Голос. Повесть

Воспользовавшись временно посетившей ее неспособностью к сопротивлению, полицейские быстро просочились в квартиру и быстро же сделали свое дело: все осмотрели, всюду сунули свои носы, но, видимо, ничего нужного им не нашли. Лордиз молча взирала на их суету, видела и не видела ничего, а в голове, как на заезженном виниле, с шипением воспроизводилась одна и та же фраза: не может быть… чок!.. не может быть… чок!.. не может… Она ничего не понимала, она отказывалась что-либо понимать. Потому что главное понимание свалилось на нее нежданно-негаданно, когда его никто о том не просил, свалилось вместе с утренним стуком полицейских в ее дверь, в ее сон, в ее жизнь. И понимание это заключалось в том, что вся ее жизнь и судьба были завязаны на Фила, ориентировались на него и от него зависели. И если все окажется действительно так, как представляется, а не дурацкой сатанинской шуткой, плохи тогда ее дела. Тогда она – что лисица, с которой заживо содрали шкурку: шевелиться еще как-то можно, а вот жить дальше как? Как жить? Что дальше? Она уже чувствовала себя лисицей, с которой содрали шкурку. Еще подумала, что Филу все это, в смысле – полицейские в доме, – не понравилось бы.

– Хорошо, мем, – вернул Лордиз к ее проблемам на грешной земле высокий полицейский, – мы здесь закончили. Еще пару вопросов, мем.

– Валяйте ваши вопросы, – вяло согласилась она. – Ведь вы их все равно зададите, верно?

– Это точно, мем. – осклабился высокий. – Итак, каковы ваши отношения с Филиппом Бальцано?

«Каковы наши отношения!» Ну, как ему объяснить, придурку, какими словами, если за каждым будет сквозить тот сальный смысл, которого в действительности никогда не было? Во всяком случае, с ее стороны.

– Мы вместе живем.

– Сожительствуете?

– Муж и жена сожительствуют?

– Вы состоите в законном браке?

– В законном – нет.

– Значит – сожительствуете.

– Мне больше нравится выражение: состоять в гражданском браке.

– И давно вы «состоите»?

– Последние несколько лет. Года три-четыре.

– О, приличный срок. И как складывались ваши отношения?

– Нормально. Во всяком случае, ничего такого, что заставило бы его прыгнуть с моста, не было. Да и вообще, прыгнуть с моста – эта история не про него.

– Почему вы так думаете?

– Его легче убить, чем сломить. Да и не было ничего, никаких неприятностей, никаких предпосылок. Ничего. Все, как всегда, совершенно нормально. Нет, не верю я в его прыжок.

– Вам видней, мем. Но, однако же, факты… Чем вы, кстати, сами занимаетесь?

– Я певица, – ответила Лордиз, почувствовав внезапную, до спазма в груди, гордость от сказанного. – Фил продюссирует группу, в которой я пою.

– И как называется группа? Может, я знаю?

– Лордиз. Группа называется Лордиз.

– Но это же…

– Да, мое имя. Таким было общее решение группы.

– Хорошо, мем, спасибо, – удовлетворился высокий. Он еще сделал какие-то пометки в блокноте, захлопнул его и оглянулся на коллегу. – У меня пока все.

– Было бы неплохо, мем, – взял слово второй полицейский, – чтобы вы проехали с нами в участок и опознали мотоцикл. И захватите документы на него.

– Ладно, – устало согласилась Лордиз. Этот проклятый день был в самом начале, и ей, видимо, предстояло проделать сегодня еще много разных неприятных вещей. – Вам придется подождать, пока я оденусь. Видя, что полицейские поудобней располагаются в креслах, она покачала головой. – Нет, господа. Ожидайте меня снаружи, – и – легкий указующий кивок пальца. – За дверью.

