Вычисляя звезды

3

ДИКТОР: – Вы слушаете новости Би-би-си со всего мира за 3 марта 1952 года. Последние новости вам озвучиваю я, Рэймонд Бакстер. На Восточном побережье Соединенных Штатов по-прежнему бушуют пожары, а последствия, вызванные упавшим там этим утром метеоритом, уже ощутили и другие страны. Так, о разрушительном цунами пришли сообщения из Марокко, Португалии и Ирландии.

Несомненно, моя маленькая «Сессна» была более летучей, чем многие из тех самолетов, которые вообще для полетов едва ли годились, но на которых мне все же частенько приходилось выполнять транспортные миссии во время Второй мировой, когда я была одной из «ОС»^[5].

После самой тщательной и едва ли не самой дотошной за всю историю авиации предполетной проверки я подняла «Сессну» в воздух. Едва набрав полетную высоту, немедленно свернула на юг, в сторону Чарлстона.

Сразу было понятно, что ничего путного из этой затеи не выйдет, но попытаться, как мне тогда казалось, все же стоило. Едва самолет развернулся, надежды мои умерли – оказалось, что небо к югу и к юго-востоку представляет собой сплошную темную стену пыли и дыма, подсвеченную снизу. Если вам доводилось видеть значительные лесные пожары, то вы хотя бы отдаленно представляете, на что оказалось похоже то, что предстало нашим глазам. А увидели мы зарево, что простиралось до самого горизонта, будто кто-то откинул солидный кусок мантии и открыл врата в ад. Влететь туда было бы сущим безумием.

А к востоку от гор все было сровнено с землей, и деревья там лежали аккуратными рядами.

На сиденье рядом со мной, едва слышно за ревом двигателя, застонал Натаниэль.

Я сглотнула и развернула самолет на запад.

– У нас топлива часа на два. Куда полетим? Предлагай.

С конкретно поставленными перед ним задачами мой муж обычно справлялся отменно – всегда выдвигал конструктивные идеи. Вот и сейчас он потер ладонью лицо, выпрямился в кресле и, потянувшись к радио, которое все еще было настроено на башню Лэнгли, предложил:

– Давай для начала выясним, слышит ли нас хоть кто-нибудь. – Он, вооружившись микрофоном, произнес: – Башня Лэнгли, башня Лэнгли. «Сессна» Четыре-Один-Шесть Браво запрашивает ваши рекомендации по воздушному движению. Прием.

Ответом ему были только помехи.

– Любому, кто нас слышит. «Сессна» Четыре-Один-Шесть Браво запрашивает рекомендации по воздушному движению. Прием.

Ответа опять не последовало.

Он принялся повторять свой запрос вновь и вновь, меняя радиочастоту настройки. Результат был все тем же, а я по-прежнему вела самолет на запад.

Он уже почти отчаялся, и я ему посоветовала:

– Попробуй УКВ-диапазон в частотной модуляции.

Как гражданскому пилоту, мне полагалось иметь на борту только коротковолновый передатчик, но поскольку Натаниэль работал в НАКА и ему частенько необходимо было напрямую слушать пилотов, принимающих участие в испытательных полетах, на «Сессне» был также установлен и УКВ-приемопередатчик. Мы никогда прежде не загромождали военные каналы своим вещанием, но сегодня… Сегодня был особый случай, и я просто жаждала, чтобы нам хоть кто-нибудь ответил.

По мере нашего продвижения на запад масштабы разрушений вроде бы шли на убыль, но не исчезали: тут и там деревья и здания были повалены взрывом, тут и там пылал огонь, и потушить его, по всей видимости, было некому.

Из динамика вдруг послышалось:

– Неопознанная «Сессна». С вами на связи – Сабля Два-Один. Извещаем вас, что все несанкционированные воздушные полеты в этом районе категорически запрещены.

При звуке голоса живого человека я снова заплакала, но я вела самолет и оттого, яростно проморгавшись, сосредоточилась на горизонте.

