когда им идти в кино, когда на пирушку к друзьям, когда за учебники садиться. Никита не возражал: хочет командовать, пусть командует. Человек он покладистый, неконфликтный, а коли понадобится, то постоять за себя сумеет. А Варвара девушка рассудительная, можно и послушаться. Но когда заговорили о женитьбе, Никита твердо сказал, что сначала представит Варвару своим родителям, а уж потом будет знакомиться с ее мамой и отцом. Своих он не предупреждал, что приедет с девушкой, но когда вошли в квартиру, явственно ощутил запах маминого фирменного гуся с яблоками, а в коридоре его приветствовали мамина сестра Лиза и глава рода Максимовых – академик Никита Борисович Максимов, дед Никиты. Варя от такого обилия людей в доме сначала вроде как растерялась, но потом решительно тряхнула головой, заплела пышные волосы в густую косу и отправилась на кухню. Там она быстренько со всеми познакомилась и в гостиную вошла уже совсем как своя, с горкой тарелок, которые тут же начала расставлять на столе. Во время обеда о молодых не было сказано ни слова. Только под конец вечера дед Никита Владимирович поднял рюмку, произнес: «За здоровье молодых», и хотя спиртного почти не употреблял, рюмку осушил до дна.

А вот с Вариными родителями, в основном с отцом, отношения у будущего зятя сразу не заладились. Приехали они на дачу, где машинист электровоза Илья Васильевич Чиркин потчевал гостя собственноручно выращенными клубникой, огурчиками да помидорчиками, укропчиком и редисочкой. Вот только когда Никита от самогона отказался, помрачнел: «Не мужик ты, что ли, или болеешь чем?»

– Здоров, – коротко ответил Никита. – Курить курю, а пить не люблю, потому и не пью.

Илья Васильевич молча опрокинул свою стопку, хрустнул огурцом, засопел сердито. После третьей рюмки, раскрасневшись и беспрестанно вытирая лицо и шею полотенцем, принялся за молодого человека всерьез.

– И где ж ты, мил человек, с женой своей раскрасавицей жить собираешься, на какие-такие капиталы кормить-одевать-обувать будешь?

– Ну, папа! – умоляюще воскликнула Варвара.

– И вправду, отец, что ж ты так сразу-то, неловко даже, – попыталась поддержать дочь Наталья Петровна.

– А я чего, я ничего, – прикинулся простачком Илья Васильевич. – Просто знать хочу, за кого дочь свою единственную отдаю.

Свадьба была скромной, в основном родственники да несколько Никитиных друзей и Вариных однокурсниц. Молодые сразу решили, что жить будут отдельно. Сняли малюсенькую однушку в хрущобе в Черемушках. Зарабатывал Никита не густо, хотя дежурства и сверхурочные брал, какие возможно и невозможно. Плата за квартиру, коммунальные расходы в бюджете новой семьи пробивали весьма существенную брешь. Тесть, невзлюбивший зятя с первой же встречи, ел того поедом. Особенно не нравилось ему, что Никита не желал молча сносить обиды и упреки, возражал и даже, по мнению Чиркина, нагрубить мог. А то и вовсе, не дослушает упреков, возьмет Варвару за руку и скажет: «Пошли, Варя», – а та, как собачонка, за ним бежит. Про себя Никита называл тестя «кулубника». Уж больно тот напоминал ему куркуля-дачника, которого гениально сыграл артист Папанов в фильме «Берегись автомобиля».

Работу свою Максимов любил, искренне полагал, что врач – профессия, обществу необходимая. Всякий раз, спасая чью-то жизнь на операционном столе, гордость и душевный подъем испытывал необыкновенные. Вот только государство своими медиками, похоже, не сильно гордилось. Чем иначе можно объяснить унизительные зарплаты?! Слова, конечно, о врачах говорили красивые. В День медработника и награждали, и концерт закатывали знатный. Но песни да слова, как известно, на хлеб не намажешь. И всякий раз, когда, гуляя по городу, его любимая Варенька останавливалась перед витриной какого-нибудь магазина, где платье или шубка были выставлены, Никита отходил в сторонку, вроде как покурить. Уж как он только не старался, а заработать так, чтобы на жизнь хватало, чтобы не думать об этих проклятущих деньгах, ну никак не получалось.

