Парусник № 25 и другие рассказы

Джейсон поднял руку, призывая Эйвери к вниманию. Эйвери снова включил связь и услышал размеренный голос Баскома: «С расстояния в десять метров спектроскоп показывает сплошную полосу излучения, по всей видимости одинаковой интенсивности на всех частотах. Это любопытно. Обычные фосфоресцирующие материалы излучают в дискретных диапазонах. Возможно, здесь имеет место явление типа „огней святого Эльма“, хотя, должен признаться, не совсем понимаю…»

Капитан Бадт нетерпеливо проворчал: «Так они живые или нет?»

Голос Баскома приобрел обиженный оттенок: «Не имею никакого представления. В конце концов, это незнакомая планета. Кроме того, термин „жизнь“ допускает тысячи истолкований. Кстати, я замечаю чрезвычайно странную растительность на поверхности обнажения урановой руды».

«Эйвери не упоминал о какой-либо растительности, – сказал капитан. – Я специально спрашивал его об этом».

Баском хмыкнул: «Вряд ли он мог бы ее не заметить. Это вереница ростков, сантиметров пятнадцать высотой каждый. Они похожи на шипы – очевидно жесткие и острые; они выдвигаются из присосок, укрепившихся на поверхности. Напоминает то, что я когда-то видел на Ювенале в системе Марциуса, где на поверхность выходит жила смоляной урановой руды… В высшей степени необычное явление. По всей видимости, корни углубляются в сплошную породу».

«Ты – биолог, – отозвался капитан Бадт. – Тебе лучше знать».

В голосе Баскома появилась нотка жизнерадостной самоуверенности: «Что ж, посмотрим. Я читал об эманациях, наблюдавшихся поблизости от залежей урановой руды, но никогда не видел их своими глазами. Возможно, сфокусированное радиоактивное излучение как-то воздействует на микроскопические капли конденсирующейся влаги…»

Капитан Бадт прокашлялся: «Очень хорошо, действуй по своему усмотрению. Будь осторожен, однако, и не возбуждай светлячков – они могут быть опасны».

«Я взял с собой сачок и флакон для образца, – отозвался Баском. – Хочу поймать одну из блесток и рассмотреть ее под микроскопом».

«Надо полагать, ты знаешь, что делаешь», – устало заметил капитан.

«Я посвятил всю жизнь изучению внеземной фауны и флоры, – слегка напряженным тоном сказал Баском. – Могу представить себе, что эти светлячки аналогичны искроклещам с Проциона B… Сейчас, осталось только накрыть его сачком. Вот и всё! Поймал одного! Полезай во флакон. Надо же! Он ярко светится! Видите, капитан?»

«Вижу. Как он выглядит под микроскопом?»

«Гм… – Баском вынул карманный увеличитель и присмотрелся. – Изображение не фокусируется. Наблюдается центральное сосредоточение светимости – несомненно, там и находится насекомое. Думаю, что пропущу через него электрический разряд – это его убьет, после чего, возможно, можно будет рассмотреть его с бóльшим увеличением».

«Не возбуждай светлячков!» – снова предупредил капитан Бадт. Экран осветился белой вспышкой и погас. «Баском! Баском!»

Ответа не было.

 
* * *
 

Уничтожение узла вызвало беспокойную дрожь во всей разветвленной сети Унигена. Узел представлял собой неотъемлемую частицу мозга Унигена; его функция заключалась в модификации определенной категории мыслей. После исчезновения узла мышление этой категории ограничивалось до тех пор, пока не будет генерирован другой узел, наделенный точно такими же каналами связи.

Возможные последствия этого события служили дополнительной причиной для тревоги. Металлические поглотители энергии с другой планеты применяли тот же метод – ударный поток электронов пересекал центр узла, нарушая равновесие сил, что приводило к вспышке высвобожденной энергии, поглощавшейся яйцевидными металлическими вредителями. По всей видимости, взрыв застал врасплох сухопутного червя и убил его; возможно, червь ошибся и принял узел за какое-то не столь насыщенное энергией существо.

Униген решил, что было бы предусмотрительно уничтожать сухопутных червей по мере их появления, чтобы предотвращались дальнейшие инциденты.

