Роковой романтизм. Эпоха демонов

Бодлер – возмутитель спокойствия

Шарль Бодлер, «про́клятый поэт», родился от «неравного брака»: когда 9 апреля 1821 г. Шарль Пьер появился на свет, его отцу, Жозефу Франсуа Бодлеру, было уже 62 года, а матери, Каролине, – 27 лет. Хотя Франсуа Бодлер умер, когда ребенку не исполнилось и 6 лет, тот на всю жизнь сохранил к отцу теплое детское чувство, граничащее с преклонением, и любил вспоминать благородного седовласого старца с красивой тростью в руке, гулявшего с ним по Люксембургскому саду и объяснявшего смысл многочисленных статуй. Впрочем, психическая травма, полученная Бодлером в детстве, заключалась для него не в раннем сиротстве, а в «предательстве» матери, которая уже на следующий год после смерти мужа решилась вступить в новый брак – на этот раз с 39-летним майором Жаком Опиком. Прямой, честный и дисциплинированный, Опик, хотя и не смыслил ничего в изящных искусствах и в литературе, все же не был ни грубым солдафоном, ни жестоким человеком, способным притеснять ненавистного пасынка. И все же Бодлер до самой смерти отчима так и не простил ему того, что он «отнял» у него мать, которая, со своей стороны, совершила повторную «измену»: в 1832 г., когда семье по делам службы майора пришлось перебраться в Лион, 11-летнего Шарля и вовсе удалили из дома, отдав в интернат при Лионском Королевском коллеже. Обида, ревность и ненависть беспомощного существа, брошенного на произвол судьбы, – вот что привело к возникновению знаменитой «трещины» в душе Шарля Бодлера, чувства оставленности, изводившего его всю жизнь. Лионский период продлился до января 1836 г., когда семейство Опик вернулось в Париж. Здесь юный Шарль окончил коллеж Людовика Великого и, получив осенью 1839 г. степень бакалавра, почувствовал, что вырвался, наконец, на свободу: продолжать образование он отказался. Заявив матери и отчиму, что собирается стать «сочинителем», Бодлер заводит дружбу с молодыми литераторами (Луи Менар, Гюстав Ле Вавассёр, Эрнест Прарон, Жюль Бюиссон и др.), знакомится с Жераром де Нервалем и даже осмеливается заговорить на улице с самим Бальзаком. Он ведет «рассеянный» образ жизни, не избегает ни злачных мест, ни сомнительных знакомств и уже осенью 1839 г. заражается сифилисом. Поэта отчислили с последнего курса коллежа Людовика Великого из-за долгов и разгульного образа жизни. Пятнадцатилетний Бодлер был завсегдатаем публичных домов, где проматывал одолженные у знакомых деньги на выпивку и услуги проституток (вполне вероятно, что именно тогда он и заразился «болезнью Купидона»).

В ужасе от поведения Шарля чета Опик решает отправить его в заморское путешествие и в июне 1841 г. сажает на корабль, отплывающий из Бордо в Калькутту; однако в Индию Бодлер так и не попал; вытерпев неполных 5 месяцев на борту пакетбота и едва добравшись до острова Бурбон (ныне Реюньон), он решительно отказался плыть дальше и уже в феврале 1843 г. вновь очутился в Париже, где его, по достижении совершеннолетия, поджидало отцовское наследство – 100 000 франков, которые с весны он начинает усердно проматывать, тратя на всевозможные развлечения, на уличных девиц и, главное, на создание собственного «имиджа» – имиджа денди. В 40-е годы, стремясь поразить окружающих своим внешним видом, Бодлер с необыкновенной тщательностью заботится о «туалетах», щеголяя то в бархатном камзоле на манер венецианских патрициев; то, подражая знаменитому английскому денди Джорджу Бреммелю, в строгом черном фраке и с цилиндром на голове; то, выдумав новую форму дендизма, в просторной блузе.

