Пелопоннесская война

СУД НАД ПЕРИКЛОМ

Хотя Перикл победил в дебатах и афиняне больше не отправляли посольств в Спарту, его оппоненты не отступили. Будучи не в состоянии одолеть его на политической арене, они обратились к суду. Афинские политики нередко уязвляли человека и его политическую позицию, обвиняя его в коррупции. Перикл и сам начал свою публичную карьеру с подобного обвинения в адрес Кимона. Вероятно, в сентябре 430 г. до н. э. на собрании, где обычно голосовали за утверждение в должности высших чиновников, Перикл был смещен и отдан под суд по обвинению в хищении средств.

Фракция мира не была достаточно влиятельной, чтобы добиться этого в одиночку, но ход событий сыграл им на руку. После провала переговоров Агнон и остатки его разгромленной армии вернулись с неудачной атаки на Потидею. Их провал способствовал всеобщему расстройству, о котором сообщает Фукидид: афиняне «тяжело переносили бедствия: простой народ – потому, что лишился и того скудного достатка, что имел раньше; богатые же люди были удручены потерей своих прекрасных имений в Аттике со всеми домами и роскошной обстановкой, но более всего тем, что вместо наслаждения мирной жизнью они должны были воевать» (II.65.2).

В результате Перикла признали виновным и подвергли наказанию в виде крупного штрафа. Очевидно, присяжные не были до конца убеждены в его виновности или не хотели идти на крайние меры в отношении человека, бывшего их лидером на протяжении стольких лет, ведь казнокрадство могло повлечь за собой и смертную казнь. При содействии своих друзей он вскоре выплатил штраф, но, по всей видимости, находился в отставке примерно с сентября 430 г. до н. э. до начала следующего служебного года в середине лета 429 г. до н. э.

СПАРТАНЦЫ ВЫХОДЯТ В МОРЕ

Тем временем спартанцев все больше утомляли упрямство афинян и неэффективность их собственной стратегии. Нападения на прибрежные города Пелопоннеса рождали вопросы относительно их способности защитить своих союзников от колоссальной военно-морской мощи Афин. Поэтому в конце лета 430 г. до н. э. они атаковали Закинф, остров, лежащий у побережья Элиды и являвшийся союзником Афин. Они сделали это с сотней трирем и тысячей гоплитов под командованием лидера морских сил Спарты, наварха Кнема (см. карту 11). Их целью было защитить западный Пелопоннес и союзников на северо-западе, лишив Афины необходимых баз в регионе. Однако взять город спартанцам не удалось, они смогли лишь подвергнуть разорению его окрестности, после чего снова отправились домой.

Становилось ясно, что для решающей победы спартанцам нужна новая наступательная стратегия. Для этого им необходимо было выйти в море с бóльшим флотом, нежели тот, что они имели или могли позволить себе построить и укомплектовать. По этой причине они отправили посольство к персидскому «царю царей» Артаксерксу I, чтобы заключить союз. По пути группа послов остановилась при дворе Ситалка во Фракии и попросила его отказаться от союза с Афинами и объединиться с пелопоннесцами, надеясь, что он пришлет армию для снятия осады с Потидеи. Однако два афинских посла, также присутствовавшие при этом, убедили Садока, сына Ситалка, арестовать пелопоннесцев и доставить их в Афины. Когда они прибыли, их немедленно и без всякого суда предали смерти, а тела бросили в яму и запретили хоронить. Этот акт устрашения и расплаты имел место, когда Перикл уже лишился власти, так что, скорее всего, был делом рук военной партии, которая к осени 430 г. до н. э. полностью контролировала ситуацию, поскольку умеренные находились в опале, а партия мира была дискредитирована. Фукидид считает, что афиняне совершили это злодеяние из страха перед одним из пелопоннесских послов, Аристеем – коринфянином, наиболее значимым в обороне Потидеи, – с тем, чтобы этот смелый и выдающийся человек не сбежал и не причинил им еще большего вреда. Официальное объяснение гласило, что послов казнили в отместку за жестокость спартанцев. С самого начала войны спартанцы взяли за правило убивать всех людей, захваченных в море, будь то афиняне, их союзники или представители нейтральных полисов. Такое поведение обеих воюющих сторон было предвестником гораздо худших преступлений, совершенных в дальнейшем, что иллюстрирует замечание Фукидида: «Война – учитель насилия» (III.82.2).

