Напарница вампира

Господин Доринг хмыкнул, обвёл нас с напарником взглядом… пауза сделалась томительной, когда он, наконец, произнёс, обращаясь ко мне:

– И вы, барышня, тоже этого хотите?

От неожиданности я растерялась.

– Простите?..

«Ами, ты идиотка!» – мысленно заорал вампир.

– Вы, барышня. Вы тоже нуждаетесь в нескольких днях спокойной работы?

Я вздохнула. Больше всего мне хотелось уйти, исчезнуть подальше от приехавших к Таспам «устриц» с их ненавистью к вампирам. Но… Существовало одно проклятое «но» – напарник ни за что не согласится уехать, не обыскав комнаты господина Шерена, поэтому нам не только нельзя уезжать, но и позволять Аманде отказывать жениху, ведь после этого уже он может попросту укатить, лишив нас возможности обыскать его вещи.

– Разумеется, я не хочу, чтобы… – Вампир коротко взглянул мне в глаза: «Ами!» Я смешалась и покраснела. – Прошу вас, сударь, уговорить барышню Рофан отложить вопрос о наследстве хотя бы на несколько дней.

Нотариус ещё некоторое дело изучал нас, потом коротко кивнул.

– Я согласен. Несколько дней не повредят моей клиентке, и я буду рад помочь.

Я с облегчением вздохнула.

– Могли бы и ночью принять решение, – проворчал напарник, вставая с кресла. Он подошёл ко мне и, не таясь, погладил мою шею. Руки вампира были холоднее льда. – Пойдём, Кати, не будем отнимать время господина Доринга.

– Прошу прощения, молодой человек, – привстал нотариус. – Вы оба уходите? Разве барышня не дождётся свою нанимательницу?

Руки вампира поспешно соскользнули с моей шеи на плечи, нервно сжались, вынуждая меня закусить губу.

– Дождётся, – раздражённо ответил вампир. – Нам нужно… Поговорить. Наедине. Вы можете предоставить комнату, в которой нам никто не помешает?

Я внезапно поняла, к чему клонит вампир, и невольно сжалась. Руки не-мёртвого на моих плечах то сжимались, то разжимались и мелко дрожали.

– Поговорить? – поднял брови нотариус.

– Да! – с вызовом ответил напарник. – И Кати была бы очень благодарна, если бы вы распорядились минут через пятнадцать принести ей в эту комнату горячего шоколада.

Я поспешно кивнула, подтверждая просьбу. Напарник уже не раз отпаивал меня шоколадом после своих «уроков» – говорил, это помогает, и я действительно быстро приходила в себя. Быстрее, чем после той, первой ночи…

– Вот как, – веско произнёс нотариус. Напарника уже колотило крупной дрожью, а господин Доринг молчал.

– Мы пойдём, – не выдержал вампир. – Приятно было познакомиться.

Я оглянулась назад и увидела, что лицо не-мёртвого посерело и заострилось, и он ещё больше, чем когда-либо, похож на покойника. Напарник хмыкнул, поморщился и рывком поднял меня из кресла.

– Подождите, молодой человек! – остановил нас нотариус. Вампир еле слышно застонал, крепко сжимая моё плечо. – До меня доходили некоторые слухи… Правда, я им не верил, но теперь…

– Что?! – заорал не-мёртвый, прижимая меня к себе, как будто кто-то хотел отнять. – Будете ли вы говорить, чёрт вас возьми?!

– Я правильно оцениваю ситуацию, юноша, что вы и есть тот не-умерший покойник, которого в готических романах называют вампиром? – с каким-то отстраненным интересом проговорил нотариус. Я вздрогнула. Напарник кивнул и оскалился, обнажая длинные острые клыки. – И я правильно понимаю, вы стремитесь уединиться с этой барышней, чтобы… как бы это точнее сказать?.. – пообедать?

Напарник снова кивнул, всё крепче сжимая объятья; я уже начинала задыхаться от волнения и нехватки воздуха.