Элегантная внешность и «английские» манеры молодого человека производили впечатление на женщин, однако Бодлер даже не пытался завязать роман с приличной замужней дамой или хотя бы с опрятной гризеткой. Робость, гипертрофированная саморефлексия, неуверенность в себе как в мужчине заставляли его искать партнершу, по отношению к которой он мог бы чувствовать свое полное превосходство и ничем не смущаться. Такой партнершей стала некая Жанна Дюваль, статистка в одном из парижских театриков. Бодлер сошелся с ней весной 1842 г., и в течение 20 лет она оставалась его постоянной любовницей. Хотя «черная Венера» (Жанна была креолкой) на самом деле не отличалась ни особенной красотой, ни тем более умом или талантом, хотя она проявляла открытое презрение к литературным занятиям Бодлера, постоянно требовала у него денег и изменяла ему при любом удобном случае. Ее бесстыдная чувственность устраивала Бодлера и тем самым отчасти примиряла с жизнью. Кляня Жанну за ее вздорность, нечуткость и злобность, он все же привязался к ней и, во всяком случае, не бросил в беде: когда весной 1859 г. Жанну, питавшую излишнее пристрастие к ликерам и винам, разбил паралич, Бодлер продолжал жить с ней под одной крышей и, вероятно, поддерживал материально вплоть до самой своей смерти. Однако литературные успехи не могли возместить Бодлеру недостаток личного счастья. Жанна в его глазах воплощала сугубо «женское», «животное» начало, о котором он отзывался с холодным презрением, хотя на самом деле, бравируя тем, что якобы не ждет от противоположного пола ничего, кроме чувственных удовольствий, втайне всю жизнь мечтал об идеальной любви, о женщине-друге и о женщине-матери.

Личная жизнь поэта складывалась крайне странно. Любовь, как пишет Бодлер, – это «чудовищная игра, которая неизбежно принуждает одного из игроков терять власть над собой!». Всю свою жизнь Бодлер находился под огромным влиянием матери, которую он буквально боготворил. Последствия эдипова комплекса очень сильно отразились на сознании поэта. Его мать была недалекой женщиной, что впоследствии отразилось на том, что Бодлер связывал свою жизнь исключительно с пустоголовыми актрисами и был завсегдатаем публичных домов. Он писал о том, что женщины – это первооснова зла, вместилище греха и животных инстинктов. Бодлер получал удовольствие от осознания того, что он намного умнее своих любовниц, это придавало ему силы. В письме Шанфлёри он писал следующие слова: «Вам известно, как люблю я девок и как ненавижу философствующих дам». Ядовитая мизогиния сочеталась у него с благоговением к фигуре матери, которую он, будучи еще ребенком, очень ревновал к отчиму. Эта двойственность чувств насквозь пропитала поэта, что в дальнейшем нашло отражение в его произведениях. В книге «Парижский сплин» он дает четкое определение своему отношению к женщинам: «Она крайне дурна собой. И тем не менее она восхитительна!» или: «Меня всегда удивляло, как это женщинам позволяют входить в церковь. О чем им толковать с Богом?», а при этом мог создавать такие вдохновенные строки:

 
Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы!
Все жены белые завидовать могли бы
Широкому бедру, а бархат глаз твоих
Пленит сердца певцов, пробудит трепет в них,
Ты Богом рождена в краю лазури знойной,
Чтоб трубку зажигать, чтоб ряд сосудов стройный
Благоухающей струею наполнять…
 

Шарль Бодлер, «Жительнице Малабара» (перевод Эллиса)

 
Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной —
Съедать по сердцу в день – таков девиз твой гнусный.
 

