SARA. Во время войны законы молчат

© Елена Фиштик, 2017

ISBN 978-5-4485-4603-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается

Стефании Хельблинг, а так же моим родителям

Фиштик Владимиру Александровичу и Нине Афанасьевне,

родившимся накануне Второй мировой войны и хлебнувшим голод и холод, страх и ужас, преследовавшие их все эти жуткие годы войны.

Так же я посвящаю роман моим бабушкам Марии и Елене,

дедушкам Афанасию и Александру, прошедшим этот страшный путь, сохранив честь и достоинство, спасая своих детей и всему человечеству!

Глубочайшая истина есть порождение глубочайшей любви

Г. Гейне

Картина Е. Фиштик

Июль 2013 года

Я, волей обстоятельств, оказалась во Флориде.

Хотя, собиралась предпринять эту поездку немного позднее, ведь здесь живет моя сестра Ната с семьей.

Я стараюсь почаще их навещать, хоть и живу довольно далеко – в Москве.

Утреннее солнце ласково греет мои плечи, океан с нежностью ласкает мои ноги, волна за волной спешит мне навстречу, ведь мы всегда рады друг другу, я люблю с ним говорить и молчать, я люблю бродить по белому песку, безупречного берега огромнейшего и мощнейшего живого организма, я люблю с ним вместе мечтать.

Когда я загрущу, океан обязательно меня взбодрит и успокоит.

Кажется, что он все про меня знает, он все чувствует, и мне рядом с ним так хорошо!

Сегодня я брожу по побережью и обдумываю написание книги о преданности и любви.

Эту книгу я задумала написать уже давно, но, как это часто бывает, к конкретным действиям мы приступаем лишь тогда, когда созреем окончательно, или когда обстоятельства подвигнут нас к этому.

В моем случае и то и другое вместе.

Историю, которую я хочу вам поведать, трудно придумать, это не вымышленная история, хотя, как в любом романе, здесь присутствует довольно много моей фантазии.

Передо мной сидит пожилая, но элегантная, миссис Стэфани Хельблинг.

Она давно живет во Флориде, куда переехала из любимого Нью-Йорка, вслед за своими сыновьями.

Стэфани – изящная дама преклонных лет, всегда одета с большим вкусом, на грани стилей – между сдержанным классическим и экстравагантным.

Всегда приятно смотреть на ее жесты, манеру общения.

Невероятное и поразительное умение быть одновременно по-королевски превосходной, и в то же время, совершенно искренней и простой.

Это подкупило меня уже давно, мы знакомы много лет, но я не перестаю удивляться и восхищаться ею.

Именно о таких людях пишут книги.

Об их жизненном опыте, о трудностях и невзгодах, о потерях и завоеваниях, о прекрасной и вечной любви, о красоте внутренней и внешней.

Надо сказать, что рассказ этот начался уже давно, сразу после знакомства со Стэфани.

Тогда, я просто была сторонним слушателем, Стэфани рисовала картину своей жизни моей маме – Нине, у них удивительно теплые и неподдельно искренние отношения.

А в этот мой визит во Флориду, Стэфани охотно согласилась встретиться со мной, для обсуждения будущей книги, она готова поведать миру историю большой любви, которую она пронесла через сверх испытания, и не утратила ее по сей день.

Ее лицо стало напряженным, и она предалась воспоминаниям.

Я наблюдаю за ее изящными жестами и внимательно слушаю рассказ девяностолетней женщины.

Ах, да, необходимо сказать как мы с ней познакомились.

Мы, в некотором роде, родственники.

Стэфани – мама Марка, супруга моей сестры, Натальи.

Пожалуй, достаточно для предисловия.

Воспоминания Стэфани унесли ее в далекие сороковые годы двадцатого века, это самые страшные, и вместе с тем, самые знаковые, для нее, годы.

Тогда еще ее звали Сарой Авербах, и ей было всего шестнадцать.

Глава 1

«Бог существует, ибо Он необходим.»

Спиноза

– Сара, давай быстрее, корабль нас ждать не будет.

– Я уже почти готова, мама. А где Борис?

– Брат уже выносит вещи на крыльцо, пожалуйста, поторопись.

Сара выбежала из своей комнаты со следами слез на глазах.

Она пыталась их скрыть, но от мамы ничего не утаишь.

– Ой-ой-ой! – Эмма развела руками.

