Стоя у железобетонного бортика оранжевой семнадцатиэтажки, остекленевшими глазами я наблюдаю только плоскость бескрайнего горизонта над вечным покоем.

Использую возможность вернуться и все исправить…

Безразличие и неопределенность накатывают и уничтожают, встряхивая нервной судорогой. Пытаясь найти спасительную зацепку, я перелистываю прожитые главы одну за другой.

Я вслух перечисляю имена безвременно ушедших, вечно молодых, которые перешли Рубикон и отказались бороться за угасающую жизнь.

Это мой самый короткий маршрут, и фатальный исход его наиболее очевиден…

Однако сегодня дельфины ставят меня перед выбором, который выжигает изнутри и заставляет опустить бездонные зеницы вниз.

За кромкой материи я слышу голоса, зовущие к себе с безудержной яростью.

Я наблюдаю эту картину с головокружительной высоты птичьего полета, не в силах вмешаться в происходящее. Решение уже принято.

Мы вскоре встретимся, друзья…

У меня осталась всего одна попытка и один-единственный рывок из замкнутого пылающего круга.

Поток разорванного сознания спускает меня по этажам, босыми стопами по ледяным ступеням, от пролета к пролету, в попытках реанимировать яркие вспышки помутневшей памяти.

Этаж 17. Самый лучший день

Мы – генетический продукт распада некогда великой страны, посеянный в эпоху больших надежд, на поля всеобщего беспредела, и удобренный классовым расслоением. Какой урожай можно собрать с такого посева?

Уездный город К. Полупустая фанатская трибуна футбольного стадиона. Великолепная семерка местной молодежи распивает спиртные напитки под унылое противостояние клубов любительской лиги. Мой товарищ Антоха, приправленный афганским хэшем и двумя гранеными стаканами чистейшего таможенного спирта, вызывающе поддерживает наш безнадежный коллектив. Расклад – один к семи его не смущает, у этого парня цельнометаллические яйца.

Полуфинал чемпионата. Середина матча. Игра кость в кость. Вскрик, заморозка, носилки, внештатная замена правого инсайда.

Хромая, выхожу из подсобного помещения.

Игра остановлена. Участники соревнований оттаскивают шпану с района от моего обезображенного друга. Порванная в клочья любимая гавайская рубаха, перекошенный нос, выбитые стекла солнечных очков от китайского «Гуччи», два сломанных ребра. Впрочем, я и не сомневался, что Антоха найдет чем себя развлечь в это замечательное пятничное утро.

Истерзанного юношу мы отвели в квартиру капитана нашей футбольной команды Афанасия, обитателя местных трущоб. Снабдив Антоху необходимым барахлом взамен раскрашенного в кроваво-грунтовые цвета, мы по старой доброй традиции отправились в ближайший винно-водочный.

– Тетя Вера, выпиши бутылочку, а лучше сразу парочку, – достал бумажник Афося.

– Я на четвертухе остановлюсь, мне еще вечером из Нижнего подругу встречать, – напомнил я.

– Совсем день хочешь испортить? – ухмыльнулся разбитыми губами Антон.

– Чем хуже – тем лучше, сам знаешь, – подмигнул я.

– Это чем же? – удивился Афося, складывая полулитровые ледяные бутылки в черный пакет.

– У меня родилась такая теория друзья. К примеру, если и есть в этом мире хоть одна причина, по которой тебе нельзя злоупотребить в утренние и дневные часы, вечером выдержка сосуда души пятикратно окупит невыносимость хмурого времяпрепровождения. Утреннее воздержание – залог незабываемых вечерних ощущений.

– Вполне, но у нас-то такой причины нет. Верно? – Афося вопросительно посмотрел на Антона.

– И никогда не было, – кивнул товарищ.

– А у меня вокзал и Нижний, – ответил я.

– А на метро – не судьба? – спросил Афося.

– А чемоданы ты попрешь? – огрызнулся я.