– Мне очень жаль, но я не могу позволить подобного неприличия в моём доме, – как мне показалось, ханжески вздохнул нотариус. Напарник разжал руки так резко, что я с трудом сохранила равновесие. – К тому же, оказавшись под этой крышей, девушка вправе рассчитывать на моё покровительство и защиту, так что, если хотите помощи, вам не следует…

– Но она моя!.. – возмутился вампир, осёкся и продолжил более спокойно: – При всём уважении к вам, сударь, наши с Кати отношения никого, кроме нас самих не касается. И, поскольку она горячо заинтересована в восстановлении моих сил, не думаю, что ей требуется защита от меня и помощь с вашей стороны.

Я поспешила поддержать напарника – как бы мне ни было противно и страшно, согласиться всё же лучше, чем позволить обезумевшему от голода вампиру напасть на кого-то другого или упасть замертво от истощения… Я почему-то была уверена: как бы напарник ни хотел есть, он не причинит мне серьёзного вреда – а остальное неважно. Господин Доринг удивлённо поднял брови и покачал головой.

– Нет, – решительно сказал он после непродолжительного молчания. – Я не могу этого допустить. Прошу вас, сударь, покинуть мой дом и никогда больше не приходить. Барышня, я всегда буду рад вашему визиту – одной или с подругой. Попросите её, пожалуйста, подойти.

Вампир оскалился и снова схватил меня за плечо. Я невольно зажмурилась, понимая, что он уже не может сдержаться и вот сейчас…

– Ладно! – неожиданно заявил не-мёртвый. – Приятно было познакомиться! Кати, зови девчонку, я выйду через чёрный ход.

И – мысленно:

«Скажи ей, что пока пойдёшь покупать шарфики и жди меня за углом. Скорее!»

Аманда кинулась ко мне, едва я оказалась на последней ступени лестницы. Вовремя мы закончили разговор, ничего не скажешь, ещё немного – и барышня застала бы вампира в кабинете нотариуса. Причём застала бы… не в лучший момент его жизни.

– Кати, дорогая, что случилось? Куда ты пропала? Скажи мне… всё?.. С тобой всё в порядке? Что сказал господин Доринг? Почему так долго?

– Всё хорошо, барышня, – отстранила я нанимательницу. – Господин Доринг был занят, всё это время я ждала, пока он освободится. Он просил позвать вас в кабинет, сказал, что детали может обсуждать только лично. Но я поняла, что ваше дело вполне может быть счастливо разрешено. Пойдёмте, я покажу, куда идти.

– А ты со мной не пойдёшь, Кати? – по-детски уцепилась за мою руку Аманда.

– Нет, барышня, господин Доринг сам вам всё объяснит. Идите, не бойтесь, это весьма почтенный человек и достойный всяческого доверия нотариус. Ну же, не бойтесь, всё будет хорошо…

Вот так, уговаривая барышню, как нянька робкого ребёнка, я едва ли не втолкнула её в кабинет нотариуса и поспешила прочь из дома на улицу. Зов напарника в моей голове прекратился, и мне не хотелось думать, замолчал ли он, опасаясь помешать мне разговаривать с нанимательницей, или вампир уже потерял сознание.

Мои опасения развеялись сразу же, как я оказалась на улице – напарник вновь дал о себе знать.

«Пройди по улице до дома с красной черепицей и сверни в проулок. Живо!»

Я повиновалась, торопясь скорее добраться до изнывающего от голода и усталости напарника, и вскоре действительно наткнулась на него. Вампир лежал на деревянной мостовой переулка – на спине, раскинув руки в стороны, словно хотел обнять небо. Безжалостно-синее небо с золотым диском солнца…

Я бросилась к нему, упала на колени возле его головы. Как приводят в чувство не-мёртвых? Я не знала. За всё время знакомства он ни разу не назвал мне своего имени… я не могла даже позвать его, окликнуть, хоть именем вернуть к жизни. Посеревшая от голода кожа резко обтягивала скулы, черты лица заострились ещё больше – а, может, это казалось под откровенным светом дневного светила. Вампир не дышал, широко открытые глаза бездумно смотрели перед собой. Я осторожно потрясла его за плечо, шлёпнула по щеке, дёрнула за руку.