После очередной ссоры с отцом жены Никита сказал:

– Я, Варя, решил уехать, завербоваться в экспедицию на полюс. Я уже все узнал, врачи требуются, необходимый стаж, пять лет, у меня уже есть. Поживу с полгодика в экспедиции, накоплю денег, машину купим, ипотеку возьмем на квартиру. И вообще, это моя самая давняя мечта – побывать на полюсе. А теперь, когда я – хирург, вполне могу эту мечту осуществить.

– А обо мне ты подумал? Как же я тут без тебя буду? А если ребенок родится? Мы же так о ребенке мечтали…

Всю ночь она проплакала, а утром неожиданно твердо заявила: «Езжай, я тебя буду ждать, верно и преданно. А ребеночка я тебе рожу после экспедиции».

Он даже слов таких от своей Вари не ожидал. А Варвара, памятуя о непрактичности Никиты и полагая, что без нее муж не справится, сама энергично взялась за дело. Выяснила, что в Санкт-Петербурге есть Институт полюса, разыскала на его сайте анкету, вместе с Никитой села ее заполнять. Когда дошли до графы «Приемлемая для вас зарплата», посоветовала написать побольше, чтобы, значит, было куда отступать. Написали 200 тысяч в месяц и анкету отправили заказным письмом, электронный вариант не принимался. Настроились на долгое ожидание. Но тут буквально через неделю телефонный звонок из Питера: «Приезжайте. Ничего обещать не можем, желающих много, конкурс на должность хирурга полярной экспедиции – на несколько лет вперед, но в резерв вас поставим, а там видно будет».

***

В медицинском управлении Института полюса их принял Петр Петрович Шпинда – «главный полярный хирург», как он отрекомендовался молодым людям.

– А ты чего это с женой явился? – с напускной строгостью спросил Петр Петрович Максимова. – Ты бы еще мамку с нянькой привел.

– Я, между прочим, тоже врач, – строптиво заявила Варвара.

«Ну врач так врач, посиди, послушай», – не стал капризничать главный хирург. Он подошел к шкафу, распахнул обе дверцы и нарочито медленно стал перебирать разноцветные канцелярские папки. В правом отделении шкафа молодые люди разглядели висящий на вешалке темный пиджак, сплошь увешанный орденами и медалями. Петр Петрович перехватил их восторженный взгляд, самодовольно улыбнулся:

– А вы что же, думаете, я всю жизнь в кабинетах штаны протирал? Нет, милые мои, у меня за плечами шесть экспедиций – и на Северном, и на Южном полюсах. А награды – это высокая оценка Родины нашего медицинского труда. Потому что хирург в экспедиции – это самый что ни на есть главный человек. Почему, спро́сите? Да потому что не от начальника станции, не от других специалистов, а только от хирурга зависят жизнь и здоровье наших героев-полярников. Именно поэтому на должность врача экспедиции берем исключительно хирургов со стажем, а вторым номером – анестезиологов. Понятное дело, приветствуется наличие общей врачебной практики и хотя бы начальные знания стоматологии. На полюсе с зубами беда просто. В основном из-за холодов, флюсы всякие, воспаления… Так что работа ответственная, потому и оплачивается высоко. А отсюда что значит? Отсюда значит – много желающих. Предпочтение отдаем самым лучшим, самым достойным. – Он протянул Максимову несколько листков бумаги. – Тут названия курсов, которые тебе надо пройти, анализы сдать всякие. На все про все где-то месяц уйдет. Все это можно сделать в Москве, не обязательно в Питере. Когда пройдешь курсы и сдашь анализы, пришлешь документы сюда. А там посмотрим, – неопределенно закончил Шпинда.

По дороге домой Никита выразил сомнение, что ему вообще удастся в ближайшие годы пробиться в штат полярной экспедиции.

– Ох, Максик, Максик, – так его любила называла Варя, – как же ты в жизни мало что понимаешь, так ничему и не учишься. Ну неужели ты не понял, что он просто страху на тебя нагонял! Вот увидишь, как только все эти дурацкие курсы пройдешь, тебя сразу зачислят.

– Почему «дурацкие»? – удивился Никита.

– Да ты сам посмотри, – Варя вынула из сумки папку с бумагами. – Каждый курс – всего пять дней. А курсы-то какие: техника безопасности, инструктаж по обезвреживанию пиратов и прочая мура. Ну сам посуди, чему тебя за пять дней научат?

Варя как в воду глядела. Не успел Максимов отправить бумаги в Институт полюса, как тут же пришел вызов: «Срочно приезжайте».