Полицейские были явно разочарованы изгнанием из партера, но поднялись и молча вышли вон. Оставшись одна, Лордиз некоторое время отрешенно постояла в центре квартиры, в центре ее мира, каким она его знала еще вчера. Но что-то уже изменилось в нем, что-то было не так. Чужеродность, страх и отчаяние уже высунули свои мордочки изо всех углов, готовые в любую секунду заполнить собой образовавшуюся пустоту. Это еще сон, или другая реальность наступила вместо утра, не спросив разрешения и не предупредив? Что происходит на самом деле? Куда, черт побери, подевался Фил? О том, что с ним случилось непоправимое, она даже не думала. Этого просто не могло быть! А раз не могло быть, что толку об этом думать? Но какая-то ерунда все же происходила, и вот с тем, что происходит, следовало хорошенько разобраться. А кто теперь мог это сделать вместо нее? Никто, обратиться не к кому. Теперь – только сама. Вздохнув почти обреченно, она быстро оделась, и, когда вышла на улицу, полицейские почти не успели заскучать.

В участке все прошло достаточно быстро, просто на удивление. Байк был действительно ее. Шлем Фил оставил на руле, ключ – в замке зажигания. Все документы на байк у нее были в порядке, все экспертизы провели заранее, так что ничто ее там не задерживало. Перед самым отъездом из участка допрашивавший ее высокий полицейский сунул ей свою карточку: «Позвоните, если что». Она, не глядя, сунула картонку в карман и, крутанув ручку газа, унеслась прочь.

Байк, как всегда, повиновался ей беспрекословно, угадывая и предугадывая каждое ее желание, каждое движение. Но внутри нее все клокотало. Ее всю трясло, и с этим тоже надо было что-то делать. «Как бы не сорваться, – думала она, – как бы не сорваться». Столько проблем и непонятки свалилось вдруг на нее, и, чтобы со всем разобраться, очень важно было сохранять спокойствие и трезвую голову. Поэтому, первое, что она сделала, добравшись до дома, это достала заветную травку, набила косячок и закурила.

Лордиз курила травку.

«Я не в затяжку…» – думала она, и – лукавила: пару раз она все-таки как следует затянулась. До умопомрачения, до голубых соплей.

Странными, однако, свойствами обладала травка, странными. Голова поначалу начинала кружиться, наполнялась то ли дымком, то ли туманом, а потом сама в том тумане терялась, просто начисто, сплошной туман и все. Но не надолго. Следом наступала кристальная ясность, и из тумана, из запертого и заговоренного чулана памяти извлекалось то, что больше всего хотелось именно там оставить на вечном хранении.

В этот раз выплыла – с чего бы это? – давно, казалось, забытая история с Соней. Соня, это ее родная, как утверждала мать, младше ее на три года, сестра. Высокая стройная блондинка с тонким нервным лицом. Но, где блондинка, а где я, думала Лордиз. Неплохо было бы порасспросить маму как следует, только о ней и самой уже несколько лет не было ни слуху, ни духу. Ох, во всяком случае, с высокой долей вероятности можно было предположить, что мать у них с Соней одна, потому что иначе все было вообще непонятно. О Соне, кстати, она тоже несколько лет ничего не слышала, но однажды, когда уже они жили с Филом, та вдруг объявилась вновь. Заявилась, как ни в чем не бывало, со словами «здравствуйте, где я тут у вас буду жить?» Нет, нет – без «здравствуйте»! Вот, именно так: где я тут у вас буду жить? Лордиз тогда не нашлась, что ответить, а Фил вдруг занервничал, засуетился. «Да что же ты молчала, что у тебя такая сестра!» Молчала! А что бы он хотел услышать? На тот момент она и сама уже забыла, что у нее есть сестра, и воспоминаний о ней никаких не хранила, потому что никогда, никогда они не жили вместе нормально, всегда не ладили. Наоборот, от Соньки, сколько она помнит, у нее случались одни неприятности. Вплоть до внезапной молочницы на нервной почве. Не о них речь.