– Вас понял, Сабля Два-Один. «Сессна» Четыре-Один-Шесть Браво, прошу ваших рекомендаций относительно ближайшей расчищенной площадки для посадки. Наш теперешний курс – два семь ноль.

– Один-Шесть Браво, вас понял. Я прямо над вами. Откуда вы, черт возьми, сюда заявились? – Помимо голоса из динамика доносились еще шипение и скрежет, характерные, как я отлично знала, для речи облаченного в кислородную маску, а на границе слышимости улавливался еще и тонкий вой реактивного двигателя.

Оглянувшись назад и вверх, я разглядела «Ф-86», а чуть позади – и его ведомого. Они без труда догоняли нас, но реши я затеять с ними игру, им бы пришлось отчаянно кружить, поскольку скорость сваливания их машин значительно выше той, на которой способна была лететь моя крошка «Сессна».

– Ад кажется довольно точным определением того места, откуда мы явились. – Натаниэль потер лоб свободной от микрофона левой рукой. – Если уж хотите подробностей, то сообщаю, что, когда упал метеорит, мы были в горах Поконо.

– Господи, Один-Шесть Браво. Я только что пролетел над тем местом. Как вы вообще уцелели?

– Понятия не имею. Итак… Где нам садиться?

– Секундочку. Проверю, смогу ли сопроводить вас в Райт-Паттерсон.

– Вас понял. Поможет ли вам упоминание о том, что я – капитан армии в отставке и все еще работаю на правительство?

– На правительство? Может, вы еще и сенатор?

Натаниэль рассмеялся.

– Боже упаси. Я – ученый-ракетчик из НАКА. Если вам мое имя чего-нибудь скажет, то сообщаю, что зовут меня Натаниэль Йорк.

– Спутники! Вот оно что! Вот почему мне знаком ваш голос. Я же его по радио прежде слышал. Майор Юджин Линдхольм, к вашим услугам. – Последовала пауза минуты в две, а затем он спросил: – До Райт-Паттерсона топлива у вас хватит?

Я много раз летала на ту авиабазу – перегоняла туда самолеты во время войны. Она была примерно в ста пятидесяти милях от того места, где мы находились. Я кивнула и, скорректировав курс, направила нашу «Сессну» прямиком к Райт-Паттерсону.

Натаниэль тоже кивнул, обозначив свое понимание, и снова поднес к губам микрофон:

– Топлива хватит. И место нам знакомо. Немедленно следуем туда.

– Отлично. Окажетесь там как раз к ужину. Но заранее предупреждаю, что достойных посещения достопримечательностей там днем с огнем не сыщешь.

При упоминании еды мой желудок заурчал. Я припомнила, что ели мы в последний раз вчера вечером. На меня вдруг напал зверский голод. Даже просто вода оказалась бы кстати.

Натаниэль отключился и со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Похоже, у тебя завелся поклонник, – прокомментировала я его переговоры.

Он фыркнул. Помолчал. Затем пробормотал:

– Мы должны были это предвидеть.

– Предвидеть что?

– Метеорит. Мы должны были предвидеть его падение.

– Слежение за метеоритами вовсе не входило в круг ваших должностных обязанностей.

– Но мы искали то, что могло бы помешать функционированию спутников. Нам следовало бы заметить подбирающийся к нам чертов астероид. Заметь мы его хотя бы тогда…

– Ну и заметь вы его вовремя, что бы сделали?

Он, насупившись, промолчал.

Звук двигателя вдруг изменился, а кресло подо мной нещадно завибрировало. Колено Натаниэля принялось подпрыгивать, и он, подавшись вперед, судорожным движением схватил карты.

– Похоже, нам следует отклониться на юго-запад.

Я уже сделала это, и у нас было сопровождение, но если Натаниэль чувствовал себя полезным, давая мне указания, то, ей-богу, он мог вести меня всю дорогу туда.

