Идут по Красной площади солдаты группы «Центр». Победа или смерть

Дрожат одряхлевшие кости

Земли перед боем святым,

Сомненья и робость отбросьте,

На приступ! И мы победим!^[1]

Глава 1
Все только начинается

Холодным и хмурым ноябрьским вечером невысокий, невзрачный человек в неброском френче медленно прогуливался по длинному кабинету. Между стенкой и длинным столом для совещаний с придвинутыми к нему стульями. От одной обитой деревянными панелями стены до другой такой же, но снабженной еще и массивной дверью. И обратно. Ни привычно закрытого тяжелыми темно-зелеными шторами окна, ни шикарной дубовой двери с литыми бронзовыми ручками. Только толстый, покрывавший весь пол ковер и мягкие кавказские сапоги, как и раньше, скрадывают шум шагов.

За последние месяцы было много таких изменений. Сперва пришлось перебраться из Кремля в метро, потом и вовсе покинуть столицу. Теперь приходится жить и работать в подземном убежище под Куйбышевом, строительство которого начали сразу после сдачи Смоленска еще в самом начале войны и вели сверхударными темпами, чтобы иметь хорошо оборудованный командный центр на самый крайний случай. И вот этот «крайний случай» наступил. Так что теперь столица советского государства находится здесь. Надолго ли?

Конечно, сопротивление продолжится – у страны советов еще остались гигантские ресурсы. Правительство своевременно эвакуировано, на Урале, в Поволжье и Сибири на основе эвакуированных предприятий развертывается мощное военное производство. В тылу формируются новые дивизии и армии – война будет продолжена и доведена до победного конца! Но, как же трудно смириться с потерей Москвы! Дело даже не в важнейшем железнодорожном узле страны, не в заводах, аэродромах и мостах. Нет. Москва всегда была символом, олицетворением, средоточием всей жизни огромной страны. С потерей столицы у Советского Союза буквально вырвали сердце. Как теперь, после всех потерь и поражений последних месяцев, объяснить народу еще и эту утрату?!

Москва не Минск, не Киев и даже не Ленинград. Их потеря была обидна, болезненна, тяжела, но людей поддерживала надежда: за нами Москва – враг будет разбит, победа будет за нами! «Говорит Москва» – с этого начинались все официальные правительственные сообщения, а что можно сказать в утешение людям теперь, какую надежду им дать? От чувства собственного бессилия в душе медленно поднималась холодная ярость. Нет! Он не сдастся! Первое полноценное (после переезда) совещание Ставки, которое начнется в этом самом кабинете полчаса спустя, должно стать переломным моментом в этой войне – решения, принятые сегодня, заложат фундамент будущих побед. Да, именно так и никак иначе. Если бесноватый немецкий выскочка думает, что, захватив Москву, смог сломить его, то он жестоко ошибается. Скоро враги поймут, почему глава первого в мире социалистического государства носит фамилию СТАЛИН. Человек в защитном френче прекратил свой неторопливый поход по замкнутому маршруту и усмехнулся в свои знаменитые усы – впервые за долгое время.

В отличие от вождя остальные участники совещания уверенности ни в чем не испытывали, что было ясно написано на их лицах. Да и тон звучавших докладов не внушал оптимизма: из-за быстрого продвижения вражеских войск эвакуация промышленных предприятий, сельхозпродукции и готовых товаров прошла не в полном объеме; из-за потери ряда железнодорожных узлов задерживается прибытие на фронт свежих подкреплений; обеспечение воинских частей техникой, вооружением и боеприпасами упало до самой низкой отметки с начала войны, причем исправить сложившееся положение в ближайшее время не представляется возможным, так как производство военной продукции также находится на чрезвычайно низком уровне в связи с потерей или эвакуацией ряда ключевых военных заводов. Моральный дух армии из-за непрекращающихся поражений упал до критической отметки. В связи с потерей наиболее развитых сельскохозяйственных районов в следующем году неизбежен кризис в снабжении населения продовольствием… И так практически во всем! Сплошная череда проблем и неудач, трудностей и опасностей.