Она свалилась на ее голову, как сваливается лотерейный выигрыш на того, кто отродясь не покупал ни одного лотерейного билета: Лордиз просто не поверила своему счастью. Однако в доме не было лишней спальни, на основании чего Лордиз попыталась мягко, но настойчиво выставить Соню за порог. Фил не дал этого сделать. Рыцарь! Сказал, что это не по-родственному, еще что-то сказал, от чего она едва не разрыдалась, и предложил устроить сестренку на диване в гостиной. На том и порешили, тем более что саму Соню такой вариант вполне устраивал. Еще бы! Уже следующей ночью она попыталась затащить к себе на диван Фила. Только Лордиз не такая уж дура, как кому-то, быть может, кажется, отлично знала, что можно от сестренки ждать. Она, хоть и делала вид, что спит, между тем была начеку, и в критический момент вмешалась.

Был скандал. Была немая сцена и скандал. Скандал был короткий, но бурный. Соня бросилась царапаться, в надежде, должно быть, что Фил придет ей на помощь, но Фил мудро молчал, соблюдая нейтралитет, а Лордиз больше ничего и не было нужно. Она схватила, что под руку попалось, кажется, то был Сонькин же сапог, и саданула им ей по уху. А потом вытолкала ту, в чем была, за дверь. Была она практически ни в чем, поэтому следом за ней последовала ее одежонка, все, что удалось впопыхах собрать в кучу, и, завершающим аккордом семейной разборки, прозвучал залп тем же самым сапогом, угодившим сестренке в другое подставленное ею ненароком ухо.

Дверь захлопнулась! Занавес!

До утра они уже не спали, но и не разговаривали.

Ночь тянулась бесконечным тревожным шлейфом, грозя длительным, если не окончательным отчуждением. Не случилось. Едва затеплился рассвет, шлейф утратил темную тяжесть и затрепетал легким газом на бодреньком утреннем ветерке. Фил подошел к ней, ткнулся носом куда-то за ухо и одними губами прошептал: «Прости, малыш. Черт попутал. Никогда больше…» А ее и не надо было долго уговаривать. Потому что основная работа утра – дарить надежду, основная, самая главная работа девушки – обманываться. Разве устоишь, когда оба этих процесса – дарить надежду и обманываться – совпали? Как можно, конечно, нет! Да она особенно и не сопротивлялась, так, подулась немного, а потом они вместе напились кофе и отправились на репетицию, разгонять дурную кровь и злокачественную энергию. Славная, кстати, выдалась тогда репетиция!

А когда поздно вечером вернулись домой, оказалось, что там кто-то до них уже побывал. Подумав, они решили, что то была Соня, правда, откуда у нее оказался ключ от квартиры, так и не выяснили. Вероятней всего, сестрица ее прекрасно умела обходиться без ключей, их отсутствие для нее проблемой не являлось. Соня забрала немногочисленные, еще остававшиеся в доме, ее вещи, а так же прихватила кое-какие другие вещи, которые по какой-то причине посчитала своими, или такими, которые должны впредь принадлежать ей. В качестве компенсации, скажем, за скорый и не запланированный отъезд. В общем, поразмыслив недолго, они решили шума не поднимать. «Пусть, – решили. – Легче откупиться». И благополучно обо всем забыли. Лордиз забыть помогла травка, которую она тогда-то под шумок и стащила у Фила. Маленький пакетик. Маленький. Потому что, если ему можно, почему ей – нет?

А примерно через неделю Фила точно электрическим жгутом ударили. У них был выходной, и он собрался куда-то ехать. «Ненадолго смотаться в одно место» – так он это называл. И не конкретизировал. А она и не настаивала, потому что лично ей было сказано: «Скоро вернусь, и куда-нибудь сходим поразвлечься. Чтобы была готова». И вдруг случился тот самый электрический удар. Фил носился по квартире, выворачивал на пол ящики, все опрокидывал и пинал подворачивающиеся под ноги стулья. Взгляд его был ужасен, сам он был возбужден и выглядел в высшей степени необычно. В таком состоянии он пребывал примерно с полчаса, потом его то ли осенило, то ли поразило, а скорей всего – и то, и другое сразу. Он вдруг остановился посреди комнаты и со странной звенящей интонацией (со звоном в голосе) произнес: – Соня! И такой то звоночек прозвенел, что Лордиз сжалась и заочно пожалела сестру – какой бы она ни была. Фил же подступился к ней самой.

– Где твоя сестра – блондинка?