«Ами… – Далёкий-предалёкий шёпот уже не причинял боли. – Ами, глупая ты девочка, не безумствуй. Я голоден, моя дорогая, я схожу с ума. Я не могу… у меня нет сил… Нет сил!.. Ни на что. Ами… ты должна… сама… – Внезапно его голос в моей голове сделался громче, резче и злее: – Помоги же мне! Не сиди здесь, как круглая дура!»

Тёмные глаза вампира с определённостью остановились на мне, сухая костистая рука дёрнулась и схватила меня за плечо. Испуганная и одновременно тронутая его беспомощностью, я сама рванула крючки воротника, стянула с шеи косынку и наклонилась ближе к напарнику – к его лицу, к губам, к зубам, туда, куда слабо толкала меня его обычно такая сильная рука.

«Хорошая девочка» – слабо усмехнулся вампир, приподнялся на локте и впился зубами мне в шею. Не удержавшись, я закричала от боли, только сейчас поняв значение ставшей привычной пелены в сознании, которая всегда появлялась перед укусом. Не-мёртвые избавляли свои жертвы от боли – своеобразный акт милосердия со стороны не знающих жалости существ. А тут… он не мог, у него не хватало сил – вот что напарник пытался мне объяснить! Ужас и боль охватили меня, я рванулась назад, но уже окрепший вампир властно прижал меня к себе, взглядом лишая возможности пошевелиться. Красная пелена запоздало окутала глаза, заслоняя от меня мир с его страданиями… Ещё несколько мгновений я понимала, что лежу на мостовой возле вампира, положив голову ему на грудь, а после всё скрылось в милосердном алом тумане…

Сквозь него ко мне пробились голоса, крики, просьбы помочь, позаботиться… когда я сумела открыть глаза, я лежала на диване в смутно знакомой комнате, а возле меня сидела Аманда и горько плакала от жалости и чувства вины. Я достаточно выучила нанимательницу, чтобы точно разбираться в её настроениях… вот только никак не понимала, в чём барышня себя винит. Это почему-то казалось важным, но сосредоточиться не получалось… вяло улыбнувшись Аманде, я провалилась в целительный сон.

В переулке нас никто не видел – туда не выходили двери, а немногочисленные окна были наглухо заколочены. Вдосталь напившись моей крови, вампир быстро, но тщательно застегнул воротник, повязал на место косынку, а после отнёс ко входу в переулок и уложил на мостовую так, будто я только что потеряла сознание. После чего крикнул: «Помогите, барышне плохо» и скрылся так быстро, что после его не могли ни найти, ни вспомнить, кто вообще кричал. Как уличные зеваки и доброхоты догадались отнести меня именно в дом господина Доринга, осталось загадкой. Спешно приглашённый аптекарь внезапный обморок приписал солнечному удару и, посоветовав меня не трогать денька два, держать в темноте и давать укрепляющие напитки, удалился. Его визит оплатил господин Доринг, причём нотариус категорически отказался от попыток Аманды внести свою лепту. Барышня не решилась бросить одну больную подругу в чужом доме, и к кучеру в «Весёлого пропойцу» отправили слугу с запиской для родных, а мы остались в К***. Отдыхать и набираться сил – для меня, ухаживать за больной и обсуждать завещание – для Аманды. Вот и всё, что я знаю о своей болезни – что-то рассказала барышня, что-то пояснил вампир, начавший говорить со мной через два дня после укуса. Что об этом думали Таспы, Аманда от меня скрывала, а напарник не считал нужным разузнавать. Оправлялась я довольно долго – вампир по его собственному признанию «немного пожадничал, очень уж плохо себя чувствовал», и только на третий день Аманда позволила мне принимать посетителей, но ещё не позволила вставать.

Посещать меня, естественно, желающих не было. Вампир несколько раз разговаривал со мной мысленно, даже не пытаясь разбудить, просто во сне, а родных и друзей у меня не было – кроме барышни, которая на самом деле выказала себя моим искренним другом. Мне стало неловко из-за того, как я её обманывала всё это время.