Очевидно, нас, на нашу беду, угораздило оказаться в районе, куда принялись падать камни, вырванные метеоритом из земной коры, а затем на время выброшенные за пределы атмосферы. И каждая огненная полоса в небе, прочерченная нежеланным подарком внеземного гостя, напоминала нам, насколько мы уязвимы перед беспощадными силами природы.

Я видела падающие камни, но никак не могла помешать им сбить нас. Поэтому я лишь крепче сжала штурвал и полетела.

* * *

Прелесть постоянного чувства голода заключалась в том, что оно противостояло успокаивающему гулу самолета и не давало мне заснуть. А еще ужасный баритон Натаниэля. У моего мужа много достоинств, но пение явно не одно из них. Его пение напоминало грохот гравия в ведре.

К счастью, он знал это и налегал больше на комедийный репертуар, пытаясь не давать мне уснуть. Ревя, как влюбленный мул, Натаниэль притопывал ногой:

 
О, помнишь ты бабулино хозяйственное мыло?
Оно отлично справится, отмоет все без мук.
И для горшка, и чайника, и для лица и рук!
 

Наконец-то вдалеке под нами открылся великолепный вид на аэродром Райт-Паттерсон. Его опознавательный огонек на вышке вспыхнул зеленым, а затем, обозначив его армейскую принадлежность, двойным коротким белым.

 
Миссис Молино страждет в долине,
Язвой замучена ныне!
 

– Спасены! – Я, снизив «Сессну» до нужной высоты, зафиксировала ее. – Сообщи диспетчеру, что мы прибываем.

Натаниэль ухмыльнулся и, взяв в руку микрофон, произнес в него:

– Сабля Два-Один. Один-Шесть Браво запрашивает, как там у вас на базе с едой?

Рация в ответ затрещала, и из динамика раздался сначала смех майора Линдхольма, а затем он сообщил:

– Там есть все, чего пожелаете. И даже больше.

– И только-то?

– Если окажется мало, а вы действительно будете милы, то я даже поделюсь с вами снедью из пакета, что мне собрала на работу моя женушка.

Я рассмеялась вместе с Натаниэлем гораздо громче, чем шутка того заслуживала.

Натаниэль переключил радио на частоту вышки, и из динамика тут же раздался голос:

– Башня Райт-Паттерсон самолету, следующему курсом два-шесть-ноль на высоте восемь тысяч пятьсот футов. Немедленно назовите себя.

– Башня Райт-Паттерсон. На связи – «Сессна» Четыре-Один-Шесть Браво. Снижаемся с восьми тысяч пятисот на ваше поле. – Натаниэль летал со мной уже не раз, и общение с диспетчерами аэродромов превратилось для него в рутину. Он на мгновение опустил микрофон, затем, ухмыльнувшись, вновь поднял его. – И, Башня, у нас на буксире Сабля Два-Один.

– Сабля Два-Один Башне. Мы сопровождаем Один-Шесть Браво. Запрашиваем разрешение на посадку.

Я фыркнула. У пилота истребителя, поди, уже желваки ходуном ходили от того, что пришлось тащиться за столь медлительным и убогоньким самолетом, каким и была моя «Сессна», а тут еще и издевательская реплика Натаниэля.

– Один-Шесть Браво и Сабля Два-Один, Башня вас поняла. Один-Шесть Браво, следуйте на посадку. Имейте в виду, что у нас…

Мимо носа моего самолета пронесся ослепительный пучок света. Прозвучал отрывистый, похожий на взрыв бомбы звук. Самолет дернулся. Я немедленно выровняла его, и вдруг… Вдруг увидела пропеллер. Вернее, увидела то, что от него осталось, поскольку часть его просто исчезла. На понимание того, что произошло, мне потребовалось мгновение. Полоска света была камешком, и камешек этот врезался прямиком в нос моего самолета, снеся часть винта.

Вибрация двигателя передалась моей руке, вцепившейся в рычаг управления, а спинка кресла с силой врезала по основанию позвоночника.