– Откуда мне знать, – прикрылась щитом незнания Лордиз. – Ты же в курсе, что мы с ней сто лет не виделись. Понятия не имею, где она. Что случилось-то?

– Так, пропало кое-что. Чужое, не мое, мне лишь на хранение дали, и вот теперь пропало. Я думаю, что это твоя сестренка. Ты ведь не брала? Ничего не брала?

– Ничего не брала, – не моргнув глазом, подтвердила Лордиз.

– Значит, Соня, больше не кому. Ох, лучше бы она этого не делала! Подавится ведь, дура белобрысая, столько ей не съесть. Где ее искать?

– Не знаю. Точно не знаю! Ветра в поле!

– Лучше бы ты знала, поверь мне. Лучше бы ты это знала. Ладно, оставайся здесь, жди меня. Попробую найти твою… родственницу. Это может занять время.

Он поднял с пола куртку, которая свалилась с перевернутого им же стула, и, не сказав больше ни слова, вышел. Потом она услышала, как под окнами заворчал мотор его машины. Свет фар проник сквозь стекла, стек по стене куда-то в угол и исчез. Вечер только начинался, но обещал быть очень долгим. Тревога вновь окутала ее своим саваном.

Фил заявился далеко за полночь.

А ровно в полночь в квартире пробили часы. И ничего не было бы в том удивительного, если бы хотя бы раз до того, хоть однажды в их совместном бытии они поступили бы точно так же. Ничего подобного! Ничего подобного. Они, сколько их помнила Лордиз, всегда тихо висели на стене и в силу возраста кряхтели медным своим механизмом – когда не забывали подтянуть гири. А тут вдруг пробили, нащупав внутри себя неведомые никому струны.

«Недобрый знак, – подумала Лордиз. – Недобрый! Или – добрый?»

В общем, она оставалась в неведении и раздумьях до самого возвращения Фила.

– Расслабься, детка, – войдя, сказал он с улыбочкой, которой, наверное, улыбалась бы сама смерть. Лордиз не понравилась та его улыбочка. Но:

– Расслабься, детка. Все удалось утрясти, – и вновь блеснул той самой улыбочкой, и снова Лордиз стало не по себе. Но решила все же, что знак – тот, от часов, – был добрым. Потому что, с какой стати он должен быть другим?

– Нашел, что пропало? – спросила она. – Соня взяла? Вот какая!

– Вот такая Шая-Вая, – в ответ как-то невпопад продекламировал Фил. – Чундер-Мундер вот такой, там и дырочка большая, и крючочек – ух! – какой!

Лордиз готова была поклясться, что знает эти стишки. Давным-давно, в далеком ее детстве они промелькнули в ее обиходе, но где и при каких обстоятельствах сейчас уже, пожалуй, невозможно было вспомнить. Наверное, как и остальные детские стишки, которые она знала когда-то, они возникли в детстве сами собой, и в детстве же остались, неотъемная его часть, воздух его и естество. Но откуда мог узнать их Фил? И для чего, в конце концов, воспроизвел? Странно как…

А Фил хитро на нее посмотрел, улыбнулся и обнял за плечи.

– Ладно, – сказал. – Перевернули страницу. – С завтрашнего утра – новая жизнь. Завтра же понедельник? Правильный день для любых начинаний.

И никогда больше после того вечера ни историю с Соней, ни детский стишок про Шаю-Ваю он не вспоминал. Лордиз же еще какое-то время волновали эти воспоминания, но потом ей все же удалось запереть их в том чулане, из которого под воздействием травки извлекла теперь. И что теперь со всем этим багажом было делать, она не представляла.

Так сидела она, забравшись в кресло с ногами, курила, вспоминала давнюю историю с Соней, и разные другие истории вспоминала. А потом подумала, что, пожалуй, никогда не знала Фила по-настоящему, наблюдая и любуясь тем образом, который он сам создавал для всех и для нее в том числе. Настоящего Фила она не знала, да и не хотела, видимо, знать, сочинив Фила другого, своего, которого любила и от которого хотела рожать детей. Теперь уже поздно, поздно узнавать… Или нет?

