Тупой панк-рок для интеллектуалов

Тем временем «Ногу свело!» были готовы записывать новый альбом. Парни много работали, парились над аранжировками, потихоньку начинали думать о духовой секции в составе банды. Все песни были суперскими, однако ничего не предвещало столь мощного взлета, который, как оказалось, уготовил им «Хару Мамбуру».

«НАИВ», записав и выпустив на виниле «Пива для “НАИВа”», собирались в европейский тур. Мы же по очереди косили от армии и подумывали о том, что было бы неплохо заменить гитариста. Воробей перестал прогрессировать в последнее время, и его подача и манера уже не могли адекватно отражать новые петуховские песни. Однако со всем этим можно было смириться или же попытаться исправить. Было одно НО. Пит сильно сдружился с Русланом Ступиным, эти «старый» и «молодой» составили неразлучную парочку. Два гиперталантливых музыканта, им было интересно друг с другом, интереснее, чем с кем-либо еще. Денис к тому моменту стал практиковаться в игре на бас-гитаре, заметно прогрессировал день ото дня и много джэмовал с Русланом у того дома. По всей видимости, именно общаясь со Ступом, Пит начал обламываться от воробьевской игры. Так или иначе, в один момент Денис обозначил проблему, поставив вопрос крайне жестко: «Мне нечего делать в одной группе с таким гитаристом».

Мы сделали выбор. Воробью пришлось покинуть группу. Вскоре после этого он ушел в армию (единственный из нас, он даже не пытался откосить), где попал в какие-то полументовские войска, что и определило род его дальнейших занятий.

После демобилизации Димон начал работать в милиции и, насколько я знаю, продолжает заниматься чем-то подобным по сей день. Я крайне редко вижу его, такие случаи можно пересчитать по пальцам. Я, к сожалению, очень мало знаю о его теперешней жизни.

Новым гитаристом стал первый же парень, приехавший на прослушивание. У нас были общие друзья, поэтому я сразу же вспомнил о нем. Парня звали тоже Дима, по фамилии Самхарадзе, и он оказался первым музыкантом в «Четырех тараканах», жившим не на Кутузовском. Димон был несколько странным челом, правда, поначалу это было не очень заметно. Например, мы долгое время не знали его настоящей фамилии. Он почему-то шифровал ее от нас, называясь Петровым.

Он был частью собственной бауманской тусы, на личном, не всегда нам понятном чувстве юмора и несколько чуждых приколах. Все это некоторое время не давало нам достичь полного взаимопонимания в группе. Однако гитаристом Димон был отменным, с мощной металлической подачей и профессиональной школой. Его музыкальные и гитарные пристрастия простирались на весь спектр хеви-музыки, от AC/DC и Cult до Metallica и Anthrax. Он играл четко, ровно, с мощной атакой.

С первого же дня в группе Дима начал подгонять материал, и наши новые песни приобрели абсолютно другое звучание. Теперь в основе многих вещей лежала не гармония или кусок мелодии, а гитарный рифф, предложенный им.

Наш звук приобрел свежую окраску, структура песен изменилась, изменился подход к аранжировкам. Теперь все строилось на риффах.

Пит придумывал мелодии, основываясь на них, ритмика так или иначе была к ним привязана. Намного позже, прочитав одну из биографий Metallica, я узнал, что они пользовались тем же принципом сочинения. Теперь в качестве сопровождения к вокальным линиям использовалась не только игра квинтами, а обыгрыши со множеством обертонов, те же риффы, а иногда даже полные аккорды. Так были придуманы и записаны для демо песни Farewell Majority, One World – 2 (мелодия которой через 6 лет стала базой для песни «Военкомат»), Please, Don’t Come (текст для нее был просто взят из песни Home Sweet Home. Как видите, мы никогда особо не парились на лирику). Кроме них для записи того демо были использованы полностью переаранжированные Freedom и Time has Passed, а также кавер-версия песни Ramones Crummy Stuff из альбома 1986 года Animal boy. Из Freedom были выброшены на хуй весь глэмовый хлам и акустическое вступление, зато добавлено героическое хард-н-хеви соло. Time has Passed приобрела прямой барабанный бит, без всех этих грандж-выкрутасов (о Nirvana к весне 1993-го забыли почти все, зато слишком многие вспомнили о ней еще через год), и в песне наконец все встало на свои места. В 1997 году это демо вошло в альбом «Краткое содержание предыдущих серий», а пока мы распространяли его как сторону «B» на нашей новой DIY-кассете. Мы решили, что весь альбом Duty Free songs уже не может в полной мере представлять группу, поэтому выкинули из него часть вещей (преимущественно старый, ленинский стафф), а остатки закатывали на сторону «А». Таким образом, обе стороны нашего продукта начинались с одной и той же вещи, Freedom, только в разных версиях. Название этот гибрид получил весьма для нас (или о нас) в тот момент «говорящее» – Drug Free Youth, причем мы по незнанию считали, что расхожая эта фраза переводится как «Наркотики. Свободная молодежь». Магическим образом решился вопрос с добыванием чистых кассет для производства копий. Помогло удивительное происшествие, в котором я принимал непосредственное участие.

