Перед праздниками в трудовых коллективах принято подводить итоги, отчитываться об успехах. А итоги праздников подводятся сразу после того, как их отметили. И, нужно сказать, редко можно отчитаться об успехах. И потом, твои праздничные успехи мало кого интересуют кроме тебя самого. Ну, разве что еще комсорга. Комсорг обязан реагировать. Комсорг обязан знать, чем дышит и коллектив, и каждый отдельный комсомолец. Знание – сила Прошедший праздник был отмечен подчеркнуто наплевательским отношением к коллективу, вызывающе дерзким уходом с мероприятия и не появлением на догуливаниии. Тут, комсоргу и следует впрягаться. Но сколько Полина ни впрягалась, ни напрягалась, не наскребла ничего интересного. Ганина, утвердившаяся во мнении, что Леша – глухомань провинциальная, в последующие дни не подарила ему ни одного теплого взгляда. Леша, убедившийся, что уехав с Ганиной, он сделал ошибку, тоже не источал радости. И Полина, напрасно ожидавшая бури и натиска, увидела штиль и убедилась, что работа в комсомольской массе требует терпения, выдержки, хладнокровия и глубокого знания человеческой природы. Каждый утвердился в своих убеждениях.

Время от времени Леша встречал Иру в коридоре института. И она так же, как раньше, приветливо улыбалась. Ни меньше, но и не больше. Он вспоминал о незаконченном разговоре в коридоре Стромынки, и уже готов был подойти, чтобы довести разговор до конца. Но вспоминал об узкоплечем, и о том, как узкоплечий тогда обнял Иру, и как она не сняла с плеча его руку. И словно колючая проволока вырастала между ним и Ирой. Узкоплечего он тоже видел в институте. но ни разу вместе с Ирой. Узкоплечий Лешу словно не замечал. И тогда Леша думал, может быть, узкоплечий, не препятствие? Ведь Ира спрашивала о нем у Рогова уже после объятий узкоплечего. А почему она, вообще, подошла к нему в коридоре, когда он уходил с Ганиной? И вдруг ему приходило в голову, что Ира, возможно, так же, как он про узкоплечего, подумала про Ганину. Вопрос запутывался, требовал решения. Но Леша с этим тянул. Как с зубом, который периодически ноет, но не так сильно и не так часто, чтобы им заняться всерьез. И вот спустя целых два года злые или добрые, но потусторонние, силы в лице горбатой Любы с овощной базы подводили его к двери зеленоглазой Иры. Целых два года! Нужно быть реалистом. Это много. За это время и зуб либо заставит пойти к врачу, либо сгниет.

– Кажется тут, – Роберт указал на дверь, – Ну, как будем действовать? Заходим? – Леша пожал плечами и предложил компромиссный вариант:

– А ты не знаешь, где живут какие-нибудь мальчики?

– С мальчиками проблема. С нашего института тут никто не живет. Я не слышал. С других институтов – пожалуйста. Но, они нас вообще не знают. Ничего. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство… Ну, что заходим?

– Ты сюда рвался, ты и заходи.

Преодолеть небольшой участок пространства оказывалось непросто. Лорьян посерьезнел, посмотрел на дверь, как на проем в самолете для прыжков с парашютом. Осторожным движением он потянул дверь. Та неожиданно легко подалась. Не запираются. На новый вопросительный взгляд Лорьяна Леша ответил бодающим движением головой. Перемахнуть через забор с пиками проще, чем войти в девичий заповедник.

– Ну, хорошо, ты стой тут на стреме, – шепнул Лорьян.

Он приоткрыл дверь еще немного, достаточно, чтобы просочиться. В коридоре хоть и было темновато, но не такой мрак, как в комнате. Теперь, когда в комнату проникла полоса света, Леша успел бросить робкий взгляд. Даже близко ничего похожего на « она лежала на спине, нагие раздвоивши груди». Какие-то темные контуры. Лорьян вошел.