Дальше будет только хуже, немедленно сообразила я.

Двигатель ходил ходуном и натужно стонал, и не исключено было, что от чудовищной вибрации он просто выскочит наружу. Я немедля перевела двигатель на холостой ход и приступила к его аварийному глушению. Черт возьми! Я не дотяну до аэродрома. Мне нужна посадочная площадка. Прямо сейчас!

По крайней мере, мы находились над сельской местностью, но беда была в том, что снег на полях скрывал неровности. В том числе и критические.

Я потянула ручку дроссельной заслонки до упора, и двигатель наконец-то заглох, а единственным звуком, доносившимся до нас, стал свист ветра. И тут то, что осталось от пропеллера, оторвалось от оси и, неистово вертясь, пронеслось в воздухе. К счастью, пронеслось мимо.

«Сессна» была чертовски хорошим планером, но угоди нечаянный камешек с небес ему в крыло, нам, пожалуй, и единственного шанса на спасение не представилось бы, хотя и теперь на более-менее благополучное приземление у меня имелась лишь одна попытка.

Между полями проходила дорога, способная на первый взгляд послужить нам вполне приемлемой посадочной полосой, если бы не заборы. Выбора не было – придется садиться на поле.

Будучи в составе «ОС», поломки двигателя в самолете, случавшиеся частенько, я воспринимала само собой разумеющимися, но для Натаниэля это было впервые.

Краем глаза я заметила, что он сжал побелевшими пальцами микрофон, поднес его ко рту и голосом столь ровным, что я в очередной раз мужем возгордилась, произнес:

– Башня Райт-Паттерсон, это – «Сессна» Четыре-Один-Шесть Браво. У нас чрезвычайная ситуация. Отказал единственный двигатель, и мы совершаем вынужденную посадку в поле…

Он нащупал карту.

– Башня Райт-Паттерсон «Сессне» Четыре-Один-Шесть Браво, – раздалось из динамика. – Мы не спускаем с вас глаз. Просто сосредоточьтесь на приземлении. Башня Райт-Паттерсон Сабле Два-Один. Проследуйте над ними, чтобы точно определить, где они приземлятся.

– Сабля Два-Один Башне Райт-Паттерсон. Уже нахожусь над ними.

Над головой возник и стремительно удалился рев реактивных самолетов – это над нами пролетели майор Линдхольм и его ведомый.

Причиной смерти собственного мужа мне стать чертовски не хотелось, и я его спросила:

– Ты пристегнут?

– Разумеется, – подтвердил он, но я-то видела, что замок ремней безопасности он защелкнул только после моего вопроса, и, следовательно, спросила я его как раз вовремя. – Могу ли я… хоть чем-нибудь помочь?

– Держись крепче.

Я посмотрела на высотомер.

– Но все же…

Он просто стремился сейчас быть нужным, но времени на увещевания у меня не было вовсе, и я велела ему:

– Молчи.

Я, насколько это было возможно, сбросила скорость, и нам навстречу вздыбилась земля. Тут я слегка задрала нос самолета в расчете на то, что поверхности поля первым коснется хвостовое колесо. Так и произошло, и колесо, зацепив снег, ощутимо замедлило наше дальнейшее движение. Я держала нос «Сессны» задранным сколько могла. Наконец неровной поверхности поля под снегом коснулось колесо, расположенное под левым крылом. Самолет порядком тряхнуло. Я что было сил вцепилась в рычаг, стараясь удержать оба крыла на одном уровне, и принялась работать педалями руля, разворачивая самолет поперек направления ветра.

Я тянула и тянула рычаг, давила то на одну педаль, то на другую, и наконец самолет оказался повернутым в направлении, почти в точности противоположном тому, в котором мы сюда и прибыли. И он остановился, а мир вокруг нас стал божественно тих и неподвижен.

Я с шумом выдохнула и откинулась на спинку сиденья.

