– Значит, надо идти по шпалам! – Он возмущался, и его слушали. Часть пассажиров уже ушли в степь, но пара десятков человек остановились рядом с бунтарем и смотрели, что будет дальше. Нормально все будет! Мне, конечно, далеко до деда, но я не позволю какому-то крикливому человечишку подставить сотню человек.

Я сунула Халку конец простыни, который держала, и побежала к бунтарю.

Крикливый дышал тяжело. Я встала осторожно за спину тетки в розовом и исподтишка подстраивалась к его дыханию. Крикливый же, почуяв внимание публики, разошелся не на шутку. Он вопил про дорогие билеты, качество обслуживания РЖД и почему-то про террористов. Плохо то, что его слушали и обступали все теснее. Когда я наконец поймала его дыхание, мне пришлось проталкиваться к нему сквозь маленькую толпу.

Я наступила кому-то на ногу, споткнулась о чей-то чемодан, подошла:

– По шпалам опасно.

Мы оба тяжело дышали, зато в унисон.

– Чушь! Чего нам бояться? Встречного? – Не важно, что он говорит. Важно, чтобы он слышал установку.

– По шпалам опасно, надо идти через степь.

– Да с какой стати, ты вообще кто?!

– Надо идти через степь.

– Не хочешь – можешь оставаться, но хамить не надо! – Спасибо, курсанты. Хорошо, что Крикливый вас уже не слышит. Он уже мой.

– Надо идти через степь. – Я ущипнула его за палец, чтобы проснулся, и пошла вперед. Затылком чувствовала, что Крикливый и все, кто был рядом, идут за мной.

* * *

Я то и дело оборачивалась – не появились ли из леса знакомые фигуры – в запорошенной степи их было бы сразу заметно. Нет, пока нет. Мальчишки не дали мне тащить проводницу, волокли сами. Сзади бодро скрипела тележка той бабульки, которая не могла спуститься из вагона. Тележку и старушку тащили на себе две девчонки, чуть постарше меня, и тащили бодро. Я тогда верила: мы успеем! Даже глядя на этот рваный хвост разномастных человечков, растянувшийся по степи. Кто-то спотыкался, хоть было и не скользко, и даже ухабов под ногами особых-то не было, кто-то ворчал, что холодно, и было правда холодно, мы так, пожалуй, простудим свою команду в простынях: на них-то форма без шинелей. Я верила, что мы успеем уйти. А если нет?

У меня есть курсанты, на них можно положиться. Еще есть Михалыч с командой попутчиков, он вроде нормальный, если ему правильно внушить, что нужно. Девчонки, волокущие бабульку: думаю, они приучены выполнять приказы и работать в команде. Уже немало. Но все равно мало. Не знаю, сколько там в лесу Падали, но, судя по запаху, не два и не три куска. Может, десяток или больше.

Я смотрела под ноги, выискивая подходящие палки. Попадалась только сухая трава и толстые высушенные стебли борщевика. Не пойдет: сломается после первого же удара. В степи с палками прямо беда.

– Ира!

Это Михалыч. Он шел метров на двадцать впереди и вряд ли меня видел. Надо подойти. Я бросила мальчишкам: – Скоро приду, – и метнулась к доктору. Если бежать, то ухабы и кочки очень даже встречаются и бьют по ногам как в городе чемоданы на колесиках. Я споткнулась о розовый чемоданчик той безмятежной женщины, которая спрашивала, что случилось, задела кого-то плечом. Подбежала к доктору:

– Я!

Доктор пыхтел и поблескивал бисеринками пота на лысине. Он тащил машиниста, рюкзак на спине и еще собственный вес, немаленький.

– Молодец. Возьми у меня в рюкзаке спальник и свитер да укрой этого. – Он кивнул на машиниста в простыне. На том была только форменная рубашка и штаны, остальное, видимо, осталось в кабине.

– Может, и рюкзак взять? Или подменить вас с простыней хоть на полчасика?

