Беседы о литературе: Восток

Андре Жид: «Возвращение из СССР»
29 июля 1998 года

В 1891 году в Париже вышел сборник стихов под названием «Тетради Андре Вальтера». Вымышленный автор этого сборника, юный поэт Андре Вальтер, который якобы был автором текстов, записанных в его тетрадях, рос вместе со своей кузиной, в которую был мистически влюблен, в атмосфере поэтической сентиментальности и религиозной экзальтации. Мать Андре умерла, кузина Эмманюэль вышла замуж, и он, терзаемый одиночеством поэт, утративший веру в Бога, погрузился в хаос безумия. Двадцати лет от роду он погиб. Тетради были обнаружены издателем после смерти Андре Вальтера и напечатаны.

Такую, на самом деле и манерную, и эстетскую, и очень неглубокую книжку написал молодой поэт Андре Жид, который тогда еще был никому не известен: естественно – ему было только 22 года. Но затем он станет весьма заметным писателем. Андре Жид, человек в высшей степени остроумный, парадоксальный, тонкий, прирожденный эстет, будет публиковать роман за романом. В какой-то момент своей жизни он станет коммунистом. В коммунистическую партию и к коммунистической идее писателя привела мысль о том, что психологическая дискриминация простого человека в буржуазном обществе недопустима и отвратительна. Причем говорил Жид именно о психологической дискриминации – не о социальной, не о материальной. Он говорил о том, что ему невыносимо видеть, что буржуазное общество объявляет жизнь простого человека (рабочего или крестьянина, прежде всего, конечно, рабочего) заведомо неинтересной. Протест против такой постановки вопроса привел Андре Жида в коммунистическое движение и сделал его пламенным другом молодого еще тогда Советского Союза.

В 1931 году Андре Жид писал в своем дневнике: «Я хотел бы во весь голос кричать о моей симпатии к СССР, и пусть мой крик будет услышан, пусть он приобретет значение. Мне хотелось бы пожить подольше, чтобы увидеть результат этих огромных усилий, их триумф, которого я желаю от всей души и для которого я хотел бы работать. Увидеть, чтó может дать государство и общество без перегородок». Так писал Андре Жид в 1931 году. Через пять лет, летом 1936 года, эта пламенная, страстная любовь к Советскому Союзу привела его в Москву. Жида возили по стране, его принимал Сталин, ему показывали колхозы, стройки. Его возили на юг, где продемонстрировали сначала «Артек», а потом санаторий в Сочи и так далее. Как раз в это время умер Максим Горький, и поэтому от имени передовых писателей Запада на его похоронах на Красной площади выступал именно Андре Жид. Он, не зная русского языка, смотрел, слушал, осмыслял всё, что видел, и, вернувшись из России во Францию, написал книгу «Возвращение из СССР». Вот об этой книге Андре Жида мне бы хотелось хотя бы немного поговорить сегодня.

«Каждое утро, – пишет Жид, – “Правда” им [советским людям] сообщает, чтó следует знать, о чем думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу. Получается, что, когда ты говоришь с каким-нибудь русским, ты говоришь словно со всеми сразу. Не то чтобы он буквально следовал каждому указанию, но в силу обстоятельств отличаться от других он просто не может».

В другом месте этой книги Жид рассказывает о банкете, на котором он оказался во время поездки по Советскому Союзу. Во время этого банкета один из его друзей сказал тост и предложил поднять бокалы за победу Красного фронта в Испании. Его предложение вызвало какое-то смущение. Сразу кто-то предложил тост за Сталина. Потом заговорили о политических заключенных в Германии, Венгрии, Югославии. Все аплодируют, искренне чокаются, выпивают. И тотчас опять – тост за Сталина. И тут, говорит Жид, «нам становится понятным, что по отношению к жертвам фашизма в Германии и повсюду – все знают, какую следует занимать позицию. Что же касается событий и борьбы в Испании, все как один ждут указаний “Правды”, которая по этому поводу еще не высказалась». Человек ждет указания сверху – и только потом заявляет о своей позиции, которая непременно совпадает с этим указанием. «Каждое утро “Правда” <…> сообщает, чтó следует знать, о чем думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу». Повторяю, именно так резюмирует Андре Жид ту ситуацию, которую он увидел.