– Мама я не хочу в Польшу. Ну почему именно Борьку отправили во Львов на работу, будто бы больше нет физкультурников в нашем городе, – воскликнула Сара, обиженно надув маленькие губки, добавив, – ну хотя бы Маня с нами тоже поехала, я так буду скучать по сестре.

– Деточка моя, у Мани – семья. Ты ведь прекрасно знаешь, что Мося не может бросить свою парикмахерскую.

– А почему?

– Сара, его бизнес хорошо идет. Да и вообще, Моисей, «маменькин сыночек» – они его не отпустят.

– А ты что, скучать по Мане не будешь?

– И по Манечке и по внучку, по моему маленькому Изе, я буду очень и очень скучать, но что делать!?.. – Эмма отвернулась, что бы скрыть, навернувшиеся слезы.

– Мамочка, успокойся, – плача, обнимая маму за талию, просила Сара.

– Доченька, и ты не плачь, все будет хорошо, надо же понимать, раз партия послала именно Борю, значит, именно он там нужен, именно его знания, а ты полюбишь Львов, мы полюбим, так же, как свой родной город, Запорожье. У тебя появятся новые подруги, – Эмма заботливо прижала к себе дочь и погладила по шикарной волнистой шевелюре волос.

Шелковые пряди раскинулись по плечам молоденькой, и невероятно миловидной девушки. Она всегда очень гордилась своими волосами.

– А у Мани семья, она никак не может ехать с нами, – продолжила мама.

– Да, я все понимаю.

Именно в этот момент Сара почувствовала как закончилось ее детство и она вступила в новую, взрослую жизнь.

Ей предстояло, не только сменить город проживания!

Ей предстояло познать все, самые полярные стороны жизни.

И никто из них не мог знать, что их ждет впереди.

Лето 1940 года

Дорога предстояла длинная.

Судно направлялось по Днепру в Киев.

Пассажиры расположились прямо на полу трюма, было довольно тесно, но Борис нашел укромный уголок, где Сара и мама могли устроиться немного поудобнее.

Рядом полулежала беременная молодая женщина.

У нее было перепуганное лицо, она, то и дело, руками защищала большой живот от толкотни, казалось, она родит прямо сейчас.

Эмма улыбнулась ей подбадривающей улыбкой и поздоровалась, Сара скопировала мамино поведение, хотя ей было не по себе.

Клумки, котомки, сумки, мешки, люди, все перемешалось, крик, визг детей, слезы прощающихся, громкие возгласы приветствия, случайно встретившихся знакомых, стон старушки, с трудом поднимающейся по трапу, матросы, заканчивающие последние приготовления к отплытию, мощный гудок, и вот судно медленно сдвигается с места.

На пирсе провожающие машут неистово своим близким, на судне машут ответно, слышны последние наставления, картинка пирса постепенно становится все меньше, вот уже и вовсе удаляется, и пропадает, пропадает…

Товарное судно, иногда перевозившее и людей, медленно набирало ход, оно увлекало Сару с мамой и братом Борисом, в полное неведомое.

И это пугало молодую девушку.

Она боялась, не только за себя, но и за брата, и за маму, так рано ставшую вдовой.

Сара часто просила маму рассказать об отце, ведь он умер, когда Саре не было и пяти лет.

Конечно, она помнила некоторые моменты, когда папа играл с ней в самодельные игрушки, когда он читал ей книжки, которые приносил из типографии, где проработал всю жизнь, и которая принесла ему смерть – вредные, для его легких химикаты, образовали огромную раковую опухоль, убившую его.

Сара помнила даже свои вопросы, которые задавала папе:

– Папа, а правда, что Иисус был евреем?

– Правда, доченька. Тогда все были евреями – время было такое, – хотя и не был религиозным ее отец никогда, более того, он был ярым коммунистам.

– Папа, а Сёма, сказал, что Бог живет наверху.

– Да, доча, твой друг прав, Бог живет наверху, – и мыслено самому себе добавил, – а мучает внизу.

Вообще отец Сары, был кладезью пословиц и поговорок, впрочем, как и весь еврейский народ.

Они мудры уже в утробе матери.

Недаром существует еврейское изречение: «Еврей рождается старым».

После смерти отца, Исаака, Борис стал полностью опорой семьи.

Еще с детства он отличался большой ответственностью, аккуратностью, и очень любил заботиться обо всех.

