Новеллы

© Меир Ландау, 2018

ISBN 978-5-4490-7715-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иешуа, рай и ад

У меня, всё чаще чаще, всплывают в памяти воспоминания о том, чего на самом деле не было. Его не могло быть по факту моего существования. А может быть, это воспоминания из другой жизни? Может быть это воспоминания не мои, а кого-то того, кто стоит рядом и подталкивает меня дожить его, внезапно прервавшуюся жизнь?

Так это, или не так, я не знаю… Но, вижу тёмный берег, ласковые волны в ночной тиши шумят свою песню, полный месяц, почти соприкасаясь с горизонтом, пускает к побережью свою серебристую лунную дорожку… И парусник… Парусник купается в сиянии огромной, волшебной луны, окунается в её магию и растворяется в нежном свете мистического светила…

Что это? Откуда? Кто шепчет мому сознанию эти мыслеформы и так ли они уж безобидны? Не знаю… Не думаю… Чувствую… – щит воина…

Мы все попали в ад. И в нём живём. Живём. Волозимся. Ворочаемся в грязи. В самой грязной из придорожных ям. Просто, некоторые при этом смотрят на звёзды. Не забывают о Б-жественной Сущности, находясь в своём круге ада.

Вы думаете, что ад это огонь и дым? вы представляете его с чертями и раскалёнными котлами? Нет… Оглядитесь вокруг… Видите этих милых созданий, зовущихся людьми? Мы все сидим в одной комнате и каждый из нас выступает палачом другого. И чертей не надо. Ничего не надо. Мы сами, и себе и ближним, создаём плаху и пытки. И сами себе придумываем кары, чтобы потом от них страдать. Выть. А зачем? А у себя спросите, зачем…

Человек напоминает навозного жука в навозе, самом грязном и мерзко пахнущем. Не все такими становятся. Далеко не все. И далеко не сразу. детки рождаются ангельскими сущностями, подобные феям и сказочным эльфам. Порхают в лучах яркого солнышка, купаются под грибным дождиком. Радуются свету и жизни и стремятся, спешат поделиться своими радостями со всем миром.

– Мамочка, папочка! Смотрите! Я солнышко нашёл, – спешит, какой-то мальчишка, или девчонка, показать своё открытие родителями. И что мы чаще всего слышали в ответ от умудрённых взрослых? Радость? Нет…

– Фу какая гадось! Немедленно выкинь! Иди мой руки! Фу! – отвечают родители…

– Не гладь собачку! Она блохастая! Выбрось котёнка! Он паршивый! – и так далее…

И понимает маленький человечек, что всё вокруг паршивое, блохастое, а значит плохое… А значит, от него нужно избавлять мир… убивать… А вы удивляетесь, что вокруг полыхают войны? Я, лично, не удивляюсь. Неприятие собачек и кошечек переливается в неприятие тех, кто подобен тебе, но не похож языком, обычаями, цветом кожи… А неприятие рождает ненависть… Ненависть – отец суеверий и дальше следует кровавый погром, резня, война… Человек не может любить другого человека не любя его детей, его супругу, его собаку в конце-концов. Но он может ненавидеть всё, что связано с тем, кого он ненавидит.

Абсурд, но ненавидя евреев, люди продолжают боготворить еврейского проповедника и его спутников… Может быть – это единственное исключение из правил…

У меня не было бы вопросов к этому проповеднику, не будь я евреем. Но я еврей. И вопросов у меня накопилось столько, что они не впишутся в пару страниц моего Дневника. Или в пару глав. Или в пару книг… Но, не думаю, что меня хватит на столько… Где же он? Где Иешуа А-Ноцри?

– Скажи мне, Иешуа! Почему ты не отвечаешь?

– Как не отвечаю? разве ты не слышишь меня в своей крови?

– Почему я должен слышать?

– Меир, как почему? ты не допускаешь, что моя кровь может течь в твоей крови?

– Почему это ещё?

– Мы вполне можем быть родственниками, очень дальними, но всё же…

– Иешуа… Меня примут за сумасшедшего, если я даже заикнусь об этом…

– А разве я не считался сумасшедшим и богохульником?

– Считался…

– Ну вот видишь, брат…

– Разве мы можем быть братьями?

– А разве я говорил, что я не сын плотника?

– Нет.. но говорят…

– Что я сын Б-жий?