«Я был в домах многих колхозников <…> процветающего колхоза. Мне хотелось бы выразить странное и грустное впечатление, которое производит “интерьер” в их домах: впечатление абсолютной безликости. В каждом доме та же грубая мебель, тот же портрет Сталина – и больше ничего. Ни одного предмета, ни одной вещи, которые указывали бы на личность хозяина. Взаимозаменяемые жилища. До такой степени, что колхозники (которые тоже кажутся взаимозаменяемыми) могли бы перебраться из одного дома в другой и не заметить этого. Конечно, таким способом легче достигнуть счастья. Как мне говорили, радости у них тоже общие. Своя комната у человека только для сна. А всё самое для него интересное в жизни переместилось в клуб, в “парк культуры”, в местá собраний. Чего желать лучшего? Всеобщее счастье достигается обезличиванием каждого. Счастье всех достигается за счет счастья каждого. Будьте как все, чтобы быть счастливым!»

Не зная русского языка, впервые оказавшись в России, Андре Жид очень четко понял, в чем главная беда советского режима: в этом чудовищном обезличивании человека, которое начало осуществляться буквально с 1917 года. Это как раз то самое явление, о котором говорит в своем «Восстании масс» Хосе Ортега-и-Гассет. Это как раз то самое обезличивание, которое предсказал Достоевский в «Братьях Карамазовых» (я имею в виду легенду о Великом Инквизиторе). Это обезличивание, которое разрушает всё и которое на самом деле лишает человека будущего.

«Нас восхищает в СССР стремление к культуре, к образованию, – пишет Андре Жид. – Но образование служит только тому, чтобы заставить радоваться существующему порядку, заставить думать: СССР… Ave! Spes unica! (Благословляю тебя, единственная надежда! – Г.Ч.). Эта культура целенаправленная, накопительская. В ней нет бескорыстия и почти совершенно отсутствует (несмотря на марксизм) критическое начало». Да, здесь спорят. Но «спорят отнюдь не по поводу самой “линии”». Критика здесь «состоит только в том, чтобы постоянно вопрошать себя, что соответствует или не соответствует “линии”… Спорят, чтобы выяснить, насколько такое-то произведение, такой-то поступок, такая-то теория соответствуют этой священной “линии” (Андре Жид имеет в виду линию партии. – Г.Ч.). И горе тому, кто попытался бы от нее отклониться. В пределах “линии” критикуй сколько тебе угодно. Но дальше – не позволено. Похожие примеры мы знаем в истории. Нет ничего более опасного для культуры, чем подобное состояние умов». Итак, спорят не о «линии», не о том, как видится партией будущее, а о том, насколько то или иное художественное произведение, та или иная теория соответствует этой линии.

О загранице, говорит Андре Жид, здесь, в России, не имеют никакого представления. «Когда я говорю, что в Париже тоже есть метро, – скептические улыбки. “У вас только трамваи? Омнибусы?..” Кто-то спрашивает: «А есть ли у вас школы?» Другой рабочий, «более осведомленный, пожимает плечами: да, конечно, во Франции есть школы, но там бьют детей, он знает об этом из надежного источника». Дети в «Артеке» спрашивают у Андре Жида, есть ли такие прекрасные лагеря во Франции. Разумеется, нет! Ибо всё хорошее есть только в Советском Союзе.

Но что пугает писателя в Советском Союзе больше всего, так это несвобода художника. Жид говорит, что один из его русских собеседников согласился с ним в том, что в СССР Бетховену было бы трудно. «Видите ли, – продолжал он, – художник у нас должен <…> придерживаться “линии”. Без этого самый яркий талант будет рассматриваться как “формалистический”. Именно это слово мы выбрали для обозначения всего того, что мы не хотим видеть или слышать. Мы хотим создать новое искусство, достойное нашего великого народа. Искусство нынче или должно быть народным, или это будет не искусство». Собеседник Андре Жида говорил очень пламенно, всё больше возбуждался, а потом, придя в номер к писателю, прошептал: «Нас подслушивали только что… а у меня вот-вот должна открыться выставка». На этом разговор прекратился.