Еще одно обстоятельство раздражало Унигена: шипы, растущие из «воротничков», распространялись по поверхности обнажения урановой руды, глубоко внедряя корни в содержавший энергию материал. Очевидно, шипы состояли из вытесненного таким образом субстрата. Когда Униген поручил узлу поглотить выделенный растительностью уран, узел наткнулся на непроницаемую инертную оболочку, защищавшую шипы от выделяемого узлом тепла.

По мере того, как Униген сосредоточивал свои вычислительные мощности, его узлы дрожали и мерцали по всей Вселенной. Предстояло принять решительные меры.

 
* * *
 

Эйвери и Джейсон, далеко ушедшие по пляжу, заметили белую вспышку взрыва, на мгновение озарившего призрачным светом черные расщелины горного склона. Сразу после этого раздался рокочущий звук; их встряхнула ударная волна.

Эйвери встревожился и включил передатчик: «Эйвери вызывает капитана. Что случилось?»

«Глупец Баском умудрился взорваться!» – резко ответил капитан.

«Мы на берегу, примерно в полутора километрах от того места, где произошел взрыв, – поспешно проговорил Эйвери. – Следует ли…»

Капитан Бадт прервал его: «Ничего не делайте! Ни к чему не прикасайтесь! Это неизвестная и опасная планета. Баском только что доказал это своей смертью».

«Что он сделал?»

«Насколько я понимаю, пропустил электрический ток через одну из летучих ярких мошек, и она взорвалась у него перед носом».

Эйвери остановился, беспокойно озираясь по сторонам: «Мы проходили рядом с ними. Они нас не беспокоили. Значит, всему виной электрический разряд».

«Возвращаясь, будьте осторожны. Я больше не могу терять людей. Держитесь подальше от этих светлячков».

«Так точно! – Эйвери подал знак Джейсону. – Пойдем. Лучше держаться поближе к воде».

Пробираясь по самому краю поросшего мхом океана вдоль пологой дуги залива, они приблизились к месту взрыва.

«Похоже на то, что от Баскома почти ничего не осталось», – тихо сказал Джейсон.

«Воронки от взрыва тоже почти не осталось, – отозвался Эйвери. – Странное дело!»

«Смотри-ка, светлячков теперь тысячи! Как пчелы над ульем. И что-то растет из черного уступа! Когда мы шли в другую сторону, такой поросли не было! Эти шипы буквально растут, как грибы…»

Эйвери разглядывал обнажение руды в бинокль: «Может быть, это как-то связано с летучими блестками. Светлячки могут быть спорами или пыльцой – чем-то в этом роде».

«Все может быть, – согласился Джейсон. – На Антеусе я видел лианы пятьдесят километров длиной и толщиной с дом; они вибрировали по всей длине, когда в них тыкали палкой. Дети из земных колоний переговариваются с помощью этих гигантских лиан морзянкой. Лианам это не нравится, но что они могут с этим поделать?»

Эйвери обернулся, глядя через плечо на танцующих в воздухе светлячков: «Они как будто следят за нами… Прежде, чем устраивать здесь колонию, этих чертовых мушек нужно вывести. Поблизости от электрических приборов и проводов они опасны».

Джейсон воскликнул: «Бежим! Сюда летит пара светлячков!»

«Не надо так волноваться, – нервно отозвался Эйвери. – Их просто несет по ветру».

«Несет, как же! Ну их к дьяволу!» – Джейсон припустил к кораблю со всех ног.

 
* * *
 

Униген наблюдал за возвращением сухопутных червей по берегу – по-видимому, они искали какую-нибудь съедобную морскую растительность. Для того, чтобы исключить возможность случайного разрушения еще одного узла, однако, предусмотрительно было бы уничтожать этих существ по мере их появления, а также очистить от них окружающий обнажение руды район планеты.

Униген направил два узла к сухопутным червям. Судя по всему, они почувствовали опасность и стали неуклюже удаляться. Униген ускорил движение узлов – они устремились вперед со скоростью, достигавшей половины световой, пронзили сухопутных червей, вернулись, пронзили их снова и повторили эту операцию раз двадцать, в каждом случае оставляя в телах червей небольшие дымящиеся отверстия. Сухопутные черви упали на черную гальку и лежали без движения.