Капля упала на нос Барашкину. Этого еще не хватало. Дождь ставил его в незавидное положение. Укрыться негде. А если уйти от дождя, как друзья найдут его? А переться домой с арбузом – это уж слишком. До дома далеко. А бросить арбуз после всего жалко.

Он стал ближе к стволу дерева, надеясь, что оставшиеся на ветках редкие листья защитят его от дождя. Вскоре он увидел трех молодых парней. Они шли вдоль решетки. Кому не спится в ночь глухую? Барашкин подумал, что не может представлять собой объект грабежа. Денег у него не густо. Одежда простенькая, для базы. Даже нож, которым они резали арбуз, остался у Лорьяна. Ценность представлял только арбуз. Но арбуз – общественное достояние. И тут Саша позорно ощутил, что он согласится на безоговорочную капитуляцию, и что, как это ни низко, для собственного спасения он пожертвует общественным достоянием. Душа ушла в плоскостопные пятки.

Лорьян вернулся в коридор достаточно быстро. За ним следовала Надя. Одна из тех самых девушек, которым, Леша два года назад в читальном зале объяснял начерталку. По ее поджатым губам Леша понял, что девушка гостям не рада. Лорьян, надеявшийся на более теплый прием, вынужден был объяснять извиняющимся тоном: они не нарочно, так получилось, им бы приютиться где-нибудь. А у них с собой арбуз, но, он по ту сторону забора. Про Барашкина Лорьян умолчал. Барашкин только отягчал ситуацию и был менее ценен, чем арбуз. С распущенными волосами, без очков, в халате Надя, показалась Леше симпатичнее, чем средь бела дня в институте. Она как-то недоверчиво щурилась. Может быть, не узнала Лорьяна. Но Лешу, того, кто вдалбливал в них начерталку, должна была узнать. Возможно, ей мешало отсутствие очков и притушенный свет в коридоре. Она зыркнула на него, как на врага народа. Вот какова человеческая благодарность. А им всего-то нужен совет, где приклонить голову до утра. Глядя на Надю, зябко поводившую плечами, и зевая, прижимавшую ворот халатика, Леша подумал, что шансов найти приют намного меньше, чем расписывал Лорьян.

– Ничего себе, поспать им, – сурово сказала Надя, – Где я вам найду?

– Я не первый раз тут ночую. Всегда находил место. Знаю, что можно найти, – сказал Лорьян.

– Знаете? Так чего вы от нас хотите? Вы, интересно, чем думали, когда шли сюда?

– Мы думали, что тут не перевелись милосердные люди, – сказал Лорьян, – В этой комнате наши девочки до вас жили, так они…

– Перевелись! – перебила его Надя, – Милосердные люди перевелись в другое общежитие. Мы, к счастью, не ваши девочки. К сожалению, не знаю, чем вам помочь.

Леша не встревал в разговор. Но ему показалось, если бы сюда вышла Ира, она бы, как добрая фея, решила все проблемы.

– Что же нам тут в коридоре загнуться? – с трагическим надрывом спросил Роберт.

– А тут не гостиница.

– А если в читальный зал? – предложил Леша.

– Там иногда до утра занимаются, – сказала Надя, потом пожала плечами и добавила, – Ну, давайте посмотрим.

Она повела их по пустому коридору. И тут из-за угла появился Барашкин. С арбузом. Он сиял. Он узнал великую тайну Стромынки, коей не знали ни Лорьян, ни Леша. А может быть и Надя, потому что Наде такая тайна без надобности. Такие, как Надя, ходят через проходную.

Те трое парней, что сначала так напугали павшего духом Барашкина, отодвинули блок в высоком, с метр, фундаменте под решеткой, нырнули в проем и поставили блок на место. И так у них ловко получилось, что Барашкин восторжествовал. Он выждал, когда они ушли, и попробовал повторить трюк. И удалось! Бетонный стеновой блок на проверку оказался муляжом, деревянным ящиком, покрытым штукатуркой так, что в фундаменте под оградой он выглядел близнецом каменных. Все гениальное просто! Он не знал, где искать Лорьяна. Помнил только, что тот упоминал третий этаж. Он бродил по длинному коридору с арбузом и снова готов был отчаяться. Но снова удача. Он вышел прямо на ушедших в разведку друзей. А они еще и в сопровождении девушки. Вот они первые возбуждающие мгновенья ночного загула!