***

Отошедшая спортивная заморозка. Распухшее колено. Техническое поражение за массовую драку. Недопитая чекушка «Столичной». Сегодня явно что-то пошло не так.

На пути к Курскому вокзалу меня останавливает грузного вида инспектор с вечным русским вопросом:

– Выпивали сегодня?

– Ну конечно! Трезвым за руль не сажусь! – в сердцах отвечаю я.

– Тогда проследуйте ко мне автомобиль, – предлагает он.

Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Довольная улыбка на лице сотрудника органов.

– Сейчас конвойную дождемся – в стационар вас отправим для полного освидетельствования. Что думаете по этому поводу? – намекает он.

– Ехать далеко? А то мне еще девушку из Нижнего встречать, – равнодушно отвечаю я.

– Успеете, метро до часу ночи ходит, – ухмыляется инспектор.

Пока мы ожидаем конвойную для поездки в город К., где расположен ближайший пункт сбора и анализа вещдока, постовой предлагает сделать контрольное дыхательное упражнение, которое приводит к крайне удивительному результату.

– Это как? – спрашивает он, глядя круглыми глазами на нули на дисплее тестера.

– Это, товарищ, наука, только Нобеля за нее не дают, – отвечаю я.

– В смысле?

– Многократные практические исследования и расчеты.

– Может, еще разок дунем? – перезагружая прибор, спрашивает инспектор.

– А есть че? – улыбаясь, отвечаю я.

Черная металлическая коробка. Глубокий вдох. Резкий выдох. Красные нули на дисплее. Расстроенный до глубины души страж галактики желает мне счастливого пути.

***

Ночь нераспакованных чемоданов после теплой встречи на Курском вокзале окончательно добивает поврежденное на футболе колено. Поэтому утро следующего дня я встречаю в длинной субботней очереди в районной кунсткамере.

Круглая пыльная лампа загорается желтым. Молодой сотрудник здравоохранения встречает меня вечным русским вопросом.

– На что жалуетесь?

– На бездействие властей, коррупцию в правоохранительных органах, судейский беспредел, а еще…

– Хм, шутить сюда пришли? – бесцеремонно перебивает меня доктор.

– Какие же тут шутки. Колено я повредил. Спортсмен я, в футбол играл.

– Как же – как же, знаем мы таких спортсменов. По субботам с утра к нам только спортсмены и ходят.

Прощупав распухшее колено, эскулап со знанием дела и с видом древнегреческого философа объявляет, что это растяжение связок, и выдает мне рекламный проспект мази а-ля панацея от всех болезней.

Двойка тебе за профпригодность, товарищ. А через неделю у меня магнитно-резонансная терапия, диагноз полного разрыва крестообразных связок, хирургическая операция и постоперационный стационар.

Этаж 16. Братство кольца

Огороженная территория с вымощенными плиткой прогулочными дорожками. Люди в белых халатах снуют от корпуса к корпусу. Мы с товарищем сидим под лучами вселяющего оптимизм солнца.

– Вот, знакомься – Антоха, – представил я своего товарища соседу по палате.

– Анатолий, – сосед протянул худую бледную руку.

– Ну а ты какими судьбами? – спросил Антон, передавая ему бутылку «Жигулей» из поредевшего картонного ящика.

– Мечом мне двуручным в битве на равнине Тумхалад колено рубанули, – ответил юноша после большого глотка.

– Это что, шутка такая? – Антон в недоумении посмотрел на меня.

– Да ты послушай его, не горячись, – успокоил я Антоху.

– Дело было так. В районе реки Нарог из леса вылетела стрела. Прямо в правое плечо…

– Нарог – это где Руза? – перебил его Антон.

– Нарог – это где западный Белерианд, – пояснил Анатолий. – Наступление я продолжал уже без щита и с секирой в левой руке.

– С секирой? – снова перебил Антон.