Так размышляла я, когда Аманда попросила меня подняться, переодеться в домашнее платье, которое было с некоторыми другими вещами – моими и барышни – привезено в тот же вечер от Таспов, усадила в кресло возле кровати и зажгла в полутёмной комнате газовый светильник.

Неожиданным посетителем оказался господин Доринг, который, только усевшись в указанное барышней кресло, тут же попросил её оставить нас наедине. Аманда удивилась, но послушалась, за эти дни привыкнув безоговорочно полагаться на нотариуса.

– Я прошу прощения за это беспокойство, – с неловкостью в голосе начал господин Доринг. – Барышня Рофан сказала, что вы немного окрепли и я… я не могу молчать. Но, если вы ещё плохо себя чувствуете…

Я поморщилась. Если бы не упорство этого человека, напарник был бы менее истощён и, как следствие, меньше бы пострадала я сама. Однако вежливость и наша просьба ему, которая ещё не потеряла своего значения, обязывали меня кивнуть и солгать, что я только рада видеть такого гостя.

– Да, я понимаю, вам ещё сложно поддерживать беседу, но, однако, именно об этом происшествии я и пришёл с вами поговорить, – настойчиво продолжал нотариус. Я снова кивнула в знак своей готовности слушать, откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Господина Доринга моё прискорбное состояние не остановило. – Нам удалось замять эту историю, но мы с вами оба понимаем, причиной вашего недомогания был вовсе не солнечный удар, а тот молодой человек – вы позволите и дальше его так называть? – который нас друг другу представил. Он вампир, и вы отдали ему свою кровь, не знаю только, по своей воле, или монстр действовал при помощи своих дьявольских чар…

Меня передёрнуло от жуткого воспоминания, я открыла глаза и твёрдо произнесла:

– По своей воле. Уверяю вас, я действовала совершенно осознанно. И, пожалуйста, не называйте моего напарника монстром.

Такой отпор заставил нотариуса смутиться, и я, торопясь закрепить свою победу прежде, чем господин Доринг припишет мою убеждённость «дьявольским чарам» вампира, продолжила:

– Сударь, я глубоко ценю вашу заботу и горячо благодарна вам за участие и ту доброту, которую вы ко мне проявляете. Однако, позвольте мне объяснить: мой напарник – это в первую очередь именно мой напарник, коллега, которому я подчиняюсь, работая вместе с ним в бюро безопасности. Все решения в паре принимает он, действуя сообразно полученным от руководства приказам, и, какими бы ни были наши с ним отношения, они и в самом деле касаются только нас двоих. Поверьте мне, то, что удерживает нас вместе – не случайность, не блажь, даже не приказ начальства и… не моя кровь, не его чары, как вы превратно полагаете. То, чему вы были свидетелем – редкий случай, вызванный исключительными обстоятельствами. Не знаю, что вы хотите мне предложить, но, в любом случае, прошу учесть – с напарником я не расстанусь ни в коем случае.

Эта речь утомила меня и, закончив говорить, я снова откинулась назад и закрыла глаза. Нотариус молчал, но меня это не смущало: каждое мгновение тишины давало мне такую необходимую сейчас передышку. Наконец, господин Доринг неловко кашлянул и заговорил, безуспешно пытаясь скрыть сквозившее в голосе смущение:

– Вы так хорошо меня поняли, милая барышня, что я даже и не знаю, как вам возражать. Я не хотел бы вмешиваться в дела бюро безопасности и, однако, совесть не позволяет мне оставить юную невинную девушку в лапах такого чудовища, которым является ваш напарник. Прошу вас, подумайте о той опасности, которой вы подвергаетесь каждую ночь, которой подвергаются другие люди!

Я приоткрыла глаза и быстро парировала:

– Мой напарник не единственный вампир в Дейстрии. Более того, служба в бюро безопасности вынуждает его к особенной осторожности во время ночных… э-э-э… прогулок. Вам не из-за чего волноваться, он ведёт себя порядочнее иного человека.