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОТИДЕИ

Афинская партия войны, вероятно возглавленная Клеоном, отреагировала на нападение Спарты на Закинф и последовавшее за ним наступление амбракиотов на Аргос в Амфилохии, отправив Формиона с двадцатью кораблями в Навпакт. Его задачей было обезопасить порт от внезапного удара и перекрыть Коринфский залив. Афиняне также пытались увеличить поступления в бюджет, ужесточив сбор дани в державе, однако их крупнейшим достижением стало взятие Потидеи зимой 430/429 г. до н. э. После осады, длившейся два с половиной года, запасы продовольствия в городе были исчерпаны, и его жители дошли до каннибализма. Афинское войско, размещенное там, страдало от холода и болезней, а некоторые из солдат, по-видимому, находились вдали от дома с момента прибытия войска зимой 433/432 г. до н. э. Афиняне уже потратили более 2000 талантов на это предприятие, и каждый день стоил по крайней мере еще одного таланта из оскудевшей казны. Поэтому афинские стратеги Ксенофонт, Гестиодор и Фаномах предложили потидейцам приемлемые, хотя и не слишком щедрые условия: «Жителям города и их союзникам разрешался свободный выход из города с женами и детьми; каждый мог взять с собой один плащ (а женщины по два плаща) и определенную сумму денег на дорогу» (II.70.3).

В сложившихся обстоятельствах такое решение было разумным и, безусловно, желанным для афинян, но представители военной партии посетовали на то, что стратегам следовало добиваться безоговорочной капитуляции, а не идти на уступки, и потому привлекли их к суду. Суть претензии заключалась в том, что они превысили свои полномочия, заключив мир без консультации с афинским Советом пятисот и народным собранием. Однако и политические соображения, несомненно, сыграли свою роль, так как все эти стратеги были избраны вместе с Периклом в конце минувшей зимы, когда он обладал огромным авторитетом. Обвинение против них было равносильно обвинению против Перикла и его умеренной фракции, но эта попытка провалилась. Афиняне с облегчением восприняли окончание долгой и дорогостоящей осады и не были настроены спорить о формальностях. Оправдание военачальников также может свидетельствовать о том, что народная антипатия к Периклу пошла на спад. В итоге для удержания покинутого города в него была отправлена группа поселенцев. Отныне Потидея должна была стать ключевой базой Афин во фракийских областях.

К концу второго года войны афиняне значительно ослабли в сравнении с тем, какими они были двенадцатью месяцами ранее. Тогда они проявили выдержку в ходе двух вторжений, позволив уничтожать свои поля и дома без боя. Впрочем, когда вся Аттика была разгромлена, спартанцы имели мало поводов верить, что дальнейшие набеги принесут лучшие результаты. Кроме того, афинский флот доказал, что может относительно безнаказанно досаждать прибрежным полисам Пелопоннеса. Теперь, согласно плану Перикла, было самое время для того, чтобы дискредитировавшая себя военная партия Спарты уступила Архидаму и его умеренным коллегам и предложила мир на разумных условиях.

Но вместо этого решимость спартанцев оказалась неистовее, чем когда-либо. Лишенные возможности сражаться на суше, они перешли в наступление на море, посягнув на контроль Афин над западными морями и даже на безопасность Навпакта. Их успехи опровергли уверенный прогноз Перикла, что пелопоннесцы будут «отрезаны от моря» (I.141.4). Хотя спартанское посольство в Персию удалось перехватить, не было никакой гарантии, что будущие послы не справятся с ним, да и «царь царей» вполне мог поддаться их убеждению в свете немощности Афин. Случись это, и все расчеты, основанные на афинском превосходстве в количестве кораблей и денег, оказались бы бесполезными. Воодушевленные такими перспективами, спартанцы дали понять, что не желают заключать мир ни на каких условиях, кроме своих собственных.

