Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила

Была ли ужасной жизнь додинастических египтян, проводивших ее согнувшись над мотыгой или за ткацким станком? Да, она проходила в тяжелой монотонной работе, но это однообразие скрашивали праздники, связанные с разливами Нила и сельскохозяйственными работами. Были также и рыбалка, охота и военные походы. Существовали даже игры. Во время раскопок было найдено подобие грубой шахматной доски. Она представляет собой пластину из необожженной глины на четырех толстых ножках. Ее поверхность разделена на восемнадцать квадратов, и к ней прилагалось двенадцать фишек, сделанных из глины и покрытых воском. Это приспособление для развлечения имеет важнейшее значение. Оно означает, что у людей появился небольшой доход, который снизил необходимость бесконечного тяжелого труда, а значит, и время для досуга и развлечений. Этот переходный момент и это состояние духа также характеризуются появлением искусства ради искусства. Давайте вернемся назад и взглянем на искусство более раннего времени.

Тяга к прекрасному впервые проявилась при изготовлении полезных предметов, таких как изысканный горшок с лепным декором или каменный кувшин, автор которого мастерски обыграл природную структуру камня. Поверхность округлых сосудов давала ранним художникам множество возможностей. Они могли изменить форму своих изделий посредством лепных элементов, вырезать рисунок по сырой глине, обжечь сосуд таким образом, чтобы тот стал двуцветным, нанести на него блестящее покрытие, отполировать поверхность или просто расписать сосуд. Нам известно множество сосудов с огромным количеством декоративных мотивов. На чашах обычно встречаются грубо заштрихованные изображения охотников с собаками на привязи, а кувшины украшали изображением лодки, плывущей по Нилу. Благодаря изображениям на сосудах мы обладаем большей частью знаний о культуре додинастического Египта (фото 3а). Конечно же на основе этих изделий специалисты по додинастическому Египту строят множество гипотез. Существует ли связь между появлением «заштрихованных» сосудов в Египте и взаимодействием его населения с культурами Африки на юге или Сахары на западе? Действительно ли эту «декорированную» керамику производили на севере Египта? Каким образом сосуды с «изогнутыми ручками» связаны с Палестиной? Эти вопросы свидетельствуют о разнообразии контактов, которые может установить сравнительно примитивная культура. Проще всего сказать, что на ранних этапах культура Египта развивалась за счет собственных ресурсов, без значимого внешнего воздействия, но в то же время очевидно, что внешние контакты тогда уже существовали и должны были оказывать воздействие на обе стороны.

Отдельный интерес представляют сосуды с изображением лодок, поскольку они могут быть свидетельством существования речной торговли по всей длине египетского Нила. На лодках изображены простые символы, которые, возможно, означают их происхождение, то есть порт отправления. Поскольку у нас есть возможность идентифицировать эти символы, можно утверждать, что речная торговля процветала вдоль всего Нила, начиная от Средиземноморья до первого порога, задолго до того, как Египет стал единым государством. В довольно простых условиях, на территории, где правили только местные вожди, речные торговцы на своих судах свободно передвигались по Египту. Торговые контакты не ограничивались одной лишь долиной Нила. Присутствие в додинастических захоронениях иноземных материалов: лазурита, обсидиана, слоновой кости и оливкового масла – подтверждает наличие торговых отношений с такими удаленными странами, как Персия. Это вовсе не означает, что египетские караваны преодолевали тысячи километров или иранские торговцы сами привозили керамику в Египет, и кажется сомнительным, что торговые корабли могли пересекать Средиземное море за несколько веков до начала исторической эпохи. Наиболее вероятно, что товары из удаленных регионов переходили из одной области в другую посредством множественных обменов. Тем не менее долина Нила не была полностью изолирована от всех контактов, и с течением времени египетская культура медленно подвергалась внешнему воздействию.