– Еще чего! Выполняй. И по остальным пробегись, не мы одни забыли шинель. А то простудим команду. Вот понесло же нас…

Он ворчал, а я взяла в зубы телефон с включенной подсветкой и полезла на ходу в рюкзак доктора. Я старалась идти с ним в ногу, чтобы не наступать на пятки, и одновременно копалась в рюкзаке. Доктор тяжело дышал, и пар летел мне в лицо. Вот некоторые хорохорятся, а дыхание у самих такое, будто сейчас упадут и уже не встанут. И кто этого кабана на себе потащит? Я-то донесу, но мне не дадут: кто-нибудь такой же добренький отберет и вскоре сам свалится…

Нужное барахло нашлось, как всегда, на самом дне. Пока его доставала, успела нашарить в рюкзаке и прикарманить зажигалку. Не стыдно. Мне правда надо. Я накинула на машиниста спальник, кое-как, на ходу, передвигаясь вприпрыжку, напялила на него свитер. Когда закончила, на доктора было уже страшно смотреть: даже в темноте было видно, какое бордовое у него стало лицо.

– Передохните, доктор. Случись что, вас кто потащит?

– Вот и посмотрим, какая ты сильная. На. Пойду сам остальных укрою. – Он сунул мне свой конец простыни и укатился в толпу.

– Тяжело? – Долговязый дядька в шапке с помпоном, тащивший второй конец простыни, впервые подал голос.

– Пока нет.

– А вот мне уже немного того. Далеко здесь идти, не знаешь?

– По навигатору – пять, – соврала я. – Один уже точно сделали.

– Черт! Вот чего Михалыча сюда понесло, не знаешь? Дошли бы по шпалам до станции – нет: «Автовокзал-автовокзал и больница рядом»! Дался ему этот автовокзал!

Еще один! Когда всего не знаешь, думаешь, что прав. А я не могу сказать ему все. У виска покрутит и нарочно сделает по-своему. Решит, что я сошла с ума. Впрочем, и сейчас картина безумная: ночь, запорошенная степь и взвод идиотов с чемоданами тащит на простынях спящую бригаду пассажирского поезда. Нам бы только успеть оторваться. Ночи-то уже длинные. Восход в восемь двадцать две. Ненавижу осень и зиму!

– Опасно по шпалам. Да и здесь ухабов меньше.

– Вот и Михалыч так говорит…

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?! – Из темноты к нам шел кто-то мелкий и очень громкий. Я сперва подумала, что это тот крикливый – оказалось, нет. Этот был гораздо старше и еще ниже ростом, но голосил как два Халка. – Что происходит, я спрашиваю?! Меня среди ночи ссаживают с поезда, выгоняют в чисто поле с неподъемным чемоданом – и никто не может объяснить, что произошло! Где начальник поезда?!

– Не знаю – может, этот? – Помпон кивнул на парня, спящего в простыне.

– Нет, – говорю, – это машинист или помощник. Вы же сами из кабины вытаскивали. А как выглядит начальник, я понятия не имею. Но думаю, что сейчас примерно так же и выглядит.

– Да что вообще происходит, дурдом какой-то!

– Еще какой! – Подбежал Михалыч, такой же бардовый и запыхавшийся, как был, только еще и злой вдобавок. – Это черт знает что: шинелей никто не взял! Взрослые люди! Волокут спящих раздетыми на холод! Если эти у нас пневмонию заработают… Устала?

– Я-то нет, а вот вы, похоже, не отдохнули.

– Какое там… – Он все-таки потянулся взять у меня простыню, но, увидев Громкого, передумал: – О свеженький! Помогите тащить пострадавшего. – Он подтащил Громкого за плечи, отобрал у меня конец простыни и всучил ему. Громкий и не пикнул: молча поволок машиниста, глядя впереди себя ошалевшими глазами.

– Михалыч, объясни наконец, почему мы по шпалам не пошли? – Помпон уже выдохся и дышал с присвистом. Предложить подменить его – или не поймет?

– Потому! Опасно по шпалам!

Далеко позади, больно врезаясь в уши, просвистели три коротких сигнала поезда.

Мы с Громким втянули головы в плечи. Помпон замер и уставился туда, где мы оставили поезд. Я тоже обернулась. Его еще было видно, наш опустевший состав, он торчал посреди припорошенной степи длинной черной лентой. Сзади к нему медленно подходил другой. Небольшой, один или два вагона, но там тоже люди…

– Успели, – вздохнул Помпон.

– Успеем, если побежим! – рявкнул Громкий. – Три коротких – сигнал вспомогательного поезда! Говорил – не надо было уходить! Сейчас он никого не найдет и угонит пустой состав. А мы тут… – Он бросил свой край простыни и побежал.