Тем временем чума по-прежнему губила жизни и моральный дух афинян; финансовое положение города также оставалось серьезной проблемой. Из 5000 талантов расходных средств (не считая чрезвычайного фонда в 1000 талантов), имевшихся в начале войны, почти 2700 – более половины – уже были потрачены. И хотя дорогая осада Потидеи закончилась и казна освободилась от этого тяжкого бремени, активность спартанцев на море означала, что афинянам, возможно, придется вновь раскошелиться на комплектование флота и защиту союзников. С такими расходами, как в предыдущие два года, они могли воевать еще не более двух лет. Даже военная партия наверняка понимала, что город не сможет позволить себе крупную кампанию в новом году, однако политика бездействия также была опасна. Несмотря на то что спартанская неуступчивость вернула афинянам волю к борьбе, а их стены, флот и держава были целы, будущее Афин выглядело сомнительно.

ГЛАВА 8
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПЕРИКЛА
(429 Г. ДО Н.Э.)

Несмотря на все перенесенные страдания, разочарования и кажущийся крах выбранного Периклом плана, афиняне вновь избрали его на должность стратега весной 429 г. до н. э. Отчасти это решение объяснялось уважительным отношением земляков Перикла к проявленным им талантам и доверием, которое он им давно внушал, но военные и политические реалии также сыграли свою роль в этом выборе. После отказа спартанцев от мирных переговоров влияние афинской партии мира в течение ближайших нескольких лет было фактически сведено к нулю. Однако афиняне не могли перейти в наступление, как этого требовали Клеон и его соратники, пока чума по-прежнему свирепствовала, а деньги в казне иссякали. Казалось, единственная возможная альтернатива состоит в продолжении первоначальной политики, что сохраняло за Периклом лидерство в Афинах.

Но Периклу, вернувшемуся к работе примерно в июле 429 г. до н. э., оставалось жить лишь несколько месяцев. Плутарх сообщает, что убивший его недуг не набросился на него внезапно, а медленно тлел: то была болезнь, «медленно изнурявшая тело и постепенно подтачивавшая душевные силы» (Перикл 38.1). В этот период ни он, ни кто-либо другой не мог достаточно твердо руководить политикой Афин, равно как и воодушевить или умерить пыл афинян. Впервые за многие годы афиняне испытали на себе все неудобства, присущие подлинно демократическому правлению в государстве, находящемся в состоянии войны.

СПАРТА НАПАДАЕТ НА ПЛАТЕИ

В мае 429 г. до н. э., уже изрядно опустошив Аттику и опасаясь подхватить чуму, спартанцы решили оставить афинские земли и вместо них предпринять нападение на Платеи. Этот маленький беотийский городок сам по себе не обладал какой-либо стратегической ценностью для Спарты и не сделал ничего из того, что могло бы спровоцировать вторжение. Решение об атаке было принято по инициативе фиванцев, которым не терпелось использовать армию Пелопоннесского союза для достижения собственных целей. Поскольку фиванцы обладали как могуществом, так и амбициями, что еще не раз проявится в ходе войны, от их пожеланий нельзя было просто отмахнуться, и решение Спарты пойти им навстречу было той ценой, которую пришлось заплатить за сохранение военного союза с Фивами. В главенствовавшей во второй половине V в. до н. э. политике союзов старые правила, определявшие межполисные отношения, все чаще отходили на задний план, уступая насущным требованиям нового типа войны. Фукидид отметает в сторону лицемерие, объясняя подлинную природу спартанских мотивов: «Такая суровость лакедемонян во всем этом деле по отношению к платейцам была вызвана их желанием вознаградить фиванцев, которых они считали весьма ценными союзниками в только что начавшейся войне» (III.68.6).

В 490 г. до н. э. Платеи были единственным городом, пославшим воинов, чтобы помочь афинянам отразить атаки персов при Марафоне. После битвы при Платеях, которой в 479 г. до н. э. завершились Персидские войны, спартанцы от имени всех участвовавших в них греков принесли клятву, по которой возвращали жителям Платей «их область и город, чтобы они жили и владели ими свободно и независимо… чтобы впредь никто не нападал на них без справедливого повода или с целью отнять свободу. В противном случае… каждый присутствующий при этом союзник обязан по возможности прийти на помощь платейцам» (II.71.2). Таким образом, нападение спартанцев на Платеи было не только постыдным, но и полным жестокой иронии.

