Рационализм против эмпиризма. Дарвиновская парадигма как угроза западной цивилизации

© Лейла Хугаева, 2020

ISBN 978-5-4498-0900-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

«Из теории эволюции вытекает еще одно следствие, которое независимо от частного механизма эволюции, предложенного Дарвином. Если человек и животные имеют общего предка и если развитие человека проходило такие стадии, в пределах которых изменения носили настолько длительный и малозаметный характер, что были существа, о которых мы не знаем, причислить ли их к людям или к животным, то возникает вопрос: на какой стадии эволюции люди или их получеловеческие предки начинают быть равными между собой? Проделал ли бы питекантроп прямоходящий, если бы он был надлежащим образом воспитан, такую же работу, как Ньютон? Написал ли бы пильдаунский человек стихи Шекспира, если бы он был осужден за браконьерство? Решительный сторонник равенства, который отвечает на эти вопросы положительно, будет вынужден рассматривать человекообразных обезьян равными человеческим существам. А почему мы останавливаемся на человекообразных обезьянах? Я не вижу, что он может выдвинуть против аргумента в пользу голосования для устриц. Сторонник эволюции может настаивать на том, что не только учение о равенстве всех людей, но также права человека должны быть признаны не биологическими, поскольку они делают слишком выразительными различие между человеком и другими животными»

Бертран Рассел История западной философии

Принято считать, что рационалисты – это философы, которые отдают приоритет разуму, а эмпирики – это философы, предпочитающие разуму опыт, чувственные данные. Но поскольку ни те, ни другие не обходятся без разума и опыта, то рационализм и эмпиризм не только не противоречат друг другу, но дополняют друг друга, составляя, так сказать базис современной эпистемологии.

Это неправда. Рационалисты говорят о метафизике интеллекта, а не о каком-то расплывчатом разуме, который Дарвин, например, трактовал, как способность медведя подвинуть палкой хлеб. Такое неопределенное понятие разума ничего не говорит о разуме и может быть истолковано как угодно.

Рационалисты же, начиная с Пифагора и элеатов (Парменид, Ксенофан, Анаксагор) и Платона уже говорят о совершенно определенном разуме – о метафизике интеллекта. Это значит, что они понимают интеллект как два противоположных полюса: законы природы с одной стороны и мышление человека с другой стороны, как способность открывать и контролировать эти законы. Но оба полюса составляют части единого целого, единого интеллекта, составляющего «сущее» нашего космоса. Это и есть представление о разуме как о метафизике интеллекта.

Я поставила целью этой книги показать, что объективная реальность, познание человеком этой реальности и дух человека, как особая природная энергия, нерасторжимо связаны с метафизикой интеллекта и не могут без нее существовать. Что эмпиризм, преобладающий в современной западной науке, никоим образом не включает в себя и не предполагает рационализма в его истинном значении. Совершенно напротив, эмпиризм отрицает метафизику интеллекта, отрицает наличие неизменных законов природы, отрицает мышление человека как способность видеть и открывать эти законы природы. Именно поэтому, эмпиризм неизбежно отрицает и объективную реальность, а его теория познания это скептицизм, субъективизм или агностицизм.

Принято считать, что Аристотель это «разбавленный здравым смыслом Платон», но это обобщение философии Платона и Аристотеля также в корне неверно, как обобщение рационализма и эмпиризма как дополняющих друг друга теорий. Платон завершил становление пифагоровской метафизики интеллекта, Аристотель разрушил эту метафизику. Платон – апостол знания, объективной реальности и Духа, как активного интеллекта человека. Аристотель – апостол скептицизма, эмпиризма, софистики и человека, как разумного животного.

В этом же смысле Декарт противостоит Гоббсу, а их знаменитая переписка это классическая дуэль рационализма и эмпиризма. Руссо противостоит Вольтеру. Постольку поскольку Бэкон, Беркли и Локк понимали разум как метафизику интеллекта, их, безусловно, следует относить к видным представителям рационализма.

Знаменитая проблема индукции Юма не решена и не может быть решена в рамках эмпиризма, поскольку отрицание метафизики интеллекта означает отрицание объективной реальности: если нет законов природы, то нет и не может быть никакого познания, никакой истины, только интерпретация животными своей среды обитания. По той же причине не может быть объективной реальности и с точки зрения материализма Маркса, поставившего на место законов природы – самодвижение гегелевской диалектики.

