Парусник № 25 и другие рассказы
ТекстВаш доход с одной покупки друга: 20 ₽
- Объем: 580 стр.
- Жанр: книги о приключениях, научная фантастикаРедактировать
«Тебе это не нравится? У меня есть и другие вопросы».
«Спрашивайте, сколько хотите. Но сначала позвольте мне самой кое-что спросить».
«Я тебя слушаю. Спрашивай».
Поколебавшись, Кэрол выпалила: «Ну хорошо – почему вы ко мне пришли?»
Эйкен беззвучно усмехнулся: «Вчера вечером я был в кино и смотрел фильм под названием „Василиса: очарованная принцесса“».
«О! Сказочный фильм? Я хорошо знаю эту сказку. Об Иване и зловредном Морском Царе».
«В кино Василиса – очаровательная, красивая девушка. У нее шелковистые длинные волосы – совсем как у тебя. У нее голубые глаза – как у тебя. По сути дела… – Эйкен запнулся перед тем, как произнести судьбоносные слова. – По сути дела, она была тобой».
«Мной?»
«Да, тобой. Василиса – Кэрол Бэннистер».
Кэрол рассмеялась: «Вы мне льстите! Я никогда не была актрисой, даже в начальной школе. Мама вечно изображала всякие страсти, и у меня пропало всякое желание этим заниматься».
«Но в фильме снималась именно ты».
«Этого не может быть!» – девушка улыбалась, но ее улыбка тревожно дрожала.
«Постановщиком фильма был Виктор Мартинон. Мартинон ошивается в больнице Кребиуса. Ты здесь живешь. Это не может быть совпадением. Здесь кроется что-то неладное».
Кэрол молчала. Она задумалась. На ее лице появилась усмешка.
«Вчера я видел еще один фильм, – продолжал Эйкен. – Эпизод из „Одиссеи“».
«„Одиссея“… Виктор читал мне „Одиссею“. И сказку про очарованную принцессу».
«Все это очень странно», – заметил Эйкен.
«Да. А в последнее время…» Девушка покраснела – буквально вспыхнула розово-пунцовым огнем.
«Что случилось в последнее время?»
«Он стал говорить довольно-таки ужасные вещи. Задает вопросы».
Эйкен почувствовал, как медленно натягивалась кожа у него под затылком. Кэрол повернула голову так, словно на самом деле могла его видеть, подняла руку, прикоснулась к лицу: «Вы злитесь!»
«Да, я разозлился».
«Но почему?» – Кэрол недоумевала.
Эйкен разразился потоком слов: «Может быть, ты не поймешь – или поймешь, не знаю. Вчера вечером я видел этот фильм. Я видел Василису и – тебе это может показаться очень странным – все, что она делала, каждый поворот ее головы, каждое движение – что-то значили для меня. Я понимаю, что это звучит, как признание школьника, но я влюбился в Василису. И поэтому пришел, чтобы с тобой увидеться».
«Но я не Василиса», – сказала девушка.
«Да, ты – Василиса. Заколдованная Василиса. Василиса, замороженная в куске льда. Я хочу тебе помочь, хочу освободить тебя, чтобы ты снова стала Василисой».
Кэрол рассмеялась: «А вы – Иван».
«В глубине души, – отозвался Эйкен, – я – Иван».
Она снова протянула руку и прикоснулась к его лицу, но в этот раз прикосновение было другим, не таким отстраненным: «Но вы не такой, как Иван».
«Я не выгляжу, как Иван из сказки».
Дверной проем загородила фигура в белом халате. Кэрол опустила руку и обернулась.
«Господин Эйкен! – сказал Кребиус. – Я был бы очень благодарен, если бы вы согласились поговорить со мной – у меня в кабинете».
Эйкен медленно поднялся на ноги: «Через несколько минут, доктор».
«Сию минуту, если вы не возражаете».
«Хорошо!» – Эйкен повернулся к Кэрол. Девушка тоже встала и взяла его за руку.
«Доктор, вы хотите говорить обо мне?» – спросила она.
«Да, дитя мое».
«Я не ребенок, доктор Кребиус. Если дело касается меня, я хочу присутствовать при этом разговоре».
Врач находился в явном замешательстве: «Но, Кэрол, это мужской разговор».
«Если этот разговор – обо мне, я хочу слышать все, что вы скажете».
Эйкен вмешался: «Вы хотите меня выгнать? Если так, не беспокойтесь – я уйду без разговоров».