Господин Доринг закашлялся, а лицо у него приобрело тревожащий пунцовый оттенок. Не хватил бы старикана удар, забеспокоилась я.

– Дитя моё, я осмелюсь спросить прямо – полагаю, право на это мне даёт жизненный опыт, который всё же богаче и обширнее вашего собственного. – Нотариус замолчал, видимо, подбирая слова для своего прямого вопроса, я терпеливо ждала, от нечего делать разглядывая поднадоевшие за время болезни старомодные обои с крупными виноградными гроздьями на белом фоне. С некоторых виноградин слезла краска, с некоторых нет, так что грозди в тусклом освещении походили на причудливые лица и морды загадочных чудовищ.

– Дитя моё, ответьте правду, вы влюблены в этого юношу? – нашёл, наконец, подходящие слова господин Доринг. Вопрос показался мне столь не соответствующим теме предшествующего разговора, что я, не особенно удивившись, беспечно спросила:

– В какого юношу?

– Я имею в виду, в вашего напарника, – мрачно пояснил не одобрявший моего легкомыслия нотариус. Едва его слова достигли моего разума и были осознаны, как я, глубоко поражённая и даже шокированная нелепостью вопроса, вскочила и закричала:

– Что-о?! О чём вы говорите?!

– Я понимаю, в таком нелегко признаться, особенно в разговоре с посторонним человеком, – начал объяснение нотариус, но тут ему пришлось прерваться, так как на шум прибежала встревоженная Аманда, и не ушла, пока я не уселась обратно в кресло и не заверила свою благодетельницу в своём прекрасном самочувствии.

Это, однако, не соответствовало истине, тягостный разговор с господином Дорингом успел немало меня утомить. Я мечтала только о том, чтобы он покинул мою комнату, и дал мне отдохнуть.

– Прошу вас, не нервничайте, но ответьте на мой вопрос просто и откровенно. Вы влюблены в своего напарника?

Я слишком устала, чтобы сопротивляться его настойчивости, да и не видела ничего опасного в правде, а потому снова закрыла глаза и слабым голосом ответила коротко:

– Нет. Не влюблена. Вы довольны?

Он тут же поднялся, отвесил учтивый поклон – я видела сквозь полуопущенные ресницы – пробормотал положенные пожелания скорейшего выздоровления и оставил меня одну. Когда подоспела Аманда уложить меня обратно в постель, я была уже утомлена настолько, что не находила сил думать над странностями нашего гостеприимного хозяина. Странности эти мне разъяснил вампир той же ночью.

Я проснулась, когда было очень темно и тихо, проснулась от смутного ощущения, что нахожусь в комнате не одна. Аманда на этот раз ушла к себе – бедняжка и так еле держалась от усталости, – должна была остаться горничная, но её я отпустила спать, не желая утруждать собой слуг господина Доринга. В комнате я была одна и, пробудившись, не услышала ни шороха, ни звуков дыхания, которые бы выдавали чужое присутствие.

– Лежи, не вставай, – проговорил над ухом знакомый голос. – Я не по делу зашёл, просто так. Шёл мимо и решил навестить… – Тут он как-то очень цинично хмыкнул, хотя до того говорил мягко и даже как будто ласково. – Коллега.

Напарник привычной рукой сорвал с меня чепец, растрепал волосы, поправил одеяло.

– Замечательную ты речь сегодня произнесла, горжусь, – прошептал он, наклоняясь к самому моему уху. – Значит, этот старый дурак решил о тебе позаботиться?

Напарник беззвучно засмеялся, наслаждаясь моим замешательством.

– А ты так прекрасно ответила, что всё стало ясно и понятно, и он ушёл. По уму, избавиться от него надо, как бы мешать не принялся. Но – пока нельзя. Пока он нам нужен…

Я вскинулась, потрясённая странной осведомлённостью моего напарника и его раздражённым тоном.

– Ты знаешь?! Откуда?..

Он снова засмеялся.