О религии додинастического Египта говорить сложно, поскольку наши источники очень скудны и современные представления о религии мало соответствуют древним верованиям. Она была тесно переплетена со всеми аспектами повседневной жизни древнего человека и вряд ли представляла собой структурированную теологическую систему. В додинастическом Египте не было письменности, поэтому нам приходится делать предположения на основе немногочисленных памятников материальной культуры и допущения о том, что более поздняя теология уходит корнями в доисторическое время. Конечно, это очень зыбкая основа для построения гипотез. В египетских захоронениях были найдены произведения искусства, несомненно связанные с верой в невидимые и могущественные силы. В первую очередь это относится к фигуркам людей, животных и символам. Проводя аналогии с примитивными народами, известными современным этнографам, можно предположить, что религия выполняла три функции: она была связана с защитой от известных и неизвестных опасностей, направлена на успех в сборе или производстве пищи, а также на увеличение численности и процветание племени. Поскольку основным занятием египтян было сельское хозяйство, они должны были призывать божественные силы для увеличения урожая и прироста скота. Эти люди придавали большое значение и появлению потомства в собственном племени. Они также должны были просить защиты от многочисленных опасностей огромного мира. Подобное отношение к таинственным явлениям, частично подвластным человеку, но в большей степени управляемым неведомыми силами природы, должно быть, и легло в основу египетской религии. В какой-то степени это прослеживается на примере фигурок женщин или животных, которые олицетворяли плодородие. Но значение других статуэток или амулетов менее понятно: вероятно, они были воплощением сил, предотвращавших разнообразные угрозы. Таким образом, как и в большинстве примитивных обществ, насколько была проста суть их религии, настолько же были сложны ее ежедневные и ежечасные обряды.

Нам неизвестно, какого рода политическая борьба шла в додинастическом Египте. Но нет никаких сомнений в том, что между небольшими группами происходили столкновения, в результате которых одни завоевывали других, имела место ассимиляция, вследствие чего появлялись более крупные объединения. Теоретически это был естественный процесс, в ходе которого деревенские общины перерастали в более крупные районные объединения, затем они приобретали контроль над еще большими областями; в конце концов к началу истории появилось единое государство. Конечно, нет никакой уверенности в том, что этот длительный процесс протекал именно согласно этой теории. Конечно, переход к производящему сельскому хозяйству, появление добавочного продукта и борьба за увеличение территории должны были сопровождаться определенными изменениями в административной структуре общества. Первобытно-племенная община, основанная на кровном родстве или непосредственной близости, должна была уступить место другому устройству общества, объединяющего людей, не обязательно связанных родственными узами и даже незнакомых друг другу, но имеющих общие экономические и социальные интересы и готовых подчиняться одному правителю. Не исключено, что за несколько столетий до начала династического периода такие объединения были сравнительно небольшими и что крупные союзы появились внезапно, причем лишь в самом конце додинастического периода.

Вопрос о масштабах административного, общественного и экономического объединения связан с другой проблемой, решение которой тоже лежит в области предположений, в частности о том, когда в Египте начали вестись широкомасштабные ирригационные работы. Предполагается, что первые поселенцы жили в долине Нила у прибрежных густых зарослей и обрабатывали доступные им участки земли. Подобные расположение и образ жизни обусловили появление маленьких и не связанных между собой общин, размер которых определялся ограниченным количеством пищи. Первые шаги по осушению болот стали необходимым шагом для освоения большей сельскохозяйственной территории, и этот процесс вырубки зарослей и осушения мог происходить постоянно. Но для получения максимально возможной территории было необходимо сделать следующий шаг – создать систему ирригации – водоемов или каналов, которые прорезали бы километры земли и подводили бы нильские воды к подножию пустынных гор. Осушение болот позволило отвоевать плодородную почву, но сохранить ее и увеличить ее площадь можно было только за счет развитой системы орошения. Широкомасштабная ирригация подразумевает планирование и контроль, осуществляемые сильной администрацией, и, появившись, система ирригации обусловила укрепление и процветание административного аппарата.