Ободренный таким успехом, сменив уныние на радостное возбуждение, Барашкин готов был к подвигам. Но зевающая пигалица в халате остудила его, заявив, что нечего тут орать посреди ночи. Барашкин повиновался. Пигалица привела их к двери, открыла ее и щелкнула выключателем. Застигнутые врасплох тараканы ринулись к плинтусам. Три овощебазовских богатыря осматривались в помещении.

– Приветствую тебя, пустынный уголок, – произнес Лорьян, оглядывая стены с портретами Маркса и Брежнева, – Вот это и будет нашей сегодняшней усыпальницей.

Размерами комната на титул зала не тянула. Но то, что им было нужно, присутствовало. Рабочих столов было достаточно, чтобы из них составить три ложа в полный рост. Помещение служило одновременно и красным уголком. На этажерке в углу лежали подшивки газет, которые могли им заменить матрасы.

– Спокойной ночи, – сказала Надя.

– А арбуз? Чего мы арбуз перли? – залепетал Барашкин, – Просто так? Самое время его приговорить.

– Вот и приговаривайте, – ответила Надя, – Кто ест арбуз среди ночи? Это противоестественно.

– Очень даже естественно! Что с ним церемониться? Зови девчонок, – Барашкин сделал последнее отчаянное предложение.

– Ну, если вам естественно, – Надя не скрывала раздражения, – Я иду спать и никого звать не собираюсь. Туалет в конце коридора.

– Ну, ты хоть тарелку принеси, а то арбуз течет.

– Обойдешься, – отрезала Надя, – Вон, пристрой его в кадке.

Надя ушла. Они пристроили арбуз в кадку с большим комнатным растением. Темно-зеленые арбузные полоски попадали точно в цвет с широкими лоснящимися листьями. Барашкин заканючил. Он не привык ложиться на пустой желудок. Дома перед сном он обычно хоть что-нибудь да перекусит. Иначе не заснуть.

– Нужно было попросить у нее хоть пиченюшку, – предложил он, – Может, сходить? Да я не знаю, в какой они комнате.

– Ешь свою луковицу, которую ты для мамы приханырил, – посоветовал Лорьян.

– Какой дурак на ночь ест луковицу? – изумился Барашкин.

– Ты будешь первым.

Этот совет стал последней каплей разочарования Барашкина. Его мечты о стромынковском разгуле вспыхнувшие, было, с новой силой после того, как он нашел лаз. остывали. И арбуз не помог.

– Возьми яблоко, – понимая, что Барашкин не успокоится, Леша дал ему свою заначку.

Пока Барашкин жевал яблоко, усилиями Леши и Лорьяна столы превратились в кровати. На них уложили стопки подшивок. Леше достались подшивки «Правды», Лорьян выбрал «Комсомолку», объясняя, что с ней ему мягче и теплее. Барашкину остались «Известия». Газеты большого формата стелить удобнее.

Ожидая Лорьяна в коридоре перед дверью девочек, Леша почему-то не сомневался, что из комнаты выйдет Ира. А вышла Надя. Ну что же, вышло не то, на что загадывал. Конечно, было бы неплохо увидеть Иру именно сейчас. Все те мгновенные встречи в коридорах института не в сумме не стоят одной такой. Сейчас самый раз. Самое время. Они таким необычным образом оказались, здесь. А ночь – самое подходящее время для волшебных встреч. Утром волшебство ночи развеется. Будет кругом полно любопытных глаз. И Ире будет не до него, когда все торопятся на занятия. И в голове у нее будет институт.