– Да…

– Не более, чем весь наш народ…

– Значит ты не можешь дать ответ обо всём, что происходит?

– Ещё как могу… Сыновья плотников, батраков, бедных врачей, могут быстрее ответить на те вопросы, на которые не ответит собрание самомнящих мудрецов.

– Тогда скажи, брат Иешуа, почему за две тысячи пятнадцать лет ничего не изменилось? Ты ведь обещал…

– Я не обещал, что Б-г сам всё сделает за людей. Где это написано? Разве Левий Маттей написал такое? Или тот мальчишка Иона? Или римляне Лука и Марк? Из них всех только Иона мог написать нечто внятное. Кому, как тебе не знать о преданности юных учеников? Трудами своими люди сами строят то, что видят вокруг и наш мир – прямое отражение наших мыслей.

Опять гроза. Опять дождь и хмуро и на улице, и в душе… Опять это чувство, что на фоне всего что вокруг, я ничего не сделал для того, чтобы остановить зло.

Самое интересное, что чью бы сторону ты не занимал, ты всё равно играешь по правилам Кефалейа. ты играешь только в одни ворота. Ты играешь против своей крови.

– Это правда? Иешуа, ответь!

– Да, это правда. Всё что ты видишь, все эти правительства, система, мир… Всё это во власти князя мира сего. Это я говорил. Почему? Потому что я понял это ещё тогда. Когда я увидел властьдержащих, когда я понял, что властьдержащие, даже враги, всегда найдут общий язык между собой и согласятся друг с другом, я их назвал князем мира сего. Вот так. Никакой мистики и никакой религии. Сама власть это зло. Величайшее зло. Потому что властьдержащий готов принести в жертву тысячи неповинных жён и детей, лишь ради удовлетворения своей похоти. Вы, простые люди, очень восприимчивы к идеям, которые вам подбрасывают. Вам говорят, что вы «великие», а вы верите. Какие «великие»? В чём ваше величие? Величие в творении, а не в ненависти. А вы давите головы младенцам, и говорите о величии… О величии себя, предков, народа… Великими были художники и писатели, философы и поэты… А взявший меч – от меча гибнет…

– Но ведь ты тоже говорил, что принёс меч?

– А разве не было сказано перековать мечи на орала?

Мне кажется, что безумие мне уже не грозит. Никому не грозит. Мы и так все безумцы. Мы безумцы только потому, что ещё верим в то, что возможно что-то изменить находясь в системе. Не проще ли отказаться от системы? Вообще выбросить её! Пусть система съедает сама себя. пусть она бьётся в конвульсиях и агонии. Пусть она ругается, рычит, злится… Не нужна она никому… Ненужной и погибнет, утонет в своей ненависти, которую порождает…

Зло называется злом, как его не назови… Политика – это такая сущность зла, которая может принимать любые формы. Политика – как великий искуситель. Политика – проверка качеств и духа человека. Ведь всё что мы видим в обществе, вся эта грязь, вся эта нечистота и вонь из придорожных ям человеческого пути – последствия только одной вещи, некогда сформировавшейся как «заговор властьдержащих». Это система, жертвующая уже не тысячами, а миллионами, ради какой-то очередной похоти необходимой ради удержания во власти…

И солнце клонилось к закату. И солнца вроде бы этого не было. И моря не вижу за окном, или за порогом. Но, как бы я хотел утром выйти и увидеть море, песок, чаек… Думаю, что увижу я его не скоро.

Зато гром… Гром в северных лесах – вообще ощущение неописуемое. И неописуемым зрелищем предстаёт гроза, молния бьющая по лесу… Вы видели грозу с горы, с крутояра, когда лес будто лежит под ногами… И ветер, дождь, бурные потоки воздуха и воды бьющие в лицо…

Но я хочу увидеть море… Просто родные берега в родных степях…

Пустота

Насколько я понимаю – вокруг пустота.

В пустоте нет ничего. И никого.

Только пустота.

В ней ничего нет.

В ней нет света.

В ней нет тьмы.

В ней нет существ. Или каких-либо признаков жизни.

Смерти в пустоте тоже нет.

Тут нет начала и конца.

Здесь нет середины.

Здесь нет форм или осязаемых запахов.

Тут нет вообще ничего.

