Суженый-ряженый

7

Обсуждение тенденций в современном градостроительстве прошло живенько, но без эксцессов. В главном все собравшиеся были единодушны: архитекторы по-прежнему в большом долгу перед Петербургом.

Такого рода мероприятия Таня стала посещать недавно и не слишком часто, однако мир тесен, Петербург, как известно, город маленький, а круг людей, бывающих на подобных семинарах, и того меньше. Знакомые лица мелькали то тут, то там, ей даже показалось, что она заметила Линденбаума. Впрочем, может быть, это был и не он, Витю Линденбаума Таня помнила плохо. В отличие от его компаньона. А вот Захарова, к ее облегчению… или разочарованию, нигде видно не было. Столь противоречивые чувства в собственной душе вызывали у нее сильное раздражение.

На Литейном Таня скользнула взглядом по веренице стоящих и движущихся машин, совершенно бессознательно выискивая среди них красную «тойоту». А когда осознала, чем, собственно, занимается, ужасно на себя разозлилась.

Вот тут она ее и увидела. Всего лишь в нескольких метрах от себя. То есть, возможно, это была и не та «тойота», однако Таня почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Причем не только фигурально, но и буквально. Тонкий каблук попал между плитками тротуара, она оступилась, легкое движение ноги – и согласно законам механики каблук подломился.

Тем не менее можно было считать, что ей повезло. Во-первых, удалось-таки удержать равновесие. А во-вторых, раз уж такой неприятности суждено было случиться, хорошо, что она произошла именно на этом самом месте. Дело в том, что какой-то предприимчивый человек сразу же оценил потенциальные возможности новеньких аккуратненьких плиточек, когда ими еще только мостили здесь тротуар, потому что свою мастерскую он открыл, едва только начались работы по замене старого асфальтового покрытия.

Таня моментально вспомнила, что вывеска с симпатичной и обнадеживающей надписью «Обувная клиника» красуется прямо позади нее. Оставалось лишь повернуться и сделать ровно три шага. В ее положении, правда, и это было не запросто, однако когда тебя ведет надежда…

Табличка «Закрыто» наискосок перечеркивала дверное стекло. Надежда, едва вспыхнув, тут же и угасла, уступив место полному отчаянию и злости, только теперь вся ее злость была сосредоточена исключительно на Захарове.

Чувствуя себя совершенно беспомощной, Таня в неловкой позе аиста стояла посреди тротуара. Выбор у нее был невелик. Можно сделать три шага в сторону закрытой двери и постараться выяснить, а вдруг она еще откроется. Те же три шага отделяли ее и от края тротуара. Если их преодолеть, то рано или поздно удастся поймать машину. Жаль только, никакая машина не довезет ее прямо до квартиры. Пожалуй, каблук придется оторвать совсем и тогда починить туфли уж точно будет невозможно. Или все-таки возможно? Надежды у Тани практически не было, тем не менее оторвать для удобства передвижения также еще и второй каблук ей даже в голову не пришло.

Итак, кто виноват, она знала, и что делать, тоже наконец решила. Чтобы смириться с потерей любимых итальянских туфель, почти наверняка безвозвратной, ей потребовалась всего секунда. Противный сухой щелчок, и Таня выпрямилась с крепко зажатым в кулаке изящным каблучком. Обидно было до слез. Зато теперь у нее появилась возможность пусть попеременно, но все-таки твердо опираться на обе ноги.

А также на руку, которую любезно подставил материализовавшийся прямо рядом с ней Глеб Захаров.

– Здравствуйте. – Его хмурое приветствие не оставляло сомнений в том, что он узнал Ирочкину соседку и та никаких положительных эмоций у него не вызывает.

– Здравствуйте, – с трудом выдавила из себя Таня. У нее он тоже не вызывал, ну никаких положительных эмоций.

– Я отвезу вас домой, – еще более хмуро сообщил Захаров и решительно потащил ее в сторону той самой красной «тойоты».

– Уберите, пожалуйста, руки, – потребовала Таня, упираясь, – и я прекрасно справлюсь сама со всеми своими проблемами.