Его никогда не надо было просить о помощи, или заставлять, умолять что-либо сделать, у него в крови было благородство.

Имя – Борис, он взял себе сам, когда ему исполнилось восемнадцать лет, а до того он был – Зяма.

Эта история тоже очень показательна и говорит о качествах его натуры.

У Зямы был любимый двоюродный брат Боря.

Они были очень дружны.

Борис погиб в раннем возрасте.

Очень странная и загадочная смерть.

Друзья и знакомые много говорили о предстоящем солнечном затмении.

Настал этот день.

Борис, как и очень многие, вышел на улицу, более часа провел во дворе, разглядывая небо.

Он наблюдал, как диск Луны медленно закрывает диск Солнца – это красивое новообразование приводило его в восторг.

Небо потемнело и на нем появились яркие звезды.

И вдруг, он увидел вокруг, уже скрытого Луной солнечного диска, яркую солнечную корону.

Ощущения были непередаваемые.

Это продолжалось всего несколько минут, но Борису этого хватило.

Он, как-будто что-то очень важное открыл для себя.

Как-будто узнал Великую Тайну.

Его лицо было спокойным и невозмутимым.

Он посмотрел еще раз в небо, улыбнулся, вернулся домой, лег в постель и… умер.

Такая загадочная смерть молодого и здорового парня, потрясла всю семью, а Зяма, замкнулся на несколько дней, он не мог ни с кем общаться, и по прошествии стресса объявил всем, что в память о любимом брате берет его имя.

Отныне, он Борис.

Трюм был заполнен донельзя.

Люди сидели, лежали и стояли, скучающе позевывая.

Беременную соседку Сары по трюму звали Марией.

Она ехала к родителям в Киев рожать, потому что, ее мужа забрали в армию.

Ей было страшновато, ведь срок уже почти пришел, но еще страшнее остаться одной в Запорожье, где нет родных совсем, где не откуда ждать помощи, а ведь это первый ребенок: как, что, каким образом, опыта нет, даже угла своего нет, вот и решилась Мария на такой отчаянный шаг.

Первые сутки пути были спокойными.

Стояла хорошая погода.

Пассажиров кормили и поили, еда – ни бог весть какая, но все же сносная.

Сара много времени проводила на палубе, разглядывая сменяющиеся картинки природы.

Там, на берегу, густые деревья, ярко подсвеченные солнечными лучами, нежно покачивались на ветру, как бы взмахивая своими ветвями на прощание.

По другую сторону Днепра, слышны были голоса детей, они приветственно встречали очередное судно, и тут же с ним прощались.

Близилась ночь: фантастический закат солнца, птичий щебет, доносившийся с берегов Днепра, тихая колыбельная песня для маленькой девчушки, ровная гладь воды и тени деревьев, отражающиеся в ней, – все это так успокаивало Сару, так умиротворило…

День за днем, ночь за ночью, судно медленно приближалось к конечному пункту.

Пошел седьмой, последний день пути, уже наступили сумерки, как вдруг загремело в небе, засверкали молнии, и хлынул проливной дождь.

Судно оказалось настолько худым, что мгновенно это дало о себе знать: с молниеносной скоростью вода стала проникать в трюм, люди заволновались, от сильного ветра, корабль качало из стороны в сторону, и невозможно было удержаться на ногах, а сидеть дальше на полу трюма, еще невозможнее, так как вода быстро прибывала, и все вещи: котомки, чемоданы, мешки, сумки, буквально все уже было под водой.

Всех охватила паника.

Люди метались по кораблю, никто не знал что делать.

Борис громко крикнул маме и Саре:

– Быстро поднимайтесь наверх.

Сара только сделала шаг, как почувствовала, что кто-то ухватил ее за ногу, она обернулась, и увидела испуганные глаза беременной Марии, которая что-то неразборчиво бормотала, моля о помощи.

Сара крикнула маму:

– Мама, скорее, тут, … – Сара показывала в сторону Марии, она от страха, не могла говорить, ее била дрожь, да и нога ее все еще была в цепкой руке Марии.

– Мария, вставай скорее, пошли наверх, – мама наклонилась к ней, что бы помочь, но в этот момент, раздался оглушающий крик Марии, корчившейся от боли.

Было понятно всем – начались схватки.

– Борис! – мама повернулась, ища глазами сына.

– Я тут, что у вас? – Борис помогал старикам подниматься на палубу.

– Мария рожает.