Над головой опять проревели реактивные двигатели, затрещало радио, и кабину заполнил голос майора Линдхольма:

– Один-Шесть Браво, отлично сработано! Вы оба уцелели?

Дрожащей рукой Натаниэль поднес микрофон ко рту и произнес:

– Мы не мертвы. Так что, да, пожалуй, что уцелели.

* * *

Застывшая сплошной массой фасоль и совершенно сомнительного качества мясной рулет, похоже, оказались лучшим блюдом, что мне приходилось есть. Бобы были сладковатыми, а во рту стоял устойчивый привкус соли, и оттого контраст получился отменным, и я, закрыв глаза и расслабившись, откинулась на жесткую скамью в столовой базы ВВС. База была почти пустой, поскольку большая часть ее обычных обитателей была занята оказанием чрезвычайной помощи пострадавшим от падения метеорита.

О поверхность стола рядом звякнула посуда, и до меня донесся восхитительный аромат шоколада.

Я открыла глаза и увидела, что на скамейке напротив устроился майор Линдхольм.

То, как я представляла его себе, не имело ни малейшего отношения к реальности. Судя по его голосу, я ожидала увидеть коренастого нордического блондина за пятьдесят, но настоящий же майор Линдхольм оказался чернокожим. Это был крепкий мужчина хорошо за тридцать, с темными волосами, все еще примятыми после снятия шлема. Вокруг его подбородка и носа краснел треугольник от лицевой маски.

И он принес горячий шоколад.

Натаниэль, опустив вилку, посмотрел на три дымящиеся кружки на столе перед нами. И, не таясь, сглотнул.

– Вы принесли нам горячее какао?

– Да, но не благодарите меня. Какао – это взятка. Мое какао не чета тому, каким снабжают ВВС. Оно добыто из того же тайника, из которого черпает его моя женушка, отправляя меня на работу. – Линдхольм пододвинул две кружки к противоположному краю стола, где мы с мужем и сидели. – Это какао, как я надеюсь, позволит мне задавать вам вопросы о ракетах.

– Если бы вы еще не были женаты… – попыталась пошутить я, и моя рука сомкнулась вокруг теплой кружки, прежде чем я поняла, что сказала. Я надеялась, что Линдхольм не обиделся.

Слава богу, он от души рассмеялся.

– У меня есть брат…

Мое сердце немедленно сжалось.

Чтобы продолжать жить, мне, хотя и ценой неимоверных усилий, хотя и всего лишь на время, удалось заглушить в голове мысли о семье.

Но был же еще и брат! Был брат, и жил он в Калифорнии!

Впервые после катастрофы, должно быть, мне пришло в голову, что Гершель, несомненно, полагает, что и я мертва.

Я с трудом, но все же вдохнула, и мне удалось даже выдавить из себя подобие улыбки.

– Есть ли поблизости телефон, которым бы я смогла воспользоваться? – спросила я. – Я имею в виду телефон, годящийся для междугородних звонков?

Натаниэль ласково положил ладонь мне на спину.

– Ее семья была в Вашингтоне.

– О боже, мэм. Мне очень жаль.

– Но мой брат живет в Калифорнии.

– Пойдемте со мной, мэм. – Он взглянул на Натаниэля. – А вам кому-нибудь позвонить нужно?

Натаниэль покачал головой:

– Срочности в том нет.

Я последовала за майором Линдхольмом, за мной отправился и Натаниэль. Мы брели по коридорам, которые я едва замечала.

Какой же эгоисткой я была! Утешала себя тем, что Гершель и его семья живут в Калифорнии, а там уж никто от падения метеорита точно не пострадал, но ни разу не подумала, что он считает меня мертвой. Причин полагать иначе у него и быть не могло. Откуда же ему было знать, что, когда упал метеорит, меня в Вашингтоне не было.

Кабинет, в который привел меня майор Линдхольм, был маленьким и по-армейски опрятным, а единственными вещами, говорившими о том, что его владелец все же живой человек, а не бездушная машина, были фотография мальчиков-близнецов в рамке на столе да нарисованная карандашом карта США, приколотая к стене.