Словом, было над чем задуматься девушке с татуировками.

Она и думала.

А когда голубой туман в голове слегка рассеялся, она придумала, что неплохо было бы встретиться со свидетелем. Ну, с тем, который якобы видел, как Фил сиганул с моста. Интересно, во сколько это было… Да и что он, свидетель, сам там делал? Подумав еще немного, она достала из кармана куртки карточку и набрала номер. «Вообще-то, это не положено… – ответил высокий полицейский, – Но думаю, что большого нарушения в этом нет. Записывайте…»

* * *

Лордиз набрала полученный у полицейского номер свидетеля. Точней – свидетельницы. Тому, что очевидцем происшествия стала женщина, она как-то даже не удивилась. Наоборот, подумала, что иначе и быть не могло. Фил вел дела с мужчинами, это да, но вся его жизнь каким-то странным образом – да и странным ли? – увивалась и устраивалась вокруг женщин. Фил сам, конечно, об этой грани своего таланта молчал, но, сколько историй ей поведали другие! Лордиз вдруг осознала, что всегда была одной из многих, пусть и находилась по отношению к другим в привилегированном положении, была на полкорпуса впереди всех, поскольку жила с ним вместе, и что ее желание стать единственной для Фила было слишком амбициозным и вряд ли выполнимым. Но это был голос разума. Рацио. Чувства ее не высказывались вслух, но очевидно, что были настроены иначе.

Свидетельницу звали Майя Ангелос.

– Приезжайте, – сказала та бесцветным голосом, как мог бы прозвучать, наверное, автоответчик, если бы формулировал фразы самостоятельно. – Я дома. Адрес у вас есть?

– Есть, я узнала в полиции.

– Хорошо, я вас жду.

«Странно, – подумалось Лордиз. – ни удивления, ни раздражения, ни других эмоций. Словно все так и должно быть».

Солнце приближалось к полудню, когда она оседлала свой байк. Тихий, наполненный первым теплом, прошиваемый пробными трелями вновь задумавшихся о потомстве птиц, прозрачный и трогательный в своей весенней подлинности день предполагал другие заботы и вел с населением неспешный разговор совсем на другие темы, чем те, что волновали Лордиз. Но что уж тут поделаешь, что есть, то есть, не мы выбираем несчастья, что сваливаются нам на голову, поэтому – не раздражайте своими птичками и прочими букашками. А если уж имели наглость втянуть во все это, имейте и соответствующее понимание, и не мешайте!

Лордиз почувствовала, как ее захлестывает поднимающееся раздражение – на все, на всех! – и, чтобы дать ему выход, выжала полный газ. Кафе-рейсер взметнулся, как крылатый конь, и только что не заржал. Она отпустила удила, она дала ему волю, и конь понес. Сама же даже не стала надевать на голову шлем, укрепив его на сгибе локтя левой руки. Встречный поток воздуха омывал лицо, студеный, будто родниковая вода, очищая и вымывая из сознания остатки наведенных иллюзий и миражей. Ее коса развивалась по ветру горизонтально поверхности, и по ней стекали и, срываясь, уносились в пространство прочь осколки сюрреалистических жидких зеркал и кривых линз. Сознание приобретало ясность кристалла, оставалось уяснить его магические свойства. Ох, после травки так сразу в норму не придешь, как ни старайся.

Майя Ангелос жила у черта на куличках, на другом конце города, на самой окраине. Но Лордиз домчала туда на удивление быстро, без задержек и каких-либо происшествий. Даже полицейских за всю дорогу она встретила лишь однажды, да и те не обратили на нее никакого внимания. «Чудо, просто чудо! – думала она. – Вот всегда бы так! Ведь можете, когда желаете». Она все еще вела свой внутренний диалог с теми, неведомыми и неназванными силами, что в реальности ответственны за все, что случается и происходит на этом свете.