Борис вмиг оказался рядом, он быстрым и решительным движением подхватил Марию на руки и понес наверх на палубу.

Душераздирающий крик Марии распугал всех пассажиров.

Шок, который испытывала Сара, не давал ей возможности двигаться быстрее, ноги, как будто прилипали к ступенькам, а за ней выстроились люди, толкая друг друга, торопя девушку, то и дело, подталкивая ее, то в бок, то в спину, да еще с упреками и криком.

Ветер все усиливался, дождь адски хлестал людей, порой сбивая с ног, рыдания и причитания, визг детей, женский плач, вперемешку с громовыми раскатами, и нестерпимый, пронзительный крик беременной Марии.

Борис вынес Марию наверх, положил ее под брезент, который обнаружил в носовой части корабля, мама расположились рядом, она гладила Марию и громко ее уговаривала:

– Потерпи девочка, все будет хорошо, потерпи, надо терпеть.

Мария, на время умолкала, то вдруг опять начинала стонать, и вновь резкий страшный крик.

Боль не давала ей надолго расслабиться.

А дождь, все сильнее.

Трюм уже почти весь затоплен.

В глазах людей неописуемый страх.

Матросы носятся по судну, пытаясь, хоть как-то залатать дыры.

Слышны испуганные голоса:

– Я не умею плавать!

– Господи, помоги!

– Семен, где мой Семен?

– Алеша, скорее сюда, да брось ты свой тюк.

– Кто-нибудь, тут дедушка, помогите!

– Мама, мама, я боюсь… – рыдают дети.

Молния, грозно хлестала по всему небу, безудержно гремел гром, казалось, что небо прорвало, такой силы ливень никто и не помнил на своем веку.

Старики молились, бесконечно крестились, в голос просили пощады.

Судно становилось все более и более неустойчивым, ветер швырял его из стороны в сторону, люди цеплялись за канаты, порезы на ладонях от грубой веревки, мгновенно дали о себе знать, многие не могли выдержать боль и отпускали веревку, их тут же бросало на противоположные борт, и только чудом они спасались, цепляясь за что попало, лишь бы не вывалиться за борт корабля, понимая, что тогда их ожидает неминуемая смерть.

Силы были у всех на исходе.

Промокнув до нитки, изведенные до изнеможения, люди, буквально валились с ног, стихия продолжалась всю ночь, уже не было мочи ни молить о помощи, ни даже стонать.

В зловещей гудящей каше из грома, молнии и шума дождя, люди чувствовали себя заложниками бушующего урагана, и уже почти смирились, потому что не было больше, ни сил, ни даже представления, как противостоять такой стихии.

Под самое утро, как вызов этой мощи, прозвучал громкий и звонкий плач родившегося ребенка, как будто утверждая человеческую силу и выносливость.

Мария лежала почти бездыханная, Борис держал ее за плечи, все схватки, пока Эмма не приняла роды.

Сара, забившись в угол, неподалеку, дрожала и рыдала, искусав все губы от страха до крови.

С рассветом ливень стал отступать, раскаты грома становились все тише и тише.

Ветер постепенно стих, и люди ожили, зашевелились.

Все мокрые и уставшие, но невероятно счастливые, что все это уже позади.

Эмма решительно сняла с себя кофту, оставшись в одной комбинации, выжала из нее воду, и завернула ребенка, положив его Марии на грудь.

Мария обняла свое маленькое чудо и заплакала от счастья.

Эмма гладила ее по голове и успокаивала:

– Все хорошо, я ведь тебе говорила, что все будет хорошо. Мы почти приплыли, вон уже и Киев виднеется.

– Спасибо, – слабым голосом, все еще всхлипывая, – протянула медленно Мария.

Прийдя в себя, пассажиры поняли, что все их вещи унесло водой.

И это был тоже шок, у многих больше вообще ничего не было.

Так было у Эммы и ее детей.

Какая-то женщина сняла с себя газовый платочек и протянула Эмме, со словами:

– Возьми… хоть как-то прикройся!

Эмма кивком поблагодарила и набросила на плечи платок, едва завязав на маленький узелок на груди.

Судно, как побывавшее в пасти зловещего чудовища, истерзанное и истрепанное, медленно и тяжело заходило в порт.

Встревающие, с напряженными лицами следили за каждым движением корабля, понимая, что пережили все, находящиеся на борту.