Шарль Бодлер, «Ты на постель свою весь мир бы привлекла…» (перевод В. Левика)

Между тем к середине 1844 г., успев, кроме всего прочего, приобщиться и к наркотикам, Бодлер растранжирил уже половину своего наследства. Встревоженные родственники, собравшиеся по настоянию Опика на очередной «семейный совет», решили ходатайствовать перед властями об учреждении над беспутным Шарлем официальной опеки. Бодлер пытался покончить жизнь самоубийством после того, как его семья отказалась принять его возлюбленную (а также поэтическую музу) – балерину креольского происхождения Жанну Дюваль, о которой уже шла речь выше.

Его главная книга, «Цветы зла», представляет собой новое качество романтической поэзии. Бодлер бесстрашно погружается в самые недоступные и запретные бездны человеческого существования (смерть, ночные кошмары, унижающая нищета, запретная любовь, опьянение и пр.). Он не приемлет существующий порядок вещей и посягает даже на его основу – Бога, безразличного к страданиям людей; Бодлер желает разрушить этот порядок и ниспровергнуть установленные от века ценности (Отречение св. Петра, Авель и Каин). Восставший против Бога Сатана становится для него защитником всех отверженных, их помощником на нелегком пути к истинному познанию и свободе (Литания Сатане). В эту модель вписывается и тема поэта, сквозная в творчестве Бодлера. Поэт – тот же изгой, «про́клятый», «сосланный с небес на землю» (Альбатрос), чья участь особо драматична, ибо ему дан дар познания и прозрения. Предназначение искусства он видит в том, чтобы среди мрака бытия оно освещало людям путь к истине (Маяки).

Бодлер открывает для поэзии не только новые области (а вместе с ними и «запретные» пласты языка), но и новый эстетический принцип: изображение «жестокой реальности» («atroce réalité») в совершенной поэтической форме; он стремится «извлечь красоту из Зла» («extraire la beauté du Mal»). Заглавие сборника «Цветы зла» предельно емко отражает смысл его творчества.

25 июня 1857 года Пулэ-Маласси выпустил этот злополучный сборник, вызвавший громкий скандал. По решению властей тираж был арестован. 21 августа 1857 г. «за оскорбление общественной морали» Бодлер был приговорен трибуналом департамента Сена к штрафу в 300 франков и к запрету шести наиболее «безнравственных» поэм. «Жестокую книгу», в которую, по его позднейшему признанию, он «вложил все свое сердце, всю свою нежность, всю свою (замаскированную) религию, всю свою ненависть» (письмо к Анселю от 28 февраля 1866 г.), судьи сочли вульгарной порнографией («реализмом», говоря языком судебного приговора) – сочинением, содержащим «непристойные и аморальные места и выражения». После выхода в свет «Цветов зла» Бодлеру оставалось жить 10 лет и 2 месяца, и все это время круг одиночества неуклонно сжимался.

В начале 1862 года в полный голос заговорила болезнь – следствие сифилиса, полученного в молодости, злоупотребления наркотиками, а позднее и алкоголем. Бодлера мучают постоянные головокружения, жар, бессонница, физические и психические кризы, ему кажется, что мозг его размягчается и что он на пороге слабоумия. Он уже почти не в состоянии писать и, потеряв былой лоск, одетый едва ли не в тряпье, выкрасив волосы в зеленый цвет, целыми вечерами отчужденно бродит среди нарядных парижских толп или угрюмо сидит в углу летнего кафе, глядя на веселых прохожих, которые представляются ему мертвецами.

Катастрофа наступает 4 февраля 1866 г., когда, во время посещения церкви Сен-Лу в Намюре, Бодлер теряет сознание и падает прямо на каменные ступени. На следующий день у него обнаруживают первые признаки правостороннего паралича и тяжелейшей афазии, перешедшей позднее в полную потерю речи. После сердечного приступа в марте 1866-го мать увезла его в Париж и поместила его в клинику для умалишенных. 31 августа 1867 года после долгой агонии он скончался на ее руках. Шарль Бодлер был похоронен 2 сентября на кладбище Монпарнас в Париже, рядом с генералом Опиком. В последний путь его провожала лишь небольшая группа друзей. Поэта похоронили в одной могиле с ненавистным ему отчимом, а в небольшой эпитафии, высеченной на надгробии, написали: «Пасынок генерала Жака Опика и сын Каролины Аршанбо-Дефаи. Умер в Париже 31 августа 1867 года в возрасте 46 лет». О том, что Шарль Бодлер был поэтом, не сказали ни слова.