Тот же антагонизм рационализма и эмпиризма в существе знаменитой полемики Эйнштейна и Бора. Будучи одним из выдающихся рационалистов нашего времени Эйнштейн настаивал на объективной реальности и неизменных законах природы, не принимая субъективистских интерпретаций эмпиризма Бора. Победа Бора была закономерным следствием общего поражения рационализма в современной парадигме западной науки. Речь не идет, конечно, о квантовой механике, только о выводах для эпистемологии. Эйнштейн, будучи одним из основоположников квантовой теории, всегда отдавал должное квантовой механике, хоть и считал некоторые из ее методов временными.

Юм, как известно, «изгнал субстанцию из психологии», отказавшись признавать существование Я, личности, как некоей неизменной сущности, и свел его к постоянно текучим и меняющимся ощущениям. Позже Огюст Конт отказался признавать психологию в силу «метафизичности» понятия Я, то есть личности. Потом Мах предложил в своей философии «нейтрального монизма» упразднить различие между психикой и физическим миром и свети все к опыту единых психофизических ощущений. В этой связи Гордон Олпорт писал о том, что позитивизм (а мы бы сказали эмпиризм в целом) нанес непоправимый удар по психологии личности. Так, благодаря эмпиризму, из науки выпал Дух как объект исследования; Дух, как особая природная энергия, основанная на разуме, на активном интеллекте; энергия, качественно отличающаяся от биологической энергии животных.

Победа эмпиризма означала победу «разумного животного» Аристотеля над Духом метафизики интеллекта Платона, и в конечном итоге закончилась становлением дарвиновской парадигмы безраздельно правящей в современной социальной «науке». Оказалось сравнительно легко доказать, что все опытные данные свидетельствуют против теории Дарвина (в части происхождения человека, то есть социал-дарвинизма). Дело не в том, произошли мы или не произошли от обезьян, а в том, что границей между обезьяной и человеком стало зарождение новой природной энергии, психической энергии, которая резко отделила человека от всего прочего животного мира. И это также очевидно из многочисленных исследований первобытного сознания, которое, как известно, насквозь мистично и не имеет ничего общего с законами биологического выживания животного мира. И прежде всего самому Дарвину, которому уже были известны эти факты, нечего ответить. А позже со становлением логического мышления и научных способностей человека картина вообще настолько очевидно не согласуется с нелепой теорией Дарвина, что трудно понять, как она могла так долго продержаться.

Вред, нанесенный этой теории очевиден для всех у кого есть здравый смысл: это антиинтеллектуализм, антигуманизм, провокация агрессии (дарвинизм Гитлера или Маркса, например), и прежде всего торможение настоящей науки.

Кант, как известно, сделал безуспешную попытку соединить рационализм с эмпиризмом. Многие считают, что ему это удалось. На самом деле он разрушил рационализм, разрушив метафизику интеллекта: его «вещь в себе» отрицает законы природы, его «априори» – это способности воображения, которые приписывают законы природе. Априори не есть мышление, которое открывает законы природы. Поппер считал, что он сделал другую успешную попытку примирить рационализм с эмпиризмом, примеряя мир идей Платона к дарвинизму. Но и он, как и Кант, преуспел только в том, что разрушил метафизику интеллекта Платона, решив отказаться от «дуализма» двух его полюсов интеллекта.

Результатом этих усилий стало разделение всей западной науки на «естественные науки» о природе с одной стороны, с которыми имеет дело эмпиризм, и на «науки о духе» с другой стороны, с которыми имеют дело спекуляции Канта. Так, «науки о духе» стали частью спекулятивной мистики немецкой философии Канта, Фихте, Гегеля. Это спекулятивная мистика, берущая начало в субъективизме Канта, развивающаяся в «чистую субъективность» «интеллигенции самой по себе» у Фихте совершенно отрицает объективную реальность. На ее основе возникла философия истории как множественных самобытных уникальных цивилизаций, не связанных никакими общими закономерностями человеческой природы.