– Я многое знаю, глупая ты девочка. Вот, например, тебя удивили вопросы старика – я прав?

Ошеломлённая, я кивнула. Неужели напарник читает мои мысли?! Постоянно, а не только когда пьёт кровь?!

– И не только, – непонятно ответил вампир. – А что касается зловредного старикашки – тут всё просто. Он хотел спасти тебя от «рабства у дьявольского монстра» и искал доказательств того, что я подавляю твою волю. Ответ поставил его в тупик, но, боюсь, не разубедил как следует. Удивительно, какой чувствительной становится у некоторых людей совесть, когда жизнь не позволяет им привычно закрыть глаза на то, какой ценой ежедневно покупается их спокойствие!

Он снова наклонился, с тревогой вглядываясь в моё осунувшееся во время болезни лицо.

– Не бойся за него. Я бы, конечно, убил человека, знающего наш с тобой секрет, знающего, кто я такой на самом деле, но подобные вопросы решать не мне. – Он неприятно засмеялся. – Увы, не мне. В бюро никогда не дадут санкцию на убийство дейстрийского гражданина, если он не предатель и не преступник. И, разумеется, если он достаточно почтенен, чтобы его смерть вызывала у других граждан беспокойство. И то сказать, разве не на благо жителей Дейстрии мы с тобой трудимся, не покладая рук?

Он опять засмеялся и отодвинулся неуловимо быстрым движением.

– Прости, не заходил раньше, – нарочито равнодушным тоном произнёс он. – Сложно было преодолеть столь явный запрет хозяина дома. Если бы не ты – вовсе бы здесь не появился.

Вампир погладил меня по голове, снова взъерошил волосы и поцеловал в лоб.

– Завтра ещё отлежись, а послезавтра возвращайтесь в поместье, – шепнул он. – Нам надо спешить, «устрица» проявляет нетерпение, как бы не ушёл с крючка…

И исчез, оставив меня в бесплодных попытках привести в порядок спутанные волосы.

Назавтра мне предстояло донести до сведения моей нанимательницы два желания. Первое, настоящее – прервать своё пребывание в затемнённой комнате, куда никто, кроме неё и горничной, не допускался, увидеть, наконец, солнечный свет, и, говоря попросту, встать и размяться. Второе желание было произнесено по приказу напарника – вернуться «домой» к Таспам, прекратить утруждать гостеприимного нотариуса. Оба желания были встречены крайне немилостиво. Хотя Аманда всё же призналась, что давно подумывала о возвращении, и господина Доринга дольше затруднять неловко, и пришла пора вступить в борьбу за принадлежащее ей по праву (она почему-то говорила «нам»), но моё состояние барышню тревожило. Пришлось прибегнуть к помощи господина Доринга, который согласился пригласить аптекаря для врачебного осмотра. Надо сказать, что аптекарь, будучи весьма старомодным лекарем, ни в первый свой визит, ни во второй не прикоснулся ко мне и пальцем, хотя в столице передовые врачи уже брезговали приличиями, допустимыми для всех, кроме них самих. Барышня изрядно выручила его, выполнив необходимые процедуры и сообщив о состоянии моего пульса, температуре и цвете языка. Аптекарь прописал какую-то микстуру, сказал, что пришлёт через час с мальчишкой, и ушёл, забрав положенную плату со столика в прихожей. Я победила – все возражения против переезда были сняты – при условии регулярного приёма лекарства я могла считаться совершенно здоровой.

Полагаю, барышню саму не радовало возвращение к нелюбимым родственникам, но делать нечего, нельзя же всю жизнь прятаться от них у нотариуса. Господин Доринг вежливо протестовал, но мы обе видели, как накладно для него становится содержание двух молодых девушек, которое он, по собственному же настоянию, оплачивал из собственного кармана. К тому же, как только я поправилась, ситуация начала становиться всё более и более двусмысленной. Почтенный возраст нотариуса, знакомство с покойным дядюшкой Таспом, дела, связывающие его с барышней, моя болезнь – всё это не могло долго служить защитой репутациям – как барышни, так и его самого. Рано или поздно люди бы задались вопросом – что это за двух никому не знакомых красоток поселил у себя дома старик? Родственницы, клиентки, или… Седина в бороду, бес в ребро, как говорится. Кто знает, может, такие слухи пошли уже сейчас. Надо, надо было торопиться к Таспам, медлить было нельзя.