Джакомо Леопарди – певец «мировой скорби»

Не менее трагической была и судьба классика итальянского романтизма Джакомо Леопарди, которого Шопенгауэр назвал «поэтом мировой скорби».

Граф, представитель старинного дворянского рода, Леопарди стал бродягой и изгоем. Итальянский поэт, философ, филолог, писатель-моралист, болезненный с детства, Леопарди рано выучился читать и увлекся чтением. У его отца, страстного библиофила, была прекрасная библиотека, в которой удалось собрать сочинения за много веков: от античных авторов до современных просветителей, и мальчик почти все время проводил с книгами. К двенадцати годам знал латынь, древнегреческий и древнееврейский, а в пятнадцать лет переводил с древних языков солидные ученые трактаты и трагедии. С юношеских лет вел дневники, куда записывал свои раздумья об исторических событиях, прочитанных книгах, свои изыскания в области эстетики и лингвистики. Первые двадцать пять лет жизни прожил в имении отца, точнее – в его библиотеке, страдая от патологической застенчивости. Крайне болезненный от природы, несчастливый в любви, уже к двадцати годам он разрушил здоровье постоянным изнуряющим трудом. Известно, что в отличие от Бодлера, этот гений романтизма так и не познал ни одной женщины за всю свою короткую жизнь. Разбитый недугом, слабый, некрасивый, застенчивый, поэт был лишен тех радостей взаимной любви, которая выпала на долю столь заурядным личностям вокруг него. Он хорошо понимал это, и довольно значительная часть пессимистических дум его объясняется горьким сознанием, что ни одна женщина никогда не останется с ним и не отнесется к нему с горячим сильным чувством, что в лучшем случае он может рассчитывать лишь на унизительное сострадание. Долгое время считали, что большая часть воспетых Леопарди женщин – плод его яркой фантазии, поэтические видения, часто посещавшие его во сне. В настоящее время доказано, что это были вполне реальные лица, действительно встречавшиеся поэту на его жизненном пути и завладевшие на какое-то время его сознанием. Так, например, известно о сильном впечатлении, которое произвела на него еще в самые молодые годы двоюродная сестра поэта, графиня Гертруда Лазари, которая приехала в 1817 году к ним в дом. Эта кузина была значительно старше годами и имела уже десятилетнюю дочь. Страсть вспыхнула с такой силой, что, по свидетельству родного брата Карла Леопарди, Джакомо в любовном экстазе «бился иногда головой об стену». Влюбился он и в некую Терезу Фатторини, дочь кучера в их имении, которая умерла очень молодой. И хоть реальной близости он так никогда и не испытал, но по природе своей был человеком весьма страстным. А взамен ему приходилось лишь довольствоваться игрой своей необузданной фантазии. А если любовь и является основой христианства (знаменитое послание апостола Павла к Коринфянам), то одним из главных источников отчаяния Леопарди было крепнущее убеждение в том, что христианство – еще одна иллюзия; он был натурой глубоко мистической, и утраченная вера оставила после себя мучительную пустоту. Можно даже предположить, что если бы не физическое уродство, если бы Леопарди был счастлив в любви, то и его творчество не было бы столь пессимистичным и не находилось бы под властью такого смертного греха, как уныние, а он бы не стал певцом «мировой скорби». Леопарди всем своим творчеством утверждал неизбежность зла и горя в этом мире, а человечеству остается только примириться с этим положением вещей; и в этом смысле Бодлер со своими «Цветами зла», со своими похождениями по парижским борделям очень близок поэтическому пессимизму вынужденного аскета Леопарди. Итальянский поэт-романтик старается приучить своих читателей к мысли о смерти, которая сильнее красоты, молодости, энергии, жажды деятельности. Свой жизненный опыт Леопарди рассматривал как поиски истины, которая, будучи найденной, оказалась проклятием: если богам истина говорит об их блаженстве, то человеку она лишь открывает глаза на безысходность его страданий.