Измученные пассажиры, с нетерпением выстроились, готовясь покинуть корабль.

Борис и Сара поддерживали под руки Марию.

Эмма помогала старушке подняться.

Наконец, судно пришвартовалось и подали трап.

Шум, гам, слезы, возгласы, приветствия.

Марию встретили родители, и бесконечно благодарили ее спасителей.

Тут же мама Марии сняла с себя кофту и платок, быстро перепеленали ребеночка в сухое.

Отец Марии, снял свой пиджак и отдал Эмме.

Они предложили Эмме с детьми остановиться у них в Киеве на некоторое время, но Борис никак не мог, ему надо было в срок прибыть во Львов, где его ожидали обязанности.

Теперь им предстоял тоже не простой путь из Киева во Львов на поезде.

На перроне уже стоял товарный состав, и люди ринулись занимать места.

По сути, мест в таких вагонах не было, ибо, это сплошная площадка с деревянными боковушками.

Народ запрыгивал в вагон и старался сесть на пол таким образом, что бы побольше места себе отвоевать, то есть, почти полулежа.

Борис заскочил первым и подал руку сестре и маме. Они разместились поблизости с музыкантами и семьей, переезжавшей из Киева во Львов.

Люди, узнавшие о потере всех вещей Эммы и ее детей, тут же собрали им сухую одежду.

Сара переоделась в платье, которое пришлось перевязать веревкой, оно было размера на два больше.

Стало сразу тепло и уютно.

Она прильнула к маминому плечу, как будто ища защиты.

Вагон быстро наполнился, и дверь закрыли, громко клацая запором.

Поезд, следовавший во Львов, тронулся, и Сара, что бы хоть немного отвлечься, стала терзать маму воспоминаниями об отце, как она это делала частенько.

Борис сидел рядом и тоже внимательно слушал воспоминания о минувшем прекрасном времени, когда вся семья вечерами собиралась на кухне и после ужина папа читал детям книжки или играл с ними в игры.

Эмма вспоминала Исаака молодым, постоянно его хвалила, говорила, что он был очень образцовым мужем и отцом, много работал, и сильно любил свою семью.

Сара, слушала, но мысли о неведомой будущей жизни, поглощали ее все больше и больше.

Какое-то странное предчувствие и радости и беды одновременно.

Она, то вдруг размечтается о праздной жизни, о нарядах и поклонниках, то опять почувствует тревогу и напряжение.

Пассажиры громко говорили, кто-то даже шутил, все дружно смеялись, даже Сара не удержалась, расхохоталась, слушая байки пожилых музыкантов.

Проехав, почти пол-дня, поезд сделал остановку в каком-то хуторе, название которого, Сара так и не запомнила.

– Стоянка тридцать минут, – огласил громкоговоритель на станции, следом сразу же один за другим, пассажиры, повторили вслух это объявление, все устремились к выходу.

Люди, быстро выскочили из своих вагонов и разбрелись по округе.

– Эй, мальчик, где тут вода? – спросила Эмма, пробегавшего ребенка.

Он указал в направлении колонки с водой, и все пассажиры ринулись в ту сторону.

Выстроилась очередь, каждый пил и брал воду в дорогу.

Сара стояла в очереди за двумя пожилыми мужчинами, которые постоянно обменивались своими историями:

– А я, как-то так хорошо проехал в прошлом году, дай думаю проголосую, може кто подвезет, один остановился, так я с ним и поехал, ах! даже денег не заплатил!

– Да ну, как это?

– Приехали, я выхожу из машины и давай шарить по карманам, и так хитро, чтоб шофер слышал говорю, как бы сам себе:

– Черт, кажется я у тебя в машине кошелёк выронил…

Шофер как услышал это, как нажал на газ и смотался.

– Слухай Зяма, а ты не врёшь? Ты ж гений!… – гогочут и похлопывают друг друга по плечу.

– Муся!!! – еще издали, направляясь к очереди, громко и грозно кричит ему жена, – а ты не мог вообще последим стать в очередь, что ты за простофиля!

Муся, и Зяма втянули головы в шеи от страха, но кажется их пронесло, Хая пробегала мимо, она имела своей целью, базар, что напротив.

Впереди стоявшие три дамы бальзаковского возраста, оглянулись на крик Хаи, и узнав в ней старую знакомую, изобразили подобие улыбки, выдавив, при этом, слова приветствия.