Несвобода художника, несвобода творческой личности – вот что страшно испугало французского писателя в СССР. «Уолт Уитмен, – пишет Андре Жид, – узнав о смерти президента Линкольна, написал лучшую свою песню. Но если бы это было не свободное творчество, если бы Уитмен вынужден был ее написать по приказу и в соответствии с принятым каноном, она бы утратила всю свою красоту и привлекательность. Или, скорее всего, Уитмен не смог бы ее написать». Это одна несвобода. Но есть в Советском Союзе и другая несвобода – несвобода политическая. «А правосудие! Уж не думают ли, что последние процессы в Москве и в Новосибирске заставят меня сожалеть о сказанной мной фразе, которая вас возмущает? “Не думаю, – говорит Андре Жид про Советский Союз, – что в какой-либо другой стране, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено”».

Порабощение сознания, несвобода личности, а на самом деле – отсутствие личности, стирание индивидуального лица. Человек растворяется в массе. Вспомните про колхозников, о которых Андре Жид говорит, что если бы кто-то из них попал по ошибке не в свой дом, а в дом своего соседа, он бы даже, наверное, не понял этого – до такой степени всё в этих домах одинаково.

«Когда партийная газета во Франции хочет кого-нибудь дискредитировать по политическим соображениям, – писал Андре Жид, – подобную грязную работу она поручает врагу этого человека». В Советском Союзе всё наоборот: самому близкому другу. «И не просят – требуют. Лучший разнос – тот, который подкреплен предательством. Важно, чтобы друг отмежевался от человека, которого собираются погубить, и чтобы он представил доказательства. (На Зиновьева, Каменева и Смирнова натравили их бывших друзей – Радека и Пятакова. Важно было их обесчестить сначала, прежде чем потом тоже расстрелять.) Не совершить подлости и предательства – значит погибнуть самому вместе со спасаемым другом. Результат – тотальная подозрительность».

Напоминаю, что книга эта, «Возвращение из СССР», была написана Андре Жидом осенью 1936 года. «Невинный детский лепет может вас погубить, в присутствии детей становятся опасными разговоры. Каждый следит за другими, за собой и подвергается слежке. <…> Лучший способ уберечься от доноса – донести самому. Впрочем, люди, ставшие свидетелями крамольных разговоров и не донесшие, подвергаются высылке и тюремному заключению. Доносительство возведено в ранг гражданской добродетели. К нему приобщаются с самого раннего возраста».

Повторяю: этот текст был написан и напечатан в Париже в 1936 году, когда, казалось бы, о проблеме ГУЛАГа, о той катастрофе, которая постигла нашу страну, в общем, еще мало кто знал. «СССР – многомиллионная страна, и “прореживание” (в кавычках ставит это страшное слово Андре Жид. – Г.Ч.) людского поголовья осуществляется без видимого ущерба. Оно тем более трагично, что незаметно».

Напоминаю вам, друзья мои, что мы сегодня с вами разговариваем о книге Андре Жида «Возвращение из СССР». Эта книга была написана французским писателем, эстетом, автором символической поэмы «Прозерпина» и многих других стихов, автором многочисленных насмешливых романов, после его возвращения из Советского Союза, куда он поехал как пламенный поклонник нового строя, как пламенный защитник и пропагандист социализма. Но, приехав в Советский Союз и посмотрев, что там происходит, он решил, что надо все-таки сказать правду. Продолжу цитату: «Лучшие исчезают, лучших убирают. Лучшие не в смысле физической производительности труда, а те, кто отличается от всех, выделяется из общей массы, сила и сплоченность которой в посредственности. Посредственность же всегда стремится не вверх, а вниз…»

Я не знаю, читал ли Андре Жид в 1936 году книгу Ортеги-и-Гассета «Восстание масс». Скорее всего, не читал, потому что она вышла только в 1931 году, и чтением философской литературы этот писатель особенно не увлекался. Но он говорит, в общем, теми же словами и в тех же выражениях об этой проблеме обезличивания, в каких говорил об этом Ортега-и-Гассет.