***

На сей раз Петр Петрович был сух и деловит. Никакой лирики о хирургах-полярниках, ни слова о том, как Родина ценит своих героев. Начал вообще с зарплаты.

– Двести тысяч – это ты загнул. В первую экспедицию идешь, а губу раскатал, будто на пятую зимовку отправляешься. Короче, сто пятьдесят в месяц, и не вздумай возражать.

Максимов возражать и не думал. Он лишь в очередной раз восхитился своей Варенькой и ее предусмотрительностью, это же она настояла, чтоб сумму завысили. Вот и сработал ее план. Сто пятьдесят тысяч в месяц! Это же, это же… «Это же шамашедшие деньги», как говорил когда-то с эстрады Аркадий Райкин.

– Перво-наперво подпишешь сегодня договор. Экспедиция ответственная, задачи возложены на вас серьезные, поэтому за полгода управитесь навряд ли. В договоре запишем от года до двух, но, думаю, за год выполнить возложенные на вас задачи вполне реально.

– Год?! – невольно вырвалось у Никиты.

– Что задергался? – зло усмехнулся Шпинда. – Еще в море не вышли, а ты уже обосрался.

– Ничего я не обо… не испугался, – твердо ответил Максимов. – Год так год, два так два.

– Вот это уже другой разговор. И запомни, в экспедиции нет слов «хочу» и «не хочу». Есть слово «надо»! И точка. Начальник станции велел – иди, делай. Кстати, в договоре обрати внимание на строчку: «Обязан выполнять все распоряжения начальника станции». Все! Это ясно?

– Так точно, ясно! – четко, как когда-то на военной кафедре в мединституте, ответил Никита. Хотя и не совсем понимал: это что же, начальник станции будет ему давать распоряжения, кого как лечить, как оперировать?.. Но вслух своих сомнений не высказал.

Главный хирург объяснил, что вторым номером с ним пойдет в экспедицию анестезиолог, так положено по штатному расписании. Заглянул в какую-то папочку, уточнил: «Зубков Александр Тихонович, врач опытный, не чета тебе. Но хирург – ты, а значит, и спрос с тебя». Выяснилось, что Зубков тоже здесь сейчас, документы оформляет. Но на просьбу познакомить их Петр Петрович уклончиво ответил, что не время сейчас, в экспедиции, мол, познакомитесь. Кстати и объяснил, что на ледоколе «Академик Смирнов» пойдут полярники пяти антарктических станций. Там, в рейсе, их государь и главный руководитель – начальник экспедиции, он же – начальник рейса. Слушать его и приказы его выполнять беспрекословно. Ну а уж на полюсе подчиняться начальнику станции.

– Пойдешь на «Пионерную». Станция одна из старейших наших в Антарктиде, еще с пятидесятых годов прошлого века работает, приоритетное направление – наука, – объяснил Петр Петрович. – Так что повезло тебе, сразу на «Пионерную» попасть. У нас опытные полярники мечтают там зимовать.

Никита слушал заворожено. Надо же! Какая, действительно, удача! Конечно, он читал, много, еще в юности, читал о легендарной советской станции «Пионерная». И вот теперь он сам, совсем уже скоро, через каких-нибудь два-три месяца окажется в этом манящем и загадочном мире вечных льдов и мужественных людей…

Из романтического транса его вывел голос Петра Петровича: «Тут, правда, одна накладочка получилась. С погрузкой затягивается. А на ледокол можно заселиться только в двадцать три ноль-ноль накануне отхода. Ты уж пока приткнись куда-нибудь, уезжать в Москву тебе резона нет – здесь дел по горло. Медикаменты, инструментарий тебе получить надо, груз упаковать, опись сделать, то да се… Так что поселись на недельку к знакомым каким, или гостиничку найди дешевую, а то комнату сними, на любом вокзале старушки толкутся, сдают задешево. Только не говори, что полярник, а то сдерут втридорога. Потом-то, с расчета, все компенсируешь.

Комнатушку он снял в тот же день. Поехал на Московский вокзал да сразу и договорился с одной старушкой. Бабка строго предупредила, чтоб вокзальных девок не водил, в ванной и в коридоре не блевал, потребовала аванс и вручила ему ключ от входной двери. Комнатушка, куда Никита заселился, не запиралась. Первым делом, как чемодан поставил, тут же Варе позвонил. Узнав, что в договоре от года до двух срок экспедиции обозначен, Варвара расстроилась не на шутку:

– Как же так, Никита?! Мы же думали, полгода – не больше.