Хая, на бегу, соблюдая тот же этикет, ответила им тем же, и побежала дальше.

Надо сказать, что Хая кричала так громко, что с легкостью перекричала сигнал приближающегося паровоза, так что на ее крик отреагировала вся очередь, однако три дамы, стоящие перед Сарой, не упустили возможности обсудить Хаю, но не ее крик, это их не смущало, они и сами то не робкого десятка, могут кричать, не менее пронзительно, одна из них, сменив улыбку на скривленное лицо, как будто только что, она понюхала протухлый качан квашенной капусты, бодро задала тон:

– Слушайте, это ж Хайка!

– Да ты шо!

– Та, шо за школой жила? – вставила третья.

На вопрос никто не собирался отвечать, первую восклицающую особу буквально распирало от желания посмаковать Хаину, простите, задницу:

– Она что еще поправилась? Ну и жопа!

– Кошмар, – визгливо поддакнула другая.

– Говори тише, – толкнув локтем подругу, опасаясь гнева Хаи, и украдкой поглядывая в сторону убегавшей, громко прошипела третья особа.

– Ах! Что ты волнуешься! Если бы я не была уверена, что она, ко всему прочему еще и глуховата, я бы никогда так спокойно не говорила.

Все, до кого в очереди дошли эти фразы, захихикали.

Дальше эстафету перехватили снова дедули.

– Фу! – было слышно, как дедушки разом выдохнули.

– Ну как тебя угораздило жениться на Хае? – в сердцах воскликнул Зяма, – она страшная такая!

– Ну, подумаешь – немножко косая!

– Немножко?! Та ты шо, когда она плачет, у неё слёзы текут по спине крест-накрест!

– Так это мамин выбор, – виновато, промямлил Муся. Она мне говорила, что бы я никогда не женился на красивой девушке – она может меня бросить.

– Так и некрасивая тоже может бросить.

– А вот это уже другое дело!

И дедули опять загигикали.

– А вот моя мама, кинулся в воспоминания Зяма, – всегда мне говорила:

– Сынок! Первая жена у тебя должна быть хохлушка.

– Как же так, почему? Ты же еврей. – смутился Муся.

– И я так же спросил маму, почему, а она сказала, что» Хохлушки – красивые. Хохлушки вкусно готовят. Она из тебя сделает дородного мужчину. Потом ты разведешься и женишься на еврейке.»

– Почему? – еще больше недоумевал Муся.

– Ну так и я спросил ее, почему? И получил оплеуху за несообразительность.

– Во-первых, – сказала мне мама, – ты еврей. Во-вторых, еврейка – жена – это связи и блат. И вот когда ты обзаведешься связями, положением в обществе, детьми, ты разведешься и женишься на цыганке.

– ?! – Муся окончательно запутался в расчетах Зяминой мамы, скорчив, при этом соответствующую «рожу».

Понимая немую сцену Муси, Зяма продолжал, с серьезным выражением лица:

– Маме очень нравилось, как красиво цыгане хоронят.

– ?!

– Ты шо, поверил? Я ж смеюсь!

И шаловливые старики опять разгоготались, покашливая и постукивая друг друга по спине.

Далее был черед Муси, так его называл Зяма, копируя манеру Хаи:

– А помнишь, я был у Киеви в том году?

– Таки да, ты был у Киеви, я помню.

– Так я тебе скажу, там такие хохлушки!

– Шо, лучше наших?

– Ну как можно сравнивать?! – возмутился Муся. – Вот у меня было интимное свидание с одной, э-э-э! Ах!, – взбодрившись и причмокивая от удовольствия, Муся, которому стукнуло уже лет восемьдесят, по подсчетам Сары, добавил восклицая:

– Уж теперь-то я знаю всё точно!

– Так расскажи, наконец! – теряя терпение и брызжа слюной от зависти, торопил его Зяма.

– Слухай: на ней была накидка с капюшоном из люрекса – ничего подобного вы здесь не отыщете.

А когда она её скинула, то под ней оказалась блузка из розового шифона, прозрачная, как стекло! А юбка её была вся сплошь покрыта блёстками, так что на неё даже смотреть было больно. Потом она сняла юбку…

– И шо? – нетерпеливо твердил Зяма.

– И шо. – перекривил его друг, – Бельё у неё было отделано валлонскими кружевами лилового цвета и прошито серебряными нитями… Подвязки были украшены драгоценными камнями…

– И шо? – теряя и терпение и самообладание, долдонил Зяма.