Униген вернул узлы к обнажению руды. Его беспокоила более серьезная проблема: растительность, все плотнее покрывавшая поверхность окиси урана своими «воротничками» и корнями.

Униген сосредоточил тепло двадцати узлов на одном из шипов. Возникло отверстие, подорвавшее корень ростка. Шип осел, съежился, рассыпался.

Структура Унигена не могла ощущать «удовольствие» – для него наибольшим приближением к этой эмоции было спокойное преодоление препятствий, сознание способности и возможности контролировать перемещения. В этом состоянии Униген приступил к систематическому разрушению шипов.

Второй росток стал бледно-коричневым и рассыпался, третий…

В небе появился летящий объект, сходный с сухопутными червями – с той разницей, что он сильнее излучал в инфракрасном диапазоне.

Неужели от этих надоедливых существ никак нельзя было избавиться?

 
* * *
 

Первым выдвинул это предложение второй помощник Дарт – сначала тихо и неуверенно, наполовину ожидая, что капитан Бадт заморозит его неумолимым взором цинковых глаз. Но капитан стоял, как статуя, глядя на погасший телеэкран, и все еще прислушивался к молчащему передатчику Эйвери.

Набравшись храбрости, Дарт повысил голос: «Пока что мы не можем представить окончательный отчет. Пригодна эта планета для обитания или нет? Если мы сразу улетим, убедительных оснований для ответа на этот вопрос не будет».

Капитан отозвался приглушенным, почти сдавленным голосом: «Я не могу рисковать жизнью других людей».

Дарт почесал затылок, покрытый жесткими рыжими кудряшками. Ему пришло в голову, что капитан Бадт постарел.

«Здешние светлячки – смертельно опасные твари, – настойчиво продолжал Дарт. – Мы все в этом убедились. Они убили трех человек. Но с ними можно справиться. Они взрываются под воздействием электрических разрядов. И еще одно: они роятся над урановой рудой, как пчелы вокруг улья, и занимаются своими делами, пока их ничто не беспокоит. Баском, Эйвери, Джейсон – все они погибли, потому что слишком близко подошли к обнажению руды. Я кое-что придумал и готов сам проверить целесообразность своей идеи. Нужно соорудить что-то вроде легкой прямоугольной рамы, обмотать ее натянутой проволокой и подать к проволоке напряжение так, чтобы в соседних проводниках чередовались положительные и отрицательные заряды. Потом я поднимусь на разведочном вертолете и медленно пролечу над обнажением руды. Там теперь собралась такая плотная стая светлячков, что можно будет сразу взорвать две или три сотни, а потом пролететь над ними еще и еще раз».

Капитан Бадт сжимал и разжимал кулаки: «Хорошо. Приступайте!» Повернувшись спиной к Дарту, он снова сосредоточил взгляд на погасшем экране. Он решил, что это был его последний полет.

С помощью Генри, корабельного электрика, Дарт собрал раму, натянул на нее проволоку и оснастил ее аккумулятором, подающим ток под высоким напряжением. Устроившись в подвесной системе ремней миниатюрного разведочного вертолета, он поднялся прямо вверх, разматывая тонкий кабель длиной в полтора километра. Вертолет превратился в едва заметную точку в серовато-голубом небе.

«Вот и всё, – в наушниках Дарта послышался голос электрика. – Теперь я хорошенько закреплю эту мухоловку и… у меня возникла еще одна идея. Для того, чтобы рама не болталась, а висела вертикально, я привяжу к ней оттяжку с небольшим грузом».

Генри привязал балласт и подключил аккумулятор к проволоке: «Готов!»

Дарт, в полутора километрах над побережьем, направил вертолет к обнажению урановой руды.

Капитан Бадт крепко схватился за поручень в рубке управления, наблюдая за продвижением Дарта на телеэкране.