В результате естественное право, основанное на законах общей человеческой природы, было отвергнуто, как ложное. А позитивное право, проистекающее из договоров и контрактов, было принято. Так, Поппер противопоставляет социальные «науки», законы которых могут быть только законами договорными, юридическими (а значит основанными на силовых институтах) – естественным наукам, основанным на законах природы.

Так возникла современная парадигма социальной науки, представленной двумя совершенно несовместимыми теориями: теорией дарвинизма с одной стороны, которая редуцирует психику до животного приспособления к среде; и теориями спекулятивной мистики, которая мистифицирует дух человека, представляя его не как природную энергию, основанную на способности видеть законы природы, а как мистику тайны и откровения, «бытия в себе» Гегеля, «интеллигенции самой по себе» Фихте, «законодательствующей святости» Канта. Именно в силу своей абсурдности и своей несовместимости эти теории дополняют и поддерживают друг друга, составляя безобразную физиономию современной научной парадигмы.

Сам термин «парадигма» – порождение субъективизма и скептицизма эмпиризма. Автор теории научных революций и сам мыслит в рамках дарвиновской парадигмы. Я принимаю термин как психологическую часть его теории, которая объясняет, почему сложившееся мировоззрение мешает увидеть очевидные факты, которые выпадают из этого мировоззрения. Но я не принимаю теории Томаса Куна в том смысле, в котором она является логическим продолжением теорий Поппера и Фуко об отсутствии истины, объективного знания и отрицания познания как накопительного процесса, приближающего нас к истине. Вместо объективного знания и истины – субъективизм, интерпретации, просто смена мировоззрений, не связанных между собой, как декораций в театре, «прерывности» между «дискурсивными формациями» и взаимное «убийство» конкурирующими теориями друг друга.

Когда Кун говорит, что Эйнштейновская революция была имена такой полной сменой декораций мировоззрения физиков, ему возражают, прежде всего, физики: Эйнштейн писал, что ньютоновская механика заняла свое законное место в новой физике как частный случай теории относительности. И это не могло быть иначе, так как это была не гипотеза, которая вполне может быть отвергнута, а проверенная опытом теория, вполне обеспечивавшая контроль механической энергии. Понятие «парадигма» уместно лишь до тех пор, пока человечество относительно далеко на своем пути к истине от конечной цели. В этом случае гипотезы и теории вполне могут быть наивны и далеки от тех законов природы, которые они предназначены открывать. Усовершенствование теоретического инструментария мышления не есть «смена парадигм» в смысле отказа от одного мировоззрения в пользу другого, не связанного с прежним. Но процесс продвижения к истине, прогресс в становлении научного мировоззрения. Например, в свое время выработка платониками теории метафизики интеллекта была огромным шагом вперед в эпистемологии. Потом рационализм развивался у Декарта, Бэкона, Локка, Эйнштейна. Позже рационализм вытеснили мистики и эмпирики, так что в данном случае «смена парадигм» означала просто поиск истины методом проб и ошибок. Иерархия наук Огюста Конта, которую можно понимать как последовательное открытие природных энергий, была другим большим вкладом в развитие эпистемологии, но не могла обрести своего места в рамках эмпиризма. Та же судьба постигла энергетику Оствальда на базисе эмпиризма.

Возврат к рационализму позволит объединить иерархию наук Конта с энергетикой Оствальда в новой теории познания – энергетике. Тогда мир как совокупность природных энергий можно понимать как монады Лейбница, как системы законов движения различных природных энергий. Современная наука открыла уже множество природных энергий, что легко проверить доступом к силе этих энергий, наличием контроля. А иерархию наук Конта можно будет трактовать как последовательное открытие природных энергий и таким образом накопление знаний в приближении к истине (единственную кумулятивную теорию эпистемологии в эмпиризме). Понятно, что в этом случае венчает его иерархию наук не социология, а именно психическая энергия.