Сталин в очередной раз неторопливо прошелся вдоль зала и вдруг, резко развернувшись, прервал на полуслове очередного докладчика:

– Ви думаете, что у нас есть вибор? – Как всегда, в ответственные моменты акцент стал заметнее – верный признак волнения. – Думаете, что мы можем выбирать, сражаться дальше или нэт? Подумываете о новом брэстском мире? – После этих слов вождя в зале повисла напряженная тишина. Наркомы и генералы один за другим отводили глаза, боясь встретить колючий взгляд САМОГО. В установившейся тишине с треском сломался в чьих-то сведенных от напряжения руках карандаш. И этот, показавшийся невероятно громким звук словно освободил сжатую пружину – покров молчания лопнул, и присутствующие наперебой стали уверять в своей непоколебимой решимости продолжать войну до победного конца во что бы то ни стало. Сталин разочарованно покачал головой.

– Думаете. Думаете, что побэдить немцев нэльзя. Что проще откупиться – отдать Украину, отдать Прибалтику, отдать Бэларусию… Немцы тоже так думают! Имэнно на это они и рассчитывают. Вся их стратегия построена на авантюризме. Напасть внэзапно, исподтишка, захватить, пограбить и запугать. А потом запуганный и ограбленный сам отдаст все оставшэеся. Так было во Франции в прошлом году, так они поступают и тэпэр.

Но на этот раз фашисты просчитались – мы не испугались их нападэния и готовы продолжить войну до полного разгрома врага и освобождения своей зэмли. А они уже нэ могут воевать. Немецкие войска остановлены на всэх фронтах! И они боятся продолжения войны. Поэтому они и хотят заключить мир. Нэдавно немцы через наших прэдставителей в Болгарии сами прэдложили нам начать мирные пэреговоры. Разве победители так поступают? Нэт! Это просто последняя попытка зарвавшэгося агрэссора запугать нас. – Произнося эту речь, Сталин лукавил. Инициатива в болгарских переговорах исходила как раз от советской стороны. Осторожный зондаж в этом направлении начался еще в начале октября, в самый разгар «Тайфуна». Немцы были, в общем, не против, однако выдвинутые ими требования повергли советскую сторону в ступор. Немецкие представители безапелляционно потребовали передать под контроль Германии всю территорию СССР, находящуюся западнее линии Архангельск – Астрахань. Вместе со всей находящейся там промышленностью и населением. И это не считая прочих требований! Выполнение этих условий означало фактическую ликвидацию Советского Союза. Мир такой ценой был хуже любой войны. Поэтому переговоры были практически сразу заморожены, а Сталин и Берия (по линии которого и велись предварительные консультации) не стали никого информировать о самом факте переговоров.

И вот теперь вождь решил с пользой использовать неудавшуюся попытку полуторамесячной давности – с худой овцы хоть шерсти клок. И ведь сработало! Еще недавно сидевшие с похоронными физиономиями участники совещания оживают буквально на глазах. Все-таки надежда – великая вещь. Она дает силы даже тогда, когда силы взять уже негде. Теперь нужно только закрепить это настроение, а затем придут и настоящие успехи – не могут не прийти!

* * *

У руководства Третьего рейха в отличие от их советских коллег с успехами проблем не было – их было даже больше, чем ожидалось. Проблемы были с результатами.

К наступлению зимы вермахт смог, хоть и не без труда, захватить основные политические, экономические и коммуникационные центры Советского Союза. Красной армии было нанесено жесточайшее поражение. Потери советской стороны были просто астрономическими, исчисляясь миллионами солдат и десятками тысяч единиц техники. А результат всех этих усилий был нулевым. Ну, или почти нулевым.