«Выше, Дарт! – сказал он. – На полтора метра выше… Так держать… Все правильно, не спеши…»

 
* * *
 

Диапазон восприятия Унигена – диапазон из миллиона оттенков – позволял регистрировать как самые слабые радиоволны, так и жесткое космическое гамма-излучение. Стереоскопическая оценка расстояния до объектов обеспечивалась благодаря тому, что каждый из узлов выполнял функцию зрительного органа. Достаточно высокое разрешение изображений достигалось посредством регистрации только излучения, перпендикулярного поверхности узла. Таким образом, каждому из узлов была доступна приблизительная сферическая картина излучения всех окружающих источников, хотя такие подробности, как рама, обмотанная проволокой, оставались практически невидимыми.

Первым предупреждением для Унигена стало давление, исходившее от приближающихся электростатических полей; затем рама с проводниками пролетела над выступом урановой руды там, где наблюдалось самое плотное скопление узлов.

Взрыв опалил побережье, превратив участок радиусом метров пятнадцать в огненный бассейн расплавленного камня. Узлы, не столкнувшиеся с проводниками, разнесло ударной волной во все стороны, в том числе далеко в просторы океана.

Непосредственно в эпицентре взрыва шиповатая растительность выгорела, но в других местах осталась почти неповрежденной.

Структура Унигена была настолько же неспособна испытывать гнев, как и получать удовольствие; тем не менее, его стремление к выживанию было интенсивным. В небе летел сухопутный червь. Такой же, как он, уничтожил один узел электрическим разрядом; возможно, летучий червь был каким-то образом связан с катастрофическим взрывом. Четыре узла поднялись по диагонали со скоростью света и прошили сухопутного червя, двигаясь вперед и назад, как иглы швейной машины, подрубающие отрез ткани. Существо упало на землю.

Униген собрал оставшиеся узлы в тридцати метрах над обнажением урановой руды. Он потерял девяносто шесть узлов.

Униген оценил ситуацию. Планета была богата ураном, но здесь обитали смертоносные сухопутные черви.

Униген принял решение. Уран часто встречался во Вселенной, на тысячах молчаливых, темных планет, лишенных признаков жизни. Ему преподали урок: следовало избегать миров, населенных живыми существами, какими бы примитивными они ни были.

Узлы взметнулись сверкающей стаей в небо и рассеялись в космическом пространстве.

 
* * *
 

Капитан Бадт, схватившийся за край стола, отпустил его и выпрямился. «Вот таким образом, – без всякого выражения сказал он. – Мир, где мы потеряли четырех храбрых, опытных астронавтов за четыре часа – мир, населенный стаями кошмарных атомных пчел… Здесь не место человеку! Четыре незаменимых астронавта…»

Опустив плечи, капитан мрачно молчал.

В рубку управления поднялся курсант; увидев капитана в непривычной позе, он широко открыл глаза. Многолетняя привычка, однако, взяла свое. Капитан Бадт расправил плечи, напряженно выпрямился. Его брюки и туника были безукоризненно выглажены, глаза снова повелительно сверкнули.

«Младший лейтенант, вы будете выполнять функции первого помощника до получения дальнейших указаний. Мы покидаем эту планету и возвращаемся на Землю. Будьте добры, проследите за тем, чтобы все выходные люки были закрыты».

«Так точно!» – отдал честь новый первый помощник.

 
* * *
 

На планете было тихо. Ярко-зеленый океан простирался до горизонта, горы вздымались и опускались, перемежаясь безжизненными каменистыми пустошами – утесами, ущельями, плоскогорьями, черными и серыми обнажениями скал, наносами вулканического пепла.

Растительность на выступе смоляной урановой руды быстро развивалась, достигнув полутораметровой, трехметровой, а затем и семиметровой высоты; высокие серые шипы покрылись белыми, желтоватыми, серебристыми пятнышками. В каждом из шипов образовалась центральная полость – шипы превратились в прямые трубки, твердые, как пушечные стволы.

В основании каждой трубки начал формироваться плод – спорангий, окруженный впитывающей влагу оболочкой, а под ним – сферическая камера, соединенная с основанием шипа четырьмя сходящимися каналами.