Архидам предложил платейцам воспользоваться своей свободой и присоединиться к борьбе против афинян, поработителей греков, или по крайней мере остаться нейтральными. Однако о нейтралитете не могло быть и речи. Платейцы не могли «быть в дружбе с обеими воюющими сторонами»: фиванцы только и ждали подходящего момента для нападения, а платейские женщины и дети находились в Афинах. Тогда Архидам призвал платейцев покинуть свой город на все время войны; спартанцы взяли бы их землю и собственность в залог, заплатив установленную плату за пользование ими, а после окончания боевых действий вернули бы их в полной сохранности. Но и это предложение было насквозь неискренним: окажись город в руках Пелопоннесского союза, фиванцы никогда бы не допустили его возвращения.

В конце концов платейцы запросили перемирия, с тем чтобы получить у афинян согласие на сдачу. Их бедственное положение отражает беспомощность маленьких областей, попавших в тиски великих держав. Независимость, столь высоко ценимая обычным человеком, в мире существовавших тогда союзов была иллюзией, и мелкие игроки могли рассчитывать в лучшем случае на защиту и благорасположение одного из государств-гегемонов. Платейцы надеялись, что афиняне позволят им тем или иным образом договориться со спартанцами, ведь город нельзя было спасти без гоплитского сражения, в котором Афинам было несдобровать. Но афиняне, вероятно, под влиянием лидировавшей в то время партии войны убедили платейцев сохранять верность союзу: «мы ни при каких обстоятельствах не оставляли вас в беде, и теперь не допустим этого, но окажем помощь по возможности» (II.73.2).

Теперь у платейцев не оставалось иного выбора, кроме как отклонить предложение спартанцев. В ответ Архидам заявил, что спартанцы не нарушили никаких клятв и что неправы здесь именно платейцы, которые отвергают любые разумные предложения. На самом же деле спартанцы были глубоко религиозными людьми и просто боялись впасть в немилость богов; не кто иной, как сам Зевс, особенно страшно карал именно клятвопреступников. Вместе с тем лживые доводы царя были политической пропагандой, попыткой оправдать прямой акт агрессии и нарушение принципа автономии со стороны «поборника эллинской свободы».

В сентябре, после серии неудачных попыток взять Платеи без долгой и дорогостоящей осады, спартанцы были вынуждены выстроить вокруг города осадный вал и укомплектовать его гарнизоном. Силы защитников состояли всего из четырехсот платейцев и восьмидесяти афинян, а также женщин, готовивших им пищу, но у Платей были мощные оборонительные стены, а сам город был расположен так, что небольшое войско могло выдержать в нем штурм всей пелопоннесской армии, вместе взятой.

Ближе к концу мая, пока спартанцы были заняты осадой Платей, афиняне предприняли наступление на северо-востоке. Восстание в Халкидике продолжалось даже после падения Потидеи, лишая афинян доходов с этих владений и поощряя других мятежников. Поэтому на его подавление афиняне отправили Ксенофонта с двумя другими стратегами и войском из 2000 гоплитов и двухсот конных воинов. Они напали на город Спартол (карта 16), рассчитывая на помощь изменников из партии демократов среди самих горожан. Это был первый пример того, что еще не раз повторится на протяжении всей войны по мере обострения борьбы между олигархами и демократами. В некоторых случаях патриотизм торжествовал над узкопартийными соображениями, но там, где любовь к партии становилась сильнее любви к свободе, демократы предавали свои города в пользу Афин, а олигархи свои – в пользу Спарты.

События в Спартоле выявили еще один типичный сценарий: в то время как демократы искали помощи у Афин, их противники из олигархической партии также постарались заручиться внешней поддержкой – в данном случае со стороны соседнего города Олинфа. Олинфяне прислали гарнизон, чье превосходство в коннице и легковооруженных воинах стало причиной поражения афинских гоплитов. Афиняне потеряли всех своих стратегов и 430 воинов и лишились инициативы в Халкидике. В ходе этой войны гоплитские армии еще не раз будут разгромлены войсками, отличными от гоплитов.