Главная цель: вывести СССР из войны посредством одной летней кампании, обезопасить свой тыл, обеспечить экономику ресурсами и создать, таким образом, необходимые условия для длительного противостояния с англосаксонским блоком – достигнута так и не была. Война на востоке продолжалась, требуя все новых ресурсов. О переброске войск на запад и частичной демобилизации для укрепления промышленности не могло быть и речи. Напротив, ОКХ настойчиво требовало отправки на Восточный фронт новых резервов, маршевых пополнений, техники, боеприпасов…

Действующие на востоке армии были измотаны и обескровлены, превратившись в бледные тени тех первоклассных, полностью укомплектованных соединений, которые пятью месяцами раньше пересекли границы СССР, сметая все на своем пути. Срочно требовались обученные пополнения, чтобы вновь привести части в полностью боеспособное состояние. А вот пополнений как раз и не хватало. К тому же экономика уже начинала понемногу захлебываться, пытаясь одновременно удовлетворить растущие потребности армии и сохранить на довоенном уровне производство гражданских товаров. Начавшаяся интеграция европейской промышленности тоже добавляла немало головной боли, хотя и сулила в перспективе большие дивиденды. Но до будущих выгод еще надо было дожить, а проблем хватало уже сейчас.

И все же, несмотря на трудности, невиданные военные успехи пьянили. Казалось, победа уже близка. В октябре нервы у советского руководства наконец-то сдали, и через Болгарию было направлено давно ожидаемое предложение мира. Но вот условия… Сталин готов был отдать только то, что и так уже было им потеряно – западные союзные республики. А Гитлер хотел получить больше, гораздо больше… В результате переговоры сорвались, толком не начавшись. Немцы рассчитывали, что после взятия Москвы переговоры возобновятся, но… Время шло, проблемы затяжной войны проявлялись все отчетливей, а новых предложений о мире все не поступало.

Все это, вместе взятое, отнюдь не добавляло настроения фюреру германской нации. Весь последний месяц осени его настроение скакало от радостной эйфории до глубокой депрессии и обратно. К началу зимы Гитлер окончательно впал в уныние, стал нервным и раздражительным, злобно реагируя на любые попытки внести изменения в военную и экономическую политику страны в связи со сложившимися обстоятельствами и тем самым признать несостоятельность принятой им стратегии.

Припадки ярости фюрера сделались настолько частыми, что приближаться к нему без крайней надобности избегали даже ближайшие соратники, опасаясь навлечь на себя неправедный гнев. Тем больше было удивление дежурного адъютанта, когда глава РСХА Рейнхард Гейдрих в неслужебное время (!), неся под мышкой папку документов (!!), с абсолютно невозмутимым видом (!!!) проследовал в личные апартаменты Гитлера в восточнопрусской ставке.

– В чем дело, Рейнхард? – Гитлер был раздражен, как всегда в последнее время, и даже не пытался это скрывать. В ответ Гейдрих молча протянул красивую кожаную папку, набитую бумагами.

– Что это?

– Ознакомьтесь, мой фюрер. Думаю, это сможет объяснить многие из последних событий. – Голос шефа РСХА, когда он произносил эту фразу, был предельно серьезен, как и все его поведение в целом. Каждый звук, каждая деталь одежды, поза, мимика – решительно все говорило о том, что случилось нечто чрезвычайно важное. То, что может разом решить все проблемы и дать ответы на все вопросы. Фюрера проняло. Не требуя больше дополнительных пояснений, он тут же раскрыл папку и углубился в чтение разнообразных документов, разложенных в строгом порядке.

