История опуса описывает нисхождение духа в Ад, населенный демонами, некогда описанными в Ветхом Завете, Лемегетоне и других древних источниках. На пути к Богу духу необходимо добраться до Чистилища, преодолев девять кругов Ада, где герой столкнётся с семью смертными грехами, – лицом к лицу со своей теневой стороной, – в образе семи архидьяволов во главе с Люцифером.

Опус соединяет в себе идею девяти кругов Ада Божественной комедии Данте Алигьери и мораль Потерянного рая Джона Мильтона, также заключая в тексте факты Битвы сынов света и тьмы, описанные в Кумранских свитках, найденных в 1947 году в пещерах Кумрана неподалеку от Иерихона в Иудейской пустыне и являющихся религиозной реликвией, повествующей о реальной исторической войне «ангелов и демонов».

Читатель отправится в Пандемониум вместе с героем повествования и познает тайны мироздания, побывав в его «шкуре», ведь главный герой обезличен и не имеет имени. Такое ментальное путешествие считалось философами древности погружением в глубины подсознания личности, способным привести человека к разрешению внутренних конфликтов и психосоматических проблем, вот почему данный труд может дать прочитавшему его ответы на многие личностные вопросы, касающиеся жизни в целом.

Текст, написанный в стиле «сюрреализм» в поэзии, наполнен аллюзиями, скрывающими в нем множество противоречивых загадок, которые каждый читатель интерпретирует для себя в соответствии со своим мировоззрением. Стихи были написаны автором автоматическим методом письма – без исправлений. В тексте были использованы приемы нейролингвистического программирования, что вселит чувство трепета в душу читателя.

В процессе написания данной книги автор объехала множество стран с целью углубления в историю религиозного наследия ныне живущих рас и поиска «философского камня», посетив старейшие храмы ныне известных религий, являющиеся точками мирового паломничества.

Во время работы над опусом, история которого берет начало в городе Сарагосе, автор посетила этот оазис посреди испанской пустыни и прогулялась по старой части города с ее уютными европейскими улочками. В самом сердце исторической части города возведена величественная Базилика Богоматери Пилар, являющаяся одним из самых больших и старых соборов Испании и вселяющая трепет мощью и изяществом архитектуры, исполненной в стиле средневекового Барокко. Центральная колонна собора, увенчанная статуей девы Марии с ребенком на руках, еще помнит слезы скорбящей Европы в самые трудные пережитые ею века, и молча повествует об этом посетителям. Поднявшись на колокольню Собора девы де Пилар и взглянув на город и воды реки Эбро с высоты птичьего полета, автор прониклась атмосферой старого исторического центра столицы Королевства Арагон, отразив ее в представленном труде.

Спустя два года трудов, из-под пера автора вышел опус, соединяющий в себе единую философскую истину, о которой издревле говорили люди на разных языках. И эта истина, основанная на изучении древнейших источников философии нескольких мировых культур, будет обнародована автором в серии книг, состоящей из трех частей: «Путь к Богу» Пандемониум, «Путь к Богу» Пургаториум и «Путь к Богу» Элизиум.

Песнь I

Врачеватель чумы стоит на перекрёстке эпох.

Смрадный запах витает в отравленном воздухе.

Птичий клюв позволяет сделать наполненный вдох.

Не остановить вопль чумных ладану в его ухе.

Красные линзы глазниц насыщают багрянец крови.

Покрывают гниющую плоть жужжащие мухи.

Страждущие стонут, исказив гримасой брови.

Бездушный чумной доктор – ангел смерти —

Жертв мора спасти призван от нестерпимой боли.

Свалены в трупные кучи старики и невинные дети.

Выгрызают кишки их пресытые толстые крысы.

Из закоулков выглядывают инфернальные черти.

В стенах крепости подохли даже последние псы.

В гниющих останках тонет прокаженный город.

Столпы крематорного дыма изнутри выжигают носы.

Больные столпились у закрытых карантином ворот.

Гиблой участи не избежать привилегированной знати.

Пандемия бубонной чумы уравняла богачей и народ!

На лазаретных шконках скелеты в изъеденной плоти.

На простынях остаются с кусками кожи их волосы,

Гноятся их чёрные персты и отслоившиеся ногти.

Держат пленных каменные стены Сарагосы…

Король бежал на Восток, гонимый чумным ветром,

Закрыв на гражданской войны и мора ужасы.

Спасся в Валенсии, укрытый царским «шатром».