Звука тоже нет…

Но я как-то разговариваю, думаю, и даже слышу себя.

Тут есть мысль.

А значит пустота – не совсем пустота?

Нет. Она пустота.

С кем я говорю? Кто ты?

«А кого бы ты хотел увидеть?» – слышу я в ответ голос, звучащий у меня в голове.

Я схожу с ума? Я разговариваю сам с собой?

«Нет… С чего ты взял?.. Ты не сходишь с ума. В пустоте невозможно сойти с того, чего нет…»

Ума значит тоже нет? Видимо у меня его никогда и не было…

А кто же ты?

«А кого ты ожидаешь увидеть?»

Б-га, чёрта… близкого человека…

«Б-га-ли, чёрта-ли, близкого-ли человека?

В пустоте нет ничего… В пустоте нет близкого человека. Если вокруг тебя пустота, если внутри тебя пустота, то разве могут быть в пустоте близкие?»

Да кто ты, чёрт тебя побери?

«Не поберёт. Здесь нет чертей…»

Б-же…

«Здесь нет Б-га…»

А кто ты тогда?

«Я не Б-г… Но он слышит нас…»

Пустота…

«Пустота…»

Но ты же звучишь в моей голове…

«Я же говорю… Пустота вокруг тебя, внутри тебя… Всё это внутри тебя…»

Зачем оно внутри меня? Зачем ты влез в меня?

«Ты сам этого хотел. Ты так сильно звал меня… И я пришёл… Я пустота… А там где я – там ничего и никого нет…»

Даже меня?

«Даже тебя… Тебя нет, потому что нет ничего что должно бы было окружать тебя. Ни Б-га, ни чёрта, ни близкого человека…»

Я понял. Когда исчезает всё. То исчезаю и я вместе с ним…

«Вместе с ним. Опустошил свой мир и исчез вместе с ним.

Ты чертовски догадлив…

И тогда появляюсь я, разговариваю с тобой…

Ведь… некуда спешить и мы можем наконец поговорить. И разговор наш будет длиться вечность…»

И сводишь меня с ума…

«Не говори так! Нет его… был бы у тебя ум, то ты бы не опустошил свой мир и не призвал бы ничто…»

Так ты и есть тот самый ничто, никто и…

«Нечто…»

Нечто… Зачем ты здесь, нечто?

«Ну как тебе сказать? Я здесь, потому что ты здесь…»

И я здесь один?

«О нет! Таких как ты много. Но у каждого своя пустота…»

И ты со всеми говоришь?

«Да. Но с каждым на его языке… И каждый может увидеть то, что пожелает…»

И тогда пустота перестанет быть пустотой?

«Конечно. Каждый может воссоздать свой мир заново, новым, обновлённым, прекрасным или ужасным… Пустота непредсказуема. И поэтому важно сам знаешь что…»

Сохранить добро в себе…

«В каждом есть добро… Каким бы ты хотел увидеть меня?»

Я не знаю…

«Поэтому ты и находишься в пустоте… ты сам не знаешь чего ты хочешь…»

Эй! Не уходи! Ты где?

«Да здесь я, здесь… Ты надумал, какую форму мне дать, и какой дух в меня вложить?»

Я не знаю, нечто…

Пустота всегда останется пустотой… пока нечто остаётся НЕЧТО…

Одиннадцатая заповедь

Красный-красный закат. Красное-красное солнце клонится к краснеющему горизонту.

И тишина… Ничего вокруг… Тишина давящая на сознание девственной пустыни…

Чуть слышно поёт кузнечик, пиликает на своей миниатюрной скрипочке. В безбрежном небе ему подпевает жаворонок, а мирно дремлющий около журчащего ручейка зайчонок наслаждается слушанием этого дуэта, мечтает и совершенно не беспокоится о том, что может стать чьим-то ужином…

Хотя… не нужен он волку. Волк озадачен. Так же озадачен тишиной…

Приближаются… двое… Волк прислушался и на всякий случай спрятался за ближайшим пригорком, услышав голоса. А они подплывали, накатывались, будто бы являлись из ниоткуда.

Двое. Один маленький, всё время выбегающий вперёд и оборачивающийся к большому, чинно идущему по дороге. Маленький открывал для себя мир, а большой просто наслаждался всей этой тишиной. Зайчонок. Жаворонок. Кузнечик. Волк… не стоит ему мешать прятаться за холмом. Пусть верит, что мы его не видим… И зайчонок… Пусть слушает…

И над всем этим красное солнце, будто застывшее над горизонтом…

– Пап… а что это оно? Почему застыло?