По мере чтения лицо Гитлера стремительно менялось. Фюрер германской нации сперва побагровел, затем побледнел, его скулы свело судорогой, правое веко и щека стали подергиваться от нервного тика, пальцы, перелистывающие документы, нервно дрожали. Гейдрих, почтительно стоя в сторонке в ожидании вердикта, буквально наслаждался открывшимся зрелищем. При этом на его холеном аристократическом лице, словно маска, застыло выражение сосредоточенного внимания. Учитывая обстоятельства, это показное хладнокровие и невозмутимость смело можно было считать подлинным триумфом воли. Но душа… Душа обергруппенфюрера^[2] ликовала. Ибо в эту самую минуту Гейдрих воочию наблюдал результат своих неустанных трудов. Его талант, его интриги, его замыслы – все это сейчас воплотится в волю фюрера, которая вознесет его на вершину могущества и низринет в ничто тех, кто осмелился противостоять ему. Впрочем, триумф еще только предстоит. Как и тяжелая работа по превращению результатов этого триумфа в нечто реальное и осязаемое. А пока… пока можно просто наслаждаться зрелищем – оно того стоит!

Зрелище и вправду вышло презанятным. Гитлер, не дочитав даже до середины, просто бегло пролистал оставшиеся документы, после чего резко швырнул папку на стол и вскочил со своего места. Выглядел при этом фюрер, словно безумный. Волосы были всклокочены, мертвенно-бледное лицо перекошено, руки тряслись, лихорадочно шаря вокруг в поисках непонятно чего. В ярко-голубых глазах Гитлера плескалось безумие, смешанное с яростью.

Гейдрих, с тщательно скрытым интересом следивший за поведением вождя, ожидал взрыва, но голос фюрера прозвучал на удивление спокойно и даже отстраненно:

– Откуда у вас эта информация, Рейнхард?

– Из разных источников, мой фюрер. В этой папке собран результат работы подконтрольных мне ведомств в течение длительного времени. Но наиболее интересные документы и свидетельства, позволившие расставить все по своим местам, были добыты совсем недавно – во время штурма Москвы.

– При штурме? – К букету излучаемых Гитлером чувств добавилось еще и удивление.

– Да, мой фюрер. В преддверии генерального наступления на большевистскую столицу по моему приказу было создано специальное подразделение – зондеркоманда «Солар» под командованием штурмбаннфюрера Науйокса.

– Я помню. Это тот самый, который руководил действиями наших агентов в Глейвице и Венло.

– Совершенно верно. Целью команды был захват советских политических деятелей, а также архивов ряда интересующих нас ведомств. Для этого бойцы и командиры отряда получили соответствующее оснащение и широчайшие полномочия. К сожалению, выполнение первой части задания оказалось невозможным – все высшее руководство СССР покинуло столицу задолго до штурма. Зато со второй частью нам повезло: эвакуация проходила спешно и не вполне организованно – многие документы не смогли вывезти или уничтожить. В результате мы узнали много интересного. Здесь, в этой папке, лишь самое основное из того, что нам удалось получить благодаря «Солару».

Гитлер задумчиво кивнул, полностью уйдя в свои мысли. Ему было о чем подумать – содержимое папки ясно и недвусмысленно указывало на то, что Вильгельм Канарис, глава Абвера, снабжал британскую разведку секретной информацией и фактически являлся иностранным агентом! Это объясняло все! Все те провалы и неудачи, накладки и нестыковки, что преследовали германскую военную разведку в последнее время. Становились понятны также и политические трудности последних лет. Да что там говорить, «крот» такого ранга был настоящей катастрофой! Так что Гитлер, потрясенный столь внезапным осознанием всей глубины открывшейся проблемы, пребывал, что называется, в прострации.

Зато Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих мог вполне законно гордиться собой. Мог и гордился! Задуманная и проведенная им интрига по праву могла считаться шедевром. Зондеркоманда «Солар» сработала весьма эффективно, так что свой рыцарский крест Альфред Науйокс получил по праву. А вот дальше… Дальше в дело вступили спецы из 4-го и 6-го управлений и, используя захваченную в Москве «добычу», создали нечто, находящееся теперь в красивой папке на столе Гитлера. И это «нечто» было смертным приговором для главы Абвера.