По требуемому ей адресу располагалось сразу несколько пятиэтажек желто-песочного цвета, обветренных, как дюны. Дома стояли таким себе каре, замыкая внутри себя пространство внутреннего двора, мощенного грубо обработанным камнем, тоже желтым. Посредине двора располагалась детская площадка, песочница и пара конструкций непонятного смысла. Детей на площадке не было, вообще двор был пуст и казался заброшенным. Хотя по виду это было типичное жилье для бедноты, гастарбайтеров, эмигрантов и подобных слоев населения, всегда многодетных и шумных. Но в этот раз здесь было на удивление пусто и тихо.

Лордиз въехала прямо во двор и оставила байк возле детской площадки. Подумав, шлем взяла с собой, все так же храня его на сгибе левой руки. Мало ли!

По фасадам домов со стороны внутреннего двора шли открытые галереи, на которые выходили двери квартир. Она определила нужный номер дома и поднялась на третий этаж. Со стороны левой лестницы шестая квартира, значит, с правой стороны – седьмая. Деревянная дверь естественной фактуры с матовым рифленым стеклом вместо верхней филенки. На двери приколотый кнопкой лист бумаги с написанным от руки, словно впопыхах именем: Майя Ангелос. Лордиз постучала. Когда собиралась постучать повторно, на стекло с той стороны наплыл тенью силуэт, и дверь отворилась.

За дверью оказалась невысокая миловидная женщина. Миниатюрная, молодая, точней возраста не определишь. У Майи были прямые, до плеч, разделенные на пробор, слега взъерошенные волосы цвета воронового крыла – или хвоста, что кому ближе. Узкое лицо с тонким прямым носом, бледные сжатые губы. Изящные нервные белые руки на фоне черного платья парили, как гротески. В общем, чем-то похожа на черненькую из Баккары, если кто в курсе. Глаза вроде карие, но определенно сказать нельзя, и упорный до неприличия, пристальный взгляд.

Увидев гостью, Майя, не спрашивая, словно была совершенно уверена, да просто знала, кто перед ней, кивнула и посторонилась, пропустив Лордиз в комнату.

Войдя, Лордиз быстро огляделась.

Это была крохотная квартирка, «микроквартира», как определила ее для себя гостья. Налево за дверью, видимо, «удобства», направо проход в крошечную же кухоньку. За коридором в два шага небольшая, метров двадцати комната. Очень светлая, хоть и с низким потолком. Светом помещение накачивалось через огромное окно во всю противоположную входу стену, лишь по бокам слегка прикрытое легкими тюлевыми занавесками. За окном на дымчатом горизонте ярким клочком синело море. Стены и потолок были оклеены одинаковыми обоями, светло-желтыми с легким кремовым узором. Шнур к дешевой люстре в центре потолка шел поверх обоев. В комнате определялись еще стол у окна, диван у стены, телевизор на стене напротив дивана, и стенной шкаф справа перед кухней. Никаких других вещей, кроме перечисленных, в квартире не было, ни посуды, ни какой-либо мелкой дребедени, сувениров, фотографий или одежды. Только на вешалке в коридоре висел плащ из странной серебряной ткани. Все! Складывалось полное впечатление, что в квартире не жили. И Лордиз почему-то была уверена, что так оно и было. Ей сделалось не по себе, но отступать уже было поздно.

Почувствовав пристальный, в упор, словно приставленный к спине ствол, взгляд, Лордиз быстро оглянулась, но оказалось, что хозяйка возится с замком и на нее не глядит. И вот же, не глядит, а взгляд ощущается! О, как все это ей не понравилось! Нервно передернув плечами, она подошла к окну и посмотрела вниз, на улицу.

Редкие машины проносились по загородному шоссе в обе стороны, какой-то мальчишка тянул за собой на поводке фокстерьера, уснувшая белым пузырем торговка возле тележки с газировкой – все, как обычно. Там, снаружи, все было, как обычно, необычность и потому тревога ощущалась здесь, внутри.

Послышались легкие шаги, даже не послышались, а так, прозвучали намеком, Лордиз обернулась. В комнату из прихожей прошла Майя.

– Итак, чем могу вам помочь? – спросила она.

– А вы уверены, что знаете, с кем разговариваете? – в свою очередь попробовала смутить хозяйку вопросом Лордиз. Не получилось.

