Потерянный Ван Гог

19

Париж

Август 1944 года

Когда картина высохла, художник обернул ее чистыми тряпками, положил в специально сконструированный винный ящик с двойным дном, поставил туда несколько бутылок дешевого бордо и две книги: «Смерть в кредит» Селина и «Удел человеческий» Мальро. Обе ему нравились, хотя первый автор был антисемитом, второй – ярым борцом Сопротивления. Затем он нашел еще четыре полупустые винные бутылки, доверху наполнил их водой, закупорил пробками и положил отдельно в сумку.

На улице было жарко и душно. Сады Тюильри заросли, уличные фонари по дороге к Сене не горели. Отдаленные выстрелы и взрывы гранат сливались с громом; вспышки молний, от которых у него по коже пробегали мурашки, на доли секунд освещали темноту, деревья, статуи, группы немецких солдат, которые пробегали вдали. Где-то поблизости собирались члены Сопротивления, готовясь помочь освобождению города. Быстро шагая, он миновал темное здание Оранжереи. Монументальные фрески Моне с водяными лилиями еще оставались там: картины были слишком большими, чтобы нацисты могли их украсть, но им не составило бы труда уничтожить их. Было известно, что Гитлер приказал разнести Париж вдребезги перед сдачей, заложив динамит под Нотр-Дам, Дом инвалидов и каждый из самых почитаемых памятников города. Художник прикоснулся к кресту у себя на шее и помолился, чтобы войска союзников оказались здесь вовремя и предотвратили это варварство. Но сейчас главной его заботой было спасти ту единственную картину, которую он нес под мышкой.

Осторожно ступая по металлическому мосту Искусств, поврежденному воздушными бомбардировками, он перешел на другой берег. Там стояла группа немецких солдат с пистолетами, автоматами и снайперскими винтовками. Он поприветствовал их кивком и отдал им сумку с вином. Явно измученные и равнодушные ко всему, они не поблагодарили его, не обыскали, не спросили документы. Он быстро прошел мимо них в проулок между домами и старыми парижскими отелями.

На широкой улице Жакоб впереди показалась баррикада, там было еще больше немецких солдат; командир с рацией нервно расхаживал взад-вперед. Художник пошел в обход по боковым улочкам, пока не выбрался к церкви Сен-Сюльпис, где срезал путь через небольшой парк к улице Фюрстемберг. Перед зданием стояли два немецких солдата. Пригнувшись, он пробрался к задней стене и там, придерживая свой ящичек, перебрался через низкую каменную стену.

Некогда тщательно ухоженный сад одичал, дорожки, вымощенные галькой, были усеяны бутылками и окурками. Он хорошо знал это место, бывший дом и мастерскую великого французского художника Эжена Делакруа, ныне музей. На стене его студии много лет висела репродукция «Свободы, ведущей народ». Художник мысленно представил картину с изображением женщины, несущей французский флаг, и поднялся по лестнице к задней двери с сердцем, бьющимся, как пойманная птица.

Дверь была не заперта. Внутри с потолка во всю стену свисал флаг с черной свастикой – такой же, какой немцы вывесили на вершине Эйфелевой башни и над Отель де Виль – эту картину он не забудет никогда. Рядом с флагом висела карта Парижа, утыканная разноцветными булавками, и длинный стол, заваленный бумагами и телеграммами: очевидно, это место использовалось как штаб-квартира Третьего рейха, и похоже, его покидали в спешке. Он обратил внимание на голые крючки на стенах: больше половины картин исчезло, и это неудивительно; он видел несколько картин Делакруа, хранящихся в Же-де-Пом.

Послышался звук шагов, и он настороженно оглянулся.

Женщина была невысокой и крепкой на вид, блузка застегнута до шеи, плечи подбиты ватой, глаза выглядывали из-под берета, лицо измазано пеплом. «Николь Мине», – прошептала она пароль. Это было имя известного бойца Сопротивления, и художник ответил условленным отзывом – также именем бойца Сопротивления: «Симона Сегуэн».

«Вив ля Резистанс!» – сказала она и забрала у него ящик. Затем она сделала ему знак следовать за ней, но на верхней площадке они услышали шаги внизу, и она велела ему подождать и спустилась по лестнице одна.