В этой камере накапливался уран-235: сначала граммов двадцать пять, потом пятьдесят, потом сто – все большее количество металла диффундировало сквозь мембраны растения благодаря странному метаболизму, выработанному за миллиарды лет эволюции.

Плод созрел. Первый шип достиг кульминации развития. Напряжение в оболочке спорангия превысило ее прочность: оболочка разорвалась, вода затопила камеру, содержащую урановое ядро.

Взрыв! Пар вырвался в направленные к основанию шипа каналы, заполняя его полость под высоким давлением и создавая реактивную тягу. Трубчатые шипы один за другим взлетали прямо вверх, с резкими хлопками освобождаясь от балласта лишних оболочек. Выше, выше, еще выше – с яростным ускорением – в космос…

Металлические трубки выпустили последние облачка пара. Спорангии дрейфовали в пространстве по инерции. Сила притяжения планеты слабела, становилась едва ощутимой. Спорангии летели все дальше. Охладившись в вакууме, они треснули и широко раскрылись. Из каждого созревшего плода рассыпались тысячи капсул, причем сотрясение треснувшей оболочки направило каждую по своему неповторимому курсу, к одной из мириадов звезд.

Продолжался бесконечный цикл распространения спор по Вселенной.

Падая на ту или иную планету, некоторые споры оказывались на радиоактивной поверхности, прорастали и достигали кульминации развития, после чего взрыв и паровая тяга придавали трубчатым шипам ускорение, достаточное для побега за пределы гравитационного колодца.

Снова космос, снова годы бесшумного равномерного полета. В неизмеримую даль – и дальше…

НЕОБУЗДАННАЯ МАШИНА

I

Во всем Терминале не было никого выше, толще и тяжелее бармена по прозвищу «Бык». Краснолицый детина с плоскими обвисшими щеками, он вышвыривал пьянчуг грудью и животом, выпяченными наподобие бочки из костей и мышц – подталкивая их к выходу, пританцовывая и напирая пузом с разбега, как неуклюжий, возбужденный сладострастием слон. По отзывам надежных свидетелей, его толчки не уступали силой ударам копыт брыкающегося мула.

Марвин Алликстер, нервный худощавый субъект лет сорока, хотел было обозвать бармена мерзавцем, мошенником и скупердяем, но предусмотрительно придержал язык.

Бармен вертел в руках прозрачный шарик, рассматривая со всех сторон заключенное в нем маленькое существо. Существо сияло и мерцало, как призма – солнечно-желтыми, изумрудными, мягкими розовато-лиловыми, ярко-розовыми сполохами чистейших оттенков. «Двадцать франков», – без особого энтузиазма произнес бармен.

«Двадцать франков? – Алликстер ударил кулаками по стойке бара – театрально преувеличенным жестом. – Ты шутишь!»

«Без шуток», – проворчал бармен.

Алликстер серьезно наклонился вперед, пытаясь воззвать к разуму собеседника: «Послушай, Бык! О чем ты говоришь? Этот шарик – чистый, как слеза, горный хрусталь, ему не меньше миллиона лет. Попрыгунчики копаются целый год и считают, что им повезло, если они находят пару таких кристаллов, да и то внутри огромных кусков кварца. Они шлифуют и полируют находку, крутят ее и вертят, а если она ненароком выскальзывает из рук – беда! Шарик разлетается вдребезги, зудень вытекает и погибает».

Бармен отвернулся, чтобы налить по стаканчику виски паре ухмыляющихся грузчиков: «Слишком хрупкая штука. Если я ее куплю, а кто-нибудь из треклятых дебоширов ее разобьет, я потеряю двадцать франков – только и всего».

«Двадцать франков? – изумленно повторил Алликстер. – Называть такую сумму, глядя на эту драгоценность, язык не поворачивается. Я уж лучше продам свое ухо за двадцать франков!»

«Это меня вполне устроит», – пошутил Бык, поигрывая ножом.

Теперь Алликстер попробовал возбудить в собеседнике алчность: «Я получил эту штуковину из первых рук за пятьсот франков».