Натаниэль закрыл дверь снаружи, оставшись в коридоре с Линдхольмом.

На столе стоял черный телефон с поворотным диском, из чего следовало, что разговаривать с оператором мне не придется. Трубка была теплой и тяжелой. Невольно прислушиваясь к дребезжанию вращающегося диска, я набрала домашний номер Гершеля, но услышала лишь высокий гул перегруженной линии. Это было ожидаемо, но я все же повесила трубку и набрала тот же номер снова.

В трубке снова были гудки, а затем – сигналы «занято».

Едва я повесила трубку, как дверь открыл Натаниэль.

– К нам гость. А у тебя как?

– Не пробилась. – Я провела раскрытой ладонью по лицу, тем самым, вероятно, еще больше размазав по щекам грязь. Я бы отправила телеграмму, но военные связисты наверняка были сейчас по горло заняты. – Попробую позже.

В комнатенку вошел полковник ВВС.

Я поймала себя на том, что пытаюсь привести прическу хотя бы в относительный порядок. Затем увидела человека за знаками различий и немедленно оставила волосы в покое. Ведь это был Стетсон Паркер. Слава богу, на лице моем находилось еще порядком грязи, и о подобающем выражении на нем беспокоиться нужды не возникло.

Этого придурка в очередной раз повысили в звании, что было совсем не удивительно при его недюжинных способностях беззастенчиво лебезить перед любым, кто превосходит его по рангу, и изъявлять вроде бы как самое искренне расположение к тем, в ком он, по его мнению, нуждался.

Именно второе свое свойство в данном случае он и продемонстрировал, протянув Натаниэлю руку со словами:

– Доктор Йорк. Слава богу. Какое облегчение – вы в безопасности. Надеюсь, здесь, на базе ВВС, вы не испытываете каких-либо неудобств.

Паркер сейчас припал к моему мужу оттого, что тот известная личность. Разумеется, муж мой – безмерно красив собой и обаятелен, и с этими утверждениями не поспоришь, но знаменит он по совершенно иной причине. Известен он благодаря запуску спутника. Даже не спутника, а спутников – а их мы, опередив, как единодушно утверждают эксперты, русских на целые десятилетия, отправили уже на различные орбиты целых три, и муж мой – лицо космической Программы НАКА, которая эти спутники и создала.

– Ни малейших. Да и вообще слов нет, насколько радушно обходится с нами майор Линдхольм. Надеюсь, его отменное расположение к себе оценили уже и вы, полковник?..

На кармане кителя полковника была бирка с его именем, но Натаниэль все же устроил целое представление, и это, на мой взгляд, было более чем уместным.

– Извините, извините! Я просто пребывал в эйфории от того, что вдруг узнал, что вы здесь. Но где же мои манеры? – Паркер одарил моего мужа фальшивой улыбкой. – Позвольте представиться. Полковник Стетсон Паркер, командир базы. Хотя… С учетом обстоятельств в зону моей ответственности, похоже, входит уже не только одна эта база.

Конечно же, он сказал это лишь затем, чтобы придать весу занимаемой им должности.

Я шагнула вперед и протянула руку.

– Рада снова видеть вас, полковник Паркер.

Он удивленно поднял брови.

– Мне очень жаль, мэм, но похоже, что вы знаете обо мне больше, чем я о вас.

– Да знаете вы меня, знаете. Я – все та же Элма Векслер. Пилот из отряда «ОС».

Его лицо едва заметно напряглось.

– Ах да. Дочь генерала. Разумеется, я вас помню.

– Поздравляю с повышением. – Я улыбнулась самой лучезарной улыбкой, на какую только при данных обстоятельствах была способна. – И вам, поди, оно нелегко далось.

– Именно, мэм. – Он снова ухмыльнулся и панибратски похлопал Натаниэля по плечу. – И я предполагаю, что маленькая леди тоже получила повышение, став миссис Йорк?