Как это похоже на знаменитое стихотворение Бодлера «Падаль»! Для самих итальянцев Леопарди стоит в одном ряду с Данте и его «Божественной комедией». Его поэзия вдохновила Лукино Висконти на создание одного из его кинематографических шедевров, а Шопенгауэр именно «мировую скорбь» этого романтика положил в основу всей своей философской системы.

Горб делал Леопарди изгоем, служил источником чувства собственной неполноценности, и это при том, что сам Леопарди прекрасно осознавал свою исключительность. Откуда же возник этот злосчастный горб? Леопарди был болен с рождения редким генетическим заболеванием, которое сегодня поражает 7 случаев из 100 000 новорожденных.

Уж не стал ли итальянский поэт прототипом известного Риголетто в мелодраме Виктора Гюго «Король забавляется», которая легла в основу оперы Верди? В этом романтическом музыкальном творении горбатый шут, который умнее всех придворных герцога, убивает по ошибке собственную дочь. Убивает из-за любви к этой самой дочери, принимая ее за переодетого герцога. Вот она – «мировая скорбь» в ее совершенном музыкальном воплощении. На память приходит и другой великий горбун из романтической литературы. Это Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери». Мода на литературных горбунов здесь явно налицо. Горбуны-мыслители, горбуны-страстные любовники, чье внешнее уродство неизбежно намекает и на какой-то внутренний изъян.

Ссора с отцом и желание, несмотря на деликатное здоровье, все-таки начать жить самостоятельной жизнью, заставили Леопарди покинуть родной дом лишь в 32 года. И с этого момента началось его бродяжничество на грани отчаянной нищеты, а нищета, как известно, тоже порок, да еще подкрепленный грехом уныния. Сопровождалось это добровольное скитание продолжающимся ухудшением здоровья. «Я следовал клиническому методу диагностики, – объясняет современный итальянский нейрохирург, – я проанализировал симптомы, упомянутые в письмах, включая расстройства мочеиспускания, деформацию позвоночника, нарушения зрения, астению, низкий вес и рост, кишечные расстройства, а также легочные и сердечно-легочные осложнения. Так я поставил окончательный диагноз». Как здесь не стать певцом «мировой скорби»? Умер поэт от туберкулеза костей «по причине спонтанной остановки дыхания», умер под Неаполем 14 июня 1837 года, не дожив двух недель до своего 39-летия. Ему было отпущено всего 7 лет свободного странствия вдали от отцовской библиотеки.

Эдгар По. Пока смерть не разлучит нас

Классик американского романтизма, Эдгар Аллан По, всю жизнь был влюблен в свою двоюродную сестру Вирджинию. Детство Эдгара было вполне благополучным. Проблемы начались в юности. Поступив в университет, По с головой окунулся в студенческую жизнь с ее бурными вечеринками. Но По страдал патологическим опьянением. Всего пара бокалов вина – и он полностью терял над собой контроль. Сколько раз он просыпался в совершенно незнакомых местах, не имея ни малейшего понятия о том, что делал накануне и кому наговорил грубостей. В довершение к этому По пристрастился к азартным играм и наделал долгов. Чтобы оплатить их, пришлось обратиться за помощью к приемному отцу, который не только отказался платить по счетам, но и выгнал Эдгара из дома. По отправился в Балтимор, чтобы найти родню покойных родителей, и вскоре поселился в доме своей тетки по отцовской линии Марии Клемм. Миссис Клемм давно овдовела и жила вдвоем со своей маленькой дочерью Вирджинией. Чтобы не быть обузой своей новой семье, По устроился репортером в газету – к писанию рассказов он пристрастился еще во время учебы в университете. Впрочем, ни славы, ни больших денег это занятие не приносило, поэтому, чтобы свести концы с концами, Эдгар завербовался в армию.