Энергетика позволит, наконец, сосредоточить внимание на самой главной энергии, которую необходимо изучить человеку, на его собственной психической энергии, полностью и целиком выпадающей из современной парадигмы науки. Но это не значит, что вся прошлая социальная наука будет отменена как упраздненная «парадигма», как «убитая» в результате конкуренции с другими теориями. Это значит, что она неизбежно встанет на плечах предшествующего истинного и проверенного опытом материала, лишь внеся необходимые теоретические коррективы. Например, противостояние гуманистической психологии и психоанализа снимается, так как теория психической энергии трактует гуманизм первых как контрольную энергию психики, а поле Эгосистемы Фрейда как детерминированный ток психики. Эта точка зрения полностью соответствует оценке гуманистами теории Фрейда. Также обстоит вопрос и в социологии и других социальных дисциплинах. И остается надеяться, что мы настолько приблизимся к истине на этот раз, что в будущем нам больше не понадобиться термин «парадигма», потому что наши теории не будут означать зашоренности нашего мировоззрения грубыми приблизительными конструктами. Это конечно не значит, что поиск истины прекратится. Это значит, что дальнейший прогресс науки в рамках теории познания рационалистов – это целенаправленный поиск новых природных энергий на основе Энергетики как новой теории познания. Переходами от парадигм к парадигмам мы были обязаны ограниченности нашего знания. На данном этапе наш теоретический инструментарий уже сформирован, и мы знаем что ищем: законы движения природы, законы природных энергий. На этом задача науки исчерпывается. И здесь же решается вопрос теории и практики, который не смогли решить эмпирики, увязнув в тупике Юма. Контроль природных энергий, доступ к их силе есть неопровержимое доказательство наличия законов природы и нашей способности к постижению этих законов.

Глава 1. Метафизика интеллекта: Рационализм, эмпиризм и Энергетика Оствальда

1. Объективная реальность, идеализм, активный и пассивный интеллект

2. Субъективное отражение, материализм, интеллект как служанка

3. Мистики, догматизм и софистика

4. Рационалисты, эмпирики и Энергетика Оствальда

5. Выводы из метафизики интеллекта, которые будут развиваться в этой книге

«Мое собственное определение „материи“ может показаться неудачным; я определил бы ее как то, что удовлетворяет уравнениям физики. Возможно, нет ничего удовлетворяющего этим уравнениям, в таком случае либо физика, либо понятие „материи“ ошибочны. Если мы отрицаем субстанцию, тогда „материя“ должна быть логической конструкцией»

Б. Рассел

1. ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ, ИДЕАЛИЗМ, АКТИВНЫЙ

И ПАССИВНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

1. Мы можем говорить о познании только в том случае, если с самого начала предполагаем, что материальный мир, который нас окружает имеет в своей основе форму в виде законов движения. Тогда наш мир – это единство формы и содержания, законов движения материи и самой материи.

2. Понятно, что такая интеллектуальная форма матери в виде неизменных законов движения будет объективной реальностью, тогда как сама материя только чувственным содержанием. Интеллект, как форма движения, форма существования первичен, материя как содержание – вторична. Интеллект реален, материя иллюзорна. Тем не менее, для того чтобы познать форму материи необходимо начинать с анализа самой этой материи.

3. Если интеллект в виде законов природы составляет объективную реальность, тогда способность человека к познанию этих законов движения есть неотъемлемая часть этого внешнего интеллекта, представляющая с ним единое целое, единую субстанцию, единую сущность. Это значит, что познание, как открытие законов движения не может быть субъективным, так как является не интерпретацией друг друга двух разных частей, а вскрытием одной частью интеллекта другой части интеллекта. Субъективно первичное чувственное отражение – ощущения, впечатления; анализ, дедукция, индукция, позволяющие увидеть закономерности природы из этого первичного материала восприятия – всегда объективно.

4. Таким образом, мы можем назвать познаваемую и познающую часть интеллекта двумя противоположными полюсами интеллекта: активным и пассивным интеллектом. Тогда мышление человека, позволяющее ему «видеть» законы природы – это активный интеллект, а сами законы природы будут пассивным интеллектом, объективной реальностью. Вместе активный и пассивный интеллект будут составлять единую субстанцию интеллекта, некое целое или «единое» как говорили древнегреческие метафизики.

5. Вот почему мы, вопреки всем утверждениям самых известных материалистов (Ленин) и эмпириков (Конт) можем утверждать, что Метафизика или иначе идеализм не только не противоречат науке и познанию, как способности видеть и постигать объективную действительность, но напротив являются единственным средством и методом для этого. Если не предположить такой метафизики в основе космоса, таких двух полюсов интеллекта, составляющих существо познания, то мы никогда не сможем подняться выше субъективизма, догматизма и скептицизма материалистов и эмпириков.