Хотелось скрежетать зубами, но я продолжила говорить, улыбаясь как ни в чем не бывало:

– Вы, сдается мне, не имеете представления, кто сейчас ваш непосредственный начальник. А что вы сами скажете о текущей ситуации?

– Ах… – Пыл его вдруг угас, настроение переменилось, и он указал на места с противоположной от себя стороны стола: – Садитесь, пожалуйста.

Паркер занял кресло во главе стола, и только тут я с удивлением поняла, что близнецы-то были его. Интересно, кто же сподобился выйти за него замуж?

Он сложил пальцы домиком и снова вздохнул.

– Взрыв…

– Метеорит, – немедленно возразила я.

– В новостях сообщается иначе. Точно известно, что Вашингтон полностью уничтожен. Ставлю все свои деньги на то, что это – дело рук русских.

Натаниэль склонил голову набок.

– Повышенный уровень радиоактивности хоть где-то зафиксирован?

– Мы не смогли подобраться достаточно близко к месту взрыва, чтобы измерить уровень радиоактивности.

Идиот. Клинический идиот!

Но все же от принимаемых им решений многое сейчас зависит. И я принялась объяснять ему произошедшее по буквам:

– Повсюду падают камни, которые, во-первых, не сложно проверить на наличие радиоактивности. Во-вторых, взрыв атомной бомбы, как известно, куски земной поверхности за пределы атмосферы не выбрасывает. Энергии у атомного взрыва, понимаете ли, для этого недостаточно. Такое происходит только в случае столкновения значительной массы, движущейся на огромной, близкой к первой космической или, быть может, даже значительно превосходящей ее скорости, с земной поверхностью.

Глаза полковника сузились.

– Тогда вот что я вам скажу. В тот день и в Палате представителей, и в Сенате заседал Конгресс Соединенных Штатов, и таким образом все наше Федеральное правительство оказалось уничтожено. А еще и Пентагон, и Лэнгли… Даже если то было Божьим актом или, как вы считаете, метеоритом, разве русские не попытаются воспользоваться свалившейся им с небес благоприятной ситуацией?

Я откинулась на спинку стула и почти судорожно скрестила руки на груди в попытке защититься от внезапно нахлынувшего на меня холода.

Тут к дискуссии подключился Натаниэль:

– Итак, военные планируют оборону?

Слово «военные» он вроде бы и не подчеркнул, но тем не менее дал достаточно ясно понять полковнику, что предстоящим шоу, по его мнению, тому не руководить.

– Разумный вопрос, доктор Йорк… – полковник Паркер сделал паузу, и было явно, что эта пауза выверена до секунды. – Вы работали над Манхэттенским проектом. Я не ошибаюсь?

Натаниэль рядом со мной напрягся. Манхэттенский проект был захватывающим с научной точки зрения, но ужасающим во всех остальных отношениях.

– Не ошибаетесь, но ныне я сосредоточен лишь на исследовании космоса.

Паркер небрежно махнул рукой:

– Сегодняшнее утро у вас выдалось непростым. Понимаю, но все же приглашаю вас на заседание.

– Не уверен, что мне действительно есть что предложить.

– Вы сейчас все же лучший ученый в ракетостроении.

Ни один из нас не нуждался в напоминании о том, что множество людей из НАКА, скорее всего, погибли. Я положила руку на колено Натаниэля, стремясь поддержать его, как прежде поддерживал меня он.

Ненадолго воцарилось молчание, но зная не хуже своего супруга, что НАКА была не единственной ракетной программой в стране, я прервала затянувшуюся паузу:

– Я далека от того, чтобы недооценивать работу своего мужа, но напоминаю вам, что Вернер фон Браун работает в проекте «Подсолнух» в Канзасе.

Паркер презрительно махнул рукой.

Он ненавидел меня. Ненавидел всею своей душонкой и ненависти своей особо не скрывал.

Он ненавидел меня и прежде.