«Критику и свободу мысли называют в СССР оппозицией; Сталин признает только всеобщее одобрение; тех, кто ему не рукоплещет, он считает врагами. Нередко он сам высказывает одобрение какой-нибудь проводимой реформе. Но если он реализует какую-либо идею, то сначала убирает того, кто ее предложил, чтобы лучше подчеркнуть, что эта идея его собственная. Это его способ утверждать свою правоту. Скоро он будет всегда прав, потому что в его окружении не останется людей, способных предлагать идеи. Такова особенность деспотизма – тиран приближает к себе не думающих, а раболепствующих». Очень жесткая и вместе с тем потрясающая максима. Так писал в 1936 году Андре Жид о Сталине, но на самом деле это касается любой тирании. Можно сказать, что если верна теорема прямая, то в данном случае верна и обратная. Тот, кто приближает к себе не думающих, а раболепствующих, тот, конечно же, тиран.

Продолжу цитату: «А высланные, тысячами… те, которые не смогли, не захотели склонить голову, как от них требовали. Мне лично ничто не угрожает, я не могу, как Х. (один из русских собеседников Жида. – Г.Ч.), сказать: “…Ведь такое и со мной могло бы однажды случиться…” Но эти жертвы – я их вижу, слышу, чувствую вокруг себя. Это их подавленные крики разбудили меня сегодня ночью, их молчание диктует мне эти строки. Думая об этих мучениках, я написал слова, вызвавшие ваш протест, – говорит Жид одному из критиков его книги, – потому что молчаливое их признание – если моя книга до них дойдет – для меня важнее, чем ненависть или похвала “Правды”. За них никто не вступится. Разве что “правые” газеты вспомнят, чтобы поносить режим, который они ненавидят. Те же, кому дороги идеи свободы и справедливости, кто борется за Тельмана, – Барбюсы и Ролланы, – умолкли. Они молчат. И вокруг них – ослепленные пролетарские массы».

Ложь. Вот что, быть может, страшнее всего. Ложь чрезвычайно пугает Андре Жида, писателя, который сознательно выбрал свои крайне «левые» взгляды, который пришел в коммунистическое движение для того, чтобы защищать интересы простых людей.

А вот как проявляется ложь в Советском Союзе: «Обсуждаются проекты новых зданий… Архитектор предлагает план квартиры. “Это что за помещение?” – “Комната для прислуги”. – “Прислуги?.. Вы же хорошо знаете, что теперь прислуги нет!” И, поскольку в теории прислуги больше не существует, это отличный повод, чтобы заставить ее спать в коридоре, на кухне – где угодно. Какое это было бы признание: предусмотренная специально комната для прислуги! И если в СССР она [прислуга] всё же есть, то тем хуже для нее». Рабство – в том случае, когда громогласно заявляется о том, что здесь нет никакой эксплуатации, что здесь все равны и что здесь нет ни прислуг, ни горничных, ни кухарок, – становится особенно страшным и невыносимым. Рабство, помноженное на ложь о всеобщем равенстве и всеобщем благоденствии.

Что делать в этой ситуации? Андре Жид говорит, что ему ничто не угрожает. Он иностранец и живет в Париже, и пусть его клеймит газета «Правда». Ему дороже – сказать хотя бы два слова в защиту тех мучеников, которые брошены в тюрьмы. Однако писатель рассказывает о том, как он размышлял о будущей своей книге, еще не покинув пределы Советского Союза. «И уже сердце начинала сжимать неведомая тоска: что скажу, вернувшись в Париж? Как отвечать на вопросы, которых не избежать? Разумеется, от меня будут ждать искренних ответов. Как объяснить, что в СССР мне бывало поочередно (морально) и так холодно, и так жарко? Снова заявляя о своей любви, должен ли я буду скрывать свои опасения и, всё оправдывая, лгать?» Этот риторический вопрос, заданный самому себе, писатель завершает словом «лгать».

Книга Жида все-таки вышла в свет. «Мне не по себе, когда я вижу ложь, – писал он. – Мой долг ее разоблачить». Однако он оказался в то время единственным, кто осмелился так говорить о Советском Союзе. Анри Барбюс написал апологетическую книгу «Сталин», в которой восхвалял этого человека на двухстах примерно ее страницах. Ромен Роллан, один из самых больших писателей Франции того времени, автор «Жана-Кристофа» и «Кола Брюньона», автор великолепной монографии о Бетховене и других книг, несомненно вошедших в историю, Ромен Роллан в личных дневниках писал о советском режиме весьма критически, но в печать давал только восторженные отклики. Так поступали, в общем, и другие писатели, которые считали, что идея социальной справедливости дороже, чем правда о конкретных злоупотреблениях этой идеей и ее извращениях в Советском Союзе. «Чтобы не скомпрометировать идею, надо молчать о конкретных ее извращениях», – так говорил Ромен Роллан. Так считали очень многие писатели, причем не только коммунисты (Роллан коммунистом никогда не был, а Жид был одно время членом Коммунистической партии Франции.) Советский Союз можно только хвалить. О Советском союзе нельзя говорить ничего плохого, потому что, если мы начнем писать о Советском Союзе плохо, это значит, мы будем работать на «правых», это значит, мы будем работать на врагов социальной справедливости, это значит, что мы будем обеспечивать идеологический аппарат «правых» партий, тех политиков, которые печатаются в газете «Фигаро», и так далее.