– Чтобы светить нам дорогу, чтобы мы не опоздали и вернулись домой до темноты…

– А что темнота?

– Ночью не надо ходить в степи…

– Могут напасть волки?

– Разве волк нападёт на того, кто не нападает на него?

– А на зайчат?

– Волк не будет кушать зайчонка, если зайчонок здоров и смышлён…

– Почему?

– Потому что здоровый и смышлёный зайчонок спрячется и не будет делать глупостей…

– А я буду делать глупости?

– Тогда тебя съест волк! – смеётся.

Маленький остановился и поглядел искоса.

– А вот и неправда. Меня не съест волк. Ты же рядом?

– Конечно, я всегда рядом. И не дам волку тебя съесть. Разве я смогу жить без своего сыночка?

– И я без тебя не смогу, пап. Никогда.

– Да ну… подрастёшь, убежишь из дома, и забудешь меня…

– Неправда, папа, я никогда не уйду от тебя.

Большой присел и посмотрел на сына.

– Все дети рано или поздно покидают своих родителей и начинают жить сами, потом у них появляются свои дети, и те уходят. И так до бесконечности.

Маленький нахмурился.

– Но… но я ведь у тебя самый послушный… ты сам говорил, что я самый послушный… И никогда ничего не делаю без твоего разрешения.

– И не балуешься… и это правда.

– А мой брат баловался, и потому ушёл из дома?

– Ну что ты, глупый… Он вырос… У него свои планы… Он захотел построить свой дом… свой мир…

– Но разве может быть его мир лучше того, что построил ты? Разве может быть лучше?

– Не знаю… ему так кажется…

– А вот и неправда! Твой мир самый прекрасный и ты самый умный! Я спрашивал у всех кого видел и кого знаю… и твоих друзей.. и этих, кто завидует тебе… Ты лучший и это знают все… Ты у меня самый лучший, папа!

Большой нахмурился и улыбнулся сыну.

– Я знаю… ты мне рассказывал… Если бы не ты, то разве я мог бы отличить льстеца и завистника от друга? Ты лучший сын на белом свете.

Маленький бросился на шею отца и крепко обнял его.

– Не говори так, папа… Это брат любит когда его хвалят… А мне всё равно… Я люблю тех, кто не врёт мне… и тебе… И поэтому меня боятся, придумывают про меня разные гадости и зовут искусителем…

– Я знаю, Люцифер, – ответил Сущий, – я тоже не люблю тех, кто дрожит от страха. Я забыл им дать одинадцатую заповедь, которую ты подсказывал мне на горе Хорив…

– Не бойся?

– Не бойся…

Старик и чайка

Во мне всегда жили два человека: один умел летать, а другой в это не верил.

Так думал старик сидя в своей конуре на высоком берегу синего моря, где-то далеко-далеко, в северной стране.

Однажды, он увидел чайку. Чайка кружила над его домом, пела свою песню и медленно опустилась на самое крылечко.

– Здравствуй старик, – сказала чайка, – я тот человек, который умеет летать. Ты когда-то отпустил меня, и я превратился в чайку и теперь летаю где захочу, но ты об этом не знаешь. Ты всегда мечтал быть моряком и поэтому, я чаще летаю над морем. И сейчас, случайно пролетал мимо и решил заглянуть к себе домой, узнать как ты, мой брат-близнец, который не верит в то, что я умею летать.

Заплакал старик.

– Я столько лет просидел тут, со своей мечтой и неверием в то, что ты есть, уже состарился и мои волосы превратились в седину, а силы покинули меня. Куда мне мечтать?

– Не плач, мой брат, – ответила чайка, – хочешь? Мы полетим вместе! Я ведь принёс тебе веру, когда-то утраченную.

– Но, разве я не стар? Разве мысли мои не переполнены молениями о смерти?

– Нельзя совершать последнюю эту молитву. Нельзя о смерти. Иначе мы не сможем летать.

– Разве я не выбрал в те годы этот тихий берег у моря, чтобы бежать смуты городов?