– Конечно! – Майя была категорична. – Вы же городская знаменитость. Вас в этом городе все знают. Ну и, кроме вас, я никого не жду.

– Погодите, – не поняла Лордиз. – вы хотите сказать, что когда я звонила вам, чтобы договориться о встрече, вы уже тогда знали, с кем разговариваете?

– Именно так…

– Но ведь я, помнится, не представилась?

– В этом не было необходимости, – улыбнулась Майя. – Я ждала вас. Собственно, я знала, что вы придете. Именно вы.

– Бред какой-то! – возмутилась Лордиз.

– Никакой не бред, – отмела обвинение хозяйка квартиры. – Все последовательно и логично. Ведь вы хотите узнать, что произошло с вашим Филиппом?

– С моим Филиппом, да, хочу, от этого мне не отпереться. За тем и пришла.

– Вот видите! А единственный свидетель – я! Следовательно, вам нужна я. Вас я и жду, потому что вы, в свою очередь, нужны мне. Такая вот обратная связь: я – вам, вы – мне.

– Я-то вам зачем? – совсем, просто совсем уже засомневалась в происходящем Лордиз. Эта словесная игра была слишком сложна для нее, и она, похоже, запуталась. – Хотите, чтобы я для вас спела? Прямо здесь? Ничего другого я, конечно, не умею, но и этого делать не буду. Я хочу знать, что вы делали там, на мосту, и что там вообще произошло?

– Вы мыслите в верном направлении, как говорят товарищи… некоторые товарищи. Но спеть – это потом, даст Бог. Что до ваших вопросов и вашего – законного – желания знать правду… Для начала я могла бы устроить вам встречу с вашим Филиппом, пусть бы он сам вам рассказал, что с ним произошло. Рассказ из первых уст. Желаете?

– Вы что, с ума сошли? – не выдержала Лордиз. – Что вы тут, понимаете, гоните? Фил с моста прыгнул, не забыли? Где вы хотите мне с ним встречу устроить? На дне залива? Или на том свете?

– Чем же тот свет хуже этого? – снисходительно улыбнулась Майя, покривив в улыбке свои тонкие бледные губы. – Такая же реальность, если разобраться. Вы успокойтесь. Я даю вам полную гарантию безопасности. Двести процентов.

В следующее мгновение Майя изобразила на своем фарфоровом личике уже ослепительную лучезарную улыбку в полные тридцать два зуба. Подкупающую улыбку, и располагающую. Лордиз вдруг совершенно ясно поняла, что человек перед ней играет какую-то роль, а может и не одну, и, не пытаясь себя сдерживать, окончательно взорвалась.

– Что вы улыбаетесь! – закричала она. – Вы понимаете, что у меня беда? Горе! И я всего лишь хочу узнать у вас обстоятельства произошедшего. А вы балаган устроили! Ну, если вам нечего сказать конкретно, я, пожалуй, пойду.

Майя сократила улыбку до приемлемого размера, но улыбаться не перестала.

– Да не волнуйтесь вы так, – сказала она миролюбиво. – Мне пока действительно нечего добавить к тому, что вам уже известно. Но, повторюсь, я могу устроить вам встречу с Филиппом. Это вполне реально, это гораздо реальней, чем вы можете себе вообразить. А вот он там мог бы вам много чего порассказать. И, открою секрет, у вас даже будет возможность попытаться вернуть его обратно. Если, конечно, захотите сами.

– Вы все шутите? Издеваетесь? – стояла на своем Лордиз.

– Ну, зачем же… Все серьезно. Более чем.

– А, скажем, могу я просто уйти отсюда? Взять, и уйти?

– Вас никто не удерживает. Но тогда ваши вопросы останутся без ответа.

– Ничего, переживу. Адью! Всего хорошего!

Лордиз стремительно прошла мимо Майи, ощутив вокруг той концентрацию запахов озона и – более слабого – флердоранжа. Хозяйка слегка посторонилась, пропуская ее. А когда Лордиз уже взялась за ручку двери, она словно тихим войлочным поршнем вдавила ей в спину слова:

– Ах, какая Шая-Вая,

Шундер-Мундер – ух! – какой…

Ничего себе – тихий поршень!

