Арбуз

Начерталка – предмет каверзный, требующий хорошего пространственного воображения. А воображение в момент не появляется. Так что, если взялся объяснять не разбирающемуся – разжуй и в рот положи. Задача была простенькой. Леша плясал от печки, и сам вспоминал, и объяснял. Нельзя было ударить в грязь лицом. Девушка, не перебивая, слушала, кивала, словно, вникает. Но Лешу не покидало ощущение, что, лучи от ее глаз пронзают выстраиваемые вспомогательные плоскости, фронтали и горизонтали и рассыпают в прах. Лучи мешают. И ему нужно повторять снова, чтобы убедиться, что он сказал верно, и что она его верно поняла. А верно ли она его понимала? Леша чувствовал, что у этой задачки появляется второй план, к начерталке не относящийся. В какой-то момент она оторвала взгляд от эпюры, поглядела дальше в зал, и Леша обнаружил, что там, куда она смотрела, две девчушки с интересом наблюдают за его потугами, словно смотрят цирковой аттракцион. Вот вам и второй план.

– Интересно, – произнес он, с подчеркнутым неудовольствием.

– У них тоже не получается, вы мне объясните, – она обращалась к Леше на вы, – А я им объясню.

– Нет уж, лучше пусть они тоже подходят, – предложил Леша, – Сразу всем расскажем.

Подруги подошли. На такое скопление народа откликнулся и Рогов. Он взял учебный процесс на себя. Объяснял, тут же переспрашивал и, при необходимости, повторял объяснения. Леша отошел на второй план. Наконец, можно было считать, что задача разжевана и впихнута.

– Ну, теперь ясно, – с облегчением произнесла невысокая, худенькая девушка с очень серьезным взглядом, – А то запарились

– Сложна теория, мой друг, – сказал Рогов.

– Суха теория, – сухо поправила его худенькая.

– Тем более, – улыбнулся Рогов, Теория высушит. Но теперь ничего не мешает перейти от теории к практике,

– В каком смысле? – напряглась худенькая.

– Меня зовут Володей, а его Лешей.

– Вас интересуют наши анкетные данные? Надя, – худенькая ткнула пальцем в себя, – Ира, Оля, – указала на подруг. Рыжеволосая зеленоглазая Ира улыбнулась, и Леше показалось, что ее глаза на миг окрасились глубоким изумрудом.

– Может, сходим куда-нибудь? – предложил Рогов.

– В другой раз обязательно, – за всех ответила Надя, – У нас тут запарка.

– А что. Я тебе скажу, ничего пташки, – промурлыкал Рогов, когда девушки удалились к своему столу, – Глаза у этой Иры – прямо с чертиками. Зеленые – не зеленые, почти янтарные. Даже слов не подберешь, – он задумался, и добавил – Как пиво в бокале.

Девушки уселись за свой стол. Леша сидел к ним спиной. И словно неведомая сила стала его выворачивать. Он нашел момент и, как бы, между прочим, повернулся. Наверное, зеленоглазая Ира поймала его в самом начале движения. Словно она ждала, когда он встретит ее взгляд. Словно она знала, что он непременно повернется. Словно говорили ее глаза – никуда не денешься. Рогов сказал, это как пиво в бокале? Нет, это сравнение очень прозаично.

Пиво в бокале мешало вникать в предмет. Формулы не лезли в голову. Чтобы сбросить наваждение, Леша предложил Вовке ехать в общагу. Но тот отказался. И пока Леша раздумывал, ехать или нет, в зале появились Ганина и Шабрина. Ганина остановилась там, где недавно стояла зеленоглазая Ира, и положила перед Лешей свою раскрытую тетрадь.

– Вот тут у меня хренотень какая-то.

Леша взялся расшифровывать Ганинскую хренотень, и услышал над головой:

– Нинок, прикинь, нас гипнотизируют, – Ганина кивнула в сторону тех девушек, которые недавно стояли у Лешиного стола

– Нас? – Шабрина смотрела, в направлении, указанном Ганиной, – Они рядом с моей комнатой живут.