В связи с этим возникает вопрос: на каком этапе длительного додинастического периода египтяне пришли к взаимодействию, способности планировать и осуществлять эти планы, стремлению к могуществу, большей территории и получению большего количества пищи, благодаря чему они оказались способными осуществлять крупные ирригационные проекты? Ответ на этот вопрос будет в высшей степени субъективным, поскольку мы не располагаем источниками, способными подкрепить наши предположения. На примере керамических и каменных сосудов, инструментов из камня и меди, амулетов и украшений, жилищ и одежды мы видим, какими техническими возможностями обладал тогда человек, но на этот вопрос у нас нет ответа. Насколько он был умен по современным критериям? Старая теория о том, что календарь, состоявший из 365 дней, появился за несколько веков до начала династического периода, оказалась несостоятельной. Он был разработан в раннединастическое время. Несомненно, что его появлению предшествовал длительный период наблюдений и их фиксации. Кроме того, требовалось и наличие способности превратить эти данные в действующую систему. Но если 365-дневный календарь был введен во время правления царей первых трех династий, то это не означает, что предшествующий период наблюдений и записей начался задолго до династического времени. Таким образом, мы не можем использовать изобретение календаря в качестве аргумента, подтверждающего, что в середине додинастического периода египтяне обладали незаурядными интеллектуальными способностями.

Что мы можем сказать о способностях египтянина того времени, помимо уже упомянутых мастерства в искусствах и ремеслах и наличия развитой торговли? Он обладал рядом простых навыков, которые подразумевали логическое мышление и эксперимент в области нововведений. Как биолог, он оказался способен вывести новые виды растений и животных. Как химик, он нашел способ выпекать хлеб, варить пиво и смешивать краски и глины. Как геолог, он научился искать камень для изготовления ножей и сосудов, минеральные вещества для косметики, золото и медь. Как физик, он стал делать превосходные кремневые ножи, просверливал отверстия в крошечных бусинах, покрывал глазурью каменные и керамические поверхности, плавил и отливал медь. Как математик, он мог размечать поля и строить хижины. В определенный момент он дошел до использования сложных приспособлений – инструментов, сочетающих более одного принципа применения силы. Именно таким приспособлением является сверло для изготовления полостей в каменных сосудах, поскольку сочетает резец, давление вниз и прерывистое или круговое движение и при этом предназначено для выполнения одной задачи. Насколько можно судить по превосходным каменным сосудам, подобное сверло появилось на ранних этапах додинастического периода. С другой стороны, до начала исторического периода египтяне совсем не использовали гончарный круг. Мы также не знаем, когда в Египте появились плуг и вертикальный ткацкий станок. Не исключено, что плуг был изобретен в конце додинастического периода, одновременно с началом крупномасштабной ирригационной системы, время появления которой остается нерешенной проблемой.

Так или иначе, можно с уверенностью сказать, что доисторические египтяне обладали скрытыми способностями и желанием экспериментировать в определенных направлениях. Если называть их «варварами», то только потому, что они не знали письменности или цивилизации, но при этом они уже не были тупоумными дикарями. Будучи земледельцами, они оказались привязанными к своим участкам, но иногда отрывали взгляд от грязи, благодаря чему у них постепенно появилось стремление к улучшению качества собственной жизни. В любом случае мы не располагаем сведениями, которые позволили бы нам определить, когда были сделаны два важнейших шага: начала создаваться обширная ирригационная система и появилась централизованная власть, способная осуществлять планирование и не имеющая личностный характер. Династический период начался с объединения разных частей Египта в единое государство. Приблизительно тем же временем датируется изобразительный источник, показывающий заинтересованность египетского царя в ирригации и его церемониальную роль при открытии нового канала^[4]. Мнение о том, что крупные государственные и масштабные ирригационные проекты появились только тогда и им предшествовали длительные процессы объединения общин и вырубки зарослей вдоль Нила, закончившиеся резким цивилизационным скачком, который перенес человека в историческое время, является сугубо объективным.

Как было отмечено выше, на настенных рельефах династического периода изображены густые заросли, из чего можно заключить, что к тому времени они еще не были полностью истреблены. Кроме того, можно предположить, что масштабные работы по ирригации были следствием важной революции в обществе: прирост населения вызывал потребность в увеличении земельных площадей, дополнительные земли появлялись за счет ирригации, больший объем урожая стимулировал увеличение численности населения, и этот прирост обусловил политические, экономические и социальные изменения в жизни. Начало этого типа революции длилось в течение продолжительного времени, в определенный момент она набрала силу, и дальнейшее ее развитие происходило очень стремительно. Хотя данный факт невозможно доказать или опровергнуть, можно предположить, что важнейшие изменения в сельском хозяйстве, связанные с ирригацией, непосредственно предшествовали историческому периоду и во многом породили его. Конечно же это не означает, что создание больших каналов стало единственной причиной начала исторического периода, – данный процесс был намного более сложным. Но это значит, что, когда египтянам пришлось начать подобную совместную деятельность, они достигли определенной степени зрелости или внутреннего напряжения и что их зрелость вкупе с плодами ирригации обусловила возможность достижения нового уровня жизни.