Лордиз словно пригвоздили к двери копьем, она просто в реальности ощутила, как смертельное стальное жало с хрустом рассекает плоть и врезается в дерево. Она оцепенела, не могла пошевелиться. Чувство уязвимости и незащищенности ознобом выгнуло спину и протекло на грудь, так что она почувствовала, как вымерзли и затвердели, сделавшись звонкими и отдельными, словно два ореха, соски.

Услышанное поразило ее всю совершенно, и не только неожиданностью. Было в сказанном, и в том, как оно было произнесено, нечто, чего она еще не понимала, и что потому пугало ее. «Этого не может быть! – думала она. – Не может. И это не может быть случайностью. Но откуда, откуда она-то знает? Она ведь не могла залезть в мою голову, в мою душу, чтобы узнать эти слова. Так что же, выходит, Фил? Сам? Только он мог ей сказать». А когда оцепенение отпустило, она, несмотря на все еще пронзавшую ее сарису, от двери вернулась обратно и остановилась рядом с Майей.

– Что такое вы тут сейчас сказали? – спросила она твердо, с вызовом. – Повторите.

Майя выдержала ее взгляд, однако, улыбаться перестала. Очевидно, что время шуток и улыбочек прошло.

– Зачем же повторять, вы все прекрасно расслышали и поняли, – ответила она так же твердо. – Назовем это паролем, специальными кодовыми словами. И я их сказала для того, чтобы вы перестали думать, что я шучу. Все совершенно и очень серьезно. Я повторяю свое предложение: хотите ли вы встретиться с Филиппом Бальцано? Да или нет?

– Вот так просто? Раз – и я уже на том свете? Я, конечно же, переживаю, и… И страдаю, да. Но я не самоубийца.

– О Господи, мой Господи! Твоя воля! – начала терять терпение Майя. – Я сколько раз уже объясняла, что вам лично ничего не грозит. Полная гарантия, даю слово! Но вы имейте в виду, что это единственная ваша возможность встретиться с Филиппом, тем более единственный шанс вернуть его обратно – с того света на этот. Решайте, и побыстрей!

Копье из спины Лордиз кто-то выдернул властной и сильной рукой. Боли не было, она обмякла, и почувствовала, как по позвоночнику стекла к пояснице горячая, не обильная струйка. Вялое, не сопротивляющееся тело пропиталось слабостью на грани обморока. Грудь никак не могла наполниться, легким не хватало воздуха. Пространство вокруг насытилось светлой рябью и все усиливающимся запахом флердоранжа. Но уже через мгновение она вновь смогла собрать воедино разбежавшиеся было в панике мысли и чувства, пролистнула в памяти последние несколько лет жизни, выделила лучшие моменты – не много, но ведь были, – за которые ее, жизнь, и следовало помнить. Она не думала об опасности или о чем-то таком, только о будущей жизни. И в той, будущей жизни она видела себя рядом с Филом, и не принимала другой возможности. Еще она честно всмотрелась в свою к Филу любовь, всколыхнув душу, как стакан с зельем, и, не теряя твердости, хоть и прекрасно понимая, что она – лишь видимость, спросила:

– А у меня есть выбор?

– Конечно, – живо откликнулась Майя. – Выбор есть, как и всегда. Надеюсь, что ты не станешь на нем настаивать.

В ее голосе, в интонации прозвучал намек на некие вынесенные за скобки обстоятельства, которые уж лучше в скобки не вносить. И маячили за теми обстоятельствами и серьезные угрозы, и возможные неудобства, и неприятности, и все это создавало, конечно, дополнительное давление на психику, но, как ни странно, отсутствие необходимости делать выбор приносило существенное облегчение. Ну, типа: кто кашу заварил, тот пусть и расхлебывает, какой спрос с меня?

– Что от меня требуется? – полюбопытствовала она с довольно кислой миной.

– Только твое искреннее желание и добровольное согласие. Ты можешь попасть туда – сегодня – только добровольно, – отвечала маленькая женщина с волосами цвета воронового пера. Она перешла на ты, и этот ход казался естественным и не вызывал протеста.