Кому предназначалось слова Шабриной? Леша ничем себя не выдал, не поднимал головы от ганинской тетради, но, как разведчик, запомнил эту важную информацию.

– Ну, что? – торопила Лешу Ганина.

– Подожди, дай разобраться.

– Ну, понятно, тут не до нас. Пардон, что потревожили, – и Ганина продвинула свою тетрадь к Вовке, – Может, ты сечешь?

Теперь Рогов нырнул в Ганинскую хренотень. А Леша переваривал информацию: раз, рядом с Шабриной, значит, их новые знакомые живут на Стромынке. Леша уже не мог вникать в науки. Он просто сидел и слушал, как Рогов объясняет Ганиной, с чем едят ее хренотень.

– Ну, понятно? – наконец спросил Рогов.

– Да вроде, – неуверенно сказала Ганина, взяла свою тетрадь и сунула в портфель, – Поеду домой.

– Ну, и я поеду – Леша встал и повернулся так, чтобы краем глаза увидеть Иру.

Перепадают Москве в конце сентября погожие денечки бабьего лета. Эта пора названа бабьим, потому что заканчивались полевые работы, и бабы-крестьянки, наконец, могли дух перевести. Но она может быть названа летом студенческим. Сессия, потом стройотряд. Студенту летом не до отдыха. А вот первые дни осени – блаженная пора. Еще не заваленный заданиями беззаботный студент может, как минимум, пройтись, подышать воздухом города. Леша именно это собирался сделать. Довести Ганину до остановки, а потом двинуть по улице к центру, никуда не торопясь. Раз уж зеленоглазая Ира отшибла рабочее настроение, то нужно прогуляться. Но как раз в этот момент отправлялся троллейбус к центру. Он поддался. И троллейбус заглотил его заодно с Ганиной. Он решил, что чуть проедет до ганинской остановки, а уже потом пойдет пешком.

Мест было много, но Ганина не садилась. Три остановки и дома. Она объясняла девочкам, что и институт выбрала, потому что близко от дома. А когда Подзорова заикнулась о любви к профессии, Ганина, не скрывая иронии, пугнула Подзорову, что профессия не должна заслонять радостей жизни. Со своей любовью к профессии можно так превратиться в узкого специалиста, который, как говорит ее папа, подобен флюсу. Кому в жизни нужен флюс? Прежде всего, нужно любить себя. Так говорит восточная философия. А тот, кто любит себя, выберет удобный для себя институт. А если институт ему будет подходить, и проку от обучения будет больше. И тогда цена его диплома будет выше.

Ганина снова затронула транспортную тему. Ей ездить в институт – никакого напряга. Ее мама говорит, что транспорт отбирает у человека часть жизни. Что если ты каждое утро и каждый вечер ездишь в метро, то не мудрено, что ты будешь быстро стареть и болеть. Поэтому или нужно работу подбирать рядом с домом или менять адрес. Переселяться поближе к работе. Ее мама говорит, что менять свой адрес в центре Москвы она, конечно, не собирается. Но это стиль нашей жизни. Нам сменить квартиру непросто. Переезжать поближе к работе для нас непривычно. Поэтому она просто нашла себе хорошую работу неподалеку от дома. Но вот американцы, для которых работа очень важна, тем сменить адрес – обычное дело. А папа говорит, что уж в Москве он своей дочке найдет работу рядом с домом. Пока она живет с ними. Ганина теперь примерила свои слова к Леше. Леша должен ездить в институт с Сокола. Не ближний свет. Она представляет, как это тискаться в давке в час пик каждое утро. Но институт – не работа. Можно прийти на вторые пары. А вот когда он станет работать, и начнет таскаться утром туда, вечером обратно, вот тогда он вспомнит, что говорила ему Люда Ганина в троллейбусе. Нужно все-таки ставить себе целью комфортную жизнь. На то и прогресс. Кто-то правильно сказал, что человек создан для счастья, как птица для полета. Поэтому, как говорит ее мама, нужно жить так, чтобы не было мучительно больно, когда едешь на работу и возвращаешься домой.