«Следуйте за мной!» – рявкнул Кребиус. Развернувшись, он протопал через приемную к своему кабинету и распахнул дверь.
Эйкен и Кэрол, все еще державшая его за руку, направились туда же. Кребиус приподнял ладонь, загораживая дорогу девушке: «Вернись к себе в палату, дитя!»
«Вам придется говорить в ее присутствии, – тихо возразил Эйкен. – И вы расскажете нам всю правду – иначе я обращусь в городской отдел здравоохранения и потребую, чтобы провели расследование. Я предъявлю вам обвинение в недобросовестной практике!»
Рука Кребиуса упала, как мокрая тряпка: «Вы мне угрожаете? Мне нечего скрывать! Моя репутация – выше всякой критики!»
«В таком случае почему вы позволяете Мартинону эксплуатировать Кэрол в своих целях?»
Кребиус выпрямился, сурово и надменно: «Вы говорите о вещах, в которых ничего не понимаете!»
«Я в них тоже ничего не понимаю», – заметила Кэрол.
«Ладно, заходите! – уступил Кребиус. – Заходите, оба!» Повернувшись, врач замер, глядя на свой письменный стол. Там лежали, лицевой стороной вверх, четыре глянцевые фотографии, 8 на 10 дюймов каждая. Кребиус бросился к столу, схватил фотографии и попытался засунуть их под пресс-папье. У него дрожали руки; одна из фотографий упала на пол. Эйкен поднял ее и скептически рассмотрел, закуривая сигарету. Кребиус выхватил фотографию у него из пальцев, яростно засунул ее вместе с другими под пресс-папье и уселся за стол.
«Это не настоящие снимки! – хрипло произнес он. – Это подделки! Махинация!» Вскочив на ноги, он ударил кулаком по столу: «Вздор, бессмыслица, бред!»
«Ладно, – отозвался Эйкен. – Я вам верю».
Тяжело дыша, Кребиус снова присел.
«Мартинон шантажирует вас этими снимками?» – спросил Эйкен.
Кребиус непонимающе взглянул на него.
«В них нет ничего, из-за чего вам следовало бы беспокоиться. Если Мартинон кому-нибудь их покажет, у него будет больше неприятностей, чем у вас».
Кребиус покачал головой. «Я хочу, чтобы вы ушли из моей больницы, господин Эйкен, – прохрипел он. – Уходите и никогда не возвращайтесь!»
«Доктор, скажите правду. Как Мартинон изготовил эти снимки? Каким-то образом ему удается фотографировать мысли Кэрол».
«Мои мысли? – Кэрол глубоко вздохнула. – Он фотографирует мои мысли?» Девушка задумалась на несколько секунд. «Ой, боже мой!» – она закрыла лицо руками.
Кребиус облокотился на стол, сжимая волосы обеими руками. «Да, – пробормотал он. – Да простит меня Бог».
«Как же так, доктор?» – воскликнула Кэрол.
Кребиус махнул рукой: «Я обнаружил этот эффект, когда впервые попробовал применить „Оптикон“. Заметил изображения – бледные, размытые. Но я был потрясен».
«Мягко говоря, я тоже потрясена», – заметила Кэрол.
«Я изготовил аппарат только для тебя. Твоя слепота уникальна. Ни глаза, ни оптические нервы не повреждены, но ты ничего не видишь. „Оптикон“ должен был стимулировать оптические нервы. Аппарат позволял проецировать цветные вспышки света на сетчатку твоих глаз и наблюдать за результатами в микроскоп. И я изумился, обнаружив изображения на внутренней оболочке твоих глаз».
«Почему же вы мне об этом не сказали?» – возмутилась Кэрол.
«Это воспрепятствовало бы непосредственности твоего восприятия. Ограничило бы свободный поток твоих мыслей. И такое явление наблюдалось только у тебя, больше ни у кого на этой планете! Только ты позволяла мне видеть эти чудеса, – доктор Кребиус откинулся на спинку кресла. – Общеизвестно, что зрительная информация всегда поступает в одном направлении. Свет воздействует на сетчатку, палочки и колбочки – клетки сетчатки – генерируют электрические сигналы, а они уже передаются нервами в мозговой центр обработки визуальной информации. У тебя, Кэрол, этот канал односторонней передачи информации был пресечен разрядом молнии. Но при этом возник обратный процесс. Сигналы поступают по оптическим нервам из мозга и формируют изображения на сетчатке.