6. Единое древних греков начиналось с пифагорейской философии, которой затем развили элеаты (Парменид, Зенон, Анаксагор). С Пифагора начинается концепция интеллекта как метафизики единого, положенного в существо мироздания. Мир Идей Платона стал органичным развитием метафизики интеллекта Пифагора и Парменида. В Новое время рационализм развивали Декарт, Спиноза и Лейбниц. И хотя Бэкона, Беркли и Локка принято относить к эмпирикам, мы увидим, что они также разделяли метафизику интеллекта рационалистов. В современной науке самым выдающимся рационалистом был несомненно Альберт Эйнштейн.

2. СУБЪЕКТИВНОЕ ОТРАЖЕНИЕ, МАТЕРИАЛИЗМ,

ИНТЕЛЛЕКТ КАК СЛУЖАНКА

1. Теперь посмотрим, какие выводы относительно объективной реальности и теории познания мы можем сделать из философии материализма, признающего первичность материи в отношении к интеллекту.

Эти выводы со всей очевидностью сформулированы в теории современного скептицизма и субъективизма – у Юма и Канта.

Действительно, если не признавать первичность интеллекта в виде некой идеальной интеллектуальной основы бытия, в виде метафизики интеллекта, являющейся формой материи, в виде заложенного этой метафизикой детерминизма законов движения материи, то человек и его интеллект предстают только равными среди равных других частей природы. Интеллект человека уже не составная часть космического интеллекта, способная видеть и познавать его законы, уже не ключ к замку интеллектуальной формы вселенной, а всего лишь субъективный мир человека. То есть его интеллект – это его странности и особенности, так же как весь прочий мир имеет свои особенности и свои странности. Одна вещь отражает другую вещь, получает ощущения и чувства, но они обе ничего не знают о сущности друг друга. Они не способны к «познанию», а только к субъективному отражению, то есть интерпретации одной вещи в особенностях восприятия другой вещи.

Таким образом, отказ от рационалистической метафизики логично ведет к отказу от познания, к субъективизму и скептицизму.

Разрушая рационалистический фундамент метафизики, то есть интеллект как форму мироздания, эмпирики вместе с дедукцией (интуитивной и дискурсивной) уничтожают и индукцию. Это очевидно, поскольку индукция есть способ познания законов природы путем обобщения и анализа опытного материла. А если мы более не признаем этих законов, то и утверждать, что вывели всеобщий закон, а не временную регулярность никак не можем. Поэтому и Юму и Канту осталось только сказать, что мы не открываем законы природы, а приписываем их ей. Юм говорил о привычке, в силу которой люди просто по инерции считают что наблюдаемые регулярности вечны и необходимы, а Кант о субъективном разуме, который придумывает законы для природы. Так или иначе, но эмпирики, признав опыт первичным, отказавшись от врожденных идей как неразрывной связи человеческого разума с мировым интеллектом, вынуждены были сделать и соответствующие выводы – о непознаваемой сущности внешнего мира, об отражении вместо познания, об явлении как образе вещи, чья сущность нам недоступна, об отсутствии законов природы, наконец.

Наиболее знаменитые эмпирики, позитивисты Огюст Конт и Эрнст Мах также как мы видели, вынуждены были оставаться на позициях субъективизма и скептицизма после разрушения метафизики интеллекта рационалистов. Мах вообще отказывался признавать какие-либо закономерности, заменив их описанием функциональных связей, а Конт настаивал на том, чтобы сосредоточить процесс познания только на практичных и полезных вещах. Лучшую характеристику подобной иррациональности и многих других, вытекавших из его крайнего эмпиризма, дал Джон Милль в книге о позитивизме.

3. МИСТИКИ, ДОГМАТИЗМ И СОФИСТИКА

1. Принципиальное значение имеет разграничение Метафизики, которая со времен древних греков имеет значение Интеллекта как сущности мира и Мистики, значение которой прямо противоположно и состоит в иррациональности и отрыве от опыта, от объективной реальности логики и фактов. Мистика – это тот самый феномен, который описали антропологи в ходе изучения первобытного мышления. Понятно, насколько важно не путать эти два понятия. Тем не менее, до сих пор они считались чуть ли не синонимичными.

2. Конечно, современные мистики – уже не мистики с первобытным мышлением. Они имеют формальную логику, которую не имели аборигены и аппарат абстрактных рассуждений, развитый современной культурой. Тем не менее, они остаются мистиками как в противоречивости и иррациональности своего мышления, так и в неспособности согласовывать мировоззрение с опытом, с данными практики. Эта разновидность мышления описана в психиатрической литературе как шизоидное мышление. Оно также как мышление абориген имеет в своей основе мистику.

3. Колоссальная работа древних греков по развитию абстрактных понятий и логики, которая привела к открытию метафизики интеллекта, была переработана мистиками в другом русле.

Их «единое» – это не субстанция интеллекта в основе мироздания, как его сущность и форма, а некая всемогущая сила, таинственная и непознаваемая, самодостаточная и самоопределяющаяся. Это самодвижение в противоположность метафизике интеллекта, которая является не самодвижением, меняющимся и недоступным нашему познанию, а неизменными законами движения, открытыми для нашего мышления.

Понятно, что это просто шаг от тотемических всесильных богов, которые были полуживотными-полулюдьми, от языческих богов, которые были также полуживотными-полулюдьми к абстракции мистического всесилия в виде некоей «субстанции», существо которой и состоит в этом всесилии.

4. Таким образом, для этого единого, чье происхождение не связано с проблемами познания совершенно неважен вопрос о приоритете духа и материи: единое ли это рационалистов, где материя только материал для познания законов интеллекта; или эмпириков, где интеллект только служанка тела для его приспособления к окружающей среде остается неважным. Это просто абстрактное единое, всемогущее и таинственное в своей непознаваемости.

Примерно такой абстракцией является диалектический дух Гегеля и диалектическая материя Маркса, которые в сущности своей принципиально тождественны. Диалектика Гегеля, разрушая сознательно основы логики, сводится к диалектике древних софистов, доказывавших невозможность познания истины путем диалектического доказательства прямо противоположных вещей. Более того, утверждается о постоянном изменении законов этого духа или материи, о его «самодвижении», где мы прямо упираемся в мистику абориген.

Получается, что как дух Гегеля так и материя Маркса – одинокого далеки как от метафизики интеллекта рационалистов, так и от эмпиризма позитивистов.

5. Если эмпирики честно признают какие следствия для теории познания имеет позиция материализма, – субъективизм, скептицизм, то материализм марксистов продолжает утверждать объективную реальность и доступность абсолютной истины. Это как раз то, что называется в истории эпистемологии догматизмом, софистикой и мистицизмом. И мы должны отметить особую роль в этом мистическом догматизме – диалектической логики, разработанной Гегелем и принятой Марксом. Гневная буря, с которой Ленин обрушивается в «Материализме и эмпириокритизме» на марксистов, посмевших принять выводы эмпириков о субъективности и скептицизме, вытекающие из позиции материалистов как раз со всей красноречивостью доказывает несопоставимость этих позиций.

Если эмпирики остаются учеными, ищущими правильный метод в науке, то диалектика Гегеля и материализм Маркса такая же мистика таинственного и всемогущего самодвижения субстанции как, скажем, мистика христианской философии.

Понятие практики, которое марксисты вводят для преодоления проблемы индукции, поставленной Юмом, на деле оказывается такой же фикцией, такой же химерой в роли опытного контроля теории, как диалектика в роли логики. На аргумент Юма о том, что причинные связи нигде в природе невозможно наблюдать, а значит не опыт утверждает нас в правильности сделанных обобщений, марксисты вводят термин практики. Здесь опыт это не наблюдение причинных связей, а обратное воздействие на практику, которое доказывает связь с теорией.

Но поскольку это обратное воздействие практики на действительность по ходу меняет и саму действительность и следовательно теорию, поскольку законы природы, отраженные в теории тоже текучи, подверженные самодвижению диалектики материи, то понятно, что практика превращается в простую фикцию, а диалектика в «железобетонный догматизм» по удачному выражению Поппера.