На волю судьбы бросил своих верных подданных,

Потерявших связь с политическим центром…

В сумерках клюют вороны останки тел раскиданных,

Колокольни оплакивают путь люда в Чистилище,

Взывая к всепрощению Богу преданных…

Изъедено язвами тело – души вместилище!

Всех не отпеть единственному священнику.

Очистит от мусора город лишь тотальное пепелище!

Здесь проповедь Папы не остановит панику.

Призрак надежды испарился с бубонным поветрием.

Исповедаются смертники доктора птичьему лику,

Взявшему крест, оправданный людским доверием.

Отпускает он грешникам грехи их посмертно,

Неупокоенные души успокаивая смирением…

Под маской скорби лицо его совсем незаметно.

В ветхих стенах он единственный «царь» и «бог»!

Летопись чумного врачевателя бессмертна…

Под маской скрывается вездесущий пророк!

Песнь II

Гниющая Европа утонула в скорбных слезах!

Завывает беспрестанно неуемный поминальный плач

Плакальщиков, чья родня лежит в труповозах…

Никто не в силах помочь – ни Бог, ни врач.

Не спастись никому от косы бубонного мора!

День придет, и в твою дверь постучит палач!

Ее не открывая, впустишь жизней безжалостного вора.

Познаешь муки заживо снедаемой человеческой плоти.

Тогда и твое тело окажется среди трупного сора…

Столько падали из города вовек не вывезти!

Цитадель превращена в общинный склеп

По Божественной иль дьявольской прихоти…

Глаз народа теперь к состраданию слеп,

Глас поминальных песен жестоко-сердечно нем.

Пронизывает мудрый змей глазницы и череп…

Лежат на улицах окоченевшие туловища – камнем.

Столица Арагона превратилась в братское кладбище.

Обглоданные червями кости поросли плюща плетнем.

Для падальщиков превращен город в пастбище.

Мерещится будто весь этот ад – забвенная сомния…

Мученики здесь нашли последнее пристанище!

Заблудшие души – несчастные жертвы верования,

Цепляют Харона на переправе чрез Ахерон за рубище.

Столпившись у пологих берегов реки забвения,

Напоминают паломников неприкаянное сборище,

Тщетно ищущее отпущения грехов и смирения,

Ведь не попадут души непогребенных в Чистилище!

Бессмысленны и бессильны к старцу воззвания.

Поглотит души адское пламенное пожарище.

Все эти стоны лишь пустозвонные толкования.

Не увидеть вовек мученикам трехглавое чудовище,

Не попасть им, не пробраться в Элизиум.

Вся процессия напоминает кровавое побоище!

Стоит обездвижено доктор, – узник мрачных дум,

Созерцая пандемией притворенные в жизнь откровения.

Затуманен трупным запахом его отчаянный разум…

Всадники Апокалипсиса скачут, кая людей без сомнения.

Кровавая жатва черного мора наполнила свои житницы,

Вызвав шквал повсеместных бунтов и народного волнения…

Урожай зерна погиб, остановив ветреные мельницы.

Голодомор опустошил животы чревоугодников и хлева…

Тлеют члены трупов, уложенных в бесконечные вереницы, —

Смерть пожинает гнилые плоды чумного посева!

Песнь III

Перо Церемонный стал в Валенсии пленником титула.

Арагонская уния устроила на короля гонения.

И «корона» вновь, как крыса, с тонущего корабля сгинула.

Подавлены были в Арагоне народные волнения.

Лишь чудом улизнул король от цепких лап предателей,

Преследуемый врагами с целью политического убиения.

Королевскими силами разбита коалиция «карателей».

Гражданский бунт был ожесточенно подавлен, —

Заткнуты были рты оппозиционных увещевателей.

Последними солдатами Арагон в руинах оставлен.

Сторонники коалиции копьями были заколоты,

Но источник вод был трупным ядом отравлен…

Последние союзники Арагонской унии казнены!

Королевская власть вновь воцарилась в Сарагосе!

Отрезанные головы на посмешище выставлены!

Валяются гниющие тела на полях словно пугала на покосе.

Печать отверженности еще пожирает людскую плоть, —

Мучительная смерть несет споры холеры на своей косе.

Вскрытый бубон как раскаленная игла под ноготь,

Лечение не поможет в условиях антисанитарии!

Нарывы и язвы изъедают человеческую «мякоть».

Падет Арагон от чумы, как Рим «пал» от малярии?

Аверс и реверс смотрят отныне в одну сторону!

Високосный год собрал жатву в Валенсии.

Не удалось захватить власть мятежному «барону»!