Как всегда, простая в теории вещь на практике превращалась в практически неразрешимую и смертельно опасную задачу. Но ему и созданной им машине РСХА удалось справиться со всеми практическими трудностями. Захваченные подлинные документы из различных советских ведомств были дополнены подделками, неотличимыми от оригиналов, разбавлены всевозможными разведывательными и аналитическими данными и скомпонованы определенным образом – ребята Шелленберга и Мюллера проделали колоссальную работу. При этом был творчески использован соответствующий опыт, полученный в далекие тридцатые, когда он (тогда еще глава СД^[3]) аналогичным образом создал для советской разведки «дело Тухачевского». Сыграло ли то давнишнее дело какую-то роль в судьбе «красного Наполеона» или все было решено советскими вождями заранее и все старания СД были лишь ударом по крышке гроба? Кто знает, но прецедент был и соответствующий опыт остался. И этот опыт по созданию полностью фальшивого дела на основе полностью реальных документов весьма пригодился теперь, хотя на этот раз действовать пришлось тоньше. Вся прелесть «дела Канариса» заключалась в том, что все доказательства его «предательства» были косвенными и как бы из третьих рук, но в сумме формировали абсолютно однозначную и неоспоримую картину: глава армейской разведки поставлял информацию англичанам, а те, в свою очередь, кое-чем делились с СССР.

Конечно, риск был. Несмотря на всю красоту замысла, несмотря на филигранную точность исполнения. Риск в таких делах есть всегда! И немалый. Тем важнее было подать собранные материалы на суд фюрера в выгодном свете. И вот тут уж он – Рейнхард Тристан – не мог положиться ни на кого – такое надо делать лично.

Момент для нанесения сoup de grаce^[4] был выбран великолепно – фюрер буквально бесился от того неопределенного состояния, в котором оказалась Германия, и готов был сорвать свое раздражение на ком угодно. А если еще и удастся свалить на кого-то ответственность за неудачи…

Размышления Гейдриха были прерваны хриплым от волнения голосом Гитлера:

– Рейнхард, у вас уже есть план мероприятий по пресечению деятельности вражеской агентурной сети, возглавляемой Канарисом?

– Да, мой фюрер. Но для этого потребуется временное подчинение Абвера аппарату РСХА. К сожалению, использовать Канариса для поставок противнику дезинформации не удастся – мы просто не сможем создать двойной поток информации для лица с таким уровнем допуска. Придется просто ликвидировать всю созданную им вражескую шпионскую сеть.

– Действуйте, Рейнхард. Действуйте немедленно! Я подпишу все необходимые приказы, как только они будут готовы, но действовать нужно уже сейчас. Не останавливайтесь ни перед чем – эта язва должна быть выжжена каленым железом! – Последние слова Гитлер почти выкрикнул в лицо невозмутимо стоящему Гейдриху. Рейнхард Тристан лишь молча склонил голову, тщательно пряча торжествующую улыбку – дело сделано.

* * *

Важные дела в связи с продолжением войны возникали не только у сильных миры сего, Гансу тоже кое-что перепадало.

Несмотря на пасмурную погоду, настроение у Нойнера в первый день зимы было бодрым. Ну а почему бы и нет, в самом-то деле? После осенних боев в донских степях «Тотенкопф» наконец-то вывели с передовой и перевели в резерв. Так что теперь части дивизии располагались в районе Старого Оскола, в нескольких десятках километров от линии фронта. Солдаты и офицеры получили долгожданную возможность отдохнуть, отоспаться, избавиться от вшей, отогреться в тепле и отмыться от многодневной грязи.

Оперативной паузой, возникшей после боев под Воронежем, командование дивизии воспользовалось для переформирования частей и приведения их в относительный порядок. В частности, боевая группа Бестманна вновь стала разведбатом. Остатки двух батальонов (мотоциклетного и разведывательного) свели в один, который теперь состоял из шести рот: 1-й бронеразведывательной (в которой было только три взвода бронемашин вместо четырех), 5-й минометной (в которой собрали все восьмисантиметровые минометы, как свои, так и трофейные), 6-й роты тяжелого оружия (где собрались три оставшиеся «колотушки», три легких пехотных орудия и четыре трофейные дивизионные пушки – Бестманн все же добился осуществления своей давней задумки). Всю пехоту собрали в трех мотоциклетных ротах, по которым распределили и оставшихся саперов. Огневая мощь у нового батальона получилась впечатляющей – впору потягаться с полком, а вот стрелковые роты довести до полного состава так и не удалось.