Так, повторяю, рассуждали современники Андре Жида, но этот писатель выбирает все-таки дорогу истины. Георгий Петрович Федотов был одним из первых, кто купил его книгу в Париже и прочитал ее. «“Возвращение…”, – пишет Федотов, – есть событие в мире моральном. Закрывая книгу, говоришь с облегчением: “Да, в мире не окончательно пропала совесть”». Андре Жид на много лет опередил всех остальных критиков Советского Союза, советского режима, сталинизма, той политической системы, которая была создана после Октябрьской революции.

Это стоило ему очень дорого. Среди передовой французской интеллигенции (напоминаю, что в число этих людей входили и Ромен Роллан, и Анри Барбюс, и Поль Элюар, и многие, многие другие) он оказался изгоем. Одним из резких его оппонентов стал Вайян-Кутюрье. «Нет партии, которая меня держит, – говорит Жид, – …и которая помешала бы мне всему предпочесть истину, даже самой партии. Мне не по себе, когда я вижу ложь. Мой долг ее разоблачить. Я служу истине, и если партия не признаёт ее, тогда я не признаю партию». «Кто-то, может быть, извлечет выгоду из моих писаний – мне этому не помешать. Более того, даже если бы мог, я не стал бы этого делать. Но писать что-либо ради выгоды политической партии – нет, пусть этим займутся другие. При знакомстве я сразу предупредил своих новых друзей-коммунистов о том, что никогда не стану их рекрутированным сообщником, глашатаем на любой случай. “Интеллектуалы-коммунисты должны рассматриваться партией как ‘ненадежный элемент’, на который можно опереться, но которого всегда следует опасаться”, – прочитал я где-то недавно. Ах как это верно! Когда-то я не раз повторял то же самое Вайяну-Кутюрье, но он не желал ничего слышать».

Итак, из двух Жид выбирает одно. Перед ним две дороги: либо остаться верным идее коммунистической партии, идее того, что в Советском Союзе строится новое общество, либо сказать правду. Французский поэт говорит правду. И, повторяю, объявляется негодяем, предателем и лжецом в Советском Союзе, где только что к его приезду были изданы почти все его книги, и объявляется ренегатом в среде французской интеллигенции. Однако, повторяю, он заглянул далеко вперед, он написал о советском строе в такой форме и в таких выражениях, в каких в то время не писал еще никто. Он увидел то, что не хотели видеть или не видели другие, причем не зная русского языка и проведя в Советском Союзе очень недолгое время. Но мне кажется, что главное – это то, что Андре Жид увидел самое страшное: он увидел, что советский режим был весь направлен против свободной личности, уничтожал личную свободу человека на всё – на частную жизнь, на творчество, на исповедание той или иной идеи. Он, этот режим, превращал человека в массу.

Писатели, поэты очень часто видят то, чего не видят политики и даже философы. Андре Жид оказался именно таким писателем. Книга «Возвращение из СССР» написана кровью, слезами, написана с огромной болью. Потому что летом 1936 года Андре Жид ехал в ту страну, которую бесконечно любил, которую хотел воспевать всеми способами и которой хотел служить своим творчеством. Однако, побывав в Москве, в Подмосковье, проехавшись по Советскому Союзу, он понял, что истина важнее и служить идее нельзя. Служить можно только правде.