– А разве можно выбирать между смутой и безвестностью? Один из нас облетел пол мира, видел далёкие страны, сражался за себя и за других, за право летать высоко в небесах. А другой так и просидел в этой конуре, слушая шум волн и глядя в горизонт, зная, что на самом деле оттуда ничего не явится.

– Зачем же я тут сидел, чайка?

– Это знаешь только ты. Я уже не могу знать. Ведь ты, когда-то, отпустил меня. И я улетел. А ты остался. Если бы ты был со мной, то я бы дал тебе ответы на все вопросы. А так, я могу поведать тебе, старик, о далёких землях и дальних морях, о людях и птицах… Но, я ничего не знаю про тебя. Да и сам ты, дашь ли ответ себе про себя?

– Я не знаю, чайка, – ответил старик, – ты, который умел летать, находил ответы на все вопросы. А я мог только созерцать пустой горизонт и спрашивать у пустоты о смысле моего сидения здесь, на этом берегу…

– Что видишь ты вокруг сейчас? – спросила чайка.

– Ничего… – ответил старик.

– Почему ты ушёл из городов?

– Я устал слушать разговоры ни о чём… Я устал видеть тех, кто никогда не понимает того, о чём говорит и всегда радуется горю других людей. Я устал видеть ненависть именуемую высокими титулами, жестокость, называемую справедливостью, ханжество под маской целомудрия и веры…

– И что ты нашёл здесь?

– Покой… Тут я нашёл покой…

– Спрятался от всех и прекратил создавать собственный мир…

– Но если он станет таким как прежний, то зачем он нужен?

Чайка взмахнула крылом и села старику на плечо.

– Ты отчаялся, старик. Пока мы летали, даже во сне, ты был огоньком для других, которые так не хотели видеть вокруг мерзость под маской благородства, клеймящую мерзостью все вокруг. Но едва я был отпущен тобой, как у меня выросли крылья. Но я – так же могу только созерцать с небес весь этот мир. Отпустив мечту ты остался в пустоте, даже прекрасной. И кошмары наполняют твоё сознание, занимая моё место. Только с первыми лучами солнца я могу вернуться, чтобы напомнить о себе. Если, конечно, буду пролетать мимо.

Ты ведь знаешь, что каждый видит то, что хочет видеть и только то, чем есть он сам… Я видел прекрасные страны и лазуревые моря, благородных людей, чьи сердца полны отваги и чьи души переполнены порывами великой страсти к созиданию. А ты так и остался с безобразными, мерзкими существами, копошащимися под лучами зловещего солнца, ползущими по головам друг друга, втаптывающими друг друга в грязь, с одной единственной целью: сожрать сердца и мозг ближнего…

Солнце опускалось за пустой горизонт, а на море не было видно ни единого корабля. Штиль переполнял и воздух, и мысли, и старика… Чайка ещё раз взмахнула крылом и поднялась высоко-высоко, прощаясь со своим братом-близнецом. Может быть она к тебе ещё вернётся? Может быть…

Несостоявшийся Песах

Прошло 80 лет после того, как Моше Рабейну призывал народ свой уйти из Земли Египетской, подальше от гнёта и тирании фараона. Уже сорок лет как почил он в земле, и малая часть иудеев отстаивала своё право на Землю Кнаан. Но не все послушали Моше Рабейну, не желая покидать свои дома в Египте.

– Эта наша родина! – кричали они ему, бросая камни вслед пророку и уходящим с ним евреям.

– Вон отсюда, мерзавцы! Вон отсюда, предатели Египта! – кричали и плевались.

– Позор вам, рабы Мелхеседека! Он вас купил! – и в ход шло дубьё и улюлюкание толпы…

Прошло 80 лет…

Малая доля иудеев всё ещё не вступила в Кнаан, а те кто оставался в Египте продолжали влачить своё жалкое существование. Но потом случился в Фивах большой базар!

Нет, базар не значит большая торговля, а на большом фиванском базаре собрались все кому не лень, во главе с наследником фараона и начали вопить, что мол «Египет это Африка!», прыгать, потому что в Африке все прыгают и кричать, что «Кто не скачит тот мадианец!». Евреи тоже прыгали. Потому что новый фараон, Тутанхамон, объявил политику либерализации и с удивлением все узнали, что главный враг Египта не евреи, а жители севера Егита, в частности тех районов, которые близки к Стране Мадиан. Они не хотели прыгать. Они читали свитки папируса, добывали руду и ковали мечи, орала и им некогда было прыгать. А ещё строили пирамиды, храмы, дворцы, в том числе и для прыгающих фиванцев.