Бармен рассмеялся ему в лицо: «Все вы, из магистральных бригад, поете одну и ту же песню. Подбираете безделушку на какой-нибудь станции, проносите ее контрабандой на обратном пути и рассказываете сказки о том, во сколько она вам обошлась, чтобы сплавить ее втридорога первому простофиле, готовому развесить уши, – Бык налил себе стаканчик воды и опорожнил его, подмигнув грузчикам. – Как-то раз я попался на эту удочку. Купил козявку у Хэнка Эванса – он утверждал, что она умела танцевать и выучила все туземные танцы Калонга. Козявка выглядела так, будто и вправду танцевала. Выложил за нее сорок два франка. Оказалось, что у нее от земного притяжения затекли ступни – она просто переминалась с ноги на ногу, чтобы ей было не так больно стоять. Вот и все танцульки!»

Алликстер тревожно поежился, оглянувшись в сторону входной двери. Сэм Шмитц, диспетчер, вызывал его уже целый час, а Сэма никак нельзя было назвать терпеливым человеком. Алликстер снова облокотился на стойку бара, не слишком убедительно изображая безразличие: «Взгляни на цвета, смотри, как переливается эта маленькая тварь! Вот! Пламенный красный блеск! Ты видел что-нибудь ярче? Только представь себе, как эта штука будет выглядеть на шее какой-нибудь дамы!»

Китти, пышнотелая блондинка-официантка, промурлыкала восхищенным контральто: «Какая прелесть! Я не отказалась бы сама ее носить».

Бармен снова взял хрустальный шарик: «Не знаю никаких дам». С сомнением рассмотрев шарик, он заметил: «Красивая штуковина. Что ж, может быть, я отстегну двадцать франков».

На телеэкране за спиной бармена прожужжал сигнал вызова. Бык включил изображение и звук одновременно, не позаботившись спросить, кто звонил, и отступил в сторону, чтобы не загораживать экран своей тушей. Алликстер не успел спрятаться под стойкой. Сэм Шмитц смотрел прямо ему в глаза.

«Алликстер! – рявкнул Шмитц. – Даю тебе пять минут. После этого можешь не приходить на работу!» Экран погас.

Алликстер задумчиво сдвинул темные брови, глядя на отвечавшего безмятежным взглядом бармена. «Так как ты торопишься, – сказал Бык, – так и быть, я дам за эту блестящую висюльку двадцать пять франков».

Не отрывая глаз от лица бармена, Алликстер поднялся на ноги и поиграл хрустальным шариком, перекидывая его из одной ладони в другую. Бык нервно протянул руку: «Полегче! Он может разбиться». Бармен выдвинул денежный ящик: «Вот твои двадцать пять франков».

«Пятьсот», – сказал Алликстер.

«Не получится», – буркнул бармен.

«Ладно, четыреста».

Бык снова покачал головой, наблюдая за Алликстером хитро прищуренными глазами. Алликстер повернулся и молча направился к выходу. Бык стоял неподвижно, как статуя. Уже в дверном проеме продолговатое загорелое лицо Алликстера снова повернулось к пузатому бармену: «Триста».

«Двадцать пять франков».

Алликстер скорчил раздраженную гримасу и вышел.

На улице он задержался. Озаренное зимним солнечным светом депо – огромный куб – возвышалось, как утес, над более или менее сомнительными окрестностями Терминала. У основания депо расположились склады – блестящие алюминиевые корпуса, каждый длиной метров четыреста. Грузовики и автоприцепы примкнули к боковым складским воротам, как красные и синие пиявки.

Крыши складов служили разгрузочными площадками – по ним гибкие составные конвейеры перемещали в трюмы воздушных судов продукцию сотен миров. Несколько секунд Алликстер наблюдал за этой деятельностью; он знал, что девять десятых всего оборота грузов экспортировали незаметно по магистралям – на континентальные земные станции и на станции других планет, к далеким звездам.

«Мерзавец!» – отвел душу Алликстер и не спеша направился к транспортному пункту на углу, размышляя о блестящей безделушке. Может быть, следовало продать ее бармену – двадцать пять франков в любом случае принесли бы Алликстеру двадцать четыре франка прибыли. Но он отверг эту мысль. По магистралям можно было пронести не так уж много, и любой уважающий себя контрабандист рассчитывал на приличный доход от рискованного предприятия.