Мы ещё раз воспользовались добротой господина Доринга, за его деньги наняв экипаж до имения и, купив в модной лавке шарфики, ленты и перчатки, отправились «домой». Как бы мне хотелось, чтобы на том конце пути нас ждал настоящий дом – если не для меня, то хотя бы для барышни!

На деле «любящие родственники» встретили нас очень неласково. Им передавали, что обе барышни заболели и лежат в городской гостинице, причём домой ехать не в состоянии, посетителей принимать тоже – Таспы не особенно поверили, но беспокоиться не стали. Симптомы болезни – я тогда ещё лежала в затемнённой комнате с виноградом на обоях – были подсказаны господином Дорингом и аптекарем и, при всей размытости описания, немало не походили на последствия укуса. Любящие родственники любили барышню ровно настолько, чтобы послушно выслать некоторые вещи и немного денег и забыть о существовании девушки до её возвращения – разумеется, при заверениях, что Аманда остановилась в приличном месте, и её здоровью ничего не угрожает. Ехать в К*** ухаживать за больной всем оказалось недосуг.

Холодный приём, связанный с нетерпением «устрицы» – когда же он сможет увидеть невесту, когда же ему будут даны объяснения по поводу выброшенных подарков? – ничуть не обескуражил барышню, которой было бы труднее, если бы её приветили и обласкали. К сожалению, нанимательница слишком заботилась о моём спокойствии, чтобы поделиться своими планами, поэтому я не успела её остановить.

Дождавшись послеобеденного времени, когда вся семья собралась в общей комнате, Аманда поднялась со своего обычного места и, держась очень прямо, громко потребовала отчёта о наследстве. Вполне усвоив юридические термины, она с большой точностью воспроизвела ту часть дядюшкиного завещания, в которой говорилось о ней, и прямо указала на откровенный обман, совершённый господином Таспом. Чудовищный шок, даже ужас всех присутствующих членов семьи я не берусь описать. Господин Шерен, единственный, чьи интересы этим заявлением не подвергались угрозе, и тот слушал с большим неодобрением – «устрицы» ещё меньше дейстрийцев терпели, когда женщина говорила сама от своего имени. Впрочем, барышня не собиралась всё время говорить только сама. Она указала на господина Доринга как на защитника своих интересов и откровенно призналась в своём желании подать на родных в суд, если ей немедленно не будет выплачена причитающаяся доля. Не знаю уж, то ли из несвойственной ей обычно мстительности, то ли по совету господина Доринга, то ли не желая иметь с родными общих дел и не доверяя им, барышня настаивала на денежной выплате своей части наследства, а не на полагающемся ей проценте с прибыли.

Не стоит и говорить, какой поднялся шум. Господин Тасп обвинил племянницу в коварных кознях за его спиной, но Аманда могла за себя постоять, когда была полностью уверена в своей правоте. Обвинение вернулось к обидчику, и попало в цель куда вернее, а вслед за ним полетело второе в попытке продать родственницу вместе с её долей в деле человеку, которого она не знает, и которого у неё нет никаких причин уважать.

Тут уж господин Шерен не выдержал и вскочил на ноги, едва не опрокинув массивное кресло.

– Как прикажете это понимать, сударыня, – закричал он, от волнения нещадно коверкая произношение, – вы отказываетесь от данного вами слова?!

Аманда отступила на шаг, несколько напуганная его порывом, но с достойной восхищения твёрдостью отвечала, что слово было вырвано у неё бесчестным обманом, а сама она не считает себя способной составить счастье господина Шерена и посему с благодарностью отклоняет его предложение. Господин Устрица разозлился и выскочил из комнаты, с силой хлопнув дверью. За ним побежал господин Тасп, весьма расстроенный таким поворотом дела, Аманда осталась на милость остальных членов семьи. Не знаю, как она хотела завершить разыгравшуюся по её воле сцену, но, растерявшись после ухода «главного противника», она позволила госпоже Тасп перехватить инициативу.