– Во-первых, – он кивнул на зажатый в ее кулаке каблучок, – вряд ли у вас это получится прекрасно. Во-вторых, вы не только неблагоразумны, но еще и неблагодарны. Это уже в-третьих.

Вообще-то упираться, когда одна твоя нога на девять сантиметров длиннее другой, причем даже не сама по себе, а за счет туфли на шпильке, крайне неудобно.

Танино упрямство явно раздражало его, однако ее сопротивление Захаров преодолел без особых усилий, просто приподняв девушку над землей. Дотащив ее таким образом до своей машины, он с нарочитой галантностью распахнул перед ней дверцу.

Оба немного запыхались, но больше все-таки она.

– Я не собираюсь никуда с вами ехать! – отчеканила Таня, изо всех сил стараясь держаться не только прямо, но и с холодной невозмутимостью. Получилось, правда, не очень. Какая, к черту, холодная невозмутимость, если даже нормально стоять не удавалось! Не говоря уж о том, что внутри у нее все кипело. Более того, она готова была взорваться!

Захаров, если судить по выражению его лица, тоже начал терять терпение, и тут на сцене появился новый персонаж.

– Какие-то проблемы? – Строгий голос бывалого полицейского из боевика принадлежал молоденькому, немного лопоухому милиционеру.

– Никаких проблем, – заверил мужчина.

– Сплошные проблемы! – одновременно с ним заявила женщина.

Позы обоих были весьма красноречивы, и страж порядка, мгновенно оценив ситуацию, с очень строгим видом повернулся к мужчине. Тот, однако, его опередил, указав кивком на ноги женщины.

Взгляд милиционера послушно метнулся вниз, к ее разновысоким лодочкам, а затем медленно поднялся к зажатому в ее кулаке оторванному каблуку.

Тем временем Захаров спокойно объяснил:

– Я собирался отвезти мою знакомую домой…

– Я не ваша знакомая! – выпалила Таня.

Сейчас же оба мужчины уставились на нее. Глаза Захарова метали молнии, а в глазах милиционера сверкнула сталь.

– Так вы не знаете этого человека? – вопросил страж порядка, грозно поглядывая на морочившего ему голову типа.

До Тани наконец дошла созданная ею двусмысленность ситуации.

– Знаю, – постаралась она исправить положение и, заметив смятение в глазах молоденького, немного лопоухого милиционера, любезно пояснила: – Это любовник моей соседки. И у меня нет ни малейшего желания с ним ехать.

Судя по его слегка порозовевшему лицу, юный страж порядка был несколько смущен Таниной тирадой, однако с собой он справился быстро.

– Знаете, девушка, подсаживаться к незнакомым мужчинам опасно, – авторитетно сказал милиционер, – а тут все-таки какой-никакой, но знакомый. – Он еще раз с сомнением взглянул на ее разновысокие туфли. – Так что, думаю, лучше бы вам поехать с ним.

– Давайте, Таня, не капризничайте, – подхватил Захаров.

Ну прямо рыцарь в сверкающих доспехах, бросающийся на помощь прекрасной даме! И надо же, он знает ее имя. Впрочем, сейчас он просто хочет окончательно убедить милиционера в том, что они знакомы и никакой опасности от него не исходит. А у нее действительно нет другого выхода. Во всяком случае, разумного.

Мужчины понимающе переглянулись, и снова оба уставились на нее.

Сделать разумный шаг Тане мешало упрямство, но под их выжидающе-снисходительными взглядами она чувствовала себя полной дурой. Однако даже несмотря на это, победили-таки остатки ее разума, и она позволила Захарову принять на себя бремя рыцаря в сверкающих доспехах.

8

Некоторое время ехали молча. Как и тогда в лифте, Таня старательно сохраняла на лице отсутствующее выражение и взгляд «в пространство», а Захаров, уделяя дороге бо́льшую часть своего внимания, не забывал все же и о своей пассажирке.

Наконец, когда молчание сгустилось настолько, что его давление стало ощущаться физически, он спросил:

– Скажите, Таня, вы убежденная феминистка?

Она удивленно вздернула брови:

– Это вы о том, что я не хотела с вами ехать?

Бросив взгляд на оторванный каблук, который она все еще сжимала в кулаке, он усмехнулся:

– Да нет, скорее о том, что вам нравится ставить мужчин в неловкое положение.

– А-а, – догадалась Таня, – вы о том, что я назвала вас любовником своей соседки…

– Нет, я больше о том, что своим заявлением вы вогнали в краску бедного милиционера.

– Ну, откуда мне было знать, что, окончив не только среднюю, но еще и милицейскую школу, он умудрился остаться столь неиспорченным? Зато все сразу разъяснилось, и он тут же перестал подозревать вас в гнусных по отношению ко мне намерениях.

– Ага. Значит, вы действовали исключительно в моих интересах. Спасибо. Я только очень надеюсь, – с легким нажимом произнес Захаров, – что хотя бы из женской солидарности никому больше вы не станете давать подобные разъяснения.

– Так вот что вас в действительности беспокоит! – Тане вдруг ужасно захотелось его подразнить. – А вы никогда не слышали, что кроме женской солидарности существует еще и женская стервозность?

– Демонстрируете свою? – вежливо поинтересовался Захаров.

– Вы на редкость догадливы. Но не волнуйтесь, я больше никому ничего разъяснять не стану, поскольку вмешательство в чужие семейные дела считаю занятием на редкость неблагодарным. Если вдруг вы не в курсе, Ирочке я это уже сказала.

– Я в курсе.

– Кстати, это не слишком большая жертва с вашей стороны?

Захаров вопросительно вскинул брови:

– Что именно?

– То, что вы решили меня подвезти, – с готовностью пояснила Таня. – Если Ирочка увидит, что ее тайный любовник совершенно открыто общается с ее соседями, она ведь может и бросить вас.

– Уже бросила. Надо сказать, очень деликатно и дипломатично. Так что нынче мой статус изменился, теперь я бывший любовник вашей соседки.

– Вообще-то я всегда знала, что Ирочка – женщина практичная.

– А вы? – Пользуясь тем, что они как раз остановились у светофора, Захаров посмотрел на нее в упор.

– Не слишком. Но любовник мне не нужен, – на всякий случай сообщила Таня.

Она не отвела глаз, и эта игра в гляделки так захватила обоих, что Захаров чуть не пропустил зеленый свет. Из транса его вывел короткий сердитый гудок шестисотого «мерседеса», желавшего двигаться дальше.

Вообще-то он вполне мог сказать, что вовсе не предлагает ей себя в любовники, тогда бы она опять почувствовала себя полной дурой. Но отчего-то не сказал. Тем не менее именно так Таня себя и чувствовала. Наверное, потому что молчание затягивалось, опять грозя затопить все тесное пространство машины.

– Между прочим, мы с вами так и не познакомились, – произнес наконец Захаров. – Я знаю, что вас зовут Таня. Ну а меня Глеб.

Свою реплику она пропустила, хотя тоже могла сказать, что знает, как его зовут. Но отчего-то не сказала.

Таким образом, бремя поддержания светской беседы легло все-таки на плечи Захарова. Объехав еле-еле ползущий троллейбус, он спросил:

– Мне показалось, или я действительно видел вас в Фонтанном доме?

– Вероятно, не показалось, поскольку я действительно там была.

– Вы, Таня, тоже архитектор?

– Нет, я искусствовед. Иногда пишу об архитектуре. – Немного подумав, она добавила: – И об архитекторах.

– Случайно, не в журнале «Архитектурные излишества»? – В его голосе отчетливо слышались нотки неприязни.

– И в нем тоже. – Таня вздохнула, понимая, что, кажется, пришло время признаваться.

– Ну, тогда, полагаю, у меня не было необходимости представляться, – пробормотал Захаров. – Мне только что показали статью в последнем номере вашего журнала…

Вот и замечательно! До него уже дошло, кто она такая, так что и признаваться не придется.

– …которую написал некий Станислав Амельченко, вы, наверное, тоже видели…

Однажды такое действительно было. Последняя буква ее имени куда-то потерялась, и подпись под статьей гласила: «Станислав Амельченко». На сей раз, однако, все буквы стояли на своих местах, Таня видела это собственными глазами. Ее начал душить истерический смех, и, как она ни старалась его удержать, он все-таки прорвался наружу сдавленным всхлипом.

– Значит, я был прав, – с мрачным удовлетворением кивнул Захаров, – вы видели эту статью.

Таня порадовалась тому, что они уже выехали на Университетскую набережную. Слава богу, вечером движение здесь довольно спокойное, тем не менее просто на всякий случай она помедлила со своим признанием еще пару секунд.

– Все гораздо хуже, – сообщила она, когда поблизости от их машины не наблюдалось ни других транспортных средств, ни перебегающих дорогу пешеходов. – Я ее написала.

Нервы у Захарова оказались крепкими. «Тойота» лишь слегка вильнула вправо, но тут же выровнялась.

– Вы что, пишете под псевдонимом?

В его голосе Тане почудился сарказм, и она рассмеялась:

– Вообще-то в этом нет ничего зазорного, но я подписываюсь своим собственным именем. Станислава Амельченко. – Она открыла сумку и стала рыться в поисках визитки.

– Я думал, вас зовут Татьяна.

– Обычно все так и думают. Разумеется, кроме тех, кто знает, что это не так. – Ей удалось наконец отыскать визитку, и она протянула ее Захарову. – Вот.

– Станислава Алексеевна Амельченко, – прочитал он, все же следя краем глаза за дорогой. – Кандидат искусствоведения… А учились?

– В Академии художеств.

Воспользовавшись задержкой перед очередным светофором, Захаров внимательно посмотрел на сидящую рядом с ним женщину. Его взгляд, скользнув вдоль длинных гранатовых прядей Таниной челки, задержался сначала на ее больших карих глазах, потом на полных губах, затем на высокой небольшой груди и далее неспешно заскользил вниз. Поскольку Таня сидела, ее и так короткая юбка подскочила еще выше, открыв прекрасный обзор на длинные стройные ноги. Еще более замедлившись, взгляд Захарова проследил их до самых туфель. То есть до уже почти бывших туфель.

К зеленому сигналу светофора осмотр был завершен.

– Поскольку я вас совсем не помню, – уверенно изрек Захаров, – вы, по всей видимости, учились уже после моего окончания.

Таня усмехнулась. Ну, разумеется, он ее не помнит. Она и сама не видела большого сходства между собой нынешней и скромной девочкой со студенческих фотографий.

На младших курсах у нее бывали порой приступы особо критического по отношению к себе настроения. В такие минуты, глядя на себя в зеркало, Таня недовольно ворчала: «У меня все среднее: средний рост, среднестатистическая внешность, обыкновенные волосы, и цвет у них какой-то невыразительный…» Далее следовал целый список среднестатистических параметров и даже недостатков, которые она с мазохистским упорством в себе выискивала. На самом деле все было не так уж плохо, при желании Таня могла заметить, что в зеркале отражалась весьма симпатичная девушка. Просто тогда она выглядела слишком уж юной и неискушенной для того, чтобы на нее обращали внимание роковые красавцы вроде Глеба Захарова. Нет, такие типы, как Захаров, ее и раньше не интересовали, но иметь более яркую внешность ей, конечно же, хотелось.

За прошедшие годы Таня повзрослела и перестала искать в себе недостатки, предпочитая сосредоточиться на достоинствах. Свой имидж она тоже сменила. Теперь вместо длинных волос у нее была короткая стрижка, а тщательно уложенные в художественном беспорядке пряди всегда имели какой-нибудь экзотический оттенок. С большим удивлением Таня обнаружила, что постоянно краситься – дело не столь хлопотное, как она думала раньше. Еще оказалось, что придать глазам чуть больше выразительности, а губам чуть больше чувственности можно с помощью совсем небольшого количества косметики. В общем, теперь Таня могла претендовать на внимание самых роковых красавцев.

Все эти мысли, которые вихрем пронеслись у нее в голове, она, естественно, оставила при себе, а вслух сказала:

– Тем не менее на один год мы с вами все-таки пересеклись. Но вы, Глеб, не расстраивайтесь, едва ли ваша забывчивость является признаком склероза. Имея в виду вашу репутацию…

– Да? – Захаров надменно вскинул брови, а в его голосе послышалось высокомерное удивление: – Что же вас, Таня, не устраивает в моей репутации?

– Да мне в общем-то все равно. – Она пожала плечами. – Я только хотела сказать, что запомнить всех девушек, которые так или иначе встречались на вашем жизненном пути, можно только обладая памятью современного компьютера.

Захаров хмыкнул и взглянул на визитку, которую все еще держал в руке.

– Ладно, оставим пока вопрос о моей репутации. Расскажите-ка лучше, чем вы, Таня, занимаетесь в Эрмитаже.

– Английской живописью девятнадцатого века, – сообщила она со спокойным достоинством.

– Очень аристократично. К архитектуре, правда, отношения не имеет, особенно к современной.

Его сарказм ничуть Таню не смутил.

– У меня разносторонние интересы, – не теряя своего спокойного достоинства, ответила она.

Захаров опять хмыкнул и сунул визитку в нагрудный карман рубашки.

– Я бы, Таня, тоже дал вам свою, но… – он сделал неопределенный жест рукой, – к сожалению, на сегодня они у меня уже закончились.

– Такой большой спрос? – Удержаться от ехидной реплики было просто выше ее сил.

– Ага. Думаю, это после вашей статьи.

– Ну да, какая-никакая, а все-таки реклама, – снова съехидничала Таня.

– Сколько скепсиса! А между тем дело именно так и обстоит, и кто, как не искусствовед, должен уметь правильно оценивать воздействие печатного слова, – не остался в долгу Захаров. – Кстати, Таня, вы подали мне идею. Не переименовать ли нам нашу фирму? «Захаров и Линденбаум» звучит, конечно, весьма респектабельно, но… слишком уж ординарно, вы не находите? Как вам «Замок с привидениями»?

Изображая интенсивный мыслительный процесс, она секунду помолчала, а потом изрекла:

– Пожалуй, что-то в этом есть, только вот…

– Да? – с готовностью подхватил Захаров.

– Ваши дома не так уж велики, – с серьезным видом сказала Таня, – слишком большая плотность привидений на квадратный метр может отпугнуть клиентов.

– Пожалуй, вы правы, лучше назвать «Замок с привидением». Скромненько и со вкусом. Надо будет Витьке предложить.

– Глеб… – она немного помедлила, понимая, что едва ли получит честный ответ на свой вопрос, но все же не задать его не могла, – вы обиделись на меня за статью?

Захаров пожал плечами:

– К параллелям со своим великим однофамильцем я привык еще в Академии, но вообще-то, Таня, любопытно было бы узнать, почему вы так на меня взъелись. Уж не в ту ли памятную ночь вы сочиняли свою статью?

Рискуя услышать обвинения в мелочности и предвзятости, отпираться она тем не менее и не подумала.

– Именно в ту самую.

Захаров расхохотался:

– Оказывается, мне даже повезло, ведь вы вполне могли обвинить меня во всех смертных грехах!

– Не стоит мне приписывать такое великодушие, – усмехнулась Таня, – мое вдохновение целиком и полностью базировалось на уверенности в том, что вы виновны во всем, включая падение Римской империи.

– Какой именно, первой или второй? – уточнил Захаров, сворачивая на подъездную дорожку к ее дому.

– Обеих! – не стала мелочиться Таня.

9

Обладая весьма живым воображением, Таня легко представила себе, как она будет ковылять от машины к парадной в своих разновысоких лодочках, а главное, как это будет смотреться со стороны. В частности, со стороны Захарова. Конечно, можно разуться, это скажется благотворно на ее походке, но отнюдь не на ее новых чулках… Да черт с ними, с чулками, и не то в жизни теряем! Итальянские туфли, например. Впрочем, черт с ними, с туфлями. И с чулками тоже.

А вообще интересно, что принято в наши дни у рыцарей в сверкающих доспехах: бросать спасенных дам у порога их дома или нести на руках прямо в интимный уют квартиры?

Перед мысленным Таниным взором мгновенно возникла картинка, на которой Захаров нес ее на руках. Она даже уловила участившийся стук сердца в его груди и ощутила его прикосновение на своем теле…

Но тут собственное воображение подложило ей свинью.

Дело в том, что полностью открыть дверь их парадной не удавалось еще никому. Благодаря очень жесткой пружине она сей же час начинала закрываться, демонстрируя торжество закона Гука, того самого, который проходят в школе на уроке физики. В Танином видении Захаров едва успел протиснуться в катастрофически быстро сужающуюся щель, когда ее уцелевший каблук зацепился за дверную ручку, изящная туфелька слетела с ноги, и благородный рыцарь об нее споткнулся. Он уронил свою драгоценную ношу, сам обрушился сверху, а норовистая дверь их с шумом прихлопнула.

Стряхнув с себя наваждение, Таня подумала, что Захаров и в самом деле наверняка вознамерится ее проводить, тогда будет невежливо не пригласить его на чашечку кофе. Почему-то в памяти всплыло собственное заявление, что любовник ей не нужен… О господи, при чем здесь это? Речь ведь идет всего лишь о кофе.

– Спасибо, Глеб, что подвезли, вы меня действительно очень выручили, – светским тоном поблагодарила Таня. – Надеюсь, для вас это был не слишком большой крюк.

– Не слишком. Я вас провожу, – Захаров открыл дверцу машины, – а то вы, Таня, имеете опасную привычку ездить в лифте с незнакомыми мужчинами.

– Я никогда…

Дверца захлопнулась, и возражать стало просто некому. Впрочем, секунду спустя она смогла продолжить:

– …не езжу в лифте с незнакомыми мужчинами. – Таня снизу вверх смотрела на Захарова. – Вы потратили на меня так много времени, думаю, теперь я как-нибудь и сама справлюсь.

Не очень-то у нее это получилось. Едва не потеряв равновесие, она уцепилась за галантно протянутую ей руку и подумала о том, что туфли надо бы все-таки снять.

– Вот видите, сами справиться вы никак не можете, – констатировал Захаров и, закрыв машину, подхватил Таню на руки. – А в знак благодарности можете угостить меня чашечкой кофе. Если, конечно, ваши родители не против довольно поздних визитов. Я так понял, вы живете с родителями?

– Неужели найдутся родители, которые не предложат чашечку кофе спасителю их дочери, пусть и сколь угодно поздно? К тому же мои на даче, – усмехнулась Таня и зачем-то добавила: – Отец собирался приехать в город только завтра.

Совсем как несколько минут назад в своем видении, но только теперь уже наяву, она ощущала его прикосновения и даже уловила чуть участившийся стук его сердца. Впрочем, подобным образом человеческий организм реагирует всегда, когда получает дополнительные физические нагрузки.

Макс Годунов, муж Леры Свиридовой, придержал предательскую дверь, так что миновать ее удалось без потерь. Если, конечно, не считать Таниного открытия, что не так уж это приятно, когда мужчина носит тебя на руках. Во всяком случае, на руках у Захарова она чувствовала себя неуютно. Ну а он, несмотря на дополнительную физическую нагрузку, с легкостью преодолел несколько ступенек и остановился со своей ношей перед лифтом. Тот как раз с присущим ему лязганьем прибывал на первый этаж.

Едва лишь металлические створки начали раздвигаться с привычным леденящим кровь звуком, Таня заметила, как в глубине кабины расширяются от изумления глаза Ирочки Булыгиной.

Во взгляде Макса также читалось умеренное соседское любопытство. Интересно, узнал ли он красную «тойоту»? Лучше бы все-таки не узнал. В противном случае дружеское любопытство Леры вряд ли будет лишь умеренным. А Захаров, как назло, еще и тачку свою оставил на том же самом месте, что в ночь светопреставления.

Впрочем, хотя истошное кваканье, оглашавшее в ту ночь окрестности, разбудило бы даже мертвого, Макс вовсе не обязан был подходить к кухонному окну, ведь только из него он смог бы увидеть стоявшую во дворе машину. Если, конечно, был тогда в городе. Однако среди многочисленных соседей, имеющих выходящие во двор окна, уж точно кто-нибудь опознал и «тойоту», и ее хозяина. О том, где Захаров провел ту ночь, никто из них даже не догадывается, зато сегодня каждый может видеть, кого он несет на руках.

Таким образом, дальнейший ход обобщенной соседской мысли представлялся Тане вполне очевидным. И ничего тут не поделаешь. Разве что отбиваться, дрыгая руками и ногами. В этом случае соседи смогут посмотреть незабываемое представление. А еще можно повесить на себя большой-пребольшой плакат: «Я не его любовница!!!» И тогда уж точно все будут уверены в обратном.

Слава богу, в лифте Захаров поставил ее на пол.

– Я и не знала, что Лера в городе. – Таня кивнула на длинную розу в руке Макса. Бледно-розовые лепестки только-только начали раскрываться, а тонкий изысканный аромат сразу же затопил тесное пространство кабины. – Когда она приехала?

– Вчера. Анютке надо сделать прививку, и потом, – веснушчатое лицо Макса озарилось мягкой обаятельной улыбкой, – ты ведь знаешь, Тань, Лерка не слишком любит сидеть на даче, тем более когда она там одна с ребенком. А в настоящее время компанию ей может составить только Агата, она, конечно, помогает по мере сил…

– Послушай, Макс, по-моему, ваша Агата такая отличная няня, что Анюту смело можно оставлять под ее присмотром.

– Вот если бы еще можно было полностью преодолеть языковой барьер…

– У вас что, няня – иностранка? – отчего-то заинтересовался Захаров.

– Нет, Агата – это наша собака. Колли, – пояснил Макс и шагнул на площадку девятого этажа. – Ну, ладно, до свидания.

– До свидания. Передай привет Лере. – Таня с любопытством взглянула на Захарова. Как только закрывающиеся двери отскрежетали свое, она спросила: – Вам что, нужна няня, да к тому же непременно иностранка?

– И желательно не просто с рекомендациями, а с рекомендациями от знакомых или хотя бы от знакомых знакомых, – ответил он сухо. – Но не мне, а Линденбауму. Вернее, его жене.

– А-а…

– Еще немного, и она доведет Витьку до нервного срыва, а это уже чуть не довело нас до срыва нового и очень выгодного контракта.

– Ах, так речь идет о бизнесе?! – довольно противным голоском уточнила Таня.

– Разумеется, – голосом, еще более противным, чем у нее, ответил Захаров, затем добавил: – И разумеется, я искренне сочувствую своему лучшему другу Вите Линденбауму. А вы, Таня, абсолютно ни с того ни с сего подозреваете меня черт знает в чем. Полагаю, все дело в моей репутации, которая вам так не нравится. Почему, например…

Его монолог был прерван душераздирающим скрежетом открывающихся дверей лифта.

– Ради бога, не надо больше меня таскать! – воскликнула Таня, когда Захаров подхватил ее на руки.

Как и полагается в подобных случаях рыцарю в сверкающих доспехах, ее протесты он попросту проигнорировал.

– Так вот, почему меня вы подозреваете черт знает в чем, а своего соседа с девятого этажа даже на секунду не заподозрили в неверности жене, которая, как вы считали, сидит с ребенком на даче? Ведь роза могла предназначаться и не ей.

– Вы слишком циничны, Глеб.

Захаров аккуратно поставил Таню на ноги перед ее дверью, продолжая, однако, поддерживать под руку, пока та искала в сумке ключи.