Но все пошло не так. Конечно, сейчас он не отправится поднимать с кровати Иру. Это вы мне все время улыбались и махали рукой на демонстрации? Вы обо мне спрашивали у Рогова? Так вот он я. Конечно, не пойдет, если он даже не решился спросить о ней у Нади. А ведь стоял в двух шагах от заветной двери. И возможно, Ира проснулась. Просто вышла к ним Надя. А если бы спросил? Положим, Надя не отшила бы его, не подняла бы на смех. Положим, разбудила бы Иру? Положим, Ира бы даже вышла бы к нему. Нет, едва он позволял себе вообразить, как она стоит рядом посреди ночного коридора и пронзает его своими удивительными глазами, дальше мозги работать отказывались. И остановившись на этой виртуальной картине, Леша, утомленный ночными работами на базе и пешим переходом, стал засыпать. Убаюкивали шелестящие по окнам капли дождя. Из тех самых газет, на которых он сейчас лежал, Леша знал, что неграм в Америке приходится довольствоваться скамейками под открытым небом. По сравнению с неграми, ему грех жаловаться. Как минимум, сухо. Стал посапывать Лорьян. Леша слышал, как Барашкин ворочается, кряхтит и ноет, что ему жестко. Арбуз – священный залог их пребывания здесь, не ведающий о собственной важности, источал усыпляющие ароматы.

Утро разбудило их шумом в коридоре. Народ проснулся. Зашла Надя, уже собранная для института. Барашкин подхватился, засуетился. Где тут телефон? Ему нужно позвонить домой, чтобы мама не волновалась. Но куда девать арбуз? Времени на то, чтобы его съесть за завтраком не было.

– А если мы оставим арбуз до вечера у вас в комнате? – предложил Лорьян.

– Оставляйте, мне то что, – пожала плечами Надя, – Только имейте в виду, у нас и так тесно.

– А вечером мы его съедим.

– Ешьте, мне то что.

– А ты есть не собираешься? – удивился Лорьян, – Он треснутый, долго не простоит. Мы его приперли, рассчитывая на вас. В качестве гостинца.

– Гостинца? – усмехнулась Надя, – За гостинец спасибо. Но учтите, дорогие гости, что тут не гостиница. У нас Лариса болеет.

– Вот больной-то как раз арбуз полезен, – ухватился Лорьян, – Он мочегонный, он все бактерии убивает.

– Впервые слышу насчет бактерий. Может, ей арбуз и полезен, а ваша компания ей вредна. А арбуз, конечно, можете до вечера поставить. Даже до завтра. Его никто не тронет.

Гордо и торжественно, как знамя на параде, Лорьян нес арбуз по коридору. Молодой арбузоносец искал в глазах проходящих интерес и удивление. И нужно сказать, находил и интерес и удивление. И, конечно, хотелось думать, что интерес и удивление вызывает не столько арбуз, сколько джигит, несущий арбуз. Джигит и арбуз смотрелись как цельная картина. Жаль, что никто не знал, что джигит не купил этого красавца, а лихо перебросил через забор? Украл? На то он и джигит. Государство не обеднеет, а джигиту почет и слава. А если бы люди узнали, что джигит перебросил не один, а два …это вообще была бы песня.

– Подожди, я посмотрю, можно ли тебе входить, – остановила их Надя перед дверью.

Она зашла и затем позвала Лорьяна. Леша, сопровождавший Лорьяна, остался в коридоре у полуоткрытой двери. Все же он разглядел в комнате двух девочек. Одна лежала в кровати, укрытая одеялом. А другая, Ира Карасик, прихорашивалась перед зеркалом, вставленным в дверцу шкафа. Ира поглядела сначала на Лорьяна с арбузом, а потом дальше за приотворенную дверь, то есть, на Лешу. Леша смотрел именно на нее. И опять в нем пробудилось сожаление, что вчера он не решился, не набрался смелости. Не заикнулся насчет Иры.

– Вот сюда ставь, – Надя указала на свободное место у боковой стенки шкафа.

– А это откуда? – спросила Ира.