Всадник войны помчался на Юг с реконкистой,

Вернув поводья колесницы Арагона монаршескому трону.

Перо поставил королевскую армию на простой…

В столице заболочены все колодцы помоями.

Всадник мора покарает люд без воды чистой…

Мошкара копошится и сбивается в тучи роями.

Вши жадно вгрызаются в плешивые волосы.

Город в «пожаре», освещен кострищ огнями, —

Изуродованные тела сложены в тлеющие конусы

Будто жертвенные костры для подати ненасытным богам.

Колонны дыма преклоняются пред ветром, как колоссы.

«Свечи» из трупов тают подобно пылающим сена стогам.

На Востоке зиждется первый свет, сравнимый с надеждой.

Пылающие языки костров подобны дьявольским рогам.

Горящие углями глазницы испускают испепеляющий зной.

Из изъеденного чумой города сбежали последние крысы.

По долине Эбро разносится отдаленным эхом волчий вой.

Рассвет утопил усеянные костями поля в дожде из росы…

Песнь IV

Опустевшие стены монастыря огласил истошный крик.

Молящий о помощи стон отразился многоголосым эхом.

Из-за угла коридора тенью проскользнул птичий лик,

Уловивший призыв о помощи чувствительным слухом,

Марширует по коридорам, жуя пахучий чеснок.

Признан он священнослужителями истинным волхвом.

Трость в его руке, как змея яд, скрывает острый клинок.

Чумные в припадке ни раз нападали на него со спины…

На лазаретной койке умирает невинный ребенок.

Истлевает отрок, как личинка в куколке, и нет его вины.

Покрытый черными язвами, томится в адской агонии,

В усталых глазах надежда и вера слезами отражены.

Малолетний араб – наследник кровей Мавритании,

Был укрыт в пристанище «противного» чужеродного Бога.

Христианский кров приютил нуждающегося в сострадании…

Когда всевластного Папу обуяла чумная тревога

За истлевающее заживо католическое монашество, —

Разложившихся монахов сжигали как «житные» стога!

От этих проклятых мест отвернулось всякое божество, —

Европа обернулась в карантинную зону, изрытую могилами.

Всадники Армагеддона оживляют библейское пророчество!

Благословение не вернуть ни жертвами, ни молитв силами.

Бог объявил Инквизицию в честь священнослужителей, —

«Чистые» души монахов покрыты бубонными нарывами!

В тот день Ватикан благословил на подвиги врачевателей,

Наделив их правами вершителей судеб, освятил Заветом.

Ни слова против не произнес никто из уничижителей!

Монастыри зареклись святым богословским обетом:

«Не укрывать больных страждущих «кресту» во вред,

Не отпевать праведников для воссоединения со светом!»…

«Отродье» провалилось в лихорадочный бред,

Символ птицы не спугнул навязчивую болезнь!

На простынях остался лишь кроваво-гнойный след.

Отпустила ангела из тисков боли молитвенная песнь,

Сделав еще один невинный дух заблудшим вовек!

Миротворная смерть лучше, чем истязающая казнь…

Потерял свою ценность в сущем кошмаре любой человек,

Темные времена опустились на королевский дворец.

Альхаферия не знает больше чистых устьев рек…

Ангелы Откровения неуемно трубят в горны времен конец!

Песнь V

Стрелка на циферблате старой часовни указала полдень.

Площадь Богородицы Пилар оголила потайные ходы,

Укрыв в закоулках безликую мрачную тень.

В стенах цитадели не осталось чистой воды!..

Соборный колокол пробил последний гулкий удар…

Ни одна повитуха не принимает больше роды, —

Обремененность чрева в смуту – проклятье, а не дар!

Испепеляющее солнце иссушило испанскую землю, —

Сюда теперь не сунет носа даже дикий варвар!

Сокрушение Унии дало надежду спасшемуся королю

На возрождение «феникса» – Арагона из пепла!

Из «древа жизни» лишь пламенем можно выжечь тлю…

На окраине в жертву община принесла козла, —

От голодомора он бы все равно не помог, —

Всяк вхож узрит череп на острие обрядного кола!

Хозяин захудалого двора не в шутку занемог, —

От кары всадников Ада не сбежать даже невинным!

От этих мест отвернулся и языческий, и христианский Бог!

Время тянется и ощущается невероятно длинным.

Небосвод вновь горизонтом стирает уходящий день.

Бремя лекаря без пациентов кажется беспричинным…

Понурый стан врача скрывает древа прохладная сень.