Напоминаю вам, что не только в конце 1930-х годов, но и в дальнейшем критиковать советский режим и писать плохо о Советском Союзе считалось в среде западной прогрессивной интеллигенции чем-то абсолютно недопустимым. И даже Роллан, всё увидев, ничего не сказал в своих текстах; только сейчас начинают публиковать фрагментарные записи Роллана, где он говорит о Советском Союзе то, что думал о нем действительно. Андре Жид совершил настоящий подвиг. Он был одним из первых людей XX века, кто сказал: «Правда дороже идеи».

Почему Вы выбираете героями Ваших передач то гонителя христиан Марка Аврелия, то содомита Андре Жида? Чем объяснить Вашу любовь к этим персонам?

Ну, Вы говорите чушь, потому что Марк Аврелий никогда не был гонителем христианства. Что же касается Андре Жида, то мы с вами говорим сейчас о той единственной книге, которая вышла до смерти Сталина, где бы говорилась о Советском Союзе правда. Теперь это кажется парадоксальным, но книги, в которых бы рассказывалось о ГУЛАГе, о преступлениях советского режима, книги, в которых бы рассказывалось о всём том ужасе, который творился на нашей земле, появились только после смерти Сталина. Даже такие большие писатели, какими были братья Манны, Томас и Генрих, и то восхваляли Сталина и Советский Союз в своих текстах, в своей публицистике.

Что же касается Вашей реплики, то она вполне укладывается как раз в то, о чем говорит Андре Жид. Как страшно, когда человек живет идеями, когда человек живет не жаждой правды, а стремлением проводить в жизнь свою идею. Мне кажется, что вместо того, чтобы звонить на радио, Вам бы надо было подойти к зеркалу, посмотреть на себя и подумать: «А почему я так всех ненавижу? А почему даже веру во Христа, которая мне вдруг открылась, я использую как новый способ реализовывать свою ненависть?»

Родные мои, ведь это же чудовищный парадокс. Вы считаете себя христианами, вы открыли для себя Евангелие, но для вас ваше христианство – это только новый повод к ненависти. Одумайтесь, остановитесь! Проснитесь, в конце концов! Это же на самом деле та же партийная пропаганда, в которую только подставлены новые имена и новые идеи, а метод – тот же самый, та же самая злоба, та же самая ненависть. Проснитесь! Где ваша личная свобода, к которой звал апостол Павел? Где ваша личная вера?

До сих пор у нас похожая ситуация. Вы и ваш канал постоянно призываете людей к добру, а множество народа просто не хотят этого понимать. Это личная человеческая доблесть Андре Жида или его писательский гений? Что позволило Андре Жиду так ясно увидеть ситуацию в нашей стране?

Все-таки в писателе всегда есть особый божественный дар. В латыни, например, писатели назывались словом vates, а vates – это не только поэт, это пророк, провидец. Писатели видят то, чего не видят остальные; писатели опережают свою эпоху, и очень сильно ее опережают. Что же касается отрицательных или сложных личных качеств, которыми был наделен, в том числе, и Андре Жид, то давайте все-таки не заниматься поиском компромата на того, другого или третьего. Так можно далеко уйти и найти компромат не только на тех людей, которых мы хотим «утопить» и которых мы хотим объявить врагами, но и на тех, кого бы мы хотели возвеличить и поставить на пьедестал. Поэтому будьте осторожны с поисками компромата.

В шестидесятых годах я читала на русском языке книгу о «процессах» 1937 года, кажется, Жида. У него была такая книга?

Я думаю, что Вы имеете в виду книгу Лиона Фейхтвангера, которая была действительно издана сразу на русском языке и в которой рассказывается о процессах против троцкистов. В книге много верных замечаний, иллюстраций и реплик, но в целом, конечно же, книга эта апологетическая. Более того, она была написана Фейхтвангером на заказ. После появления «Возвращения из СССР» Фейхтвангер был специально приглашен в Советский Союз для того, чтобы опровергнуть основные выводы Андре Жида для западной читающей публики. Таким образом, Фейхтвангер писал как бы правдивую, но на деле апологетическую книгу о Советском Союзе, предназначенную для западного читателя. Именно эту книгу Вы и читали.

У нас, дорогие друзья мои, кончается наше эфирное время. Я благодарю вас за поддержку. Я благодарю вас за вопросы, в том числе и резкие вопросы. Но все-таки призываю вас быть честными, а не лгать, когда мы говорим о сегодняшней России. Не уподобляйтесь авторам газет «Завтра» и «Советская Россия».