По телу художника пробегала дрожь, хотя ночь была жаркой. Больше они никого не ждали; и услышав звуки борьбы и сдавленный вопль, он бросился вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Внизу боец Сопротивления, тяжело дыша, сжимала в руке нож; рукава ее блузки были запачканы кровью, а под ней лежал немецкий солдат. Его форма была залита кровью, которая казалась черной в лунном свете.

Не проронив ни слова, она передала художнику нож и исчезла. Он знал правила. Если один боец Сопротивления совершал убийство, другой избавлялся от оружия. Переступив через тело, он спрятал нож в куче мусора, затем стянул с мертвого солдата ботинки. Его собственные ботинки почти совсем износились, и он забросил их в кусты и надел новые, почти по ноге и все еще теплые.

Перебравшись через каменную стену, он пошел переулками обратно. Художник понятия не имел, куда отправилась картина, но он выполнил свою работу. Ценная картина сменила обличье и теперь находится на пути в безопасное место.

20

Нью-Йорк, Бауэри

Наши дни

Было слишком раннее утро, чтобы вид Смита, сидящего у меня на диване, мог меня обрадовать. Он сидел, непринужденно расставив ноги, и рассказывал нам с Аликс, как он раздобыл информацию об Анике Ван Страатен.

– Пока я получил самые простые сведения: транспортные средства, страховки, места работы. Подходящими инструментами можно будет копнуть глубже.

– А у тебя есть эти инструменты? – спросил я. Как-то уж слишком уютно он устроился в моем лофте, на моем диване, потягивая кофе, приготовленный Аликс. Он был здесь настолько неуместен, что у меня все зудело от дискомфорта. Я невольно задался вопросом, как он снова оказался в моей жизни, хотя и знал ответ: я сам его пригласил.

Он сунул руку в карман брюк-карго, достал маленький блокнотик, перевернул страницу и прочитал: «Ван Страатен почти десять лет работала в ведущем аукционном доме Нидерландов под названием AAG».

– Я о нем слышала, – сказала Аликс.

– Ван Страатен, похоже, умеет работать, – произнес Смит.

– «Похоже»? – переспросил я.

– Это слова директора AAG, парня по имени Де Фриз. Это он так сказал, не я. Тебя это устраивает, Перроне? – Смит взглянул на меня поверх очков, и это был один из тех редких случаев, когда мне довелось увидеть его глаза, темные и пронзительные; казалось, они видели меня насквозь. – Де Фриз сказал, что она была неутомимым работником – когда была на месте. Очевидно, она брала слишком много отгулов, больничных, отпускных и прочих выходных без объяснения причин. Он сказал, что, если бы она не была таким отличным сотрудником, он бы ее уволил. А потом она, ни с того ни с сего, уволилась сама.

– А до этого? – спросила Аликс.

– Нашлось что-то похожее на семейный бизнес Ван Страатенов в Берлине – в сфере искусства, кстати – но, похоже, он закрылся во время или после войны. Где она еще работала, я не смог найти. До AAG ничего, а это большой промежуток времени.

– Сколько ей лет? – спросила Аликс.

– Хороший вопрос, – ответил Смит. – Ни даты, ни места рождения я не нашел.

– Странно.

– Стерто. Просто стерто. Я использовал стандартные поисковики: Intelius, CheckPeople, TruthFinder. Ничего, но и судимостей тоже нет. Затем несколько программ Интерпола, снова ничего.

– Женщина без прошлого, – усмехнулась Аликс.

– У каждого есть прошлое, – без выражения ответил Смит.

– Но почему она пытается его скрыть? – спросил я.

– В наши дни можно убежать, но уже невозможно долго прятаться. Все где-то находится, – сказал Смит. – Я начинаю составлять досье.

Да, досье – это сильная сторона Смита. Я знал, что у него есть досье на меня, моего прадеда, моих родителей, даже на нескольких моих бывших подружек. Есть ли у него что-нибудь на Аликс, спросил я себя. Да что там спрашивать – конечно есть.

Аликс вызвалась поговорить с Ван Страатен, чтобы «прощупать» ее.

– Дружеская беседа двух профессионалов в области искусства. Лично принесу извинения за то, что не пришла.

– Пока не надо, – покачал головой Смит. – Дайте мне еще немного покопаться. За это вы мне и платите.

Платим? Никаких денег мы ему еще не давали, да он и не заговаривал про аванс.

– Есть какие-нибудь новости по вазе, по отпечаткам пальцев? – спросила Аликс.

– Пока нет, лаборатория должна скоро ответить.

Я поинтересовался, что это за лаборатория, и Смит поинтересовался, какая мне разница. В общем-то, почти никакой. Но мне было любопытно: он все еще пользуется старыми знакомствами в Интерполе?

Смит проигнорировал мой вопрос.

– Если мы получим разборчивые отпечатки, я для начала пропущу их через IAFIS.

– Система поиска отпечатков ФБР?

– Ты сменил профессию за то время, что мы не виделись, Перроне, или просто выпендриваешься перед своей девушкой?

Очевидно, я немного выпендривался.

– Мне просто интересно, есть ли у тебя связи в ФБР, – сказал я.

– Есть, но они мне не нужны. Интегрированная автоматизированная система идентификации по отпечаткам пальцев Бюро доступна, если у вас есть разрешение, лицензия или подходящая цифровая программа.

– Которая у тебя есть?

– У меня остались кое-какие базы данных Интерпола, а также связи. Вас устраивает такой ответ, агент Перроне?

– Устраивает, если ФБР и Интерпол не против.

Смит снова приподнял очки и бросил на меня устрашающий взгляд. Я ответил ему тем же. Мы вернулись к нашему старому соперничеству. Все, что он говорил, меня раздражало, и судя по всему, он чувствовал то же самое по отношению ко мне.

Он сменил блокнот на сотовый, что-то напечатал, затем убрал его.

– Что-нибудь важное? – спросил я как бы невзначай.

– Очень, – ответил он в тон. – Молока надо будет купить.

– Кофе нечем разбавить? Ты же вроде пьешь только черный.

Тут я уже схлопотал грозный взгляд не только от Смита, но и от Аликс. Тогда я решил сменить тему и заговорил об Амстердаме: когда мы туда доберемся и какие у Смита планы.

– У меня назначены встречи с людьми, имена которых я не могу разглашать, но вы их все равно не знаете. Скажем так: эти люди в курсе, какие предметы в настоящее время продаются на всех рынках, включая теневой. Если ваша картина была где-то выставлена или была продана в течение последних нескольких недель, эти люди узнают. Пока что она нигде не засветилась, это я могу сказать точно. Узнаю больше, когда встречусь с ними в Амстердаме.

Я был удивлен. Мне казалось, он мало что успел сделать. Я спросил, чем нам с Аликс следует заняться. Тогда Смит спросил у Аликс, будет ли она встречаться с кураторами в музее Ван Гога.

– Я работаю над этим, – произнесла она, затем спросила о фотографиях картины, которые она сделала, о тех, которые он скопировал на свой телефон, и о том, что он с ними делал.

– Прямо сейчас они просто для справки. В дальнейшем посмотрим. Недавно я ими воспользовался. – Смит пояснил, что ходил в музей Метрополитен посмотреть тамошний автопортрет Ван Гога, чтобы сравнить его с фотографиями. – Сказать по правде, он не очень-то похож на то, что вы нашли.

– Потому, что это более ранняя работа, – вскинулась Аликс.

– Всего год разницы.

Его комментарий спровоцировал лекцию размером с горную лавину о разнообразии картин Ван Гога, о том, как быстро он их создавал и как быстро развивался его стиль.

– Я просто сказал.

– Что ты хотел сказать? Что мы нашли подделку?

– Я этого не говорил, и я понятия не имею. Я просто хотел посмотреть картину из Метрополитен-музея для сравнения. Когда вы видели ее в последний раз?

21

Аликс приняла вызов Смита.

Мы подошли к огромному зданию в стиле боз-ар, которое я видел так много раз. С крыши Музея искусств Метрополитен свисали баннеры с объявлениями о проходящих сейчас выставках: «Медичи: портреты и политика», «Сюрреализм без границ», «Кубизм и традиция Trompe l’oeil». Первое название вызвало в памяти прошлогоднюю поездку во Флоренцию и всю эту неожиданную трагедию, а слова «trompe l’oeil» вернули меня всего на день назад, к колоннам из искусственного мрамора в синагоге на Элдридж-стрит. В обоих случаях мне казалось, что за мной наблюдают, на что мне ой как следовало обратить внимание во Флоренции…

– Как говорил наш препод в художке, «два миллиона квадратных футов пространства, способного вместить восемь полноразмерных футбольных полей или сорок Белых домов», – припомнил я свой первый визит в музей двадцать два года назад.

– Вот как? – откликнулась Аликс, поднимаясь по широкой каменной лестнице. – Слушай, а почему ты все время задираешь Смита? Это что, обычный мужской способ общения? Вы как два маленьких мальчика.

Я признался, что у нас была трудная история общения, которая больше походила на ссору; выработалась привычка, от которой нелегко избавиться.

– А еще мне не нравится, что он швыряет нам какие-то объедки вместо информации, и вообще весь из себя засекреченный.

– Он же сказал, что расскажет, когда узнает больше, – это прозвучало так, как будто Аликс защищала его.

– Плохо ты его знаешь, – буркнул я.

– Ты сам предложил к нему обратиться.

Она была права.

Аликс не пустила меня в египетское крыло и к картинам эпохи Возрождения, а повела по тускло освещенным коридорам с гравюрами, через галерею скульптур со знаменитым «Мыслителем» Родена, пробираясь сквозь школьные экскурсии, семьи и группы туристов. Потом я ненадолго отстал, чтобы посмотреть на «Даму с попугаем» Эдуарда Мане – все чопорное, правильное и викторианское, за исключением наводящего на размышления наполовину очищенного апельсина у ног дамы. Аликс вернулась за мной, и я поделился с ней соображением, как ловко в музее повесили «Женщину с попугаем» Курбе на одной линии с картиной Мане – обе картины на одну и ту же тему, но совершенно разные: обнаженная женщина Курбе, судя по всему, испытывает оргазм, когда попугай кусает ее за палец.

– Кто про что… Насмотрелся? – Аликс взяла меня под руку и протащила по залам с картинами импрессионистов, не останавливаясь, пока мы не достигли места назначения. Зал был переполнен по понятной причине: вся стена была увешана картинами Ван Гога. Я улучил минутку, чтобы взглянуть на автопортрет Гогена, затем на знаменитые подсолнухи Ван Гога, колючие лепестки и семена, похожие на зубы в разинутой пасти, такие красивые и свирепые одновременно, что было трудно отвести взгляд, но Аликс не позволила мне долго задерживаться и повела к коробке из оргстекла в центре зала.

Сначала мы осмотрели оборотную сторону картины, потемневшую старую работу с изображением женщины, чистящей картошку, но скоро перешли к лицевой, где Ван Гог написал свой автопортрет в соломенной шляпе, ради которого мы и пришли.

Я не видел его много лет, и теперь, с моей новообретенной одержимостью Ван Гогом, словно увидел впервые. Лицо, сложенное из десятков мелких мазков, точек и тире, золотые блики в сине-зеленых глазах Винсента, нос, щеки и шея, вылепленные желтыми мазками…

– Он привел все в движение… – сказал я, – как итальянские футуристы.

А Аликс отметила оптическое смешение, которое Ван Гог позаимствовал у импрессионистов: «два цвета по соседству создают третий», а также влияние пуантилизма Сера и использования чистого цвета фовистами для создания формы: «вся история современного искусства в одной картине».

В выражении лица художника сквозила печаль, его глаза встречались со взглядом зрителя. Я словно наяву услышал его слова: «Я хочу трогать людей своим искусством. Хочу, чтобы они сказали – он чувствует глубоко, он чувствует нежно».

– Здесь есть все, – говорила Аликс. – Цвет, мазок, такие же, как на нашей картине. Смит совершенно неправ! Правда, здесь все более схематично, но Ван Гог написал эту картину двумя годами ранее, а не одним, кстати, и тогда он еще экспериментировал. В нашей картине те же элементы, но она более зрелая.

Я согласился, заметив, что Смит работал арт-аналитиком, а не историком искусства.

– И почему он не позвал нас с собой, когда ходил смотреть картину? Такой умный?

Аликс велела мне прекратить видеть везде заговоры и перестать спорить со Смитом, раз уж мы собираемся с ним работать, но мне, помимо прочего, было непонятно, почему он до сих пор не попросил денег.

– Я думаю, счет он выставит нам в конце, – предположила Аликс.

В конце чего, интересно? Чем кончится это дело? Я размышлял над этим вопросом, когда вдруг почувствовал, что за мной наблюдают – как тогда в синагоге. Я оглядел зал, заполненный туристами, но не смог заметить никого, кто изучал бы меня, а не картины.

22

Гораздо проще следить, когда они вдвоем, Крутой Перец и Королева Выпускного, как ты их про себя называешь. Ты фотографируешь их с другой стороны зала. Двойной портрет у двусторонней картины. Щелк. Добавим сопроводительный текст. Отошлем. Телефон в карман, ты подходишь ближе, но не слишком близко. Ты в камуфляже: старый плащ, который давно следовало выбросить, воротник поднят, вязаная шапочка надвинута до бровей – но все равно на глаза им попадаться нельзя. К счастью, они практически не смотрят по сторонам, только на картину.

Ты смотришь на автопортрет Гогена, знаменитого заклятого врага Ван Гога – он изобразил себя на ярко-красном фоне, угловатое высокомерное лицо, самоуверенное и даже напыщенное, но все же лучше, чем самоуничижение Винсента. Ты оглядываешься как раз в тот момент, когда Крутой Перец вдруг начинает озираться. Он что, спиной почувствовал твой взгляд?

Ты присоединяешься к группе туристов и выходишь из зала. На сегодня достаточно. Ты переходишь по коридору в зал американских модернистов начала девятнадцатого века и фотографируешь «Портрет немецкого офицера» Марсдена Хартли 1914 года, весь в символах и шифрах, скрывающих нетрадиционные наклонности художника. Ты в шутку посылаешь снимок ему, потому что знаешь: пару лет назад он продал подлинник одному знакомому коллекционеру, а здесь, в престижном нью-йоркском музее Метрополитен, висит подделка, ведь он скопировал ее и подменил оригинал благодаря жадности одного охранника; тому щедро заплатили, но он не успел потратить эти деньги.

23

Сообщение от Смита пришло как раз в тот момент, когда мы выходили из музея Метрополитен: отпечатки пальцев готовы.

Больше того, он уже выяснил, что они принадлежат одному частному детективу из Квинса и отследил его местонахождение по телефону. Нужно встретиться, написал Смит. Что мы и сделали.

В закусочной на Корт-сквер в Лонг-Айленд-Сити было не очень многолюдно, но шумно: клиенты гомонили в кабинках, официантки выкрикивали заказы, из музыкального автомата пел Lil Nas X.

Смит показал того, кто нам нужен, и мы приступили к делу. Аликс подсела к нему в кабинку и поставила на стол маккоевскую вазу. Тот тип так и застыл с вилкой в руке, не донеся до рта кусок яичницы.

Мы со Смитом наблюдали за происходящим из кабинки напротив, с трудом разбирая слова сквозь шум.

– Вы думали, я умерла? – произнесла Аликс.

– Что? Нет. Я надеялся… даже молился, чтобы вы остались живы.

Аликс подвинула вазу поближе и прочитала со своего мобильного телефона: «Два четких отпечатка принадлежат Джеймсу Талли, частному детективу, 2123, Двадцать Четвертая авеню, Лонг-Айленд-Сити. Это, должно быть, вы. К тому же вы подходите под описание, данное владельцем «Антикварного амбара», а также дизайнером Шэрон Макинтош, ну, и мной». Эту часть разговора мы отрепетировали, дальше ей предстояло импровизировать. Но Аликс была хорошей актрисой, мне ли не знать.

– Вы сегодня без усов? – продолжала она. – Некогда было?

Смит наклонился к проходу, похлопал меня по руке и одними губами сказал «пошли», но я остановил его, прошептав: «Она справится».

– Вы наняли этих ребят, чтобы ограбить меня. Это не просто ограбление, это нанесение телесных повреждений при отягчающих обстоятельствах, – говорила Аликс. – Итак, где картина?

– Я доставил ее клиенту. Что дальше? – Талли смерил ее взглядом. – Вы не из полиции, на кого вы работаете?

Аликс проигнорировала вопрос.

– Я верю, что вы не хотели, чтобы я пострадала, поэтому даю вам шанс объясниться. Кто клиент? Кто вам поручил найти картину?

Талли что-то пробормотал, но его слова потонули в грохоте музыкального автомата.

– Я пошел, – сказал Смит, вскакивая и размахивая своим интерполовским удостоверением; я бросился за ним.

На этом беседа закончилась. Талли метнулся прочь, толкнув меня на официантку, зазвенели разбитые тарелки, расплескался чей-то кофе, послышались крики.

Талли выбежал на улицу, Смит за ним, мы с Аликс следом.

– Я бы его раскрутила, – бросила Аликс на бегу. – Не надо было влезать, Смит все испортил!

На улице дул сильный ветер, начинался дождь. Смит поймал Талли на краю парковки у закусочной и прижал его к машине.

– Придержи его, – кивнул Смит, тяжело дыша, когда мы с Аликс подбежали, и я взял Талли под руку. Аликс стояла рядом, кипя от злости.

– Куда вы меня ведете? – взвыл Талли.

– К тебе в офис, – ответил Смит.

– Откуда вы…

– Интерпол знает все, дружок.

Офис Талли представлял собой полуподвальное помещение с маленькими окнами. Мебель состояла из деревянного стола, стула и кушетки. Повсюду валялись комиксы.

Я спросил, не Бэтмен ли с Суперменом его клиенты, а Смит швырнул его на диван и навис над ним, как Невероятный Халк, сошедший с одной из страниц.

– Ребята, кто вы, черт возьми, такие? – простонал Талли.

– Тебе сказали: Интерпол, – ответил Смит. – А теперь ты давай расскажи нам про тех пацанов, которых ты нанял, чтобы избить вот ее.

– Я попросил их забрать сумку, вот и все. Двое случайных парней с улицы.

– Кто твой клиент?

– Мы никогда не встречались. Задание пришло через Интернет.

– Теневой Интернет, – уточнил Смит, и Талли кивнул. – Ты когда-нибудь разговаривал с ними? – Даже сев рядом с Талли, Смит казался в два раза больше.

– С какой стати я должен тебе это говорить?

– Либо мне здесь и сейчас, либо в штаб-квартире Интерпола. Если и там не скажешь, отправим к федералам. Выбирай.

– Дважды. Я говорил с ними два раза. Об условиях и первом платеже. Затем передал картину.

– Ты знал, что этот предмет – картина, – сказал Смит. – Ты видел ее?

– Нет. Зачем мне это? Я оставил ее в условленном месте. Вот и все.

– Мне нужны контакты клиента: номер телефона, адрес электронной почты.

– Это был одноразовый звонок, чувак.

– Позвонишь еще раз, – приказал Смит. – Скажешь, что у них проблемы, что вам нужно поговорить. Интерпол отследит звонок.

– Они меня убьют!

– Интерпол тебя прикроет.

На мой взгляд, Смит легкомысленно разбрасывал как угрозы, так и обещания, пользуясь своей бывшей работой.

Последовала долгая пауза; стояла тишина, если не считать стук дождя по маленьким окнам, затем Талли сказал:

– Они утверждают, что не получили картину.

– Ты ее зажал? – спросил Смит.

– Нет! Ни в коем случае. Я ее доставил в назначенное место. Либо клиент получил ее и лжет, чтобы не выплачивать мне остаток денег, либо кто-то другой добрался туда раньше них и забрал ее. Когда вы, ребята, появились в закусочной, я подумал, что вы – это они. Они говорят, что я что-то скрываю, угрожают убить. Мне надо залечь на дно!

– Если они захотят тебя найти, то найдут, – успокоил его Смит. – Делай, что я говорю, свяжись с ними. Мы отследим звонок и выйдем на них раньше, чем они до тебя доберутся. Интерпол тебя прикроет, – повторил Смит, хотя я не представлял себе, как именно.