Чтобы описать разразившийся скандал, надо обладать немалым искусством в описании сражений и великих битв, к которому я не склонна. Поэтому позволю себе опустить последовавшие тягостные минуты, и сразу скажу, что, слово за слово, госпожа Тасп фактически велела барышне убираться из её дома. Обида и неприязнь к родственникам заставили Аманду вскинуть голову и ответить коротко:

– Извольте.

После чего барышня вышла, знаком велев мне следовать за ней.

За дверями силы, казалось, оставили Аманду, она бросилась мне на шею и уже начала всхлипывать, как завидела у дверей госпожу Прош. Гордость, гордость и ещё раз гордость вели барышню, когда она с несвойственной ей надменностью заявила экономке, что сей же час уезжает, велела заложить экипаж и снести в него те свои вещи, с которыми мы только что приехали. Я же (она не хотела ещё раз подвергать меня тряске в маленьком кабриолете) должна была остаться в доме, собрать остальные вещи барышни и быть готовой уехать сразу поутру, на том экипаже, который за мной пришлют. Это заявление привело нас обеих – и меня, и экономку – в состояние полного оцепенения, из которого мы были с трудом выведены требованием барышни немедленно приступить к выполнению её приказа. Уговорить Аманду одуматься мне не удалось даже попытаться – барышня взмахом руки прервала все мои старания завязать разговор, сказала только: «Не спорь, я так решила», – и спустилась во двор, категорически приказав мне отправляться в её комнату.

– Вот так проваливают поручения напарника, – грустно сказала я трём своим отражениям в тройном зеркале над трюмо в комнате барышни. Делать было нечего, оставалось только собирать вещи (благо ничего ценного у меня не было, у Аманды и подавно), да надеяться как-то утихомирить напарника, который, конечно, не простит мне такого провала.

Проснувшись среди ночи в комнате барышни, где я оставалась по молчаливому попущению домочадцев, я запоздало вспомнила, что не сказала напарнику, где меня искать. Я забеспокоилась – как же теперь поступить, бежать в крыло прислуги, открыть окно и звать напарника сюда или выкинуть ещё что-нибудь столь же неестественное для служанки, но мои сомнения разрешились тихим шорохом с подоконника. Я вскинулась на звук и в испуге сжалась, увидев своего напарника. Пощады после провала я не ждала; не выполнив в точности желания вампира, я становилась для него лишней, зряшной обузой.

– Ну-ну, не надо так мрачно глядеть на жизнь, – вмешался в мои мысли напарник. – Всё к лучшему, не переживай ты так. Мне удалось узнать: старший Тасп затащил Устрицу в кабинет, и они до сих пор выясняют свои финансовые отношения. Путь в его спальню свободен – тебе ничего не стоит её обыскать, а после я поймаю одну излишне любопытную служанку, которая давно прячется под дверями кабинета и выясняет для меня детали этого разговора. Что морщишься, уверяю, ей это будет только приятно… как и мне, кстати.

– Ты не мог бы обойтись без подробностей? – не выдержала я, не решаясь при нём откинуть одеяло.

Напарник засмеялся.

– А я и обошёлся. Что мнёшься, вставай, накинешь пеньюар и пойдёшь так.

Я обомлела.

– В таком виде?! По дому?! По господской части?! Ты с ума сошёл?!

– Именно по господской, – подмигнул вампир. – Если тебя кто-то застанет, притворишься лунатиком, скажешь, что часто по ночам бродишь.

– Не издевайся надо мной так! – взмолилась я, поняв, что напарник всё-таки не простил мне оплошности с отъездом Аманды. А ведь достаточно немного подумать, и можно понять, что барышня приняла решение ещё в доме господина Доринга, а там вовсе не я виновата, что она осталась без присмотра. Ведь не по своей же воле я в постели лежала все эти дни!