– Именно, – невозмутимо ответил тот. – На крутом откосе высокого пригорка произошла роковая встреча с отрядом эльфов. Легко разгадав первые выпады белокурого эльфа из Нарготронда, не рассчитал возможности ослабленной руки, пропустил удар под колено, потерял равновесие и скатился вниз.

Повествование юноши прервал звонок мобильного телефона.

– Мои подъехали, пойду встречу. – Анатолий залпом допил бутылку и направился к хирургическому корпусу.

– Это что за сказки Венского леса? – в негодовании спросил Антон.

– Орк он натуральный! – улыбаясь, ответил я.

– В смысле?

– В прямом. Толкиенист он. По лесам они бегают, ситуации из сказки моделируют. Ролевые игры – слышал?

– За бабами ему надо бегать, а не за эльфами!

– Вот это ты зря. Знаешь, какие к нему эльфийки приезжали. Я бы с ними тоже в ролевые игры поиграл! – вздохнул я.

– Ты вдвоем с этим орком в палате лежишь?

– Почему вдвоем? Еще третий есть – наипозитивнейший человек!

– Кто таков?

– Знаешь, Антоха, у меня родилась такая теория. В каждом из нас живет чемпион мира по какому-нибудь виду спорта. Сколько одаренных боксеров и дзюдоистов я встречал в ночных заведениях города, сколько выдающихся стайеров, убегающих от сотрудников органов и ставящих нигде не запротоколированные олимпийские рекорды! Но только в реальной жизни не каждому выпадает шанс осуществить свою детскую мечту.

– А это ты к чему?

– Да к тому, что второй мой сосед в душе пилот «Формулы-1»!

– Ясно. Это ты как понял?

– На газели, под завязку груженной силикатным кирпичом, на скорости за сто пятьдесят километров в час влетел в рекламный щит компании «Пепси-Кола» – «Бери от жизни все». И знаешь, что говорит?

– Ну?

– Аквапланирование!

– Вы тут, ребята, отделением не ошиблись? – по-дружески приобнял меня Антон.

Семиструнная гитара фольклорной музыкой прервала наш хохот. Высокий женский голос что-то декларировал о стяге древних гномов.

– Пойдем, с эльфийками познакомлю, – предложил я.

Этаж 15. Герой нашего времени

Меня выписали из отделения, выдав коленный бандаж и пару костылей в придачу. Что делает среднестатистический гражданин нашей необъятной родины, выпущенный из стационара на вольные хлеба?

– Бутылочку «Жигулей», будьте добры.

– Тебе холодное? – любезно спрашивает тетя Вера.

– А есть?

– Шесть рублей десять копеек.

Первую бутылку всегда выпиваешь в два-три глотка, с характерным бурлением на месте контакта губного аппарата с горлышком. Москва раскрывается необычайно яркими красками. На дворе стоит знойное лето. Две недели в палатах, на закрытой территории, замедляют стремительный темп столичной жизни. Взяв бутылочку молдавского полусладкого в сетевом магазине, я начал неспешный обход центральных улочек Первопрестольной.

О, как прекрасен этот город: церкви и храмы, мостовые и набережные, скверы и парки. Но оценить эти богатства может лишь избранный, чей благой помысел прорвет пелену серых балдахинов и узрит людскую массу с сутулыми спинами и опущенными, словно под гнетом диктатора, взглядами. Золото куполов, песнь скворца, запахи кренделя – и это только треть бутылки красного напитка бывшей союзной республики.

Отложив костыли и присев на лавочку, начинаю поисковую операцию в мобильном телефоне. К счастью, один близкий по духу товарищ заканчивает учебную практику и через полчаса готов присоединиться к употреблению продукции категории «восемнадцать плюс».

Артемий подъехал с небольшой задержкой, но зато с плотным пакетом с надписью «Кэмел», в котором звенела пол-литровая тара.

На ум сразу пришли строки классика: «…Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!».