Бросает лицо под маской птицы то в жар, то в холод, —

Чума въелась в слабое тело словно бубонная плесень!

Пульс отдается эхом, будто о наковальню бьет молот.

Лик птицы не отпугнул от него «злой дух» болезни, —

Сгинет он, как и другие, в вязкой топи трупных болот!

Судьба его строит супротив жизни смертельные козни.

Удушающая маска в лихорадке им сорвана с фаса:

«Все проповеди Ватикана о спасении лишь россказни!

Не унять Папе народного возмущенного гласа!

У избежавших смерти, чума вырвала сердца и души.

Зрячий в этом ожившем кошмаре отдал бы слепцу глаза!

В волосах копошатся и кусают проклятые вши!

Провались все пропадом! Обрету свободу, умерев!

Чтобы не слышать лживых речей, глухому отдал бы уши», —

И лекарь прильнул к стволу столетнего дуба, остолбенев…

В рассветных сумерках его нашли на том же месте, —

Уходя в одиночестве, присел под кроной и уснул, окоченев.

Близ богадельни сборщик трупов узрел его нагого и в кресте,

И, поместив иссинившую остывшую статую в обоз с телами,

Увезли никогда доктора на лесную опушку, и, забыв о Христе,

В чумной братской могиле без гроба зарыли лопатами…

Песнь VI

Полоса сумеречного горизонта проявилась сквозь веки.

Проснулся лекарь! Теперь он – заблудший дух в Аду,

Замкнутый не отпетым в темнице Пандемониума навеки!

Очнулся в мрачной чаще на земле в агоническом бреду

Нагой и замерший, – не осталось даже нательного креста!

Осознание тут снизошло, – попал он в безнадежную беду!

Для неупокоенной души нет страшнее и ужаснее места!

По этому лесу бредут толпы неприкаянных покойников

В сторону реки забвения под редкие удары благовеста…

Так начал свое путешествие в Ад лекарь средь грешников.

По справедливости, иль проведению сюда он попал?

Бредет дух к реке Ахерон, став одним из «паломников».

На него неописуемый и всепоглощающий страх напал

За несчастную его – «прокаженного» судьбу в недрах Ада.

Потухла жизни светоч, – не разожжет теперь и Аида запал!

Здесь, в гниющей обители разложения и смрада,

Картина не так ужасает, как страсти, оставленные в миру,

Где царит процесс духовного и телесного распада!

В несправедливом мире том играет на чумном пиру,

На фоне страждущих и утомленных земной жизнью,

Красавец Аполлон, нежно обняв свою любимицу – кифару…

Умирающий вдовец выбросил мертвую чумную свинью

На зло соседям близ Арагонских Пиренеев, —

У горного пика Ането, в речного устья полынью…

В Европе мрут как мухи короли на радость их лакеев!

В том мире нет никакой нужды, ведь хуже он любой войны.

Посмертная судьба праведников не лучше, чем злодеев!

Разве те, кто посвятили жизнь Богу, такой доли достойны?

Этот вопрос остался бы для разума непостижим,

Если б не дух, кто в муках адских, способен открыть тайны.

Тот дух, которому в Элизиум путь пока недостижим, —

Постигнет мудрость рождения и смерти в Преисподней, —

Он идеей познать истоки мироздания одержим!..

Не сосчитать более мученикам Ада серых дней, —

Время и пространство здесь ирреально искажено.

Тонут души в сгущающейся тьме бесконечных ночей.

В кривом зеркале безликое существование отражено

Этих несчастных, что попали в первый адский круг,

Их остаточное сознание ядом змея за грехи поражено.

Какая несправедливость, что лекаря истощил недуг!

Он поднялся с колен и побрел за остальными мертвецами.

Его не мог остановить даже всепоглощающий испуг!

Во второй круг бредут тени с опущенными лицами…

Песнь VII

Паноптикум вобрал в себя все соки благородных кровей.

Здесь собрались и праведники, и блудливые грешники, —

Все те, кто стали в миру живых кормом для червей!

В чертоги дьявола низвержены и божеские приспешники, —

Получив несправедливое наказание, потеряли всякую веру,

А грехоупадшие бормочут им укоры словно пересмешники…

Юстиция выронила из весов справедливости меру, —

Правосудия не знают обреченные на томление в хаосе

Духи, погруженные в бурлящую смрадную серу!

Утопают крики отчаявшихся мертвецов в стенающем гласе.

Лимб стал пристанищем для праведников некрещеных!

Орут и изнывают они в припадках, от судьбы своей в ужасе.

Их неутомимый бич – скорбь против Христа обращенных.