Леша слушал вполуха. Он смотрел не на Ганину, а на проплывающие в окне троллейбуса липы. Сочетание желтого с зеленым, освещенное покуда ярким солнцем сухого сентября, так напоминало золотые волосы и зеленовато карие глаза девушки по имени Ира.

– Следующая моя, – сказала Ганина и пошла к дверям.

До площади Ногина оставалось несколько остановок. У Леши не было конкретных планов. Он решил, что выйдет с ней, а отсюда пойдет пешком. Пройдется.

Если мальчик из твоей группы вдруг решил уйти из читального зала именно тогда, когда уходишь ты, сел с тобой в троллейбус, а потом вышел с тобой на остановке, – как это все понимать? Как чистое совпадение? Люда поэтому не садилась в автобусе. Когда стоишь рядом, а троллейбус то и дело толкает, толкает прямо на него, это то, что надо, чтобы уточнить, зачем он с тобой поехал. Троллейбус ушел, оставив их на остановке одних. Люда замерла в ожидании, глядя на Лешу. Так ребенок глядит на волшебника, ожидая, что тот вытянет из своего мешка. А Леша вытянул затасканные «ну, пока». Она даже слегка разозлилась. Зря она простояла всю дорогу от института до дома. Могла бы и сесть. В его словах не было никакой недосказанности, никакого намека на продолжение.

– Ну, пока, – едко ответила Люда.

Ему случалось встречать Иру в институтских коридорах. Та приветливо улыбалась. И Леша улыбался и кивал ей в ответ. Но на этом и заканчивалось. Погода менялась, листья на деревьях темнели, тускнели, опадали. Но в Ире не менялось ничего. Не менялась ее чарующая цветовая гамма. Не менялся ее приветливый взгляд. И ни на миллиметр не сужалось расстояние, разделяющее ее и Лешу.

Как-то из совершенно случайного разговора ребят, он услышал, что у зеленоглазой Иры редкая, необычная фамилия – Карасик, и что она откуда-то с Донбасса. Это означало, что другие знают о девушке больше, чем он. Ну, в этом ничего необычного. Она с другого курса, с другого факультета. Но все же неприятное ощущение. Его обгоняют, обходят на повороте. Нужно все-таки найти предлог, чтобы сдвинуть дело от простой улыбки при встрече к чему-то более обстоятельному. Но, ни предлогов, ни каких либо других частей речи он для Иры не мог найти и все откладывал.

На праздники его группа, как обычно, собиралась на Стромынке, и имелась гипотетическая возможность, что, раз Ира живет поблизости от Шабриной, стоит выйти в коридор, и он ее встретит. И он даже пару раз наталкивался на нее, согласно своим расчетам. И более того, она здоровалась и спрашивала, каким ветром его сюда занесло. И Леша объяснял обстоятельно, не торопясь. Торопиться не следовало. Ладно, в стенах института его сковывала официальная обстановка. Но что мешало на Стромынке? Он говорил, а ее волшебные глаза прожигали душу. Но всякий раз ветер, занесший его на Стромынку, оказывался суховеем, не позволявшим прижиться зернышку, которое старался посеять Леша.

И вот теперь в тихом спящем коридоре Стромынки, услышав от Лорьяна имя Иры Карасик, Леша вспомнил встречу в читальном зале. А также другую встречу той же осенью, на октябрьские праздники.

Колонну института притормозили. Ряды смешались. И Леша вдруг увидел Иру Карасик. Она улыбнулась и даже махнула рукой.