В этом звуке, доносящемся из полиэтиленовой субстанции, – вся соль земли русской, настроения миллионов россиян, славное прошлое и великое будущее с непередаваемыми ожиданиями от предстоящего вечера.

За распитием напитка нас застает случайный прохожий вида «всегда готов» с нескромной просьбой влиться в наш коллектив. Согласовав предложение с одногруппником молчаливым кивком, достаю из пакета третье полипропиленовое детище жены мэра.

И кого только перестройка не вывела на живописные улицы Белокаменной. Члены царской семьи и двойные агенты советской разведки, бывшие футболисты «Спартака» и миллиардеры, переодевшиеся в земные одежды, чтобы спокойно побродить по городу. И у каждого своя история, свой эпос, своя драматургия! В основном, конечно, попадаются бравые ребята с тяжелым военным прошлым, которые после третьей, не закусывая, начинают в красках рассказывать о ратных подвигах, сильно жестикулируя и меняя выражения лица не хуже легендарных голливудских киноактеров. И чего только в этой мимике не увидишь: и скорбь со скупой мужской слезой, и печать тяжелых воспоминаний о былых временах. И кажется, что все настоящее, и проникаешься судьбой человека, и начинаешь верить, и в душе аплодируешь стоя.

Вот и наш новый знакомый по имени Александр – широкоплечий мужчина лет сорока пяти в заношенном черном пальто и длинной не по уставу бородой – оказался с тех фронтов.

Я открутил золотистую крышку и распределил содержимое по фужерам.

– Давайте за ВДВ! – Александр перевел беседу в характерное русло.

– А вы из «голубых беретов»? – спросил Артемий.

– Я, ребятки, столько в жизни повидал, – ответил наш новый знакомый с тяжелым вздохом. – Да что там: давай за тех, кто там остался.

Мы выпили, не чокаясь.

– Я в ваши годы в Афганистане моджахедов уже пачками по земле стелил. Восемь пулевых ранений за три года. Позывной – Соловей. Первый снайпер двести первой мотострелковой дивизии. Знаешь, какая слава ходила обо мне в восемьдесят шестом?

– Не знаю, я восемьдесят шестом только родился, – с улыбкой ответил Артемий.

Я долил первые ноль пять.

– Ну, за ВДВ!

Мы дружно выпили.

– Так вот. Ставят мне боевую задачу: обеспечить отход автоколонны в ущелье. Залег я на точке, выжидаю, смотрю в прицел – нашего пленного духи скрутили и в лес тащат. Три секунды на размышление, глубокий вдох – и следом два выстрела. Оба противника на земле, сотоварищ связанный по пригорку катается. Быстро собираю винтовку и бегу к нему. Ты наливай, наливай, чего примерз?

Выпили еще по сотке.

– Подбегаю к сослуживцу, а из леса крики. Выстрел услышали, на шум бегут. Закидываю его на спину – и вниз по горке.

Соловушка пил, жестикулировал все больше и даже начал принимать боевые позиции. Так сказать, лицедей вошел в роль. Артемий с ухмылкой следил за происходящим, раззадоривая бедолагу провокационными вопросами.

– Добегаю до дороги – и меня сбивает с ног шальная пуля из лесной чащи, бедро задела. Вскакиваю, снова хватаю товарища… Больше, больше лей, чего ты мельчишь?

– Ну, за ВДВ!

Уже крепко окосевший Александр завершил рассказ трехкилометровым марш-броском с подбитой ногой и раненым сослуживцем за спиной.

«За ВДВ так за ВДВ», – подумал я. И без промедления выпил.

Вечерней электричкой с Курского вокзала я возвращался в свою многоэтажную обитель. Перед застланными глазами менялись сумеречные городские пейзажи, а в голове все крутилось: «Расплескалась синева, расплескалась».

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

П – 44

Оглавление

Мы наблюдали и верили

Этаж 17. Самый лучший день

Этаж 16. Братство кольца

Этаж 15. Герой нашего времени

С этой книгой читают