Ни чувств, ни боли они не ощущают, лишь неуемная печаль

Отражена в глазах их, светом пламени Ада освещенных…

Средь тех изнеможённых скорбью душ брел лекарь вдаль,

Сгущающуюся мраком к реке, полной мертвыми водами,

Неся для Харона под языком монеты медяной медаль.

Добрался дух до Ахерона, где неупокоенные скорбят годами,

И, завидев Харона утлый челнок, ринулся к нему с уплатой,

В надежде все же свидеться с своими кровными родами.

Лекарю повезло, – его отпел поп в связи с утратой.

Харон, отпрянув, принял за переправу уплаченную дань.

Взамен забрав медяную монету, не требуя златой!

И сжала гнилое весло костлявая старческая длань,

Сдвинув ладью в направлении противоположного берега…

Наконец дух завидел вдалеке призрачную пристань,

И обуяла его всеобъемлющая трепетная тревога.

Сойдя на твердь, он очутился в эпицентре бури,

Которая лишь для царя Миноса истинная нега!

Здесь все покрыто мглой и не видать в веках зари.

Суровый, но справедливый Минос осуждает грешников,

Поддавшихся сладострастию плотской похоти и дури!

Врач, осознав себя на перекрестке двух кругов,

Предстал пред взором строгим судьи Миноса,

Окруженный грешным шепотом пересудов.

Исполин, обвитый змеиным хвостом, взглянул искоса,

Готовый огласить чумному доктору карательный приговор,

Оглушая громом бушующую пустыню, изрек вполголоса:

«С тобой, врачеватель мора, особый будет уговор, —

Ты отправишься в девятое адское кольцо!

Наведавшись в всевластного Люцифера собор,

Познаешь суть смерти, узрев дьявола истинное лицо».

Песнь VIII

Так судья Минос изрек свой беспрекословный вердикт,

Посулив по достижению цели пропуск в Чистилище!

Укутался в девять змеиных колец и ушел, умаляя конфликт.

Когда-то на седьмой круг осудил он свое грешное детище —

Минотавра, охраняющего степи, населенные насильниками.

Существо, что имеет морду тельца и человеческое туловище!

Сторожащее три пояса: и Лес самоубийц с его висельниками,

И Флегетон, где тираны кипят под надзором кентавров,

И пески, где святотатцам не спастись молитвенниками…

Итак, стоящий в полном мраке, не помня света канделябров,

Чумной доктор усвоил царя Миноса нерушимый указ, —

Направляться в бездну, где верный спутник – ночи покров.

Держа тернистый путь, он станет жертвой демонских проказ.

Так думал он, ступая неуверенно в бушующей тьме.

Он знал, что вечным томлением в Аду заплатит за отказ!

Так начал лекарь путь свой к дьявольской тюрьме,

Ведомый мыслью о достижении Элизиума в конце концов,

На этом пути не остановить его ни одной «ведьме»!

В каждом круге Ада готов он встретить грешных праотцов,

Ибо Пандемониум кишит духами, чьи имена в веках:

И тех покойников, в чьих склепах не счесть славы венцов,

И тех преступников, что жизнь провели в скитаниях и бегах.

О! Грешных и заблудших душ здесь не сосчитать вовеки!

И множится рой их, пока чума сбирает жатву душ, в стогах

Жженных христианским погребальным традициям вопреки.

И вот, дух в прошлом лекаря понес его понурый стан

Прочь от зловонной заполненной трупами скорбной реки…

«Как преодолеть Ад, который населяет демонов клан?», —

Так думал он, следуя к границе третьего кольца, решив,

Что судьбу его духа спасет девяти кругов Данте план.

Чем ближе подходил он, тем более сгущалась тьма, ухудшив

Без того ограниченное непроглядным туманом обозрение…

Буря выпустила его из тисков ветра, землей запорошив,

Близ перехода на третий уровень Ада обрел он прозрение,

Попав в бескрайнюю долину, где замкнуты чревоугодники.

Столкнулся он со стражем, не выразившим ему презрения!

Прожорливые морды Цербера – Химеры наследники,

Бдительно блюдут вход пламенеющего Пандемониума,

Изъедая и глотая души, если пытаются вылезти грешники.

Остальные же гниют вечно на солнце, от боли без ума!

Эти кары лишь начало адских изощренных мучений, —

Затем их ожоги истязают проливные дожди изо льда.

Так ненасытный зверь пропустил скитальца без нападений!

12 След.

Путь к Богу. Пандемониум

Предисловие