В чем заключался новый уровень жизни? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы должны принять во внимание некоторые концепции, предложенные рядом ученых. Так, принцип «вызова и ответа», применимый к пробуждению древнеегипетского общества, разработал А. Тойнби^[5]. По его мнению, первым вызовом была борьба с природой: уничтожение зарослей вдоль берегов Нила, освоение черной плодородной почвы и контроль разлива реки. Посредством действенного ответа была сформирована единая культура, но люди продолжали прилагать усилия и в последующий период, очень многого достигнув в эпоху пирамид.

Несомненно, это важный принцип, тем не менее он не дает ответа на ряд вопросов. Почему доисторические жители Египта ответили на вызов, в то время как их южные соседи в Судане этого не сделали? Почему египтяне долгое время не использовали скрытые прибрежными зарослями плодородные земли и какие вновь возникшие причины побудили жителей долины Нила их освоить? Очевидно, что мы имеем дело с фактором, который поддается рассмотрению и описанию только после свершившегося факта, но совершенно непредсказуем до этого. Может показаться, что многие возможности, проистекающие из окружающей среды, до определенного времени не привлекают внимание, но потом некая каталитическая сила направляет энергию людей в нужное русло. Что может быть таким катализатором – значительные изменения в хозяйстве, иноземный стимул или постепенное духовное созревание? Вероятнее всего, это произошло под воздействием не одного, а нескольких факторов. Если это действительно так, то медленные изменения прошедших столетий привели к резкому скачку от позднедодинастического к династическому периоду.

Другая концепция, которую следует здесь рассмотреть, – это «урбанистическая революция» В.Г. Чайлда^[6]. С его точки зрения, начало истории отмечено изменениями в структуре общества, заключающимися в том, что недифференцированные земледельческие общины стали объединяться вокруг деревень – сельскохозяйственных, политических и экономических центров. Каждый член предшествующего общества был самодостаточным хозяином, производившим собственную пищу и одежду, орудия труда, оружие и сосуды, строившим свою хижину и самостоятельно продававшим результаты своего труда. По мнению Чайлда, наступление урбанистической революции вызвало специализацию производства. На место прежнего земледельца, выполнявшего все виды домашних работ, пришли профессиональные оружейники, гончары, ткачи, строители, моряки, торговцы и т. д. Согласно этой теории улучшение сельского хозяйства привело к появлению излишков богатства и избытку населения. Первые обусловили возникновение правящего класса, у которого появились время для досуга и интерес к искусству, а избыток населения вызвал появление специалистов, основной профессией которых стало обслуживание потребностей, связанных с ремеслами и искусствами. Кроме того, эти большие сообщества объединяли взаимосвязанные, но безличные интересы, в то время как прежние общины, связанные семейными или личными узами, преследовали одну общую цель. Таким образом, появилась необходимость в новых способах осуществления контроля над этими безлично организованными сообществами, что привело к росту государственной организации, безличного законодательства и насаждению государственной религии. Так урбанистическая революция Чайлда породила государственную машину, включавшую гражданскую и жреческую бюрократию и полицию для обеспечения повиновения религиозным ритуалам и законам. Профессионализация управления и торговли привела к появлению последнего побочного продукта урбанистической революции – письменности, необходимой для ведения административных и торговых дел.

Для урбанистической революции характерно очевидное противоречие. С одной стороны, индивид становился специалистом в определенной профессии, и, как от специалиста, от него требовалось проявление личного таланта. С другой стороны, поскольку общество отошло от небольших родовых общин и превратилось в крупное государство с ужасающей безличностью законов и религиозной догмой, происходило обезличивание индивида, который стал, по сути, всего лишь статистической единицей государства. Этот конфликт между индивидом и обществом существовал уже в самом начале истории, причем в том же виде, как и сегодня.