Фиванцы с ужасом для себя увидели прыгающих евреев. С ещё большим ужасом узрели участники фиванского большого базара, как на бочку вылазит то один еврейский старейшина, Йосиф Серебрянная Борода, потом другой, Игаль Портняжка… Потом третий, тоже Игаль, но Рядом Моющий… Со скрежетом на сердце и на зубах они не хотели верить, что евреи не пьют кровь египетских младенцев, не мечтают поработить египтян на пару с ливийцами, но теперь, поскольку фараон и его писцы сказали, что евреи это египтяне, при встрече с евреями египетские патриоты первыми спешили раскланяться со всеми «шалом» и «шаббат шаломами», если был день субботний…

Смотрел Вс-ышний на прыгающих евреев и решил поднять Моше Рабейну из безвестной могилы и отправить обратно в Египет, чтобы он посмотрел на весь этот бардак, потому что Моше сожалел об оставленной в Египте части народа…

Моше пришёл в Египет как обычный нищий странник и проповедник, встретился с еврейскими старейшинами.

– Зачем вы это делаете? – спросил Моше, – разве дозволено иудею предаваться языческим пляскам и камланиям?

– Молчи, враг! – закричали старейшины, – Египет это Африка! В Африке все прыгают!

– Но вы же евреи! Ведь мы имеем свою веру, свои обычаи, у нас свой народ, который идёт от мудрого и праведного Авраама!

– Праотец Авраам тоже прыгал бы с нами, потому что мы египтяне! – закричали в ответ старейшины, а старейшина Йосиф Серебрянная Борода начал рассказывать, что египетский и еврейский народ объединяет многовековая дружба, что евреи служили надсмотрщиками у фараона, чем должны очень гордиться.

– Служили, – ответил Моше, – они убивали евреев и пытали их, убивали первенцев и будут навеки прокляты!

– Молчи, несчастный! Они герои! – завопил Йосиф, – мы гордимся ими!

– Но вы же не египтяне! Проснитесь! Б-г нам даровал прекрасную землю…

– Наши дома тут! Значит мы египтяне! Евреи – часть египетского народа!

– Кто вам это сказал? – спросил Моше.

Старейшина Игаль Рядом Моющий, скромно пряча золотые перстни в длинные рукава и кутая в халат рубины и бриллианты ожерелий, всё таки нервно начал ронять на пол золотые монеты…

– Это не моё… я не воровал… ну я сказал, а что?

– Ты? – возмутился Моше, – ты с фараоном вступил в сговор…

– Не в сговор! Я пекусь о своём народе. – ответил Игаль Рядом Моющий.

– Оно и заметно, – покачал головой Моше.

Он вышел на улицу и увидел нищих, бедных, голодных евреев.

– Чего вы тут стоите? – спросил он, – ваши братья в Стране Мадианской готовятся вступать в Кнаан,! Чего вы ждёте тут?

– Наша земля тут, наша родина тут… – ответили евреи.

– Но ведь тут египтяне убивали ваших отцов, дедов! – чуть не закричал Моше.

– Это всё неправда, – сказали евреи, – они не убивали… Мы вместе строили Египет… Многие евреи служили надсмотрщиками у фараона…

– Кто вам это сказал?

– Это факт!

Моше увидел рисунок посоха египетского бога Осириса, навершие которого было украшено изображением меноры…

– Что это? – с удивлением спросил он у евреев.

– Ну как что? Это наш символ! Наша святыня! Именно так она должна выглядеть… ведь евреи это часть великого египетского народа…

Моше развернулся и ушёл обратно в пустыню, в Мадиан, где малая часть еврейских воинов, отчасти безоружных, среди которых большая доля была женщин, подростков и стариков, помнящих муки и казни учиняемые египтянами, готовилась отражать очередную атаку египетских полчищ…

Рабы… Что такое рабы? Раб – не обязательно почерневший от солнца человек в кандалах… Раб не в кандалах. Раб – в сердцах, в душе, в разуме и сознании… часто увешанный золотом и дорогими нарядами. А часто – святой верой в то, что окружающее его и есть его истинная свобода…