Я сделал несколько фотографий. Исключительно из любопытства, свойственного любому исследователю. Я обратился к твоей матери с просьбой о финансировании. Но она ничего мне не платит. Я не богат. Я встретился с Виктором, мы выпили виски, – Кребиус прищурился. – Я показал ему фотографии. Он хотел провести эксперимент. Я не увидел в этом никакого вреда. Его затея могла принести доход, и не только Виктору, но и мне, и тебе, Кэрол! Прежде всего тебе. Поэтому я согласился – с тем условием, что лечение продолжится. Никаких компромиссов в том, что касается лечения!»
«Но вы фактически не знаете, чем занимается Виктор?»
«Нет. Я считал, что в этом нет необходимости».
«Он не лечит Кэрол».
Кребиус молчал.
«Он не хочет, чтобы Кэрол прозрела, – продолжал Эйкен. – Для Виктора Кэрол – золотая жила».
«Да-да. Теперь я понимаю…»
«Кроме того, Кэрол предоставила ему возможность вас шантажировать, – Эйкен повернулся к девушке. – Виктор спрашивал у тебя что-нибудь про доктора Кребиуса?»
Лицо Кэрол порозовело от смущения: «Он задавал ужасные вопросы. И я не могла не думать о том, о чем он спрашивал».
«У Кэрол живое зрительное воображение, – скорбно заметил Кребиус. – Она в этом не виновата. Но эти снимки…»
«Их не примут к рассмотрению ни в каком суде».
«Да, но моя репутация!»
Эйкен промолчал.
Кребиус бормотал: «Я свалял дурака, я последний идиот! Как я могу искупить свою ошибку?» Он поднялся и сделал неуклюжий шаг к девушке: «Дорогая моя! – запинаясь, проговорил он. – Я тебя вылечу. Ты снова будешь видеть. У тебя здоровая сетчатка и здоровые оптические нервы. Стимуляция! Мы заставим тебя видеть!» И он униженно прибавил: «Если ты меня простишь».
Кэрол приглушенно произнесла нечто неразборчивое. Ее лицо сморщилось, напряглось. Казалось, она готова была упасть в обморок.
Эйкен сказал: «Я хотел бы, чтобы она проконсультировалась с кем-нибудь еще. С доктором Барнеттом, например».
«Нет! – отмахнулся Кребиус. – Я забыл об устройстве глаз больше, чем помнит любой врач в Калифорнии».
«Но что вы знаете об устройстве мозга?»
Кребиус ответил не сразу: «Нынче все одержимы психологией. Все верят в психологию, психология творит чудеса. А старую добрую хирургию выбросили на помойку».
«Но вы, конечно же, слышали об истерической слепоте», – возразил Эйкен.
«Я не истеричка, – еле слышно проговорила Кэрол. – Я просто сошла с ума».
«На войне, на фронте, – продолжал Эйкен, – когда происходит что-нибудь ужасное, люди иногда теряют способность ходить, слышать или видеть. Мне приходилось наблюдать такие случаи».
«Мне это известно, – отозвался Кребиус. – В Лейпциге я лечил нескольких таких пациентов. Что ж, можно попробовать». Он глубоко вздохнул и взял девушку за руки: «Дорогая моя, ты согласна подвергнуться эксперименту? Он может оказаться неприятным».
«Зачем?» – тихо спросила Кэрол.
«Чтобы помочь тебе видеть!»
«Что вы со мной сделаете?»
«Прежде всего нужно будет сделать небольшой укол, чтобы твой мозг успокоился. Чтобы тебе было легче говорить».
«Но я не хочу говорить», – строптиво отозвалась она.
«Даже если это поможет тебе видеть?»
Сначала казалось, что Кэрол откажется, но она сдержалась и сказала: «Хорошо. Если вы считаете, что это мне поможет».
«Привет!» – в дверном проеме стоял Виктор Мартинон; он быстро переводил взгляд с Кребиуса на Эйкена и на Кэрол. Его глаза остановились на Эйкене: «Ты все еще здесь? Надо полагать, у тебя хорошо идут дела, если ты позволяешь себе терять столько времени. Пойдем, Кэрол! Пора приступить к упражнениям».
«Не сегодня, Виктор», – вмешался Кребиус.
Красивые брови Мартинона взметнулись: «Почему нет?»
«Сегодня мы попробуем кое-что другое», – пояснил врач.
«Даже так?» – судя по всему, Мартинон слегка удивился.