Впрочем, такое положение было везде – в пехотных полках «Тотенкопф» батальоны вообще переводились на трехротный состав, а мотоциклетные и саперные роты полков расформировывались, чтобы пополнить обескровленные пехотные подразделения. В армейских частях положение было еще хуже, так как в отличие от «толстых» дивизий ваффен СС у армейцев были куда более скудные внутренние резервы, а изредка прибывающие маршевые батальоны никак не могли покрыть убыль линейных подразделений.

Во время отдыха и вынужденного переформирования всем солдатам и офицерам дивизии наконец-то выдали новое зимнее обмундирование непривычного цементно-серого цвета: теплые штаны и куртки-анораки с капюшонами, а также утепленную зимнюю обувь. Теплое белье и носки выдали еще раньше. Так что теперь эсэсовцы с превосходством поглядывали на своих коллег из вермахта, кутающихся в тоненькие, неудобные шинели, а то и вовсе в разнокалиберные шмотки, конфискованные по случаю у пленных и мирных жителей – отдел вещевого снабжения сухопутных войск оказался явно не на высоте.

Снабжение в последнее время вообще стало больным вопросом. Более-менее регулярно покрывались только минимальные потребности в боеприпасах. Запчастей и продовольствия хронически не хватало. Тем не менее, несмотря на потери и хозяйственные трудности, моральный дух войск был высок. Солдат вдохновляли недавно одержанные победы и ожидание скорого мира – враг разбит, столица взята, скоро домой! На этом фоне тяготы фронтовых будней считались временными неудобствами, которые можно и перетерпеть. Тем более что со стабилизацией линии фронта появилась возможность обосноваться в прифронтовых населенных пунктах и как-то наладить армейский быт.

Словом, на душе у Ганса было спокойно. Поэтому вызов в штаб батальона он воспринял вполне нейтрально, не ожидая никаких неприятных неожиданностей. Натянув куртку и накинув на голову капюшон, оберштурмфюрер Нойнер покинул дом, в котором обосновался, и, перейдя через заснеженную улицу, направился к единственному административному зданию, расположенному в центре поселка, где вместе со штабом батальона и связистами окопался Бестманн.

Над входом в здание лениво колыхалось красное знамя со свастикой, символизируя собой приход новой власти. Другим колоритным символом нового порядка была статуя Ленина, стоящая на постаменте перед входом в бывший поселковый совет. Немцы не стали разрушать памятник, зато дополнили скульптурную композицию противогазной маской, которую натянули на голову вождю мирового пролетариата, и старым жестяным фонарем, повешенным на вытянутую вперед руку, видимо для лучшего освещения дороги в светлое будущее. При виде этой гротескной фигуры Ганс шутливо вскинул руку в приветствии и весело ухмыльнулся, когда Ленин в ответ дружелюбно махнул «хоботом» противогаза и качнул фонарем под налетевшим порывом ветра. Солдатская шалость немного подняла и без того неплохое настроение, и Нойнер, поприветствовав часовых и дежурного, резво взбежал по лестнице на второй этаж и ввалился в занятый комбатом кабинет.

– Привет, Вальтер. Чем порадуешь?

– Поручение для тебя есть – радуйся.

– Уже! А что за поручение-то?

– Поедешь в Харьков со сводной командой, заберете нашу технику из ремонта и пригоните сюда своим ходом.