Как можно оценить теорию урбанистической революции? Определенно, она точна и объективна. В то же время она слишком универсальна. В ней есть два основных элемента: значительный прирост населения, стремящегося к урбанистической экономике, и выделение профессий. Однако термин «урбанистический» – это слишком общее понятие; он подразумевает, что земледелие перестало быть основным занятием населения и его место заняла торговля. В действительности земледелие не потеряло своего большого значения и можно усомниться в том, что понятие «город» вообще применимо к какой-либо из раннединастических общин. Все они были земледельческими деревнями.

Город в современном понимании, вероятно, появился не раньше времени правления царей XVIII династии. Кроме того, выделение профессий, пусть и менее выраженное, присутствует еще на самых ранних стадиях развития экономики. В небольшой общине был крестьянин, который лучше остальных мог делать оружие, более других преуспел в рисовании, выполнял обязанности жреца или врача. Различия между ранним земледельческим и историческим периодами скорее количественные, чем качественные. Таким образом, можно принять концепцию «урбанистической революции» Чайлда, но следует иметь в виду, что перед нами не «урбанистическая» и не «революция». Произошли изменения, которые привели к увеличению концентрации населения в определенных центрах, более активному выделению профессий, росту благосостояния и появлению разветвленной государственной машины, необходимой для осуществления контроля за новыми элементами общества.

Можно рассмотреть еще одну теорию – «народного общества» Р. Редфилда^[7]. Созданная для понимания современного урбанистического социума, она основана на сравнении с малыми и более примитивными обществами. Это идеальное народное общество однородно, имеет небольшие размеры и обладает сильным чувством общности. Оно неграмотно, и его экономика скорее самодостаточна и мало зависит от торговли. В общих словах, это родовая община. В таком обществе огромное значение имеют религиозные верования и обычаи, и, поскольку светские и безличные отношения еще не появились, все взаимоотношения в нем носят личный характер. Поведение такого общества строго традиционно, в нем не поощряются изобретения или эксперименты, так как на все вопросы имеются ответы в традиции. Существование народного общества возможно лишь при условии поддержания в нем стабильности и защиты от всех тревог.

Противовесом народному обществу, по мнению Редфилда, является диаметрально противоположное современное урбанистическое общество, огромное, аморфное, разнородное, в котором отсутствует чувство общности. Оно является светским, полностью обезличенным и довольно сложным в своих взаимозависимостях от торговых операций. Семья и традиция не имеют большого значения. Такое общество, конечно, грамотно, в идеале склонно к размышлениям, эксперименту и довольно изменчиво.

Как же Древний Египет в этой решающей точке, разделявшей додинастический и исторический периоды, соотносится с теорией народного и урбанистического обществ? Очевидно, что он находился в переходной стадии между ними. За всю свою историю Древний Египет полностью не пришел к урбанистическому обществу. Он всегда оставался земледельческой страной. Несмотря на стремление к светскости, жречество всегда выполняло важную функцию контролирующего элемента. В некоторых других культурах роль традиции была настолько велика, что они пресекли первые попытки что-то изменить и ушли от опасного стремления к секуляризации и экспериментам. Несмотря на наличие отчасти светского государства, сложных взаимозависимостей в хозяйстве, грамотность населения и объединение двух частей страны под властью одного правителя, основу Древнего Египта всегда составляло благочестивое общество, которое неизменно оставалось верным священным традициям.

Тем не менее очевидно, что даже в додинастическое время Египет не обладал народным обществом в чистом виде. Оно было относительно изменчиво и стремилось опробовать новые способы посевов или разведения животных, строительства или создания произведений искусства. В действительности в додинастический период общество было менее враждебно к нововведениям, чем в историческое время, когда систематизированная и ставшая обязательной идеология начала препятствовать отклонениям от традиции. Кроме того, в додинастическом Египте происходило расширение торговых контактов, а значит, и взаимоотношений между индивидами и общинами, не связанными узами родства. В основном хозяйство любой общины являлось самодостаточным, но роль рынка была уже настолько велика, что важнейший элемент народного общества – сильное чувство общности группы в противопоставлении чужакам – начал ослабевать. В додинастический период или в династическое время Древний Египет находился на стадии перехода от народного к урбанистическому обществу, и заметного перелома в самом начале истории не было.