* * *

Все, что я успела – это перехватить освободившийся конец простыни раньше, чем это сделает Михалыч. Иначе он бы точно не добежал. Я рванула, уволакивая за собой простыню с машинистом и Помпона. Громкий был уже далеко впереди. Михалыч отстал, но небезнадежно: я слышала, как он хрипит и пыхтит за спиной – значит, успевает. Все нормально.

Можно ли бежать, я себя тогда не спрашивала. Падаль наверняка уже близко, и мы спешим к пустому составу с разных сторон. Мы успеем вскочить. Они не посмеют. А посмеют – мне придется задержаться. В любом случае я уже не могу остановить сотню бегущих людей и направить обратно в степь. И не надо. На поезде быстрее. Надеюсь, дело было только в спящих машинистах, а сам поезд на ходу. Если так, то один из машинистов вспомогательного поезда пересядет в нашу кабину – и поедем. А если все-таки сломан? Только не это, господи, только не это!

На поезд пассажиры бежали дружнее, чем шли к автовокзалу. Каким-то образом по толпе моментально распространился слух, что вспомогательный поезд пришел и мы сейчас уедем. Во всяком случае, все бежали и никто ни о чем не спрашивал. Я все высматривала ту бабульку с девочками: как-то она побежит, но не видела. Вместо этого столкнулась нос к носу с Фиалкой. Он бежал налегке и все еще в степь, а не на поезд. Черт, установка!

Я вцепилась в его руку и, пока Помпон тяжело дышал сзади (ни слова не сказал, что я остановилась, видимо рад был передохнуть), быстренько сняла установку. Доктор-то сам перестроился, его и не гипнозили толком. Надо найти Халка и Крикливого.

– Курсант Фиалка, где остальные?

– Где-то здесь. Проводницу тащат. Витек меня сменил.

– Смени Помпона, он еле дышит.

Фиалка понял и молча забрал у Помпона его край простыни.

Тот прибавил скорости и ушел вперед, только и видели.

Пассажиров не требовалось подгонять. Добрая сотня человек помчались на поезд как в последний раз, а ведь они даже не знали, насколько правы. Чувствовали. (Не хочется думать о другом. О том, например, что людям просто охота ехать с комфортом, а не тащиться ночью по холодной степи.)

Я вглядывалась в темноту. В толпе мне надо найти только двух ненормальных, которые бегут в противоположную сторону. Из-за меня.

– Халк! – Он влетел прямо в меня, волоча край простыни и болтающегося на другом ее конце Витька.

– Ирка, объясни этому, что концепция изменилась и мы бежим на поезд! Тащит меня как трактор. Эй, але!

Я громко щелкнула пальцами перед самым носом Халка:

– Бежим на поезд!

Халк молча развернулся и ускакал, волоча за собой Витька. Безумная ночка!

Я задержалась, высматривая Крикливого, пока он не споткнулся о нашу простыню и не растянулся на земле. Этого вывести из транса оказалось сложнее. Все-таки мерзкий характер проявляется во всем. Больше помогли Фиалкины окрики, чем мои, но ничего: Крикливый вскочил и побежал на поезд вместе со всеми.

Мы с Фиалкой специально притормаживали, чтобы подождать отстающих и убедиться, что все сели в поезд. Фиалка в один момент оказался рядом со мной, и машинист в простыне болтался между нами как опрокинутый парус.

– Устала?

– Нет, хоть ты и не поверишь. Где-то в толпе бабка была.

– Всего одна?

Фиалка был прав: вокруг полно пассажиров, которые бегают медленнее нашего и запросто могут не успеть. Михалыч тоже отстал.

– Не дрейфь, курсант Варшавская, всех погрузим. – Фиалка затормозил и перешел на быстрый шаг. – Пока этот на вспомогательном поезде не увидит нашего машиниста, он может и не поехать никуда. Машинист у нас, все под контролем.

– Думаешь?

– Правды не знаю. Но уверен, что у них там свой устав: пост сдал, пост принял – все дела.

– Он знает, что наш машинист в отключке. Наверное.

– Тогда он должен убедиться, что машинист хотя бы на месте. Наверное.

Справа и слева нас обгоняли бегущие пассажиры. Поезд был уже близко и сигналил, будто поторапливал, а скорее всего так оно и было. Я обернулась. За спиной на добрую сотню метров растянулась вереница черных силуэтов, идущих за нами. Вон Михалыч. Хромает, но идет. А его одышку отсюда слышно. Когда нас обогнала бабулька с внучками, я отчего-то успокоилась и даже перестала думать о Падали, хотя запах выжигал ноздри будто изнутри.

– Смотри-ка! Крысы бросают беспомощных! – Фиалка кивнул куда-то в сторону, и я увидела блестящие форменные пуговицы железнодорожника. На земле, метрах в десяти от нас валялась простыня со спящей проводницей.

– Что ж с ними такое-то, а?.. Погрузим в один гамак – доволочем, если тряпки выдержат. – Фиалка рванул в сторону к своей находке и через полминуты мы уже тащили двоих.

– Пневмония им обеспечена. Взрослые люди, а тащат раздетых на холод! – Нас догнал Михалыч и шел рядом, пыхтя как паровоз. На ходу он расстегивал куртку, чтобы укрыть ею спящих, но не так-то легко было выдернуть ее из-под рюкзака. Михалыч шел, путаясь в рукавах и лямках. И куртку снял только у самого поезда.

Пассажиры садились. Поезд сигналил.

Я смотрела на черный лес впереди: где-то там, возможно уже очень близко, бредет в нашу сторону Падаль. Пока не видно. Люди еще могут успеть уехать.

* * *

Они еще не вышли из леса, но я уже слышала их шаги. Шуршащая до мурашек поступь, будто мыши копошатся под осенними листьями. Они уже близко, и они знают, что мы здесь.

Если машинист будет слишком медлить… У меня закладывало уши и кулаки сжимались сами собой. Люди спешили на поезд, потому что замерзли и хотели домой. И меня тоже пронизывал холод. Именно такой, парализующий, всегда исходит от Падали.

– Так, пионеры, пропускаем старших вперед. – Михалыч шустро взлетел в вагон по лесенке. – Сейчас я кого-нибудь позову и приму у вас груз. Сами наверх не тягайте, спины надорвете во цвете лет. – Он пропал в дверном проеме, по-прежнему темном, а мы с Фиалкой остались ждать.

Люди потихоньку подходили. Все карабкались в последний вагон и уже оттуда расходились по местам. Я пыталась заглянуть за поезд, много ли еще народу не село, а за спиной подходила Падаль. Они спешили. Я чувствовала, как их шуршащая мышиная поступь сменилась широкими стройными шагами, будто они маршируют, только быстрее.

Я обернулась. Не видно. Пока не видно. Сколько у меня еще времени, прежде чем из черной полоски леса покажутся серые подвижные пятна, как вши в волосах. Пять минут? Десять? Мало, мало. Люди должны успеть уехать. Мне еще предстоит как-то отвертеться от курсантов и ускользнуть, да так, чтобы не искали, не ждали… Найти палок для факелов…

– Дед! – Тишина. Занят. Но почему же не пахнет гарью?!

Я запрыгнула в вагон, втащила спящих и Фиалку на буксире, завернула в ближайшее купе и бросила простыню на полку.

– Не выходи, курсант Фиалка! Я скоро! – Соврала.

И демонстративно пошла по коридору в сторону туалета. Конечно, его никто не запер на незапланированную остановку. Открывая дверь, выглянула, убедилась, что Фиалка стоит в коридоре и смотрит на меня: отлично! Закрылась. А теперь – бежим.

Окно поддалось легко, и через секунду я уже бежала по степи прочь от поезда. Пассажиры еще садились, и кто-то поглядывал мне вслед, но это не страшно: сейчас все слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на одну сумасшедшую, которая бежит от поезда, а не к нему. Лишь бы курсанты не увидели. И Михалыч. Торчу здесь на снегу, заметная, как прыщ.

Конечно, я не собиралась в Москву. Дед почти наверняка в лесу, отдувается один, пока я тут прогуливаюсь туда-сюда. Если он оставил меня сторожить поезд, то пора действовать.

Для начала я обежала последний вагон. Еще двое пассажиров. Идут как на прогулку.

– Скорее, отправляемся! – Опять ложь.

Надо бежать в лес, задержать Падаль. Без меня отправятся. Замерзшие озверевшие пассажиры поторопят машиниста только так.

Они грузились быстро, как будто чувствовали, а мне все равно казалось, что поезд не уедет никогда.

Я бежала в сторону леса, но не могла не оглядываться каждые пять шагов.

У последнего вагона тетка штурмовала откидную лестницу, таща за собой чемодан на колесиках, где-то в середине состава грузились еще человек пять. Все. Кажется, все. Лишь бы курсанты не хватились меня раньше времени.

* * *

Отбежав на добрую сотню метров, я чуть притормозила, чтобы поискать палки для факелов. Под ногами тонкий слой снега, торчащая из-под него сухая трава и всякий мусор. А еще меня здорово видно из окон поезда. Я старалась идти по незапорошенной черной земле: такие островки были, но немного, я перескакивала с одного на другой как сумасшедшая блоха. И еще высматривала палки. Найдя подходящую, сняла рюкзак и тут же уселась на землю делать факел.

Сидеть было мокро, но зато меня не так видно из окон поезда. Открыла рюкзак, достала первую попавшуюся майку и здоровенный пузырек смывки для лака. Не знаю, зачем потащила его с собой. То есть теперь-то знаю, а тогда просто сунула в рюкзак, не думая зачем. Все-таки звериная интуиция – великая вещь.

Холодно. Я наматывала майку, а поезд все еще стоял: уснули они там, что ли?! Факел готов. Надо идти дальше.

Запах Падали забивал ноздри. Мы спешили навстречу друг другу, как те пешеходы из задачки, и расстояние между нами стремительно сокращалось. Я бежала в сторону леса, зажав под мышкой единственный факел, и во мне росла уверенность – нехорошая, лживая уверенность камикадзе. Адреналин заставляет поверить в невозможное и бежать одной на целую толпу. От запаха Падали сносило крышу. Хотелось встать на четвереньки, чтобы бежать еще быстрее, но в человеческом теле это неудобно. Казалось, я уже вижу их лица.

Я тогда завопила:

– Я здесь! – И рванула еще быстрее. До леса оставалось добрых пятьсот метров. Поезд еще стоял.

Запах Падали сверлил мозги: так много и так близко. Ломило в костях – казалось, я прямо сейчас обрасту звериной шкурой, не дождавшись полнолуния, и пойду жрать врага.

А обернуться было страшно. Поезд медлил, если бы он отходил, я бы услышала, – нет, он все еще стоял. Падаль шла навстречу быстрой шуршащей поступью, меня обдавало холодом, и я боялась обернуться посмотреть, что там с поездом.

Ничего. Сейчас доберусь до леса, там будет проще: запутаю врага, заставлю разбрестись по одному, по два, а там… И из окна поезда меня не увидят. Чего ж они медлят-то, а?!

– Ир!

Опа! Кто-то попался. И сейчас из-за него пострадают люди. Я встала где стояла. Обернулась. Что ж вы такие дурные, курсанты?! Ну отошла девушка в лесок. Ну и нечего за ней бегать – это неприлично и просто опасно!

За мной бежали три черных силуэта: два побольше и мелкое в хвосте – Витек. Нет, я заставлю их сесть в поезд!

– Курсант Варшавская, ты голову отморозила?! Поезд ждать не будет!

– Так бежим! – откликнулась я и побежала в сторону поезда.

Курсанты тоже побежали: не дураки, знают, что препираться и выяснять, кто почему ушел, можно долго, а поезд и правда не будет ждать. На бегу они, конечно, пытались меня отчитывать, но я помалкивала, чтобы не сбить дыхание.

Лишь бы они успели добежать. Погружу их, если понадобится, потом выпрыгну в окно. Страшновато, конечно, но если иначе не отвертеться…

– Куда тебя понесло-то?!

– Потом.

Никакого «потом» не будет. Я просто погружу их в поезд, дождусь, пока он тронется, и смотаюсь. Мое место здесь. Казалось, что Падаль уже дышит нам в спину. И тогда я обернулась.

За спиной в черной полоске леса уже копошились темно-серые фигуры. Их было отлично видно – и видно издалека. Наверное, это глупо, но я до последнего момента сомневалась, что еще когда-нибудь их увижу. Наша первая и последняя до сего дня стычка была слишком похожа на страшный сон. Я слышала запах, слышала поступь. Я пыталась эвакуировать людей и все равно потихоньку надеялась, что мне кажется. Что я помешалась или сплю. О нет… Горло сжал спазм, пальцы скрючило. Я впилась себе ногтями в ладони, не чувствуя боли, и встала. Не могу бежать от них. Не заставляйте.

Курсанты пробежали еще несколько метров и тоже стали, обернувшись ко мне, один из них крикнул:

– Курсант Варшавская, хорош чудить! Сейчас не время. И я не верю, что ты устала.

Правильно не веришь, курсант Фиалка. Ты наблюдательнее, чем я думала.

– Так точно, сейчас не время. Сейчас нам надо успеть на поезд.

Фиалка стоял ко мне чуть ближе остальных. Я шагнула навстречу и стала потихоньку подстраиваться к его дыханию. Халк с Витьком раздраженно переминались с ноги на ногу:

– Ну, идем, не идем?

– Бежим, курсанты (вдох). Сейчас надо бежать на поезд (выдох).

Я не двигалась с места. Фиалка уже повернулся к поезду и сделал пару шагов, но тут раздался очередной сигнал. Непрошеный свисток поезда, наверное последний, выдернул Фиалку из транса.

– Ну чего стоишь-то, бежим! – Он цапнул меня за руку и поволок за собой.

До поезда оставалось метров сто. Он шикнул перед тем, как закрыть двери, курсанты рванули быстрее. Я успела подумать, что если догоним, мне придется прыгать на ходу из окна, а это только в кино легко, если на скорости. Но лучше все-таки догнать.

Халк с Витьком бежали впереди. Поезд качнулся назад: не успеем! Халк был уже совсем рядом с поездом: лестница убрана, как запрыгивать-то будет? Я видела черный зрачок закрытой двери и серую куртку Халка. Следом бежал Витек, мы за ним. Поезд еще раз качнулся, стукнули колеса. Халк упал вперед и взвыл.

Мне тогда показалось, что он угодил под поезд. Думаю, не мне одной. Мы прибавили скорости (поезд уже отходил) и подскочили к нему.

– Голова на месте, – доложил Витек, перекрикивая стук колес.

Мы подскочили. Халк сидел на насыпи в шаге от уходящего состава и держался за ногу. Колеса стучали оглушительно, но и они не перебивали шуршащего шума шагов Падали. А мальчишки не слышали. Они же люди.

Поезд показал хвост последнего вагона, и до мальчишек дошло:

– Приехали, курсант Варшавская. Из-за тебя мы отстали от поезда. Может, теперь объяснишь, куда тебя понесло?

Я обернулась. В припорошенной степи черными точками торчали силуэты Падали. Около километра.

– Показывай свою ногу, Халк. А вы попробуйте развести костер. И делайте факелы.

– Раскомандовалась! Нет уж, объясни сперва…

Я кивнула на Падаль в степи – и тут же об этом пожалела.

– Люди! А я уж думал, мы одни во Вселенной! – Халк вскочил, ступил на больную ногу – и тут же с воем плюхнулся обратно. Совсем плохо с его ногой. Не уйдем. Не успеем, не сможем. Придется сказать. Надо сказать. Боюсь, они никому уже не расскажут.

– Спокойно, Халк. Это не люди.

* * *

Не помню, что я тогда несла. Вроде рассказывала о своем приключении в лагере минувшим летом: в Интернете писали о пропавших людях, был маленький шанс, что курсанты мне поверят. Еще, кажется, пыталась пересказать им легенду о слуге вампиров, которую дед мне недавно читал…

Мне забивал ноздри запах врага, и руки тряслись. Я должна была бежать навстречу и жечь, жечь Падаль, а не рассказывать сказки смертникам.

Помню, что кое-как мне удалось убедить их разжечь костер, а когда ходячие забегали в поисках хвороста, Падаль была уже в сотне метров от нас. Тогда я подожгла факел и побежала. Халк орал в спину, чтобы я не бросала его, но я не могла оставаться и ждать, пока они подойдут.

Огонь приятно согревал руку. За спиной орал Халк и суетились Фиалка с Витьком, отыскивая сухой хворост. А меня оглушали шуршащая мышиная поступь и запах. Они шли мне навстречу, тесно, как бараны в стаде, и мне опять хотелось встать на четвереньки, чтобы бежать быстрее.

– Дед! – Опять тишина.

Падаль приближалась – огромное серое пятно на белом снегу, какая гадость! Три, два, один!

Я влетела в толпу, метко мазнув факелом двоих или троих. Кто-то вскрикнул, на секунду в ноздрях вспыхнул запах паленых волос – и тотчас пропал. Ветрено. С разбегу не подожжешь. Те, что были справа, отпрянули от факела как стая мелкой рыбы. А слева на меня обрушился удар.

Они очень сильные, эта Падаль. В рукопашной, да еще в человеческом теле у меня шансов нет. Перед глазами тотчас поплыли разноцветные круги. Я успела подумать, что давненько не видела их так близко и что это не сон, все-таки не сон. За ударом последовал второй, третий. Припорошенная степь расплылась перед глазами в радужное бензиновое пятно, и я поняла, что проиграла.

* * *

Очнулась я от воплей. Я лежала на земле, а Падали рядом не было.

Халк безобразно голосил надо мной что-то вроде «Пусть идут сюда, я их встречу!». Жив. Идиот хромой.

Я вскочила. Падаль успела отойти метров на пятьдесят от меня, еще столько же отделяло ее от людей. На рельсах, поджав больную ногу, стоял Халк и швырялся камнями.

Мой факел лежал на снегу бесполезной потухшей палкой. Я подхватила его и побежала вперед.

– Халк, беги!

Знала, что не побежит. Не сможет. Зато Падаль, услышав голос, на секунду отвлеклась на меня и замедлила ход.

Я бежала, нашаривая в кармане зажигалку. Чтобы снова поджечь эту мокрую тряпку, придется повозиться, а у меня нет времени. Нашла. Чиркнула. Раз-другой, мокрая тряпка не хотела гореть. К тому же мне в ногу прилетел камень. Спасибо, Халк. Еще несколько секунд я буду хромать, а у нас с тобой нет этих секунд. Фиалки с Витьком я не видела, и где они – боялась думать.

Я нагнала их уже в десятке шагов от Халка. Тогда же наконец кое-как занялся факел. Армия в серых одеждах с капюшонами, надвинутыми на лицо, как у монахов в кино. Их было штук двадцать. Сероватые лица и худые пальцы, готовые в любой момент вцепиться в горло и не отпускать. Я хлестнула огнем кого повезет, и в меня опять прилетел камень.

– Вы че, не поняли?! Отвалили от нее быстро! – Халк стоял на путях как памятник курсанту, не наступая весом на одну ногу, и швырялся камнями. Один из кусков Падали тут же устремился к нему.

– Ну давай иди сюда – или трусишь?!

Господи, можно я его цапну! Станет пушистый и красивый, совсем как я, даже еще лучше. Будет выть на луну и поймет наконец, что такое Падаль!

Я подумала, что так мне и пришлось бы поступить, будь на мне сейчас звериная шкура. Может, и Фиалку с Витьком спасла бы. Я их не видела.

Я тянула носом, боясь услышать запах крови, но зря: запах Падали заглушал все остальные. Еще я звала их. Знаю, что бесполезно, знаю, что большинство людей глухие как стена, если их долго не дрессировать – как Кильку. Но я не могла не звать. И не могла забыть, как выглядит человек, попавшийся Падали.

«Ни кровинки в лице» – это самое подходящее. И никакой возможности встать или пошевелиться. Говорят, это больно, но тот парень, которого мне доводилось видеть, не жаловался. И наивно просил добить его, пока он не вскочил и сам не стал Падалью. Нет. Оборачиваются такие люди долго, если вообще выживают. Я не знаю, выжил ли тот. Я боюсь этой правды. Малодушно, но честно. Он был слишком хорошим человеком, чтобы стать Падалью.

Я звала Фиалку и Витька, а сама размахивала факелом, отбиваясь от серых узловатых рук. Почти каждый целился вцепиться в горло, один или двое попытались ударить, но я уворачивалась.

Меня оглушал их запах и эта мышиная поступь, но я расслышала, как скатываются крупные камешки с путей: кто-то спускался по насыпи. Затем послышались шаги: человеческие, торопливые, кто-то бежал, громко чавкая по мокрому снегу. У Халка нога, он не побежит.

Я не смотрела туда, чтобы не отвлекаться от Падали.

Шаги человека приближались. Я все-таки подняла глаза. Фиалка. Живой!

Он бежал прямо к нам, и пара кусков Падали уже потянулась ему навстречу. Я крикнула «Курсант, назад!» – зная, что напрасно. Этот придурок притормозил рядом с Халком и нагнулся за камешком.

Этой секунды хватило. Кусок Падали подскочил, вцепился в Фиалку двумя руками и притянул к себе.

Я успела. Я влетела между ними двумя, тюкнув обоих лбом в переносицу, и сумела оттолкнуть Фиалку:

– Убегай уже! Видел?! Убегай и делай факелы!

В этот раз он меня послушал – развернулся и помчался прочь.

Тогда-то мне и стало страшно. Тот, у которого я отбила Фиалку, еще не понял, что произошло, и я успела его оттолкнуть на ходу. Ткнула факелом второго, выронила…

Третий сразу вцепился мне в горло. Я автоматически схватила его за руки, но оторвать их от себя – все равно что пытаться разжать тиски двумя пальцами. Они очень сильные. Одна радость: хоть кусать меня не будут. Я невкусная. Им подавай людей. Ногой я пыталась поддеть его под коленки, надеясь вывести из равновесия, но стоял он плотно. Уже темнело в глазах, когда я услышала резкий свисток поезда.

Он на секунду ослабил хватку, и я успела. Подсекла под коленку, подтолкнула в плечо, и мы кубарем покатились по земле, прежде чем над нами застучал поезд. Я даже успела вскочить и отбежать на несколько шагов, но другие куски Падали были рядом.

Они окружили меня полукольцом, впереди все еще ехал поезд. Надеюсь, Халк успел отойти?

Курсантов было не видно. Нас разделял движущийся поезд. Я надеялась, что все трое остались по ту сторону рельсов.

– Делайте факелы. А еще лучше – бегите. Но на это я уже не рассчитываю.

Тишина. Глухие люди. Мне показалось, я вижу огонь: кусочек пламени мелькнул где-то сбоку и пропал. В затылок мне прилетел удар будто булыжником, кто-то из Падали схватил меня за горло, и, кажется, только это не давало мне упасть. Перед глазами опять поплыли веселые разноцветные круги, и я подумала, что второй раз мне уже не повезет.

* * *

Очнулась я от трелей полицейского свистка. Надо мной стояло низкое небо, без звезд, но все еще черное. Тепло. За головой потрескивал огонь, чиркала зажигалка, совсем рядом перекрикивались люди и, не затыкаясь, заливался свисток. Не показалось. Несколько секунд я лежала, пытаясь сообразить, что вообще происходит, пока не умолк свисток и женский голос за головой не крикнул:

– Проснулась!

Господи, это еще кто?!

Свисток взвизгнул опять, и я запрокинула голову. В полуметре от лица разгорался костер. Рядом грелись ноги в огромных валенках. У самых носов болтались полы шинели кого-то из курсантов. Я увидела кусок форменной юбки, форменный рукав, руку, бросающую в костерок горящую бумажку. Повернулась. Проводница. Не наша, из другого вагона, но я ее видела спящей. Сидит, укрытая шинелью кого-то из курсантов, в запасных валенках кого-то из курсантов (что-то я не видела на мальчишках такого ужаса), разжигает костер и не переставая дует в свисток. Это правда какой-то безумный сон.

Сырые ветки и бумага потихонечку занимались. Совсем рядом валялись выпотрошенные рюкзаки. Из ранца Фиалки торчали тетради с танками на обложке. Проводница порвала одну из них и бросила в костер.

Потом настала очередь моего рюкзака. На свет посыпались майки с волками (у нас, у уродов, свой юмор. А уж какой юмор у наших мамочек!), книжка (не трогай, положи, убью!), прозрачный кисет с щеткой-пастой-расческой и здоровенным пузырьком смывки для лака.

Проводница молча оценила находку и стала рвать в лоскуты простыню с печатями РДЖ. Рядом с ней еще лежала пара сырых веточек, и я догадалась, для чего она их оставила. Вот тебе и глухие люди. Хотя про костер и факел я столько орала вслух, что трудно не услышать.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?