Ненавидел во время войны, поскольку ему приходилось быть со мной вежливым, и причиной тому был, конечно же, мой отец.

Он ненавидел меня, разумеется, и сейчас, поскольку ему опять приходилось быть вежливым со мной, женой доктора Йорка.

Очевидно, что быть вежливым ему вообще было не по нраву. Возможно, даже с самого рождения. А что касается меня, то чем дольше мы были знакомы, тем сильнее крепла его ненависть ко мне.

А разве могло быть иначе?

– Приятно, мэм, что вы стремитесь помочь, но надеюсь, вы все же осознаете, что вовлекать бывшего нациста, каким и является фон Браун, в вопросы национальной безопасности нельзя. – Полковник Паркер снова, демонстративно не замечая меня, перевел взгляд на Натаниэля. – А каково ваше понимание, доктор Йорк, того, каким образом нам надлежит обеспечить безопасность Америки?

Натаниэль, вздохнув, выдернул нитку из своих порядком пострадавших в последнее время брюк.

– Будь по-вашему. Поприсутствую я сегодня с вами на совещании, но учтите заранее, что блистать умом там вовсе не обещаю.

Он встал. Вознамерилась встать и я, но Паркер покачал головой, а вторя ему, головой покачал и мой муж.

– Отдохните здесь, в моем кабинете, мэм, – елейным голосом промолвил Паркер. – А майор Линдхольм тем временем организует для вас жилье.

Появившийся будто из ниоткуда майор заявил:

– У нас в доме есть несколько пустующих комнат. Может, разместитесь в них, а не в казенных апартаментах для командированных сюда офицеров?

– Ваше предложение чрезвычайно любезно, майор, – совершенно искренне произнесла я. – Но не будет ли против ваша жена?

– Уверен, мэм, что не будет.

Улыбка Паркера выглядела неожиданно теплой.

– Поздравляю, мэм. Вы оказались в хороших руках. Его жена готовит воистину отменные пироги.

Признаюсь, я была порядком удивлена, неожиданно узрев подлинное товарищество между этими двумя, на мой взгляд, совершенно разными мужчинами. Разумеется, майора Линдхольма я прежде и знать не знала, но Паркера-то знала, и мой собственный опыт общения с ним говорил о невозможности сколь-либо нормальных, а тем более дружеских отношений между ним и кем бы то ни было. А поди ж ты! Бывает.

– Отлично, – изрек Паркер. – Ну, а теперь, покончив с не терпящими отлагательства бытовыми проблемами, двинемся наконец-то на совещание.

Паркер поднялся.

Не то чтобы меня одолевало желание стать участницей совещания, но оказаться полезной хоть чем-то мне все же хотелось, и без особой охоты я тоже поднялась.

– Гм… Простите, мэм. – Паркер непроизвольно дернул на себе галстук. – Признаюсь, совершил промашку – мне ранее следовало поставить вас в известность, что у доктора Йорка уже есть необходимый допуск, поскольку он ранее участвовал в Манхэттенском проекте, а что касается вас, то таковой вы получите, если вообще получите, только после соответствующих проверок.

Допуск, черт его дери!

Но возражать Паркеру не было ни малейшего смысла, и потому я просто села обратно на стул и, откинувшись на спинку, произнесла:

– Что ж. Благослови вас Господь. Конечно же, я все понимаю. Вот просто посижу здесь да подожду.

Услышав мою смиренную речь, Натаниэль удивленно приподнял брови – он знал меня достаточно, чтобы понимать мое настроение. Я мотнула головой, заверяя его, что причин для беспокойств нет. Затем улыбнулась и покорно сложила руки на коленях. Ни дать ни взять скромница, что сидит и ждет.

Сидит и ждет.

Сидит почти неподвижно, позволяя мужу делать за нас обоих всю работу.

И терпеливо ждет, моля бога, чтобы мой благоверный все же пресек попытки распоясавшегося безумца развязать в ближайшее время ядерную войну.