Таким образом, три концепции: «вызова и ответа», «урбанистической революции» и «народного общества» – полезны для понимания важнейшего перехода от доисторического «варварства» к исторической «цивилизации». Но ни одна из них не предлагает исчерпывающего и удовлетворительного объяснения того, почему этот переход произошел в сравнительно короткий срок. Ответить на данный вопрос не способен никто, потому что, во-первых, наши источники довольно скудны, а во-вторых, существовали некие духовные факторы, о которых мы можем лишь догадываться. В ка кой-то степени будет достаточно, если мы сделаем ряд наблюдений, связанных с экономическими, социальными и политическими изменениями, рассмотрим их и перейдем к результату, который был и так очевиден: были определенные факторы, подтолкнувшие человека к цивилизации, что обусловило зрелость его мышления и внешнего вида, благодаря которым сложилась государственность; это, в свою очередь, способствовало зарождению письменности, ставшей основой научного мышления, что привело к появлению сложной картины мира, искусства и литературы. Возможно, мы просто не обладаем достаточными сведениями для того, чтобы перечислить все видимые признаки исторических изменений, но, скорее всего, наше знание никогда не будет полным, поскольку важнейшие мотивационные факторы, выходящие за рамки человеческого сознания и духа, так и останутся незримыми. Мы никогда не найдем в источниках отражения этих духовных и интеллектуальных импульсов, так как они находятся слишком глубоко в сердце и сознании человека и доисторический человек вряд ли подозревал об их существовании.

Уникальные экономические, природные и пищевые ресурсы, а также государственная и общественная организация приводили в разных регионах к различным результатам. Цивилизация, возникшая в Египте, отличалась от существовавших в Месопотамии, долине Инда, Китае или на Юкатане. В каждом из этих регионов были собственные материальная культура и духовные ценности. Кроме того, существовали (например, в Судане) и нецивилизованные регионы, где благоприятные факторы не привели к появлению цивилизации. Можно возразить, что каждый из случаев необыкновенно сложный, что в каждом из них был свой набор благоприятных факторов и что если мы располагали бы достаточной информацией, то могли бы объяснить особенности каждой цивилизации или нецивилизованного сообщества путем сложных математических уравнений. Но скорее всего, каждое из таких уравнений содержало бы неизвестную величину х – сознание и духовность человека. Все наши визуальные наблюдения не дадут нам исторического или социологического объяснения феномена превращения культуры в цивилизацию.

Развитие додинастического Египта похоже на химический процесс, медленно идущий в начале и сопровождающийся внезапной реакцией в конце. В качестве примера можно привести ситуацию, при которой капли одного химического вещества в течение долгого времени падают в раствор другого, существенно не меняя его состав. Затем вдруг состав раствора изменяется, и мы получаем совсем другое вещество. Мы не знаем, какого рода изменения: количественные или качественные – произошли. Имело ли в данном случае место поглощение, в результате чего постепенно концентрация капающего вещества стала достаточной для реакции? Или все дело в том, что в определенный момент появилось еще одно вещество, которое стало катализатором появления нового химического соединения?

На этот вопрос нам не дано найти объективного ответа. Представляется, что данный процесс был количественным изменением и незначительные изменения, произошедшие в Древнем Египте в определенный момент, заметно преобразовали культуру. Множественные количественные изменения производят впечатление качественных преобразований. Однако мы не можем отрицать возможности того, что в самом конце египетской додинастики появился новый фактор, ставший катализатором появления в долине Нила цивилизации. Им мог быть очевидный импульс, дошедший до додинастического Египта из Месопотамии.