ДЕЙСТВИЯ СПАРТЫ НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ

Пока афиняне терпели неудачи, пытаясь восстановить порядок на северо-востоке, пелопоннесцы взялись за обеспечение своих интересов на северо-западе. На проведении кампании настаивали их местные союзники, хаоны и амбракиоты, которые стремились оградить эти земли от вмешательства Афин, чтобы самим господствовать в регионе. Они предложили спартанцам снарядить флот, собрать 1000 гоплитов из союзных войск и с этими силами напасть на Акарнанию. Это, по их мысли, должно было стать лишь первым шагом далеко идущей стратегии, целью которой было воспрепятствовать нападению афинян на Пелопоннес: Акарнания бы вскоре пала, вслед за ней пали бы Закинф с Кефалленией, а возможно, и Навпакт.

Спартанцы часто оказывались втянутыми в опасные предприятия из-за интересов своих союзников, и этот случай был одним из таких. На первый взгляд, однако, план казался заманчивым: в западных водах, у Навпакта, афиняне располагали всего двадцатью кораблями, а амбракиоты и хаоны были полны решимости и вдобавок хорошо знали местность. Коринфяне также выступили в поддержку замысла своих амбракийских поселенцев, поскольку афинское присутствие на западе больше всех угрожало именно Коринфу.

Во главе пелопоннесского войска спартанцы вновь поставили наварха Кнема. Он незамеченным проскользнул мимо стоявшего вблизи Навпакта флота Формиона и подошел к Левкаде, где соединился с союзниками из Левкады, Амбракии и Анактория, а также с варварами из Эпира (см. карту 11), дружественными Коринфу. Далее он двинулся по суше через Аргос Амфилохийский, разорил по пути одно селение и, не дожидаясь подкреплений, атаковал Страт, крупнейший город Акарнании, который, как он полагал, являлся ключом ко всей кампании. Акарнанцы уклонились от генерального сражения, воспользовавшись вместо этого своим знанием местности и искусством владения пращой, и потерпевший поражение Кнем был вынужден вернуться на Пелопоннес.

В ДЕЛО ВСТУПАЕТ ФОРМИОН

Как только Кнем подошел к Страту, акарнанцы отправили к Формиону послов с просьбой о помощи, но афинский стратег не мог оставить Навпакт без защиты до тех пор, пока коринфские и сикионские корабли находились в заливе. Его задачей было преградить путь подкреплениям пелопоннесцев. Формион был видным и опытным стратегом, который одиннадцать лет назад вместе с Периклом и Агноном командовал флотом при Самосе; кроме того, он стоял во главе гоплитов в мастерски проведенной кампании по осаде Потидеи в 432 г. до н. э. Но его величайшим талантом был талант флотоводца, и вскоре он его продемонстрирует.

Пока войско Кнема продвигалось к Страту по суше, флот с подкреплениями уже вошел в Коринфский залив. У Формиона было всего двадцать кораблей против сорока семи у противника, и пелопоннесцы не сомневались в том, что при таком неблагоприятном раскладе афиняне откажутся вступить с ними в сражение. Но пелопоннесцы везли с собой в Акарнанию множество гоплитов, и потому их суда, которые и без того были медленнее афинских, оказались менее приспособленными для участия в современном морском бою. Превосходство афинских кораблей в маневренности и лучшая подготовка их экипажей и кормчих давали афинянам дополнительное преимущество, позволявшее нивелировать численное превосходство неприятеля.

Формион не стал тревожить вражеские корабли, пока они плыли вдоль побережья Пелопоннеса на запад. Он выжидал момент, когда они выйдут из узких проливов между Рионом и мысом Антиррион и окажутся в более открытых водах, где он мог бы реализовать свою тактику с максимальным успехом (карта 12). Наконец, когда пелопоннесцы решились пересечь открытые воды залива от Патр к материку, афиняне атаковали. Противник попытался улизнуть под покровом темноты, но Формион настиг его посреди пролива и вынудил принять сражение.

Несмотря на значительный перевес в численности, пелопоннесцы выстроились оборонительным порядком: большим кругом из кораблей носами наружу, стоящих достаточно близко друг к другу, чтобы не дать афинянам прорваться внутрь. В центре находилось пять самых быстроходных судов, готовых прийти на помощь в случае любого прорыва обороны. Формион же расположил свои корабли в линию, двигавшуюся вокруг вражеского строя. Это открывало уязвимые борта афинских судов, и пелопоннесцы, предприняв стремительную атаку, могли бы протаранить афинян, потопить или вывести из строя их корабли.