На самом деле хрустальный шарик представлял собой нечто вроде икринки морского животного, выброшенной волнами на розовый пляж… Алликстер не мог припомнить название планеты розовых пляжей, он помнил только адресный код ее станции: 9-3-2. Засунув шарик в карман, он забрался в транспортную капсулу – та повернулась и поднялась в воздух, навстречу солнечным лучам. Алликстер вышел на террасу административного уровня депо.

В нескольких шагах виднелась стеклянная кабинка сидевшего на высоком табурете Сэма Шмитца, диспетчера и бригадира Магистральной службы. Алликстер сдвинул в сторону прозрачную панель стены и дружелюбно произнес: «Привет, Сэм!» У Шмитца было круглое пухлое лицо, раздраженное и легко краснеющее, почти лишенное подбородка и напоминавшее бульдожью морду.

«Алликстер! – поднял голову Шмитц. – Должен тебя удивить. Мы тут наводим порядок. Вы, ремонтники, почему-то вообразили себя аристократами, ответственными только перед Господом Богом. Вы заблуждаетесь. Ты должен был заступить на смену и ожидать вызова три часа тому назад. Шеф уже два часа дышит мне в загривок, требуя, чтобы я прислал механика. И где я тебя нашел? В баре! Я всегда к тебе хорошо относился, но пора бы уже понять, что существует расписание!»

Алликстер рассеянно выслушивал излияния бригадира и кивал, когда это от него ожидалось. Кому еще можно было всучить хрустальный шарик? Может быть, подождать до выходных и отвезти безделушку в Эдмонтон или в Чикаго? А еще лучше припрятать ее, пока не накопятся несколько таких редкостей, и продать всю коллекцию в Париже или в Мехико-Сити – там, где водились лишние деньги. Шмитц прервался, чтобы перевести дыхание.

«Есть какие-нибудь вызовы, Сэм?» – спросил Алликстер.

Реакция диспетчера поразила его. Физиономия Сэма задрожала от ярости: «Какого дьявола! О чем, по-твоему, я говорил последние пять минут?»

Отчаянно пытаясь вспомнить какие-нибудь обрывки фраз, Алликстер почесал щеку, погладил подбородок: «Не успел разобраться во всем, что ты говорил, Сэм. Может быть, полезно было бы повторить… На что они жалуются?»

Сэм с отвращением воздел руки к потолку: «Ступай к шефу! Он объяснит, что к чему. С меня хватит!»

Алликстер прогулялся по террасе, повернул в коридор и остановился у высокой зеленой двери с бронзовой надписью:

«ДИРЕКТОР ОТДЕЛА ОБСЛУЖИВАНИЯ И РЕМОНТА.

ЗАХОДИТЕ!»

Алликстер нажал кнопку. Дверь отодвинулась, и он зашел в приемную. Секретарша подняла глаза. Алликстер сказал: «Шеф хотел меня видеть».

«Еще как хотел!» Она произнесла в микрофон: «Скотти Алликстер явился». Прислушиваясь к наушнику-вкладышу, она кивнула Алликстеру и нажала кнопку, открывавшую замок внутренней двери. Алликстер слегка отодвинул эту дверь и проскользнул в кабинет. Здесь, как всегда, воздух был насыщен раздражавшим Алликстера запахом какого-то медицинского препарата.

Шеф, приземистый неуклюжий субъект, отличался пупырчатой желтоватой кожей, напоминавшей высохший старый лимон. Маленькие черные шарики его глаз словно искрились разрядами внутреннего электричества. На голове у него беспорядочно торчали несколько скрученных седых и черных волосков. Шею шефа покрывали толстые складки, как у аллигатора, причем справа ее пересекал до самого бугристого подбородка глубокий уродливый шрам. Алликстер никогда не видел, чтобы шеф смеялся, и никогда не слышал, чтобы суховатый, монотонный и гнусавый голос шефа приобретал какую-нибудь выразительность.

«Надо полагать, Шмитц объяснил тебе в общих чертах, чтó требуется сделать», – без предварительных замечаний произнес шеф.

Алликстер присел на стул: «Честно говоря, шеф, я так и не понял, о чем он толковал».

Шеф продолжал таким тоном, словно объяснял идиоту правила поведения за столом – тихо, тщательно выговаривая каждое слово: «Тебе приходилось бывать на Ретусе?»

«Код станции 6-4-9. Конечно. У них там новый Суперкомплекс».

«Так вот, код 6-4-9 не совпадает по фазе».

Густые прямые брови Алликстера удивленно выгнулись: «Уже? Мы же только что…»

Шеф сухо прервал его: «Дело вот в чем. Входящая магистраль соединилась, но почти вышла за пределы диапазона селектора. По моим расчетам, расхождение по фазе составило тридцать одну сотую процента».

Алликстер почесал подбородок: «Похоже на утечку где-то в селекторе».

«Возможно», – согласился шеф.

«Или, может быть, на Ретусе завелся новый диспетчер, и он балуется с настройками».

«Для того, чтобы не было никаких погрешностей, – сказал шеф, – я посылаю тебя на станцию 6-4-9 с отклонением на выходе, равным отклонению входящей магистрали».

Алликстер поморщился: «Это опасно. Если адресный код не согласуется, как положено, на Ретусе вы моих костей не соберете».

Шеф откинулся на спинку кресла: «Работа ремонтника связана с риском. Твоя смена – тебе этим и заниматься».

Нахмурившись, Алликстер смотрел в окно, в туманные дали Большого Невольничьего озера: «Все это плохо пахнет. У ретов новый Суперкомплекс, и они не распространяются о том, что там делается».

«Верно».

Прищурившись, Алликстер бросил взгляд на шефа: «Вы уверены, что это проделки персонала на Ретусе?»

«Я ничего подобного не утверждал. Я знаю только то, что расхождение связано с кодом 6-4-9».

«У вас есть график этого кода?»

Шеф молча протянул ему распечатку осциллограммы.

Алликстер пробормотал: «Амплитуда – шесть, частоты – четыре и девять». Он нахмурился: «Почти шесть, почти четыре и девять! Но не совсем. Всего лишь достаточно для контакта».

«Правильно. Что ж, собери оборудование, отправляйся по магистрали и отремонтируй то, что у них там разладилось».

Алликстер тревожно потянул себя за острый кельтский подбородок: «Может быть…» Он замолчал.

«Может быть – что?»

«Знаете, чтó я думаю?»

«Нет».

«Похоже на то, что тут замешана любительская – или даже грабительская станция. По магистрали Ретуса поставляют ценные грузы. Если кому-то удалось перенаправить магистраль к своей станции…»

«Если ты так считаешь, захвати оружие».

Алликстер нервно потирал руки: «Дело выглядит так, шеф, что это следовало бы поручить полиции».

Шеф смерил его пронзительным взглядом черных глаз: «С моей точки зрения дело выглядит так, что расхождение по фазе составляет тридцать одну сотую процента. Может быть, какой-то кретин у них в Суперкомплексе нажимает не на те кнопки. Я хочу, чтобы ты в этом разобрался. За что тебе платят тысячу франков в месяц?»

Алликстер пробормотал нечто по поводу того, что ценность человеческой жизни не измеряется в деньгах. На что шеф возразил: «Если тебе не нравится твоя работа, я знаю механиков получше тебя, которые от нее не откажутся».

«Мне нравится моя работа», – сказал Алликстер.

«Надень защитный костюм типа X».

Густые черные брови Алликстера снова превратились в вопросительные знаки: «На Ретусе безопасная атмосфера. Костюм типа X защищает от галогенов…»

«Надень костюм типа X. Незачем зря рисковать. Вдруг это действительно грабительская станция? Кроме того, возьми с собой автопереводчик. И оружие».

«Значит, мы одинаково смотрим на вещи», – усмехнулся Алликстер.

«Не забудь запасной аккумулятор и проверь подачу воздуха к респиратору. Эванс сообщал об утечке из трубки запасного респиратора. Я забраковал этот аппарат – но, может быть, они все такие».