– Это они ночью притарабанили. Ты чего не слышала? Вошкались тут. Меня с постели подняли,– сказала Надя. Она стояла у открытой двери и выметающими движениями руки показывала, что гостям пора валить.

– Да, я ночью слышала, копошатся, – понимающе качнула головой Ира, – Жаль, что тебя не спросила, не поняла, какие к нам гости.

Эти слова заставили Лешу откровенно затосковать. Оказывается, все было на расстоянии вытянутой руки. Она, оказывается, слышала. Мало того, открытым текстом говорит, жалко, что не подняли. Хотя, нужно признать, что эти слова к Леше конкретно не относились. Но, как говорит Полина, мечтать не вредно.

– Арбуз остается до вечера, как заложник, – провозгласил Роберт.

– Идите, идите, – заторопила их Надя.

Общагу Леша и Роберт покинули как белые люди, через проходную. Более того, понимая, что Ира Карасик уже на выходе, Леша не торопился и рассчитал верно: Надя с Ирой их нагнали. И к остановке они уже шли не то, чтобы вместе, но рядом. Собственно, что тут идти? Рукой подать.

Леше, с еще затекшей после жесткой ночевки на газетах спиной, дыхнуло в лицо сырое, холодное, неприятное утро. Все кругом было мокрым. А все, что поближе к мостовой – грязно-мокрым. И как назло, именно у остановки на мостовой расплылась огромная лужа. Ожидающие не рисковали подходить близко, опасаясь, что их может окатить брызгами от колес. Работа остановки в качестве элемента транспорта, напоминала пульсацию сердца, перекачивающего пассажирскую массу. Пассажирская масса, представлявшая собой в основном студенчество, накапливалась на остановке, потом, вталкивалась в подошедший автобус и перемещалась по транспортным артериям. Студенческая пассажирская масса эластина и гибка. Автобус способен вместить гораздо больше студентов, чем аспирантов, тем более, доцентов, а тем более, профессоров. Тем более, что не каждый профессор ездил общественным транспортом. У некоторых есть личный транспорт.

Судя по всему, автобус недавно ушел. Значит, придется ждать. Сколько? Во время дождя вопрос не праздный. Тем более что и на площадке остановки сплошные лужи, и почти все сухие возвышенности в округе заняты. Лешины туфли мокли в момент. Ира и Надя, нашли сухой асфальтовый бугорок, каждая под своим зонтом. Леша остановился недалеко. Леша, конечно без зонта, – зонта у него вообще не было, – искал место без луж. Его предательские старые туфли дали течь еще до того, как он подошел к остановке. Он выбирал не залитое место. Но не хотел упускать из виду Иру. И краем глаз увидел, а может ему показалось, что Ира махнула ему рукой, приглашая под свой зонтик. На его удивленный взор она ответила улыбкой и снова махнула, приглашая. Она чуть выдвинула зонт, чтобы накрыть и его. И он подвинулся ближе под зонт. Человек с мокрыми ногами неулыбчив. Но от взгляда девушки, тем более от такого взгляда, от ее теплой улыбки, в груди его теплело.

Но вот по ожидающей массе пошла волна – верный признак, что грядут перемены. Подходил автобус. Зонты складывались, студенты готовились к штурму. Портфели сжимались в ладонях. Тубусы выставлялись в позицию «на караул». Шла подготовка к схватке за жизненное пространство. Автобус был уже и без них полон, но вместил почти всех ожидавших.

Леша не сопротивлялся сдавливающему напору. Он не искал, куда в толчее отнесло Роберта. Роберт потерял значение. Но он двигался так, чтобы оставаться рядом с Ирой. Автобус тронулся. Его прижало к Ире. Или ее к Леше? Ира, не в силах в такой давке поднять свободную руку, чтобы схватиться за верхний поручень, ухватилась за него. Он стоял спиной к движению автобуса. Если автобус тормозил, его заваливало на спину. И ухватиться не за что. Вот тут его надежно поддерживал коллектив.