– Потом она сняла с себя и бельё, и подвязки…

Зяма смахнул со лба капли выступившего пота, движением руки, которая ухватилась за запястье счастливого рассказчика, он дал ему понять, что нужна короткая передышка, и спустя пару секунд, опять воскликнул:

– И шо?

– Ну, шо – шо, шо – шо? – Муся, разочарованно махнул рукой,

– А, дальше всё было в точности, как с моей Хаей…

– М-м! – разочарованно помотал головой Муся, – слухай, а как твоя Хая сейчас себя чувствует?

– Та, болеет и болеет, я ей так и сказал:

– Хая, знаешь если кто-нибудь из нас умрет, то я, скорее всего, уеду в Израиль…

– Я таки тебя понимаю, и ты теперь едешь в Львив, – рассмеялся, Зяма.

Очередь за водой была довольно длинная, друзья безостановочно парировали друг другу, язык на котором они общались был суррогатом еврейского, украинского, скорее, хохлятского и русского:

– Как тебя вообще угораздило жениться на Хае, я ее боюсь, она ж взглядом убье?!

Сара, слушая, старичков, и сама повеселела.

Напившись воды и набрав в дорогу, они с мамой перешли дорогу, где располагался небольшой базарчик, брат, немного погодя, догнал их.

Мама подумала, что хорошо бы выменять свое колечко на продукты, дорога не близкая и не легкая, где еще будет такая возможность.

Отовсюду слышались голоса торгующихся:

– Я бы и за полцены не купила такую шубу. Посмотрите – вон мех лезет! – прямо таки верещала толстая тетенька.

– Мадам, да за эту цену через пару лет у вас будет отличное кожаное пальто! – то ли подшучивал, то ли и вправду верил в свои слова продавец с дурацким выражением лица, напоминающим карикатуру.

Вдруг, прямо за спиной Сары, как в граммофон звучат голоса:

– Сколько лет, сколько зим! Как ваши дела? Чем занимаетесь?

– Спасибо, потихоньку. Вот, засел за мемуары.

– Пишете мемуары? Это замечательно. Кстати, вы дошли уже до момента, когда вы у меня тридцать рублей заняли?

Как калейдоскоп сменяются картинки, персонажи, действия.

– Здрась-сьте, Семен Маркович, как ваши дела?

– Помаленьку, а ваши?

– Тоже так потихоньку. У меня к вам интересное дельце. Для вас есть роскошная невеста – молодая вдова, редкой красоты, очень серьезная. И невинная.

– Как невинная? Вы же сказали, что она вдова.

– Ой, одно слово что вдова, это было так давно, она

уже все забыла.

«Базар», что только не увидишь, и что только не слышишь!

Сигнальный гудок поезда оповестил о том, что пассажиры должны занять свои места. Народ торопливо поспешил к своим вагонам.

Базар разом опустел, и торговцы тут же заскучали, уставившись на цепочку вагонов, то ли, завидуя уезжающим, то ли жалея, что не успели сторговаться и продать, или выменять побольше товару.

Тем временем поезд уже тронулся с места.

Вечерело.

Все пассажиры начали укладываться спать.

Каждый пытался вытянут ноги, но это не легко, везде натыкались на других пассажиров, горел маленький фитилек, почти на ощупь приходилось ориентироваться.

В конце вагона кто-то взвизгнул, послышались голоса соседей:

– А! И не стыдно?

– Ворье развелось!

– Да нет, я перепутал сумку!

– Знаем, как ты перепутал!

– Ладно, отстаньте, може и правда человек перепутал, вон какая темень.

– Хватит орать, дайте поспать!

– Спи себе там.

– Я сказал, заткнись уже!

– Чего? – приподнимаясь со своего места, возмутился

здоровенный мужик.

– Ладно, ладно, остынь, – запричитала, похоже, его жена.

Рядом зашикали соседи, и как-то все постепенно упокоились.

Сара и Эмма сели по разные стороны Бориса, и положили ему головы на плечи.

Борис уже посапывал, мама тоже дремала, а Саре не спалось.

Мысли одолевали ее.

– Какой он, Львов? – мысленно задавалась вопросом Сара.

Ведь этот город, все еще принадлежит Польше, хоть им уже и управляет СССР.

По рассказам, бывалых, он красивый, вот и все.