4. РАЦИОНАЛИСТЫ, ЭМПИРИКИ И ЭНЕРГЕТИКА ОСТВАЛЬДА

1. Рационализм начинается с разработанной теории метафизики интеллекта, которая в свою очередь окончательно оформляется впервые в теории идей Платона. Тот факт, что наш тленный и текучий мир, в котором со времен Гераклита все стали замечать постоянную изменчивость имеет в своей основе некую единую и неизменную сущность стал великим открытием древних греков, которому они сами не могли надивиться.

Однако, идеи Платона – это еще не законы движения материи, хотя Платон правильно писал о том, что они сущность материи. Поэтому стала возможной критика Аристотеля, не захотевшего признавать метафизику интеллекта и вернувшего идеи вещам. Действительно «форма» космоса как законов его движения, как различных природных энергий, которые мы можем «увидеть» только мышлением и «форма» конкретных вещей, которые мы видим обычным зрением – это очень разные точки зрения. Если законы движения легко соотнести с опытом путем наличия контроля над силой открытой энергии, то с «формой вещи» ничего подобного не получится проделать. Таким образом, рационализм на первых этапах своего формирования еще уязвим с позиций оторванности от опыта.

Не пренебрегали совсем первые рационалисты и индукцией, природа активно исследовалась, анализировалась, но это был первый опыт, пока очень мало связанный с теорией познания.

В целом, ограниченность раннего рационализма – это утверждение приоритета интуитивного познания или дискурса дедукции, что отрывало знание от опыта и вносило элементы мистицизма в метафизику интеллекта, унаследованные позже Декартом, Спинозой и Лейбницем.

Эмпирики также не могли справиться с проблемой обоснования теории опытом, что нашло выражение в проблеме индукции окончательно сформулированной у Юма. Помимо этого, как можно видеть из философии Канта и др эмпирики никак не могли преодолеть проблемы субъективизма, так как трактовали разум как рядовую часть материи.

Очевидно, что метафизика интеллекта не в образе теории идей Платона, а в образе Энергетики, трактующей метафизику сущего как законы движения материи способна решить проблему индукции и соединить рационализм с эмпиризмом, очистив и тот и другой от мистики.

Энергетику, предлагающую рассматривать мир как совокупность различных природных энергий (законы движения материи) предложил в свое время эмпирик Оствальд, друг известного теоретика эмпиризма Эрнста Маха. Понятно, что будучи эмпириком он не мог трактовать понятие «Энергия» как совокупность законов движения, что есть чисто рационалистическое определение энергии. В результате его энергетика оказалась надуманной и неприемлемой и была справедливо раскритикована как рационалистами, так и материалистами (Планк, Эйнштейн, Ленин).

Если же принять теорию идей Платона с поправкой на конкретное определение сущности вещей как законов движения, то мы сможем совместить рационализм с эмпиризмом в Энергетике, как новой теории познания.

Здесь преодолевается как проблема индукции Юма, так и ограниченность рационалистической дедукции и связь опыта с теорией получает совершенно новую формулировку: как контроль силы, открытой энергии (законов ее движения).

2. Мы ставим задачу в этой книге доказать, что следующие две группы понятий взаимосвязаны и взаимообусловленны:

– Метафизика, объективная реальность, идеализм, активный и пассивный интеллект, познание, наука, опыт, индукция и дедукция, контроль теории опытом

– Материализм, мистика, субъективизм, отражение, скептицизм, догматизм, софистика.

3. Очевидно, что положение вещей, которые мы до сих пор имели в эпистемологии есть не больше не меньше как кризис теории познания.

В итоге, рационализм трактуется с кантовской развязностью и доходит до мистики всемогущего Я, устанавливающего самому себе законы, а «науки о духе» с его легкой руки, отделяются от «естественных наук», в которых все же признается детерминация природы. Карл Поппер на этой основе разделяет гуманитарные и естественные дисциплины, как право (юридизм) и, собственно, науку. Огюст Конт вообще исключает психологию из своей иерархии наук, так как со времен Юма эмпирики «рассеивают» субстанцию Я, которую тот объявил не более чем пучком текучих ощущений. Гордон Олпорт вынужден был заявить, что упразднение «Я» в психологии имело далеко идущие негативные последствия.