Теперь их лица находились друг от друга на расстоянии не больше половины логарифмической линейки. Так близко, что когда автобус вдруг дернуло, капли с его мокрого вихра упали ей на нос, и это ее рассмешило. А Леша перестал замечать что-либо вокруг, кроме ее улыбки. Да и что замечать? Ничего замечательного. Окна автобуса снаружи грязные от дорожной слякоти изнутри запотели. За запотевшими окнами, проплывала еле распознаваемая промокшая Москва. И одновременно, словно по другую сторону стекла растворялись те два года, которые он так бестолково растратил. Все за эти годы случалось. Но случалось вразброс, по отдельности. И на Стромынку он ездил, и Иру видел, и ездил от Стромынки автобусом, и дожди в Москве были, но чтобы так все совпало, такого везения не было.

– От тебя арбузом пахнет, – сказала Ира

– Ничего удивительного. Арбуз треснутый. Я, пока его с базы тащил, весь в соке измазался.

– У нас там дома арбузы выращивают. Но первый раз встречаю товарища, так пропахшего арбузом. А что это вы вдруг решили с арбузом явиться?

– Это длинная история.

– И жуткая?

– Ужасно жуткая.

– Ладно, расскажешь вечером. Вы же приедете за арбузом?

– Если только там, на Стромынке его и съесть, с вами за компанию. А ты не боишься жутких историй на ночь?

– Я смелая.

– А арбуз на ночь есть не боишься?

– Я же тебе сказала, я смелая. Я даже страшных сказок на ночь не боюсь.

– А Надя против арбуза.

– Надя всегда против. У нее характер такой. А потом она отходит и очень даже за. Все будет хорошо.

Поскольку сквозь окна толком ничего не было видно, чтобы не проморгать «Сокольники», нужно было отсчитывать остановки. Леша остановок не знал, и, доверившись Ире, ждал ее отмашки. Когда на одной остановке народ повалил из автобуса, Леша готов был выходить. Но Ира не торопилась на выход.

– Выходим? – спросил Леша.

– Можно доехать автобусом до «Комсомольской», а там пересесть на другой, – сказала она, – Одинаково: что так, что в метро.

Леша вверил свою судьбу девушке. Чем выходить в метро, приятнее стоять рядом с нею насколько это возможно дольше. У автобусной остановки на «Комсомольской» стояла такая толпища, что Леша для безопасности, заходя в автобус, заранее взял ее за руку. А может быть наоборот, она заранее ухватилась за его руку. Этот автобус был набит не меньше. Зато он останавливался практически у центрального входа в институт.

– Та-ак, посмотрим, что там у нас сегодня, – сказала Ира, подходя к доске с расписанием занятий, висевшей в центральном вестибюле. Словно забыла, какие пары у нее в этот день.

Леше был знаком этот взгляд. Так въедливо еще вчера вечером он рассматривал решетку общаги в поисках лазейки. Ира, искала брешь в расписании занятий. Он стоял рядом, не вмешиваясь. Вопрос, какие пары можно пропустить, ему случалось решать многократно. Это вопрос индивидуальный. Тем более, четверокурсник, не имеет права в таком серьезном деле совращать третьекурсницу

– Как назло ничего пропустить нельзя. Хотя настроение такое, пропускное, – она посмотрела на Лешу, словно ища его поддержки. Леша молчал, – Пропускать нельзя, но, если хочется, то можно? – скорее спросила, чем сказала, Ира, пытаясь получить отпущение грехов.

Но Леша ждал. Как она решит, так и будет. Он, кстати еще не завтракал, и если Ира все же решит что учеба важнее, он рассчитывал купить в буфете пирожок. А в это время по широкой мраморной лестнице мимо доски с расписанием и объявлениями двигался студенческий поток. За знаниями. Вот прошел Рогов. Прошла мимо Люда Ганина. Скользнула взглядом по Леше и Ире, как по пустому месту. Прошел узкоплечий и едва задержался на них взглядом. А вот Полина Гринблат подошла. А как же может быть иначе? Если комсомолец из ее группы стоит у доски объявлений, значит, ему что-то неясно.