– Просто я не верю в идеальный брак.

– И я не верю. По-моему, высказывание Оскара Уайльда об идеальном муже вполне можно распространить и на идеальный брак. Это тоже нечто ненастоящее. «То, чего и нет на этом свете, а разве что на том», – процитировала она любимую пьесу³. – Господи! Да где же эти чертовы ключи? Что касается Макса, то, во-первых, он всегда дарит жене именно такие розы. Во-вторых, она потрясающе красива. Я вас уверяю, Глеб, увидев Леру однажды… Вот они! Уж ее вы бы точно никогда не забыли. И в-третьих, они поженились всего года полтора назад, а он, между прочим… ну вот, заходите… влюбился в нее еще на первом курсе.

– О господи! В кого я только не был влюблен на первом курсе!

– Я наслышана, – ехидно вставила Таня, скидывая наконец бывшие свои любимые итальянские туфли. – Не жениться же, в самом деле, на всех!

– А кто вообще женится на первом курсе? То есть с некоторыми такая неприятность случается, однако ваши соседи тоже не из их числа. Полагаю, они примерно ваши ровесники и первый курс окончили довольно-таки давно.

– Вы, Глеб, правы, с Максом мы примерно ровесники, и на первом курсе он учился давно. А Лера тогда только что окончила университет и преподавала у него английский.

– Н-да, пожалуй, этот случай не совсем ординарный, – признал Захаров, проходя на кухню вслед за Таней. – Мне, однако, хотелось бы вернуться к вопросу о моей репутации, к тому, о чем это вы наслышаны. И, кстати сказать, от кого.

– А-а, пожалуйста. Я не раз слышала, как своими впечатлениями о вас делился кое-кто из наших преподавателей. Начиная с первого курса…

– Преподавателей или преподавательниц? – уточнил Захаров.

– Это имеет значение?

– Возможно.

– Вам виднее. – Таня не смогла удержаться ни от двусмысленной реплики, ни от такой же двусмысленной улыбки.

Включив кофеварку, она нырнула в холодильник, и теперь оттуда торчала лишь ее обтянутая короткой юбкой попка. При желании, впрочем, можно было увидеть и стройные Танины ножки.

– Кажется, это была Наталья Леонидовна Герен, – донеслось из холодильника.

– Наталья Леонидовна?.. – Голос Захарова завис на высокой вопросительной ноте. Увлекшись созерцанием соблазнительных пропорций своей собеседницы, на мгновение он утратил нить разговора, но тут же ее и нашел. – По прозвищу Кот Баюн? Помнится, она читала у нас средневековое искусство. Вообще-то милейшая женщина, голос такой тихий, обволакивающий. С утра на первой паре, когда все были совершенно сонные, он просто убаюкивал. Ко второй, однако, некоторые успевали выспаться, и тогда у них заметно повышалась сопротивляемость сонным чарам ее голоса. Наверное, потому ее лекции всегда были сдвоенными. Мне даже кажется, что на второй паре Наталья Леонидовна непременно повторяла основные положения, высказанные на первой…

– Насколько я поняла, Глеб, – снова донеслось из холодильника, – ваша сопротивляемость имела высокий уровень на протяжении обеих пар.

Разочарованно вздохнув, Таня выпрямилась. К сожалению, кусок сыра оказался пока единственным ее уловом. Интересно, чем она завтра будет кормить отца? Поймав вопросительный взгляд Захарова, она пояснила:

– Наталья Леонидовна упоминала как-то, что на первой паре вы обнимали одну девушку, а на второй гладили коленку уже другой девушке.

– Я?! Ну-у… может быть… Только это никак не могло быть на первом курсе…

– Правда? – рассеянно переспросила Таня, открывая подвесной шкаф. Там, слава богу, обнаружились конфеты и немного печенья.

– Угу, средневековое искусство читают все-таки уже на третьем.

– Принципиальная разница. – Черт, придется прямо с утра бежать в магазин! – Ладно, Глеб, давайте пить кофе.