– Успокойся, Варюша, это так, на всякий случай договор составлен. Как только экспедиция свою работу выполнит, нам тут же пришлют замену, – пытался успокоить ее он. Но прозвучало это неубедительно…

По утрам он убегал в Институт, носился по коридорам, оформлял заявки на лекарства, медоборудование, какие-то бесконечные бумаги подписывал. Вокруг сновали озабоченные люди, но ни с кем из них не то что познакомиться, даже парой фраз перекинуться не удавалось – все были заняты своими делами. Итог всех его почти недельных хлопот Никиту обескуражил: выдали ему только лишь несколько пар допотопных деревянных костылей да носилки.

– А как же моя заявка? Где медпрепараты, где все остальное?

– Все на станции есть, от предыдущей смены осталось, – равнодушно ответил мужчина в отделе комплектации.– Да, имей в виду. Наркологические препараты закупите в Германии, ну да это не твоя забота. Начальник экспедиции сам купит и тебе под отчет вручит. – И, увидев, что Максимов собирается задавать какие-то вопросы, замахал руками: – Иди, иди, у меня и без тебя дел по горло. Потом сам во всем разберешься, – произнес он уже более мягким тоном.

***

За пару дней до отплытия Никита заскочил перекусить в институтскую столовку. Заколачивая ящик с медоборудованием, он утром слегка поранил правую руку и теперь, хлебая безвкусные щи, неловко орудовал ложкой левой рукой.

– Что ж вы, коллега, руки не бережете?

Возле его столика стоял седой мужчина с подносом, заполненным тарелками с едой.

– Не возражаете? – кивнул он на свободный стул и, не дожидаясь ответа, устроился напротив Максимова. Расставив на столе свой обед, произнес. – Позвольте представиться: Виктор Георгиевич Родинов. Прошу не путать, не Родионов, а именно Родинов, такая вот у меня редкая фамилия. Иду врачом на станцию «Космонавт Титов», а вы, как я понял, на «Пионерную». Первая зимовка?

– Первая, – подтвердил Никита.

– Я так и понял.

–А что, сильно заметно?

– Да уж заметно, – усмехнулся Родинов. – Суетишься, делаешь все, что скажут, и постоянно вопросы задаешь, я слышал. Не обижаешься, что на «ты»?

– Не обижаюсь, – ответил Никита, хотя заметная фамильярность коллеги его несколько покоробила. – Вы же меня по возрасту старше.

– Старше, старше, – пробурчал Виктор Георгиевич. – И не только по возрасту. Вот вижу, не понравилось тебе, что на «ты» я так сразу перешел. А ты не обижайся, привыкай. Это в больнице тебя все на «вы» да по имени-отчеству. А в экспедиции и имени никто не назовет, дадут кличку и тыкать будут. Там что рабочий, что начальник или доктор – всё едино и все едины. Я-то уже в третью по счету экспедицию иду, знаю, что там почем.

Никита решил воспользоваться моментом и сам продолжил разговор. Стал расспрашивать бывалого коллегу о том, почему в Институте царит такая неразбериха, почему ограничивают в лекарствах, в оборудовании.

– Ладно, давай пообедаем да пойдем воздухом подышим, а то кое-кому может не понравится, что мы так долго беседуем.

Вышли на набережную Невы, закурили. То, что рассказал опытный полярный врач, Никиту потрясло. С горечью говорил Родинов о плачевном состоянии медицины на полярных станциях. Для российского Министерства здравоохранения медсанчасти полярников не существуют. Да иначе и быть не может. Взять, к примеру, рентген. Нужно отдельное помещение, соответствующая защита от радиации. А ничего этого нет. Рентгенаппарат находится в обычной комнате, как правило, за дощатой перегородкой врач живет. Невозможно учесть наркотические препараты, квалификацию врачей определяет не Минздрав, а Институт полюса, поэтому медицинское ведомство предпочитает делать вид, что им об этом ничего не известно. Пусть полярники за свои кадры сами отвечают и статистику им не портят. Это в больницах существует процент смертности и каждый летальный случай – ЧП. А на полюсе пусть сами разбираются, кого наказывать да отчего там люди болеют или умирают. Тем более что общеизвестно: Институт деньги экономит на всем – на чем можно и на чем нельзя. Лекарства, что за экспедицию не использовались, передают следующему составу. Часть из них давно просрочена, никого это не волнует. Половина приборов, это в лучшем случае, давно уже вышла из строя. Одним словом, положение печальное – это еще мягко сказано.