Формион направил свои корабли по кругу, который постепенно сужался, заставляя пелопоннесцев тесниться на все меньшем и меньшем пространстве. Афиняне проходили «так близко, словно собирались немедленно напасть» (II.84.1–2). Формион рассчитывал на то, что в ближнем бою пелопоннесцы не сумеют сохранить строй и начнут путаться в веслах друг друга. Он также знал о том, что ближе к рассвету со стороны залива обыкновенно начинает дуть бриз и что в волнении, которое он поднимет, пелопоннесцам будет еще труднее справляться со своими кораблями, и без того отягощенными множеством воинов на борту. Фукидид дает впечатляющее описание последовавшей за этим битвы:

Когда действительно подул ветер, корабли противника (и так уже сбившиеся в кучу в узком пространстве), гонимые ветром и под его напором сталкивавшиеся друг с другом, так что нужно было их разводить баграми, начали терять боевой порядок. Между тем за взаимными предостерегающими возгласами, криками и бранью не было слышно ни командиров, ни келевстов^[13]; и так как неопытные гребцы при сильном волнении не справлялись с веслами, то корабли больше не повиновались кормчим. Именно в этот момент Формион дал сигнал к атаке, и афиняне напали на врага. Прежде всего они потопили один из флагманских кораблей и принялись выводить из строя один за другим все корабли, которые попадались, так что неприятель в наступившей суматохе прекратил всякое сопротивление и бежал в Патры и Диму в Ахайе (II.84.2–4).

 

Афиняне захватили двенадцать кораблей с большей частью их экипажей, водрузили трофей победы и с триумфом вернулись в Навпакт. У Киллены оставшиеся пелопоннесские суда нагнали Кнема, который брел домой после поражения под Стратом. Первая крупная попытка пелопоннесцев осуществить десантное нападение обернулась унизительным провалом.

Весть о разгроме более многочисленного пелопоннесского флота потрясла спартанцев. Вину за потери они возложили на командующих, и в частности на Кнема, который, будучи навархом, нес ответственность за ход всей кампании. Чтобы как-то поправить дело, они прислали к нему трех «советников» (симбулов), а среди них – отчаянно храброго Брасида, с приказом сражаться и «не допускать, чтобы несколько кораблей могли отрезать ему выход в море» (II.85.2).

Тем временем Формион отправил в Афины гонца с известием о своей победе и с просьбой о подкреплении. Однако реакция народного собрания была странной: они согласились выделить флот из двадцати кораблей, но приказали ему вначале покорить город Кидонию на Крите, что отстоял далеко на юг от кратчайшего пути к Формиону. Попытка наступления на другом фронте может показаться несвоевременной, но афиняне, вероятно, желали отвлечь спартанцев от сосредоточения сил, создав неприятности их критским союзникам. Выбор Афинами момента не был случайным, ведь именно тогда с Крита пришло приглашение, которое необходимо было незамедлительно принять или отвергнуть. И хотя критское предприятие закончилось неудачей и, возможно, было ошибкой с самого начала, его все же нельзя признать абсолютно бессмысленным, и к тому же оно не потребовало чрезмерных затрат. Но даже в этом случае возникает вопрос: почему афиняне отправили Формиону всего лишь двадцать кораблей, оставляя его флот в меньшинстве, притом что располагали достаточным количеством судов, чтобы послать к Навпакту более крупный контингент, а на Крит снарядить еще один? Самый правдоподобный ответ состоит в том, что им помешала нехватка здоровых мужчин и денег.

Под Навпактом у Формиона по-прежнему было только двадцать кораблей, которым предстояло столкнуться со спартанским флотом из семидесяти семи судов. На этот раз пелопоннесцы, избавившись от бремени тяжелой пехоты, жаждали сражения, а их командование действовало с большей энергией, изобретательностью и мастерством, чем в предыдущей битве. Выйдя из Киллены, что в Элиде, они взяли курс на восток и плыли вдоль побережья Пелопоннеса, пока не соединились со своей пехотой у Панорма, в самом узком месте Коринфского залива.

Если бы Формион отказался вступить в битву с флотом, превосходившим его собственный почти вчетверо, противник мог бы беспрепятственно двинуться на запад, прорвать афинскую блокаду и запереть его корабли в Навпакте. Образ Афинcкой державы как владычицы морей был бы разрушен, что, в свою очередь, могло бы воодушевить ее мятежных подданных на восстание. Однако Формион был не из тех, кто допустил бы подобное. Он встал на якорь прямо за узким горлом залива у Антирриона, чуть более чем в километре от Риона на Пелопоннесе.

В течение недели противники с ненавистью взирали друг на друга через узкий пролив. У афинян не было причин делать первый шаг, так как они находились в меньшинстве и к тому же должны были оборонять Навпакт, который служил базой для их флота в Коринфском заливе. Поэтому инициативу в свои руки взяли спартанцы, поплыв вдоль пелопоннесского берега на восток. Их правое крыло включало в себя двадцать лучших спартанских кораблей, которые держали курс прямо на Навпакт. У Формиона не было другого выбора, кроме как вернуться в более узкую часть залива и держаться вровень с ними, двигаясь параллельным курсом. Мессенские гоплиты – союзники афинян, которые проживали в Навпакте, – в это же время следовали за ним по суше. Видя, что афинские корабли спешно проходят вдоль северного берега, вытянувшись в одну линию, спартанцы резко развернулись и отрезали девять из них, прижав их к берегу. Оставалось всего одиннадцать, против которых со стороны пелопоннесцев выступали двадцать лучших судов. Даже если бы афинянам удалось разбить их в бою или уклониться от столкновения с ними, им пришлось бы иметь дело с остальным флотом из пятидесяти семи кораблей. Катастрофа казалась неминуемой.

Одиннадцать афинских кораблей воспользовались своей скоростью и проскочили мимо врага. Десять из них дошли до Навпакта, где, расположившись носами к морю, стали ожидать скорого прибытия армады противника. Последний же афинский корабль еще только плыл в родную гавань, преследуемый пелопоннесцами, которые уже запели победный пеан. В открытом море у Навпакта случайно оказалось заякоренное торговое судно. Оно-то и стало тем обстоятельством, которое резко изменило ход сражения. Вместо того чтобы изо всех сил спешить под защиту гавани, одинокий афинский корабль развернулся на три четверти круга, использовав при этом неподвижно стоявшего торговца как прикрытие для своего уязвимого борта, после чего протаранил первого из своих преследователей и потопил его. Пелопоннесцы, уверенные в том, что битва уже окончена, пришли в полное замешательство. Некоторые по незнанию местных вод сели на мель. Другие, пораженные увиденным, опустили весла в воду, чтобы затормозить свои корабли и дождаться основной части флота, – страшная ошибка, которая лишила их хода и сделала беспомощными перед лицом маневрирующего противника.

Остальные афиняне, взбудораженные внезапным поворотом событий, бросились вперед и атаковали врага, который по-прежнему превосходил их числом в два раза. Но теперь уже пелопоннесцы потеряли всякую охоту к продолжению битвы и бежали к Панорму, бросив восемь из девяти захваченных ранее афинских кораблей и потеряв шесть собственных. Каждая из сторон установила трофей в знак своей победы, но сомнений в том, кто именно победил, не было. Афиняне сохранили свой флот, свою базу в Навпакте и возможность свободного передвижения по морю. Пелопоннесцы же, опасаясь прибытия афинских подкреплений, ретировались после поражения. Вскоре подкрепления и в самом деле прибыли по пути с Крита – слишком поздно для того, чтобы принять участие в битве, но как раз вовремя, чтобы отбить у неприятеля желание предпринять еще одно нападение.

Уступи Формион, афиняне были бы вынуждены оставить Навпакт, а вместе с ним и возможность препятствовать торговым сношениям Коринфа и других пелопоннесских полисов с западом. Кроме того, поражение на море губительно сказалось бы на уверенности афинян в собственных силах и вдохновило бы их противников на новые, еще более дерзкие военно-морские операции. Эти операции могли бы разжечь пламя восстаний в державе, которые, в свою очередь, имели бы шансы получить поддержку со стороны Великого царя Персии. Неудивительно, что афиняне с особой теплотой чтили память Формиона: воздвигли в его честь статую на Акрополе, а после его смерти похоронили его на кладбище у дороги, ведущей в Академию, рядом с могилой Перикла.