И Леша подумал, стадия улыбок пройдена? Прошло полсентября, целый октябрь и неделя ноября,– почти два месяца. Пора переходить к более активным действиям. Настало время для обстоятельного знакомства. Он в ответ помахал рукой. Но колонна тронулась. Он снова подхватил древко транспаранта. Полина, ответственная за наглядную агитацию и организацию колонны, еще в начале движения поручила Леше и Рогову нести огромный транспарант. Теперь нужно было ждать новой остановки колонны. Только тогда можно кому-то передоверить свой груз. Поздно он заметил Иру. Уже было недалеко до Красной площади. А тут транспарант не бросишь. И не передоверишь. Все ученые. После Красной площади колонна вмиг разваливается. И теперь все свободны. А те, кто с наглядной агитацией, должны ее сдать. Пока он сдавал транспарант, Иру уже не нашел.

Отмечали вечером у девочек на Стромынке. В этот вечер позволяли себе невинный каприз даже те девочки, кто обычно не курил. Чтобы комната не провонялась, выходили в коридор. Леша, некурящий, торчал в коридоре дольше остальных. До причины этой странности никого из курящих не доискивался. А причина лежала на поверхности. Есть вероятность, что он увидит Иру. И после того, как она сегодня махнула ему рукой, просматривалась возможность, что их встреча окажется плодотворнее прежних. Оставалось только ее встретить. А она упорно не появлялась. Но пойти ее искать по комнатам, или спросить у Шабриной, – на такое он не решался.

Люду Ганину воротило от «Шипки», и она потягивала свой персональный «Пэл-Мэл». А дефицитная пачка не резиновая. И Люда говорила, что курение – не танцы. Требует медитации и одиночества. Она подгадывала, когда основная масса откурив, возвращалась танцевать. «Пэл-Мэл» был не ее личным, а тихонько стянутым из папиного блока энзэ. И тем более дорогим. Но в одиночку покурить не вышло. На манящий аромат импорта спикировал вездесущий Лорьян. Ну, еще и некурящего Лешу она застала в коридоре. Годился постоять вместо мебели. Такого кворума Люде было больше, чем достаточно. И дефицитные сигареты не распыляются, и есть, кому оценить ее статус. Конечно, оценить мог только Лорьян. Леше что «Пэл-Мэл», что «Беломор» было все равно. Вместо того чтобы оценить, он только морщился от дыма, как институтка.

– Что ты размахался?– брезгливо произнесла Ганина, глядя, как Леша отгоняет дым, – «Пэл-Мэл» это фирма. Если не нравится, чего тогда стоишь?

– Какая ты, однако, Людочка, недогадливая, – сладко улыбнулся Лорьян,– Тут просматривается серьезный червовый интерес.

– Червовый? – удивилась Ганина

– Еще какой! У червовой масти знак сердца! При червовом интересе даже дым сигарет нам сладок и приятен.

Люда затянулась и задумалась. От Тани, школьной подруги, раскладывающей пасьянсы и гадавшей на картах, она знала, что означает интерес пиковый. А что такое червовый? Знак сердца, понятно, знак любви. Сердечный интерес? Люда обвела коридор взглядом. Их тут трое. Ну, не к Лорьяну же у Леши сердечный интерес. Дым приятен? Значит… А почему бы и нет? Она-то как раз похожа на даму червей. И червь сомненья начал грызть впечатлительную девичью душу.

– О чем задумался, – спросила она, – Ту би, ор нот ту би?

– Чего? – переспросил Леша.

– Фи, – разочарованно произнесла Люда. Такой деревенский ответ ломал разговор о червовом интересе в самом зародыше. Она произнесла эту фразу чисто. Как она считала, без русского акцента, как их учила англичанка в школе. А он чегокает. Тем хуже для него. Мировой классики не знает.

– Быть или не быть. Гамлет, – подсказал Лорьян.

– Вот видишь, даже Лорьян знает, – сказала Люда.

Она слегка придвинулась к Леше, и, сложив колечком полные алые губы, игриво пустила струйку дыма ему в лицо. Дымовые испытания. Леша поморщился и отмахнулся. Лорьян усмехнулся.

– Не так нужно, – сказал он Люде, – Нужно дым пустить сердечком.

– Сердечком? – удивилась Люда

– Что же ты до сих пор не научилась? Годы впустую. Даром прошла школа. Даром проходит высшее образование. Учиться, учиться и учиться.