«Пойдем, Кэрол, – сказал Кребиус. – К „Оптикону“. Попробуем сфотографировать дьявола, мешающего твоему мозгу работать нормально».
Напряженно выпрямившись, девушка вышла в коридор. Эйкен последовал за ней. В коридоре Мартинон повернулся к нему: «Прошу прощения, Эйкен, но я не думаю, что доктор Кребиус разрешает посторонним наблюдать за лечением. Не так ли, доктор?»
Кребиус натянуто ответил: «Если ему так хочется, Эйкен может присутствовать».
Мартинон пожал плечами: «Как вам угодно. Не мне придется отвечать перед матерью Кэрол за последствия».
Кэрол спросила: «С каких пор мама стала обо мне беспокоиться? Она на меня плевать хотела!»
«Она к тебе очень привязана, Кэрол, – терпеливо возразил Мартинон. – Но в последнее время она болеет».
Лицо девушки осунулось: «Скорее всего, у нее похмелье после очередного запоя».
Эйкен вмешался, как бы невзначай: «Не знал, что ты все еще в близких отношениях с Марией Леоне».
«Мы давно знакомы, – с достоинством отозвался Мартинон. – Именно я предоставил ей последнюю роль – в комедии „Они не знали, что к чему“».
Кребиус распахнул дверь лаборатории. Кэрол зашла внутрь, сразу приблизилась к массивному черному офтальмологическому креслу и села. Кребиус открыл запертый на замок шкаф и выкатил тяжелое устройство с длинным бинокуляром. «Один момент!» – сказал Кребиус и вышел из помещения.
Мартинон устроился на стуле у противоположной входу стены и скрестил ноги с выражением терпеливой скуки на лице: «Насколько я понимаю, меня все считают последней скотиной».
«Не стану говорить за всех, – откликнулся Эйкен. – Что же касается меня…»
Мартинон беззаботно отмахнулся рукой, державшей дымящую сигарету: «Не трудись объясняться. Ты не понимаешь, чтó я тут пытаюсь сделать – в этом вся проблема».
«Ты пытаешься сделать деньги».
Мартинон медленно кивнул: «Деньги – это само собой. Но, кроме того, новый способ снимать кино. Кто-то должен положить этому начало. Появилась возможность развития целой индустрии – новой киноиндустрии!»
Мартинон замолчал.
Эйкен похлопал девушку по руке: «Ты боишься?»
«Конечно, боюсь. Что со мной сделают?»
«Ничего особенного».
«Вы думаете, я сошла с ума? И поэтому ничего не вижу?»
«Нет. Но у тебя в уме может скрываться нечто, не желающее, чтобы ты видела».
«Но я хочу видеть! А если я хочу видеть, почему я не могу? Это непонятно, это бессмысленно!»
«Теории приходят и уходят, проблемы остаются», – усталым голосом отозвался Мартинон.
Помолчав, Кэрол сказала: «Я боюсь „Оптикона“. Я боюсь думать».
Эйкен взглянул на Мартинона – тот равнодушно встретился с ним глазами: «Вполне могу себе представить, почему ты боишься думать».
«Тебе не хватает научного подхода к вещам», – заметил Мартинон.
«Тебе тоже кое-чего не хватает», – отрезал Эйкен.
Кребиус вернулся с наполненным шприцем.
«Что это?» – спросил Эйкен.
«Скополамин».
«Препарат истины», – усмехнулся Мартинон.
Кребиус проигнорировал его и протер предплечье Кэрол ваткой, пропитанной спиртом: «Всего лишь маленький укол, Кэрол. И скоро ты сможешь расслабиться».
Полчаса прошло в мертвой тишине. Кэрол лежала в кресле, откинув голову назад, у нее на шее пульсировала тонкая жилка.
Кребиус наклонился над ней: «Как ты себя чувствуешь, Кэрол?»
«Хорошо», – глухо, без всякого выражения пробормотала она.
«Ладно, теперь пора приготовиться», – деловито сказал Кребиус. Он сложил руки девушки у нее на коленях, осторожно закрепил ее голову между двумя прокладками из губчатой резины, подкатил «Оптикон» поближе и отрегулировал его так, чтобы окуляры прижимались к ее глазам: «Вот таким образом! Тебе удобно?»
«Все в порядке».
«Ты что-нибудь видишь?»
«Нет».
«Но ты хочешь видеть?»