– О как! Да уж, порадовал! Жаль, конечно, что в Харьков, а не в Мюнхен, ну да ладно. А за что мне такой подарок? До дня рождения вроде еще далеко…

– А ты пошевели мозгами, остряк, может, и сам догадаешься?

– Да что тут гадать? Просто моя рота единственная на весь батальон, в которой все еще есть ДВА офицера.

– Вот-вот. Все ты понимаешь, разгильдяй везучий.

– Но-но-но! Это все результат моего умелого командования и выдающихся лидерских способностей!

– Да иди ты, стратег недоделанный! – Вальтер беззлобно отмахнулся от весело скалящегося Ганса и спокойно закончил: – Оставишь свою роту на Ланга – пусть попрактикуется, пока все тихо. Возьмешь одного шарфюрера^[5] и дюжину солдат – поедете на «Блице»^[6] снабженцев. В Харькове заберете с ремзавода группы армий двух «шнауцеров»^[7], три броневика, «ковшик»^[8] и девять мотоциклов. Заодно и запчастей кое-каких захватите и еще там по мелочи… Вот предписание. Три дня тебе на все, смотри не загуляй! Verstehen?^[9]

– Jawohl! Я буду осторожен и бдителен как никогда!

– Иди уже.

– Погоди. Что там за ремзавод в Харькове объявился, а?

– Русский тракторный. Они его вывезти практически не успели – так, по мелочи кой-чего. Танковый увезли, хоть и не весь, а этот не успели. Ну, вот наши ремонтники там и обосновались. С других заводов еще оборудования подвезли, где что осталось. Ну и свое приволокли, конечно. Местных рабочих тоже запрягли – вот тебе и завод готовый, и от фронта недалеко.

– Да какой с него толк, с завода этого? Оборудование-то у них наверняка убогое, да и рабочие… – Ганс всем своим видом изобразил скептицизм.

– Дурак. – Бестманн сунул какую-то бумажку в ящик стола и спокойно продолжил: – Оборудование там новехонькое, потому что заводу этому еще и десяти лет нет. А строил его Форд, так что можешь считать этот завод не русским, а американским.

– Scheisse! И много у русских еще таких заводов?

– Хватает. Откуда, по-твоему, все эти кучи танков и прочей техники, что мы перебили по пути сюда? Не в колхозах же их наделали.

– Donnerwetter, не нравится мне это. Я-то думал, что у «иванов» остались одни бронетракторы, помнишь? А ты говоришь, что танковый завод эвакуировали – значит, скоро у них снова появятся танки!

Бестманн хмыкнул.

– Не переживай. Все не вывезли. Так что наделать оружия больше, чем было, русским вряд ли удастся. В Харькове расспросишь подробней – там был один из крупнейших промышленных районов советов. Все, вали отсюда, без тебя забот хватает.

Вот так оберштурмфюрер Нойнер и очутился в кабине грузовика, пробирающегося по разбитой дороге к первой столице Советской Украины.

Мотор уютно урчал, машину качало на ухабах, как пароход в пятибалльный шторм, солдаты и шарфюрер Реш из бронеразведывательной роты сидели в кузове, водитель из дивизионной колонны снабжения спокойно крутил баранку. Ганс дремал, надвинув на глаза кепи, которое носил вместо фуражки, с тех пор как получил зимнее обмундирование. Вокруг расстилался монотонный пейзаж заснеженной степи, пересекаемый редкими лесополосами… Из сонной расслабленности Ганса вырвал голос шофера:

– Подъезжаем к Харькову, оберштурмфюрер. Вон и пост уже.

Ганс сдвинул на затылок кепи и бегло осмотрелся. Ага, ведущее от Чугуева шоссе здесь пересекало железнодорожное полотно. Железка пока еще не действовала, а будку железнодорожного переезда облюбовали фельджандармы, устроившие здесь натуральный укрепленный блокпост с баррикадой из мешков с землей или щебнем и русских противотанковых ежей, легким проволочным заграждением, небольшим прожектором и блиндированными огневыми точками. Один из постовых в советском караульном тулупе, с надетым поверх него жандармским горжетом, повелительно махнул рукой, указывая остановиться.