– Дым пускать?

– А что?! – пожал плечами Лорьян, – Быть можно дельным человеком и думать о красе дыма.

Люда одарила Лорьяна насмешливой усмешкой. Балабол, хохмач. Но Гамлета знает. Возможно, его совет стоит взять на вооружение. Если научиться так пускать дым, это был бы коронный номер. Она изогнула губы чуть иначе и произвела повторный пуск дыма. Сердечек не получалось, а Леша снова замахал рукой.

– Ну и зачем ты стоишь тогда? – капризно скривила губы Люда

Разве непонятно? Он счастия не ищет, и от счастия не бежит, – подсказал Лорьян.

Лорьян окончательно запутал и одновременно заинтриговал Люду. Ее, столичную красавицу, синеглазую даму червей абсолютно не колыхало, от какого там своего провинциального счастья бежит этот никто, и звать никак по имени Леша. Но сегодня, по случаю революционного праздника и хорошего настроения она не возражала, чтобы, просто из любопытства, совершить легкую развлекательную регату по провинциальным водам. Если взять во внимание такие Лешины до сих пор необъясненные телодвижения, как уход с нею из читального зала, поездку в троллейбусе, и выход на ее остановке, можно сделать недвусмысленный вывод. А что она теряет, если слегка поманит его мизинчиком? Не докурив и половины драгоценного Пэл-Мэла, Ганина взяла Лешу за руку и потянула в комнату.

Там уже давно бушевали танцы в полутьме. Ганина придвинулась к Леше плотнее. Ей ли не сшибать парней одним только взглядом, одним только взмахом добротно накрашенных ресниц, одним только глубоким, как морской прибой, вздохом? А уж сократить дистанцию, прижаться – это тяжелая артиллерия. А что до некоторой полноты, то полнота в полумраке только распаляет воображение. И взгляд ее больших глаз прямо ему в глаза в полумраке должен воображение немного подстегнуть. Люда смотрела Леше в глаза и пыталась нащупать проклевывающееся возбуждение. Его холодность она объяснила провинциальной забитостью. Зато в ней проклюнулось нечто новое: танцевать с этим провинциальным пугалом вполне-таки сносно.

Люда не отпускала своего кавалера. И после третьего подряд танца она получила предложение выйти в коридор. Уже теплее. Конечно, затасканный коридор Стромынки, возведенной еще в мрачные времена царизма для военных конюшен, не лучшее место для любезных бесед. Но другого места не дано. И Люда в коридор пошла просто посмотреть, на что его хватит. Коридор был пуст. Кавалер был молчалив и задумчив. Люда ожидала большего. О чем он думает? Ту би ор нот ту би? Чтобы хоть как-нибудь заполнить пустоту, она закурила недокуренный заныканый «Пэл-Мэл» и, вызывающе, пронзительно смотрела Леше в глаза. А тот озирался по сторонам.

Полина Гринблат, взвалившая на себя ответственность за моральный климат праздника, не притупляла взора. Когда у Леши с Людой пошло на третий подряд танцевальный заход, Полина уже была начеку. Когда они удалились в коридор, она выдержала паузу, а затем выглянула. Но не узрела и намека на аморалку. И, печально улыбнувшись, ретировалась в комнату. А Люда ждала, как естествоиспытатель ждет проявления рефлексов у кролика. Но, ей приходилось признать, что периферия на корню душит в человеке всякую инициативу. Тут не подходящее место, решила Люда. Пару минут она колебалась.

– Ты меня проводишь? – спросила она, мягко улыбнувшись и игриво прищурив глаза.

– Провожу, – спокойно согласился Леша.

Словно его попросили сходить в магазин за хлебом. Ни трепета, ни нотки восторга, никакого ряда волшебных изменений лица. Не понял и не оценил. Люда была немного обескуражена. Но это ее одновременно и задело. Теперь раскрутить провинцию стало делом принципа.

Удалиться по-английски не получалось. Да не больно и хотелось. Люда нашла свою дубленку. Это даже в темноте комнаты было не сложно. У ее бывших подружек по школе теперь свои компании и она, снизойдя до Стромынки, оказалась единственной приехавшей на Стромынку москвичкой на сходке иногородних. Все девочки были стромынковскими. А мальчики приехали с Сокола. И поэтому на кровати в углу, куда приехавшие сложили одежду, ее дубленка дымчатым меховым воротником выделялась, как Белоснежка среди гномов. Такую дубленку еще поискать. Сшита из импортной кожи у Канторовича. Он так шьет по коже, что даже Людина мама, хоть и не доверяет евреям, шила свою дубленку у него. А уж ради Люды мама опустилась до того, что просила его постараться. Сшить так чтобы не полнило. И Канторович сшил на заглядение.

Найти Лешино пальто было сложнее. Оно было похоже на половину остальных. В темноте не сразу найдешь. Люда дождалась, пока он отыщет свое рубище, оденется и, наконец, догадается галантно подать даме дубленку. Люда не собиралась афишировать свой уход. Но и таиться было нечего. И за время немного затянувшегося процесса ухода никто не спросил, почему она уезжает, никто не выразил хоть малейшего сожаления. И понятно почему: мальчики закомплексованы. Боятся уговаривать ее остаться. А для девочек – баба с возу. И никто не похвалил, как импозантна она в дубленке. Ну и бог с ними, темными, и с этой Стромынкой.

Все танцевали, а они уходили. «Куда ж мы уходим, когда над землею бушует весна?» И даже ревнитель дисциплины Полина Гринблат не спросила, в чем дело. Хотя сама же повторяла, что пренебрежение общественным ради личного, свинство и оппортунизм. А бегство из праздничной компании – дезертирство, и вообще плохо пахнет. Полина, конечно, ничего не упустила. Все видело в темноте ее всевидящее око: и поиски Лешиного пальто, и одевание, и проход мимо танцующих, и исчезновение за дверью. И объяснение всему этому уже носилось по Полиному серому веществу, как голый Архимед, выскочивший из воды. Отсчитав до десяти, она вышла в коридор. Как она и рассчитала, дезертиры уже скрылись за углом. Полина дошла до угла и чуть высунула голову, словно перископ. Пришлось признать, что подозреваемые, вопреки ее прогнозам, не кинулись друг другу в объятия. И Леша даже за руку Ганину не взял. Однако, Полина, прочитавшая немало классических романов, знала, что, первые шаги к грехопадению внешне могут выглядеть очень пристойно. И если ушедшие тертые ребята, то наблюдение за их поведением будет той же добычей радия.

За поворотом в коридоре стояла компания курящих. И из этой компании – здрастье, я ваша тетя, – вынырнула та самая красотка, которая гипнотизировала Люду в читальном зале. Вынырнула и шагнула навстречу дезертирам, как патруль, преградивший дорогу нарушителям. А красотке следовало бы знать правила хорошего тона: если парень идет с девушкой, не следует подходить и ставить палки в колеса. Будь ты хоть Бриджит Бардо. Матросы в решительные моменты рвут на груди тельняшку. Люда немного распахнула дубленку, словно ей душно, расправила плечи, прогнула спину, втянула живот, подчеркивая в положенном месте выпуклость, а положенном вогнутость. Затем легким движением поправила газовую косынку цвета морской волны, в тон глазам, дабы явить свое оружие: жемчужное ожерелье, подчеркивающее белизну кожи под откровенным, почти дерзким декольте. Девица, на которой не было даже сережек, не глянула ни на ожерелье, ни на дубленку, ни на импортные сапоги, ни на декольте. Она не отрывала глаз от Людиного спутника. Расстояние сокращалось. Люда прошла мимо, а Леша остановился. Рыжая практически перегородила ему проход.

– Гуляете? – несомненно, девица обращалась именно к Леше. Люда услышала в этом слове не вопрос, а предлог для начала разговора.