Наступила пауза – как если бы Кэрол выбирала один из нескольких возможных ответов: «Да. Я хочу видеть».
«Существует ли какая-нибудь причина, по которой ты не хочешь видеть?»
Еще одна пауза, более продолжительная. «Кажется, есть лицо, которое я не хочу видеть».
«Чье лицо?»
«Не знаю, как его зовут».
«А теперь, Кэрол, – продолжал доктор Кребиус, – вернемся на несколько лет в прошлое. Где ты находишься?»
«Я жила с мамой в Беверли-Хиллз. Ходила в начальную школу».
«И ты могла видеть?»
«О да!»
Кребиус нажал на кнопку; «Оптикон» тихо зажужжал и стал пощелкивать. Эйкен узнал звук пленки, скользящей мимо затвора. Кребиус протянул руку к стене и выключил потолочные лампы. Рядом с Мартиноном тлел рубиновый огонек ночника. Лаборатория погрузилась в почти непроглядный мрак.
Кребиус ласково спросил: «Ты помнишь, как вы поехали в горы, на дачу у озера Холли?»
Кэрол колебалась: «Да. Помню». Судя по всему, ее мышцы постепенно напрягались. Даже в темноте Эйкен заметил, как ее пальцы сжались на ручках кресла.
«Не бойся, Кэрол! – увещевал ее Кребиус. – Тебе никто не причинит вреда. Расскажи нам: что там случилось?»
«Но я почти ничего не помню».
«Что там случилось, Кэрол?»
Напряжение девушки нарастало – это чувствовали все, кто был в лаборатории. Голос Кребиуса стал резче; Мартинон перестал усмехаться.
Кэрол тихо проговорила: «Мама была в отчаянии. Ее последний фильм провалился. Студии больше не предлагали ей никаких ролей… Она много пила».
«Что случилось той ночью, когда началась гроза?»
Кэрол молчала секунд пять. Заскрипел стул – Мартинон наклонился вперед.
Кэрол говорила хрипловатым полушепотом: «К маме пришел приятель. Ее любовник. Я никогда не знала, как его зовут. Они были в кухне, смешивали коктейли и смеялись… К даче подъехал мой отец… Я любила отца. Хотела, чтобы он остался со мной, но суд отдал меня матери… Снаружи гремел гром. Ветер выл – сначала громко – но потом все затихло. Наползли тучи – низкие, темные, тяжелые. Они как будто давили сверху».
Мартинон вмешался: «Вы напугаете бедную девочку до смерти!»
«Заткнись!» – приказал ему Эйкен.
«Продолжай, Кэрол, – сказал Кребиус. – Продолжай. Расскажи нам. Не держи эту тяжесть внутри. И тогда ты сможешь видеть – когда посмотришь правде в лицо».
Голос Кэрол стал повышаться: «Папа зашел в дом. Я его встретила и рассказала все, что видела. Он очень разозлился. Мама вышла к нам, шатаясь и смеясь. Папа сказал, что возьмет меня с собой, что мама не может обо мне позаботиться. А потом они увидел маминого любовника». Теперь Кэрол подвывала от горя и ужаса: «Снаружи сверкали молнии. И свет погас». Кэрол вскрикнула: «Он застрелил папу! Я видела его в отсветах молний. И раздался этот ужасный звук! Весь мир взорвался…» Девушка хрипела и тяжело дышала: «Вспыхнула молния – прямо мне в глаза…»
Эйкену показалось? Или он действительно заметил в темноте искру в глазах девушки? Кэрол обмякла и неподвижно лежала в кресле.
Кребиус поднялся на наги, тяжело вздохнул. «Вот как! – пробормотал он. – Ужасно. И все это время она помнила об этом, носила это в своей несчастной голове – ее отца убили у нее на глазах!»
«И она ослепла, чтобы больше не смотреть матери в лицо», – прибавил Эйкен.
Мартинон возразил: «Вам не кажется, что вы спешите с выводами? Может быть, ее ослепила молния. Может быть, она никогда не прозреет».
«Это мы скоро узнáем», – откликнулся Эйкен. Он приложил ладонь к горячему, вспотевшему лбу девушки; ее волосы прилипали к его пальцам.
Кребиус включил потолочные лампы, но не на полную мощность.
Мартинон встал и приблизился к «Оптикону»: «Так или иначе, это был любопытный эксперимент. Я проявлю пленку – любопытно будет взглянуть, чтó на ней».
«Ни в коем случае! – выпалил Эйкен. – Не трогай пленку!»
