Большая книга ужасов – 81

28–29 сентября (Осталось 2680 дней. С юбилейчиком, Тварь!)

Суббота тянулась и тянулась. Я переделала все уроки, вылизала всю квартиру, дочитала книжку, хоть это и было труднее всего. После минувшей ночи легкое чтиво про вампиров и оборотней не лезло в голову. У деда хорошая библиотека: все, что касается нас, уродов, там собрано в полной мере и без выдумок. Надеюсь. Кто эти мифы проверял, когда они там писались? Но пока еще книги меня не подводили, только тяжело это: переходить от практики к теории и обратно. Особенно обратно.

* * *

Ближе к вечеру от нечего делать я уселась на свой кухонный стол и позвала Антенну. Я уже не искала в эфире зеленую тетрадь, я ведь знаю имя. Зная имя, можно дозваться и так. Этот, похоже, сильный, у него уже раз получилось мне ответить. Может быть, и сейчас…

Если сумеет, то у меня появится кто-то вроде френда в «Фейсбуке»: я знаю о нем уже больше, чем некоторые реальные знакомые, но ни разу не видела живьем. А если бы увидела – не узнала бы, потому что у него котики на аватарке. Шучу. Нет там никаких аватарок. Но о внешности Антенны я только и знаю, что он пожилой, носит очки и, скорее всего, мужчина. Последнее не факт: Антенна такое прозвище – всем подходит.

Вдох, раз-два, выдох.

– Привет, Антенна.

– Как ты сегодня?

Ой! Я надеялась, что он ответит, но не думала, что так четко и сразу. Слова звучали в голове звонко, с эхом, почти как дедовы приказы. Будто мы знакомы тысячу лет. И две тысячи лет так болтаем.

– Ничего себе!

– Нравится? Я еще вышивать могу…

– Не надо! Я просто поболтать хотела…

– Скучно стало?

– Ага.

– Тогда смотри.

Прямо надо мной вспорхнула стайка мелких птиц, и глазам стало больно от солнца и зелени.

Лес. Лесное озеро. Раннее летнее утро, наверное прохладно, но я не чувствую, это же воспоминание. Я, то есть Антенна, еще с нормальным зрением или в новых очках, не поняла. Я вижу каждую прожилку на листьях, солнечные блики на воде и круги-круги тут и там – рыбка плещется. Вот сейчас мы ее…

Со мной девушка, очень похожая на Кильку, но взрослее и красивее.

– Сестра.

Она показывает мне, как насаживать червя. У нее длинные пальцы с остриженными ногтями, сильно испачканные свеклой. Червяк извивается в них и плюется перемолотой землей, но вторая рука с крючком проворнее: раз-два – готово. Я очень близко это вижу: сестра стоит в полный рост, я чуть выше ее пояса, и ее согнутые руки у меня на уровне глаз.

– Сможешь повторить?

Я радостно хватаюсь за крючок – и вгоняю его себе в палец!

Реву. Гнусаво, в голос, как маленькие дети, да я вроде такой и есть. Сестра меня утешает, а ведь мне не больно. Просто я боюсь крови. Сестра это знает.

– Смотри, нет ничего, только чуть кожицу распорол.

Я мгновенно умолкаю и начинаю мучить червя. У него почему-то совсем не идет кровь, и я насаживаю его, хоть и с десятой попытки. Мы забрасываем удочки и смотрим на самодельные поплавки из пробки и палочек. Уже через минуту я вытаскиваю из воды маленького окуня.

Он так лупит хвостом, что я боюсь его хватать. Сестра приходит на помощь. Она не смеется надо мной вслух, но я вижу в уголках ее глаз веселые складочки. Мне обидно на какую-то секунду, но потом окунек оказывается в ведре, и меня распирает гордость: я сам поймал!

Картинка медленно свернулась, и эти несколько секунд я была счастлива, как тот пацан на рыбалке.

– Она жива?

– Сестра-то? Не знаю, давно не виделись.

Ну да, я свою тоже давно не видела.

– Почему?

Передо мной вспыхнула новая картинка, и я отшатнулась, едва не потеряв связь. Фильм длился лишь пару секунд, но мне хватило, чтобы начисто сбить дыхание и разогнать пульс до двухсот ударов в минуту.

Там был гараж. Просто гараж: стена, увешанная инструментами, и детская алюминиевая ванночка, неизвестно зачем. Но смотреть было отчего-то невыносимо. Я не выдержала и распахнула глаза.

– Извини, случайно выскочило. Нельзя мне, старому, на ночь смотреть ужастики.

Ужастики… Сердце колотилось так, что уши закладывало. Спокойно, Тварь!

Вдох, раз-два, выдох…

…Антенна все еще висел на связи каким-то мистическим образом – значит, он очень сильный.

– Фигня!.. Ты не видел, что с нами преподы делают.

– Смешно. Мне-то ты можешь сказать, что испугалась.

– Зачем, когда ты и так знаешь? Пока, Антенна!

Он отключился, а я еще несколько минут приходила в себя.

* * *

Когда я пришла в себя, за окном уже стемнело, а у меня появилась идея:

– Дед! А в лесу сейчас очень противно и сыро? Где-нибудь на юге области, может, еще можно жить?

– С чего это тебя туда потянуло?

– Так… Я у тетки всегда в лесу спасалась. Деревья, прохлада, людей нет…

– А почему конкретно на юге?

Да потому что оттуда тянуло Падалью! Хоть дед мне и не поверил. Или поверил, но зачем-то сделал вид, что нет. В общем, точно не поедет, если уговаривать. Опять надо хитрить! Даже с дедом.

Плохо быть уродом, но это затягивает. Чтобы не попасть в зоопарк или лабораторию, мне пришлось много читать, освоить психологию, гипноз, самоконтроль. А как безупречно я умножаю в уме трехзначные числа! В нужный момент это успокаивает: заставляет думать, а не психовать. А таких моментов у меня случается по пять штук в день. И по сто раз в день приходится врать, хитрить, манипулировать. Тело урода обременяет, не оставляя времени на просто жизнь. Мне кажется, что если завтра случится чудесное превращение, я уже не смогу по-другому. Тварь внутри меня будет по-прежнему заставлять врать, манипулировать, скрывать эмоции. Я привыкла жить как урод. И, кажется, никогда не смогу стать человеком до конца.

– Не настаиваю на юге. Просто думаю, что там посуше.

– По Зелику скучаешь?

(Спасибо, дед, что позволил себя обхитрить. Да мне иногда кажется, что он специально играет со мной в поддавки. Чтобы веру в себя не теряла, ха-ха.)

– Есть немножко.

– Тогда надо выезжать уже сейчас. Эх, нет мне с тобой покоя!

Я даже изобразила виноватую улыбку прежде, чем метнуться складывать рюкзак. Вода, салфетки – смешно, но в жизни мифической Твари, в которую я сама не верю до конца, полно дурацких бытовых моментов. Если я буду всю ночь сайгачить по лесу, то очнусь грязная с головы до ног. Сухой шампунь, тонна салфеток, чистая одежда, себе и деду, газировки и пожевать чего, потому что голод с утра нападает волчий (не хочу терпеть до придорожной кафешки). Мне самой это кажется глупым, но не настолько, чтобы возвращаться домой грязной и голодной.

* * *

Дед водит как маршруточник: быстро, с песнями, да еще старается помахать всем придорожным камерам. Я привыкла, даже поддерживаю его иногда, и строю камерам рожи. Звучит диковато – но мы едем отдыхать, так почему бы и нет?

Я высунулась в окно, как собака, только язык не высовывала, и наслаждалась поездкой. Встречный ветер приносил мирные запахи машин и леса, но все могло измениться в любой момент. Не показалось же мне вчера, в самом деле?! Дед говорит, что я помешалась на этой Падали, может и так. Нельзя жить на войне и не оглядываться, ища врага повсюду. Не помешанных убивают первыми.

– За временем-то следишь?

– Еще рано.

– Смотри, если луна застанет меня за рулем…

– …то обратно пойдем пешочком. Нагуляемся-а!

– Ирина, это не шутки.

Я не стала отвечать. Если у деда испортилось настроение – значит, что-то случилось. Может, враг уже рядом, просто я еще не заметила? А может, есть какая-то другая причина для беспокойства, которой я тоже пока не вижу. И он так просто не скажет! Все очень сложно у нас, уродов, мы сами порой не понимаем. Молчи – за умную сойдешь. Я и молчала. Тянула носом изо всех сил: чисто, чисто и очень мало людей. В поселках и деревнях человеческие запахи отступают на второй план даже для такой, как я. И народу здесь меньше, и больше деревьев и всякой пахучей травы, даже осенью. Запах яблок и костров окутывал все населенные пункты, а людей было еле слышно.

– Зверь должен жить за городом. А лучше – в лесу.

– Свежая мысль, Ирина. Главное – своевременная. – Точно не в настроении.

– Уже полдвенадцатого.

Дед кивнул и прибавил скорости – пора. Тварь тоже человек, она приходит не ровно в полночь, а когда как. Может быть, сейчас из-за облаков выглянет полная луна…

– Вон в том леске встанем. – Он затормозил на обочине, и мы наконец-то ступили на землю.

* * *

В лесу пахло сыростью и хвоей. Мы едва успели отойти на полсотни метров, как я почувствовала знакомую ломоту в костях.

Луна выглянула из-за облаков: тяжелая, белая. От ее блеска хотелось выть и бежать – да разве от луны убежишь?! Мне скрючило пальцы и спину, в нос ударил запах сырой листвы и свежий след зайчика – этот был уже далеко, но еще бежал, удирая прочь от опасных тварей. В чаще еще стояли кусты с высохшими ягодами голубики; кострище в сотне метрах от нас сравнительно свежее: с минувшей ночи, трое пожгли и ушли.

Взвизгнула моя Тварь, тяжело и хрипло взвыл дед. Он опять потянулся как собака. И мне тоже захотелось. Почему нет? Лес оглушал звуками и запахами. По шоссе пронесся одинокий автобус. Дед развернулся и побежал в чащу, я только поспевала за его седым хвостом.

Здесь было сыро, и низкие ветки хлестали по морде, но это все мелочи. Такие моменты искупают многое: носиться ночью по лесу, расшвыривая ногами грязь и старые листья – бесценно. Мы выскочили из чащи на маленькую полянку к ручью, и я на радостях плюхнулась прямо в воду. Тварь этого терпеть не может – но кто ее спрашивал?! Когда поблизости нет мяса, она сговорчивая, почти как собака. Я плескалась в ледяной воде, а дед стоял на берегу и смотрел на меня ошалевшими глазами.

– Много ли надо подростку?

– Да всего ничего: весь мир и холодной воды в ухо, чтобы не сбрендить от счастья!

– А пару коньков?

– Не, гитару хочу.

Его Тварь улыбалась до ушей и даже помахивала хвостом. Со стороны было странно смотреть на себе подобного: не так много я их видела, не привыкла еще. Я и к себе-то привыкнуть не могу.

Тварь в отражении ручья была со мной согласна. Я вылезла, отряхиваясь, на меня, мокрую, тут же налетел ветер. Прохладно. Осень все-таки. Я задрала нос, втягивая принесенные ветром запахи. Мясо!

Тот автобус, что проехал несколько минут назад, встал в паре километров от нас. Вот оттуда-то и вышла Чокнутая!

Я ее сразу так назвала, как будто прозвище принесло вместе с запахом. Девчонка, как я. С батоном под мышкой и в тряпочных кедах, совсем не для осеннего леса. Вышла – и почесала куда-то по просеке. Ночь. Лес. Чокнутая с батоном. До ближайшего населенного пункта не знаю сколько, но пешком точно далеко. И куда ее понесло, спрашивается?! И откуда принесло? Кеды эти дурацкие, не для похода в лес она их надевала. Она как будто бежала от чего-то или от кого-то. Так вот вышла за хлебом где-нибудь на окраине города – и опа: что-то случилось, что пришлось бежать, вскочив в автобус.

Тварь насторожила уши. Нет. Чокнутая шла спокойно, даже задумавшись, так не бегут. Странно, что она не обгрызла батон. Я бы обгрызла. Да все странно: куда ее несет ночью?!

– Ирина!

Я не успела среагировать, как оказалась снова в ручье. С головой. Хлебнула, вылезла, кашляя, грязная вода противно свербила в носу.

– Извини. Там Чокнутая.

– Ты уже готова была броситься за ней. Нельзя так, Ирина.

– Извини. Я просто…

– …хотела проводить?

– Правда глупо. Но как же она?

– Забудь. В этом лесу кроме нас нападать некому. Выйдет к утру куда ей надо.

– Как ты думаешь, что у нее случилось?

– Не наше дело.

Чокнутая между тем шла себе через лес. Не в нашу сторону, иначе дед давно бы утащил меня прочь. Она шла мимо, в паре километров от нас, чавкая по грязи уже мокрыми кедами. Ритмично так чавкала. Не бежала, не брела, шла ровным ускоренным шагом человека, который знает, куда идет.

Тварь занервничала, и мне пришлось нырнуть уже самой, чтобы вымыть из ноздрей мясной запах.

– Самой не надоело купаться? – Дед лежал на берегу и нюхал исподтишка упавшую сосновую веточку. Мне никогда не помогало. Хвоя только для людей сильно пахнет. А для Твари это ничто по сравнению с мясным запахом. – Я не для того тебя в лес вывозил, чтобы ты нашла здесь одну-единственную Чокнутую и гонялась за ней до утра.

– Извини.

Я наконец почувствовала, что вода в ручье ледяная – осень, в конце концов, ночь, лес. Холод пробирал до спинного мозга, и течение противно било в морду. Я нырнула еще разок, чтобы Тварь задержала дыхание, выскочила одним прыжком и рванула в противоположную от Чокнутой сторону.

Бесполезно, знаю. Если ветер дует от нее ко мне, Тварь будет слышать запах еще очень долго, я не успею убежать. Зато она хотя бы не видит добычу, а значит, ее всегда можно отвлечь.

Дед бежал за мной, громко хрустя сухими ветками. Я все ждала, что он продолжит ворчать или, наоборот, скажет что-то одобрительное, типа «Храбрая девочка, убежала», но он бежал молча, пока я не влетела в какую-то непролазную чащу. Даже запуталась в низких ветках. Зато здесь было безветренно. Я исподтишка потянула носом и еле услышала удаляющийся запах Чокнутой. Дед прав: кроме нас тут на нее некому нападать.

– Успокоилась?

– Почти.

– Почти не считается. Залепи ноздри смолой.

– А уши – воском.

– Я не шучу.

– Вот это и обидно.

Я выпуталась наконец из веток и почти на пузе поползла дальше в чащу. Как утром выбираться будем, меня не волновало. Мне надо было оставаться в безветрии.

Дед не возражал. Мы продирались сквозь лес, а я все-таки водила носом: невозможно не слушать запахи, если тебе это дано. Я слышала, что Чокнутая еще идет, даже поняла куда: в паре километров от леса все-таки был какой-то населенный пункт. Очень скудно населенный, поэтому я заметила его не сразу. Какая-нибудь богом забытая деревня с двумя бабками. Что ж, хотя бы ясно, куда Чокнутую несет среди ночи.

– Не надоело?

– Нет, здесь безветренно, хоть и непролазно.

– Я не про то. Не думай о белой обезьяне.

– А ты не подслушивай!

– Я твой дед!

– Это не характеризует тебя с лучшей стороны!

В человеческом теле он бы дал мне затрещину, а тогда цапнул за хвост. Я скакнула вперед и выскочила на поляну.

В клочке неба над деревьями торчала полная луна. Она освещала грязь под ногами и белую шубу деда. Ветер хлынул в ноздри, зашумели ветки, зашуршали опавшие листья, и я услышала этот запах. Нет, Чокнутая там тоже была, но я не о ней.

Падаль.

Запах был тонкий, какой-то приглушенный, будто присыпанный землей. Днем они обычно там и обретаются – в своих могилах, но так глубоко под землей я не слышу. Да и не день сейчас. Чокнутую я слышала прекрасно: она шла себе через лес, Падаль была дальше. Дальше и глубже. Не под землей, не под водой, а как будто в коконе из земли. Они Падаль, им воздуха не надо. Но как?

– Ты опять за свое?!

– Слушай!

Дед уселся рядом и тоже задрал нос. Как назло, ветер тут же стих, и запах пропал вместе с ним, как не было.

– И что?

– То самое. Ветер стих – и пропало.

Мы сели на поляне задрав морды и ждали нового порыва ветра так долго, что я успела замерзнуть.

– Уверена?

– Нет.

– Они близко к твоей Чокнутой?

– Тоже нет.

– Тогда пошли. Ежели что – не пропустим. Сами нас найдут.

Он был прав, и это было сомнительное утешение. Найдут, еще как найдут! Я снова вспомнила минувшее лето и нашу стычку с Падалью. Кажется, она будет мне сниться всю оставшуюся жизнь, но дело даже не в этом. Я просто помню, просто знаю, просто боюсь услышать знакомый запах, вот и вынюхиваю его повсюду. Просто помешалась уже. И в тот раз опять понадеялась, что мне кажется.

Падали в ту ночь я больше не слышала. Крутила носом так и этак, специально выбирая ветреные места – нет. Я хотела верить, что мне показалось, и почти поверила.

И все равно гонялась до утра за этим фантомным запахом, наплевав на дедово ворчание. Хотя, мне кажется, он был только рад, что Твари отвлеклись от запаха Чокнутой и переключились на поиски врага, пусть и напрасные. Про Чокнутую я вспомнила только под утро, и то случайно. Она все время лезла в ноздри, эта Чокнутая, я уже пропускала ее запах мимо головы, но под утро она наконец вошла в тот населенный пункт. Я это заметила и успокоилась. Наверное, зря.

Октябрь

Уже давно лунный месяц не казался мне таким долгим. Днем и ночью я листала в телефоне криминальные новости и сведения о пропавших, обновляя страницы каждые пять минут. Мне не давал покоя тот запах. Показалось или нет, тогда я сама не могла толком этого понять и, конечно, хотела верить, что показалось. Листала новости, чтобы убедить себя, и от этого становилось только хуже. Люди пропадают и будут пропадать – этого не изменишь. Но мне тогда казалось, что это моя вина. Что это мы с дедом той ночью упустили Падаль.

Хотя среди убийств не было ничего похожего на ее работу. После Падали остаются тела без видимых повреждений, да так, что никто не может понять, от чего человек умер. Такое попало бы в новости, но нет. Людей в новостях убивали люди: нож, огнестрел, ничего необычного. Но вот пропавших без следа было слишком много.

Конечно, я пролистала сведения и за предыдущие месяцы: вспышка была летом, после белых ночей, потом тихий сентябрь. И вот опять – за один месяц по городу и области пропало народу больше, чем за все лето. Как будто и впрямь где-то поблизости открылась ячея сетки Сандерсона. Шучу. Возможно, этому было простое объяснение, вроде маньяка или осеннего призыва в армию, когда парни разбегаются в неизвестном направлении, лишь бы военкомат не поймал. Но нет, все-таки нет. Пропадали слишком разные люди, пропадали в основном вечером – либо по дороге домой, либо вовсе выскочив на пять минут с собакой или за хлебом.

А еще – география. Может, я и сошла с ума, но к середине месяца я нарисовала карту пропавших. Все были из разных районов. Маньяк предпочел бы одно-два места, он слишком ленив и тревожен, чтобы что-то менять. Никакого интересного рисунка, типа креста или черепа с костями, как любят маньяки в кино, тоже не получилось, но меня было уже не унять. Я примеряла на эту карту автобусные маршруты, карту аномальных мест (и такая есть), заброшенных домов, кладбищ, тюрем – и нигде не видела никаких стыковок.

Падаль я бы тем более узнала. Она либо идет из пункта А в пункт Б, убивая по пути, либо наоборот: торчит на одном месте и нападает только на ближайшие населенные пункты. Люди пропадали хаотично. Сегодня север, завтра юг, потом восток и опять юг… Я искала закономерность – и не видела ее. Я не понимала, что происходит.

Люди, включая Кильку, видели, что я не отлипаю от телефона, и реагировали как люди. «Ну что ты там запостила такое, хочешь, я лайкну, только уймись!» (Килька); «Так мы теряем молодежь, ее засасывает в телефоны» (комендантша общежития); «На доску смотрим, сейчас телефон отберу!» (преподы и дед тоже).

* * *

Еще я видела сны. Лес в сером дыму, черные балахоны, охваченные пламенем, запах Падали и гари. Запахи могут сниться. Да еще как! Я вскакивала под ворчание Кильки и еще несколько минут не могла прийти в себя. Мне казалось, что кто-то из них стоит в том углу, где Килька вешает свою черную куртку, и даже запах в носу был – недолго, лишь первые секунды со сна. Утром Килька мне выговаривала, что я опять орала и вскакивала во сне, и советовала попить валерьянки. Я не злилась на нее. На людей не злятся, хотя иногда они здорово достают.

Кильку, кстати, я мучила весь лунный месяц. Мне было не стыдно. По утрам я подслушивала, как она повторяет про себя уроки и думает, мыть ли сегодня голову. Иногда я подкидывала в эту голову какую-нибудь глупость типа «Сегодня пятница», и Килька ходила довольная аж до первой пары, а то и до второй, пока не соображала, что лекции идут по расписанию вторника.

По вечерам я пыталась добиться от нее мысленного ответа и для этого троллила. Звала про себя: «Киль-ка!», получала в лоб толстой тетрадкой и делала круглые глаза: «Ты чего?» Ведь я ничего не говорила вслух. Килька сперва мне не верила, потом смущалась, но вытрясти из нее мысленный ответ мне так ни разу и не удалось. Это больше всего бесило: казалось, она не хочет со мной разговаривать.

Иногда я давала ей дурацкие установки, например, вместо «Здрасьте» сказать «Ку» первому встречному в коридоре. Чаще всего, это оказывалась Анна Михайловна – комендантша общежития.

Нет, кое-как мы ладили. При всей Килькиной болтливости и телепатической бездарности она оказалась не злой и не сплетницей, а больше ничего от нее и не требовалось. Она не боялась работы, и, когда нам выпадало дежурить вместе, мне не приходилось делать все за двоих, как часто бывает. Когда ты не одна, и шваброй махать веселее.

Мы даже вместе ездили домой на выходные, когда дед задерживался и не мог меня подвезти. Нам по пути почти полдороги.

* * *

В тот раз она чуть не умотала без меня: я вышла и увидела Кильку уже у ворот – она болтала с каким-то дедом. Я помахала, но она была слишком увлечена беседой, чтобы отвлечься. Ну и ладно. Я прошла мимо них через ворота, даже спросила «Ты идешь?», но Килька не среагировала. Дуется, что ли?

Она догнала меня уже на остановке и набросилась как ни в чем не бывало:

– Чего не подождала?!

– Думала дед за тобой.

– Не, это не мой. Этот заблудился, дорогу спрашивал.

Подошла маршрутка, мы уселись и, как всегда, стали трещать о всякой ерунде. Как бы ни бесила меня Килька, с ней можно говорить обо всем, она найдет что ответить кроме бессвязных междометий. Если я когда-нибудь ее убью, голову придется сохранить, а то совсем будет поболтать не с кем.

– …А если тебе, например, снится кошмар, такой, что просыпаешься в холодном поту с адским сердцебиением – значит, у тебя тупо тахикардия. А видеоряд уже мозг подкинул на фоне симптомов.

– То есть сперва сердцебиение, а потом кошмар?

– Ага.

– А если снится какая-нибудь фигня, не вызывающая эмоций?

– Разве так бывает?

– Фигня-то? Да только она и бывает!

– Нет, но чтобы совсем без эмоций…

– А я тебе расскажу. Мне снилось, что мы с тобой так же едем в маршрутке, нас окликает какой-то мужик и просит передать за проезд. Я отдаю деньги водителю и выхожу не на своей остановке. Знаю, что не моя, а все равно выхожу! Ты из маршрутки орешь – мне пофиг. Вот вообще никаких эмоций! Мне даже не любопытно, чего это я. Выхожу, пересаживаюсь на другой автобус и еду-еду, наверное, целую вечность. Приезжаю в какую-то богом забытую деревню с покосившимися домами, выхожу на остановке – а там ты. Стоишь как дура, в парадной форме и с пирогом, и поешь «С днем рождения, тебя!».

Ржем.

– Ну вот, а говоришь «Никаких эмоций»! Это сколько ж ты ехала?!

– До-олго. У меня днюха в феврале.

– Девочки, передайте за проезд… – Тот дядька так и не понял, что такого смешного он сказал.

Килька взяла деньги, подошла к водителю, отдала. Маршрутка остановилась, открылась автоматическая дверь. Килька сказала «Спасибо» – и выпрыгнула не на своей остановке.

Я проехала еще метров двести, прежде чем поняла, что произошло. Я подскочила к водителю, он без слов остановился и распахнул дверь: на этом маршруте короткие остановки. Я выбежала и рванула назад, туда, где вышла Килька.

Я бежала по узкому тротуару, впереди была разрытая дорога, пара припаркованных машин, здоровенное гнутое дерево и еще куча всего, что мешало мне увидеть Кильку. Двести метров я преодолела за несколько секунд и успела вскочить в автобус. Надеюсь, это тот?

Килька сидела в салоне как ни в чем не бывало. Лицо у нее было совершенно стеклянное.

– Кать?

Ноль эмоций. Килька смотрела будто внутрь себя, чуть вверх, спокойно и расслабленно. Так старушки, замученные бессонницей, спят с открытыми глазами.

– Ка-ать? Говорила: не сиди всю ночь в игрушках своих дурацких!

В другое время она бы сказала «Ничего они не дурацкие» и показала бы мне своих новых драконов или что там еще у нее в телефоне водится. Но она молчала. Я встряхнула ее за плечо – никакой реакции.

Какое-то знакомое выражение было на ее лице: не уснула же она, в самом деле! Неподвижные зрачки, взгляд «в себя»… Транс! Гипнотический транс, и глубокий. У меня обычно такого не получается.

– Привет. – Я лихорадочно подстраивалась к ее дыханию. Выводить из транса сложнее, чем вгонять, и я волновалась, сбиваясь от собственного сердцебиения.

Вдох, раз-два, выдох.

– Хорошо спалось? Думаю, тебе пора вернуться.

У Кильки чуть дернулось веко, но больше ничего не произошло. Она так и сидела со стеклянными глазами. Автобус уносил нас неведомо куда, но это было не так важно.

– Килька, проснись! – На нас уже косились пассажиры, и старушки напротив стали громко перешептываться о наркоманах.

– Это игра такая: «Замри», – сообщила я старушкам и стала подстраиваться к Килькиной позе.

Вот так и учит жизнь гипнотизеров-недоучек вроде меня. Читала же, знаю: человек, задерганный частыми телепатическими обращениями, в конце концов начинает слышать мысли, даже ему не предназначенные. Мне тоже прилетало от деда всякое там «Позвонить Иванову», «Уточнить учебный план». Я тогда не сразу поняла, что это не мне, но спросила, кто такой Иванов, и все прояснилось. Так значит, и с гипнозом то же самое! Я задергала Кильку дурацкими установками, она привыкла меня слушаться. Потом она рассказала мне свой сон, я, конечно, представила его в красках. В этот момент я была подстроена к Килькиному дыханию и позе – обычное дело, когда болтаешь с подругой, – и вот результат. Свой собственный сон она восприняла как установку. Интересно, а меня с пирогом она увидит, если не трогать?

– Отомри наконец! – Автобус удачно наехал на «лежачего полицейского, мы подпрыгнули, и Килька проснулась.

– А? – У нее был ошалевший вид человека, вышедшего из транса.

– Подъем, Килева! Нам пора домой.

– Что, приехали?

– Приехали-приехали, – ворчали старушки. – Давайте отсюда.

Я быстренько выскочила на остановке, уволакивая за собой Кильку.

…Мне даже не пришлось врать ей, объясняя, как мы оказались в том автобусе. Сама она этого не помнила, а спросить в лоб, наверное, стеснялась, во всяком случае мы не обсуждали эту тему. Только на следующей неделе я заметила, что она внимательно изучает номер маршрутки, прежде чем сесть. «Не хочу опять попасть не на тот автобус», – буркнула она на мой немой вопрос. Больше мы об этом не говорили.