Однако военного из него тоже не получилось – служба в армии показалась слишком тяжелой. Чтобы уволиться в запас, пришлось снова прибегнуть к помощи отчима, который согласился задействовать свои связи лишь в том случае, если Эдгар даст обещание поступить в военную академию в Вест-Пойнте. Там По снова не прижился – за пьянство и долги его исключили, и он опять оказался в доме Марии и Вирджинии Клемм.

Тогда-то он раз и навсегда решил посвятить себя писательству. Оказалось, что это единственное занятие, которое приносило ему удовлетворение и деньги. Стихи и рассказы По понравились публике, и их начали издавать. Но главной радостью в жизни По были не литературные упражнения, а Вирджиния. Она захватила мысли По настолько, что он решился просить ее руки, несмотря на большую разницу в возрасте – По было 27, а Вирджинии – всего 13! Удивительно, но мать Вирджинии согласилась на этот брак – то ли боялась ранить чувства дочери, которая буквально обожала Эдгара, то ли решила, что брак – единственный способ превратить «постыдную связь» в «супружеские отношения». Несмотря на привязанность к жене, Эдгар оставался все тем же повесой. Через несколько лет после свадьбы начались слухи о его романах, а вскоре Вирджиния серьезно заболела. «С каждым новым обострением болезни я любил жену все нежнее и все отчаяннее держался за ее жизнь. Но, будучи от природы человеком чувствительным и необычайно нервным, я временами впадал в безумие, сменявшееся долгими периодами ужасного просветления. В этих состояниях совершенной бессознательности я пил – один Господь знает, сколько и как часто», – признавался Эдгар своему другу в письмах.

Его пьянство еще больше вредило здоровью Вирджинии, а также плачевно сказывалось на заработке. Со временем у семьи практически не осталось денег даже на лекарство. Писательница Гоув Никольс вспоминала об этом страшном периоде в жизни влюбленных: «На соломенном матраце не было чехла – только белоснежное покрывало и простыни. Погода стояла холодная, и больную сотрясал страшный озноб, которым обычно сопровождается чахоточная лихорадка. Она лежала, укутавшись в пальто мужа и прижав к груди большую пеструю кошку. Чудное животное, казалось, понимало, какую приносит пользу. Пальто и кошка только и давали тепло бедняжке, если не считать того, что муж согревал в ладонях ее руки, а мать – ноги».

«Счастливая» семейная жизнь закончилась спустя двенадцать лет – Вирджиния умерла от туберкулеза в 1847 году, а Эдгар пережил ее всего на 2 года. Это время далось ему непросто: пил он все больше, а работал все меньше. По так и не оправился после смерти жены – трезвым его видели очень редко, а спал он прямо на кладбище, неподалеку от склепа, где похоронили Вирджинию.

Эдгар Аллан По умер 7 октября 1849 года, ему было сорок лет. Вечером 3 октября 1849 года давний друг Эдгара доктор Джозеф Снодграсс получил записку: «Около избирательного участка 4-го округа, что в таверне Райана, находится какой-то довольно потрепанный джентльмен, известный как Эдгар А. По, и, похоже, находится в крайне бедственном положении, и он говорит, что знаком с вами, и я вас уверяю – он нуждается в немедленной помощи».

Помощь Эдгару оказали, но было уже поздно, 7 октября писатель скончался, практически не приходя в сознание. Он не помнил, что с ним произошло и как он оказался в городе. Тайна его смерти не разгадана до сих пор. Почему он оказался в чужой одежде и что потрясло его настолько, что он так и не пришел в себя? Видно, пьянство и постоянные ночевки на кладбище сделали свое дело.