Когда «Опель» послушно тормознул по соседству с баррикадой, жандарм спокойно приблизился к грузовику, не убирая тем не менее руки с рукоятки повешенного на плечо МП, ствол которого постоянно был направлен на дверцу кабины. На машину также был нацелен ствол МГ-34 на универсальном станке-треноге, расположенного за укреплением. Еще несколько фельджандармов с карабинами также были готовы поучаствовать в любой заварушке. Сурово!

Ганс, оценив приготовления «цепных псов», одобрительно кивнул своим мыслям и протянул подошедшему автоматчику с нашивками фельдфебеля выданное Бестманном предписание через опущенное окно. Тот, бегло изучив документ, вернул ему бумагу и несколько извиняющимся тоном проговорил:

– Все в порядке, герр оберштурмфюрер, но придется немного подождать – полчаса, не больше.

– Я не «герр». Просто «оберштурмфюрер» – у нас так принято. А из-за чего задержка?

– Колонна должна вскоре пройти, а шоссе узкое – чистить не успевают.

– Понял, камрад. Ладно, мы подождем.

Закрыв окно и повернувшись к водителю, Ганс бросил:

– Отгони машину на обочину, но мотор не глуши, а то замахаемся потом заводить.

Едва «Опель» послушно замер, приткнувшись сбоку к импровизированному защитному валу блокпоста, как Нойнер бодро выпрыгнул из машины и, грохнув пару раз кулаком по железному борту грузовика, проорал:

– Стоянка полчаса – всем выгрузиться и размяться!

После чего ловко взобрался на баррикаду и с интересом осмотрелся вокруг. «Тааак, заснеженные поля с торчащим пожелтевшим бурьяном, темная лента шоссе, небольшой лесок в отдалении, железнодорожная насыпь… А это еще что такое? – Ганс вскинул к глазам бинокль и быстро навел резкость. – Похоже на бронепоезд, только странный какой-то. И, что характерно, подозрительно знакомые очертания местами просматриваются». Спрыгнув с заграждения, Ганс подозвал к себе жандармского фельдфебеля и, небрежно махнув в сторону замеченного им странного объекта, поинтересовался:

– А что это за развалина там, на путях?

– Так бронепоезд русский. Разбитый.

Нойнер покачал головой и ухмыльнулся:

– Ага, бронепоезд, как же. Внукам своим на старости лет сказки такие рассказывать будешь. – Ганс, не оборачиваясь, ткнул рукой в сторону предмета обсуждения. – Вон та здоровенная зеленая штука, что валяется под насыпью, – это русский пятибашенный танк! Я на такие насмотрелся, когда мы «иванов» под Дубно давили.

– Ваша правда, герр… э-э-э, то есть просто оберштурмфюрер. Танк и есть. Только он не сам сюда приехал, его как раз на поезде привезли. Вот бронепоезд и получился.

– О как! – Ганс озадачился и даже в порыве задумчивости почесал затылок, сдвинув на лоб кепи. – И давно это было?

– Давно. Еще когда наши в Харьков входили. Вот тогда «иваны» эту зверюгу из города и выкатили. И прямо на мадьяр – они как раз город обходили…

– Откуда знаешь?

– Да мы как раз тут пост организовывали, когда к этому поезду трофейная команда приехала. Из мадьяр этих самых. А у них один по-немецки хорошо говорил, вот и рассказал, как дело было.

– Поняяятно.

Нойнер поправил висящий на плече МП, накинул на голову капюшон и сунул руки в тонких перчатках в карманы, чтоб не мерзли. После чего повернулся к своей команде, затеявшей какую-то возню возле тихо урчащего «Опеля»:

– Эй, Отто, остаешься за старшего. Я пройдусь немного вдоль железки. Никому не разбредаться – скоро поедем дальше.

Реш вскинул руку: