Журавушка танцует на поляне

Фотограф Ирина Бйорно

© Ирина Бйорно, 2023

© Ирина Бйорно, фотографии, 2023

ISBN 978-5-4483-8179-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книга для того, кто хочет прикоснуться к нежному миру танцев. Он легок и призрачен, в нем красота, гармония и совершенство, которой нам всем так не хватает в суете ежедневной жизни. А журавушка танцует в лучах солнца на поляне, кружится и стучит клювом. Вы когда-нибудь такое видели?

Эта книга поможет вам вспомнить мир красоты и танца. Здесь собраны рассказы и стихи о танцах, о любви, об одиночестве и счастье. Пусть мир танца закружит вас и заставит на минутку забыть о проблемах и ваших заботах. Танцуйте вместе с героями моих рассказов, слушайте музыкальный ритм стихов и будьте счастливы!

Журавушка танцует на поляне —

Весну зовет из-за туманных далей,

И я забуду о душевной ране,

И в танце жизни растворю мои печали….

Возраст кленовых листьев

Когда произносят слова «кленовые листья» сразу представляются яркие красные, желтые или многоцветные осенние листья высокого клена в парке или в лесу. Сколько раз я собирала кленовые листья – эти шедевры природы и сушила их между страницами книг! Какая услада глазам смотреть на это осеннеё многоцветье леса или парка! Что может быть болеё красивое и совершенное, чем искусно вырезанный и раскрошенный рукой природы кленовый листок! Но мне он напоминает еще и женщин в возрасте осени. Такой была Аксинья в Тихом Дону. Какой же он, этот женский возраст кленовых листьев?

В возрасте кленовых листьев женщина смела и многоцветна. Она уже знает, что хочет от жизни. Он понимает, что скоро придет зимнеё увяданье, превращение её в увядшую старушенцию – усохшую или наоборот раздобревшую. Другого пути нет. Но это впереди, а сейчас перед ней- возраст многоцветья кленовых листьев. Ей теперь не надо стараться показывать миру того, что в ней нет. Теперь она естественна и полна веры в себя. Именно в этом возрасте «кленовых листьев» женщина становится самой собой. Это- пик её жизни и творчества. Не нужно больше искать пары. Не нужно рожать детей. Это – возраст творчества и вдохновения. Коко Шанель создала свои лучшие модели в этом возрасте. Ничто и никто не мешает и не отвлекает.

И пусть морщинки залегают около глаз, глаза смотрят в мир радостно и с полным доверием. Теперь я знаю, что я могу в жизни. Теперь я знаю, кто я! Теперь меня не собьют мысли о том, что «так не приняло» или «так не делают!» Теперь я задаю тон и веду разговор. Теперь меня не сбросишь со счетов.

Я еще женщина, не андроидное бесполое существо, но я не уже не в возрасте «курицы-наседки», и это делает жизнь проще. Я могу быть экстравагантной, и мне абсолютно наплевать, что обо мне думают другие. Время «кленовых листьев» – самое красивое яркое и время женской жизни.

Не бойтесь его, мои дорогие женщины! Наслаждайтесь им, ибо оно коротко и невозвратимо. Оно пролетит, как листок клена, летящий по ветру. Листок упадет вниз, и превратится в осеннюю, темную, разбухшую от дождей землю, в которую когда-то превратишься и ты, но пока – наслаждайся свободой падения и кружения, будь этим кленовым листком – ярким, незабываемым, которым любуются и молодые, и пожилые. Пусть они смотрят с восхищением и завистью на тебя, необычную и незабываемую женщину возраста «кленовых листьев». А ты гордо и с улыбкой подойди в осеннем лесу к разноцветному клену и улыбнись ему, ибо теперь ты с ним разделяешь одну судьбу.

Вальс осени

Затянулись дороги октябрьские яркими листьями,

Дождь из туч-водовозов разрушил все гнезда

под крышами.

Птицы тянутся ниткой по небу хмуро-осеннему —

Узелками видны силуэты на вышивке времени.

Снег зима призывает, и осень уж в шубу одета.

Листья дуба шуршат под ногами, как трупики лета.

В зале пары кружатся – и окна вспотели от вальсов

Ветер с ними танцует, шепча о разлуке и фарсах….

Северная рапсодия

Когда она только родилась, ей дали не то имя, которое желала её мама, так как мама лежала в больнице и умирала от заражения крови. Ей дали то имя, которое хотели родственники отца, хотя какое значение в имени? Сочетание букв и звуков, которое преследует человека всю жизнь, а она меняла свое имя несколько раз, чтобы уйти от судьбы и семьи, но не ушла.

Даже кровь её была не кровью мамы и папы – в ней текла кровь её двоюродной бабушки, про которую она почти ничего не знала и никогда не интересовался её судьбой. Она родилась с плохой кровью, отравленной стафилококками и стрептококками, поэтому ей сделали полное переливание крови в возрасте шести дней. Отец её опоздал на переливание в больницу – он всегда везде опаздывал, а мама лежала в другой больнице и умирала, поэтому ей досталась кровь двоюродной бабушки – у родной группа не подошла. Так она и пришла в эту жизнь.

Имя её было простое и нежеланное мамой, поэтому мама всегда делала ошибки с именем и казалось, что она разговаривала не со своим ребенком, а с кем-то другим. И ей всегда казалось, что её не любили. Казалось. Ибо как проверить любовь – подарками? Поцелуями? Мороженным?

Любовь или ты чувствуешь или нет, а ей казалось, несмотря на частных учителей, лето в лесу на даче, отпуск у моря, выполнение всех желаний, ей казалось, что её не любили, и особенно мама, а ведь она-то её любила, или ей тоже только казалось?????

Так она выросла, ничего не поняв о любви. Ведь любовь надо чувствовать, а не собирать, как коллекцию марок или модных туфель.

В школе ей казалось, что её опять никто не любит, а она не любила ни учителей, ни учеников. Учиться она тоже не любила. Так где же лежала её любовь? Она поняла это гораздо позднее в жизни, когда выросла и откололась от своей семьи, как откалывается камень от скалы – полетев куда-то вниз, куда-то в бездну.

Она поменяла три раза свое имя, каждый раз придумываю новую историю о себе, где не было место ни маме, ни папе, ни той двоюродной бабушке со странными именем Нинель (Ленин наоборот), отдавшей ей свою кровь, а были другие люди и другие страны. С каждой новой историей настоящие мама и папа становились все более расплывчатыми и ненужными в истории её жизни. Как и далекие и непонятные бабушки и дедушки. Зачем они были ей? Она их не любила никогда, или они – её? Она точно не знала, но так ей было лучше.

Теперь её занимали горы и камни. Она покоряла вершины и забиралась на скалы. Там было холодно, просторно и спокойно. Ей казалось, что она любит горы и даже что горы любят её. Или может ей только это казалось?

Здесь не надо было что-то делать, чтобы тебя любили, просто надо было следить за каждым шагом и не думать ни о чем. Это ей нравилось. Здесь вопрос стоял о жизни и смерти. Каждый неверный шаг мог закончить её жизнь и искание любви.

Она уже побывала на высоких горах Тибета, на старых плоских Альпах и на вершинах нескольких потухших вулканах. Теперь она поднималась на глетчер Аляски, покрытый вечным голубым льдом, которому была не одна тысяча лет. Глетчер стал подтаивать, сказываясь вниз к подножью холодного моря, омывающего Аляску и делящую её на бесконечные фьорды, похожие с самолета на блестящие стеклышки – так неподвижна и чиста была там вода.

Лед был голубоватым и на вкус ни с чем не сравнимым – недаром его продавали в Японию и Арабские Эмираты как ледяные кубики для охлаждения напитков, за большую цену.

Она остановилась на глетчере и отколола маленький кусочек голубоватого, прозрачного, холодного, похожего на новогоднюю игрушку, льда. Рот её заполнился таяющей водой, которая текла еще во времена динозавров и летающих птеродактилей. Подо льдом ещё лежали их кости и огромные клыки косматых мамонтов, которые бойко покупали на Аляске приезжающие сюда на высоких корабельных лайнерах-отелях американские туристы.

Пауза кончилась, и она зашагала дальше, или скорее выше на верхушку глетчера. Почему её тянуло на все верхушки мира – да она и сама бы не могла объяснить, но жизнь внизу её не удовлетворяла, хотя она достигла определенного престижа в международном движении за спасение планеты. Она была, конечно, на стороне «хороших» и против «плохих».

Она доказывала, призывала, боролась, но результатов было немного. Мир, как всегда, управляемый жадностью, суевериями и страхом, был неуправляем, и «плохие» там часто выходили победителями. Да и бороться за «нового» разумного гомо сапиенса ей уже откровенно поднадоело. Ей было тридцать с небольшим, и в её возрасте Христа уже распяли а Билл Гейтс уже построил Микрософт.

Она не была распята за свою борьбу, но и денег она не заработала. Семьи у неё не было, так как любви она так и не нашла. Оставались горы и камни. Там и только там она чувствовала себя свободной от своей борьбы, от вопросов о семье, любви и смысле происходящего. Горы требовали сосредоточения только на одном – правильном шаге вперед. А за это они дарили состояние эйфории тому, кто стоит на их плечах и касается головой звездного неба. Эта эйфория была высшей наградой за долгие часы на холоде, с ледорубом в руках и всем этим снаряжением скалолазов-любителей, стоившей ей всех заработанных денег.

Августовское солнце начало садиться за верхушку глетчера, и она решила остановиться на ночлег в своей маленькой палатке и выспаться в пуховом спальном мешке, не пропускающим пятидесяти градусный мороз к её закаленному мускулистому и бесплодному телу. Спать в мешке на свежем воздухе она любила, а температура в августе была не такая низкая – только 1—2 градуса ниже нуля.

Она сняла свой рюкзак с плеч и вынула палатку. Умелыми движениями она раскрыла её и стала вбивать колышки палатки в вечный лед. Вынула пуховый мешок и положила его в палатку. И тут налетел первый порыв ветра. Так здесь бывало всегда – чем ближе к верхушке гор, тем неожиданнее и сильнее были порывы ледяного ветра. Схватить лежавший у палатки ледоруб она не успела, и её ботинки вдруг поехали по льду вниз. Шипы от «кошек», которые должны были затормозить, не сработали, так как на них налип подтаявший августовский снег, превратив шипы в скользкие сосульки.

Она неслась вниз с глетчера так быстро, что не успевала заметить, в какую сторону её сносит. А её несло прямо в разлом, который она аккуратно обошла еще утром. Она преодолела расстояние, которое прошла с утра, за несколько минут и, не удержавшись на крае расщелины и полетела головой вниз в темноту.

В сознании были последние отрывки мыслей о веревках, боли и вдруг её рот с припухшими от ботекса губами открылся и она завопила «Мамочка!»

– Чка! Чка! Чка! Повторило эхо и замолкло. И вновь глетчер окружила тишина. Остались только палатка с мешком и следы на снегу. Маленький радиопередатчик был разбит и не мог теперь передать сигналы на станцию туристов. Еще одна жизнь ушла под вечный лед глетчера вместе с неразрешенными вопросами. Земля продолжала крутиться, луна – отражать свет солнца, а вселенные – разлетаться. Только теперь – без неё.

А ветер с вершины глетчера стал надувать в темноте одинокую палатку, исподняя на этом одиноком инструменте заунывную песню снежных гор – северную рапсодию.