«Почему же? – возмутился Мартинон. – Я заправляю пленку в этот аппарат. Это мои фильмы!»
«Это улика, – ответил Эйкен. – Бэннистер не покончил с собой. Ты слышал, чтó сказала Кэрол. Его убили. Лицо убийцы – на этой пленке».
«Да, – согласился Кребиус. – Лучше всего оставить фильм у меня на хранении».
«Не хотел бы настаивать, – сказал Мартинон, – но эти фильмы принадлежат мне. Вы сможете их просмотреть в любое время, когда они будут проявлены». Он наклонился над «Оптиконом», собираясь вынуть из него бобину.
Эйкен приблизился к нему: «Я тоже не хотел бы настаивать, Мартинон. Но мне придется забрать эту пленку. Я должен знать, кто был любовником Марии».
«Держись от меня подальше», – спокойно произнес Мартинон.
Эйкен оттолкнул его от «Оптикона». Мартинон успел схватить бобину с пленкой, но выронил ее – бобина покатилась по полу, пленка стала разматываться беспорядочной спиралью.
«Теперь ты никогда не увидишь лицо этого человека!» – воскликнул Мартинон.
Эйкен больше не мог выносить самоуверенную, самодовольную ухмылку на лице Мартинона. Он размахнулся, чтобы съездить кулаком по его красивым серым усам. Но Мартинон ловко парировал удар и ответил таким же выпадом – Эйкен растянулся на полу среди витков размотанной пленки.
«Господа, господа! – закричал Кребиус. – Ведите себя, как воспитанные люди!»
Эйкен поднялся на колени, пригнулся и боднул Мартинона головой в живот – тот пошатнулся, сделал пару шагов назад и уперся в стену, раскинув руки, чтобы удержаться на ногах. В то же мгновение глаза Кэрол открылись – Виктор стоял прямо напротив нее.
Глядя Мартинону в лицо, девушка издала хриплый, прерывистый вопль ужаса. Она пыталась вырваться из кресла, но резиновые прокладки удерживали ее голову. Она указывала пальцем на Мартинона: «Я тебя узнала! Мне знакомо твое лицо! Ты застрелил моего отца!»
«Что ж! – сказал Мартинон. – Пренеприятнейшая ситуация. С этим придется что-то делать». Он вынул из кармана складной нож, встряхнул его – выскочило лезвие. Убийца шагнул к девушке.
«Мартинон! – закричал Эйкен. – Ты спятил!» Он с силой толкнул «Оптикон» – тяжелый аппарат на колесиках столкнулся с Мартиноном, повалил его и опрокинулся на него. Эйкен наступил на кисть убийцы; нож со звоном упал на пол. Эйкен схватил Мартинона за узел галстука, повернул его, надавил костяшками пальцев на яремную вену и стал колотить противника головой по полу.
Мартинон потерял сознание. Эйкен отпустил его и выпрямился: «Позовите полицию». Мартинон перевернулся набок, застонал и продолжал лежать неподвижно.
Кребиус выбежал в коридор. Эйкен обернулся к Кэрол. Та сидела в кресле с широко открытыми глазами, сгорбившись и обхватив руками колени подобранных под себя ног.
Эйкен сказал: «Привет, Кэрол! Теперь ты можешь видеть, не так ли?»
«Да. Я вижу».
«Ты меня узнаёшь?»
«Да, вы – Джеймс Эйкен».
«Нам тут пришлось немного набедокурить».
«А это кто? – прошептала девушка, глядя на человека, лежащего на полу. – Это Виктор?»
«Да».
«И все это время он снимал со мной свои фильмы… – она зажмурилась. – Я устала, хочу спать…»
«Подожди немного, не засыпай».
«Ладно…»
Послышалась сирена патрульной машины, подъехавшей к клинике. Минуту спустя Мартинона увели.
Кэрол прихлебывала крепкий черный кофе в кабинете Кребиуса: «Теперь я не хочу спать. Боюсь, что опять проснусь слепой».
«Нет, – покачал головой Эйкен, – такого больше не будет. Заклинание рассеялось. Василиса снова свободна».
«Чудеса!» – сказала Кэрол, подняла к нему глаза и улыбнулась. Да, отныне она была настоящей Василисой – веселой, умной, дерзкой – такой, какой должна была быть очарованная принцесса. Девушка взяла его за руку.
«Чудеса, – повторил Эйкен. – Чудеса!»
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