Никто не знает, как долго длилась история додинастического Египта, прошедшая путь от деревеньки Меримде до начала правления царей первых династий. Предположим, что этот отрезок времени занимал два тысячелетия. Большую часть этого периода, длившегося, предположим, восемнадцать столетий, египетская культура была замкнута в себе. Конечно, сохранились свидетельства торговых контактов с дальними странами, но материальная культура оставалась самобытной, ее развитие можно рассматривать как принятие определенных форм или отказ от них. Даже появление нового типа сосудов на определенном этапе додинастики связано с одним из районов Северо-Восточной Африки. Можно проследить аналогию между формой глиняных или каменных сосудов в Египте и Палестине, но на основе этого сходства нельзя говорить о прямых заимствованиях. Если они и были, то возникают сложности с определением направления, в котором они осуществлялись. Нет, развитие Египта на протяжении большей части додинастического периода было самобытным и замкнутым в себе. В самом его конце в египетской культуре стали заметны некоторые элементы, имеющие месопотамские корни.

Элементы, которые Египет заимствовал у своих восточных соседей, очевидны^[8]. Это цилиндрические печати (египтяне переняли как понятие, так и сам инструмент), получившие к тому времени широкое распространение в Месопотамии. Это монументальная архитектура, в рамках которой для украшения стен использовали декоративные кирпичи. Появление и развитие такой техники прослеживается в Месопотамии, но в Египте она появилась уже полностью сложившейся в конце додинастического периода (фото 4а). Имелись и некоторые художественные мотивы, которые были присущи искусству Месопотамии, но чужды египетскому. Речь идет о равных по размеру противопоставленных группах, о герое, побеждающем двух чудовищ, сложносоставных мифических животных или животных с переплетающимися шеями и типично месопотамских лодках. Все эти элементы зародились в Вавилоне, в Египте они появились уже окончательно сформировавшимися – как заимствования.

Есть и другие явления, возникновение которых можно отнести к тому же периоду, однако имеющиеся у нас данные не позволяют сделать окончательных выводов об их заимствовании. В Месопотамии был изобретен гончарный круг, не засвидетельствованный в Египте до династического времени. Азиатская металлургия была также более развита, чем египетская, и более совершенные иноземные способы обработки металла могли быть переняты египетскими мастерами. Однако самым важным явлением, которое Египет мог заимствовать у Месопотамии, было понятие письменности. Месопотамское письмо возникло раньше египетского, несколько столетий оно существовало в виде записей на глиняных табличках, постепенно перераставших в более развернутые тексты. В Египте письменность возникла относительно внезапно в момент смены додинастического и династического периодов; появившись, она уже включала определенные элементы, которые – по крайней мере, теоретически – свойственны более развитой форме письменности. Согласно теории письма, первая стадия развития письменности должна быть пиктографической, где каждый знак означает предаваемое им слово: изображение дома означает «дом», звезды – «звезду» и т. д.; на следующей стадии для обозначения сложных слов начинают применять ребусное письмо. Применительно к английскому языку классический пример такого письма будет выглядеть так: мы можем изобразить слова bee (пчела) и leaf (лист), но мы не можем нарисовать belief (вера). Однако, поставив две картинки рядом, мы передадим звучание этого слова – bee-leaf. Принцип ребусного письма использовался еще в самом начале истории – в появившейся на камне или глине египетской иероглифической письменности. В то же время изображения, которые легли в основу иероглифического письма, например форма мотыги и плуга, сверла по камню, были типично египетскими. Почему письменность сразу стала развитой, минуя этапы становления? Некоторые исследователи предполагают, что свидетельства этого развития просто не сохранились, поскольку первые письмена были сделаны на недолговечных материалах вроде дерева или кожи. В этом утверждении есть доля истины, но существует и другая теория, согласно которой период становления значительно сократился, поскольку сама идея рисунчатого письма, включая принцип ребуса, была перенята из Месопотамии приблизительно в то же время, что и все остальное. В египетскую письменность не перешел ни один из месопотамских знаков, но были взяты два основных понятия, а именно то, что стандартизированное изображение может использоваться в качестве знака, с помощью которого можно записать определенное слово, и то, что трудно-изображаемые слова могут быть переданы фонетическим способом посредством ребуса. Если египтяне действительно заимствовали принципы письма из Вавилонии, то внезапно появившаяся возможность писать и читать стала мощнейшим фактором дальнейшей эволюции.