Двигаясь как-то днем по двору, я увидел странную детскую суету у помойки. Вся мелкая туса возилась около черного кожаного «дипломата» с явным намерением его открыть. Я отбил чемодан у братвы и притаранил его к Рубану, где мы совместно его вскрыли. Внутри кейса не нашлось ничего интересного или ценного (по всей видимости, кто-то в нем дотошно покопался до нас), однако мы смогли вычислить предполагаемого владельца. Владелец немыслимо взбодрился от нашего звонка и забил стрелу. На стреле оказалось, что хозяин предмета какой-то кагэбэшник, которого то ли киданули, то ли просто ограбили. После долгих расспросов о наличии в кейсе в момент его находки тех или иных вещей дядя отслюнил нам достаточно прайса для закупки целого ящика (250 штук!) кассет российского производства. Рубан сделал новую обложку, в два раза длиннее прежней, и ксерокс заработал с удвоенной силой. Наркотема к тому моменту встала в полный рост. Все последние месяцы мы ежедневно курили, без остановки. Представить себя, вышедшего из дома без «пятки» на кармане, уже было невозможно. Курила вся туса, все окружение. Некоторые наши юные подружки, делая первую в их жизни цапку, тут же падали без чувств, и нам приходилось, преодолевая немыслимые измены, вызывать им «скорые».

Трава стала для нас обыденностью, мы почти перестали бухать и тусили во дворе с выпученными глазами круглые сутки. Репы шли своим чередом, особым кайфом для нас тогда было играть накуренными, и вместо того чтобы ебошить рок, мы все чаще и чаще проводили часы в подвале, ковыряя в среднем темпе каждый что-то свое. Примерно в это время Москву накрыла волна так называемой «питерской» кислоты. Выдаваемый дилерами за известный синтетический препарат, препарат на самом деле не имел с легендарным эйсидом ничего общего. И тем не менее условно все называли это «кислотой». «Кислота», в зависимости от жадности продавца, делилась на «польскую» и «питерскую». «Польская» была той же «питерской», только дороже в полтора раза.

Наша «кислая», в отличие от того, чьим гордым именем она называлась, на самом деле была грязнейшим и вреднейшим химическим соединением. Синтезировалась она кустарным способом в подвалах питерских вузов безвестными химиками-любителями (говорят, в ее состав входили даже соединения цианистого калия) и продавалась оптом, расфасованная в граммы. Грамм «кислой» включал в себя от 80 до 100 доз, опять же в зависимости от честности дилера.

Экстремалы, или люди, уже знакомые с техникой внутривенных инъекций, могли колоть препарат. Он крайне вреден для здоровья, если проводить аналогии с бухлом. Это что-то типа самой дешевой подпольной чеченской водки, к тому же сделанной на основе технического спирта. Говорят, что от единственного употребления «кислой» наступают необратимые мутации генного аппарата. Не знаю, мне сложно проверить. В любом случае у наших приятелей, серьезно липнувших на этом деле, со временем начались проблемы с зубами (я также не избежал подобной участи), волосами и кожей.

Как-то раз, в канун наступавшего Нового, 1993 года, мы взяли по две «бумажки» в рыло для «поднятия новогоднего настроения». Запив их бутылкой «Вина искристого “Салют”», мы отправились на вечеринку к Маше-испанке. Я перестал чувствовать что-либо уже через час, завалившись на диван и тупо рассматривая цветные картинки в телевизоре.

Параллельно температура моего тела поднялась до какой-то невиданной отметки, типа 39.8, я заболевал жесточайшим гриппом, даже не замечая этого.

Тем временем бодрящийся почему-то Рубан устроил полуторачасовой файт с одним нашим приятелем, также приглашенным к Маше встречать Новый год. Драка, воплями и грохотом собравшая под дверями квартиры полдома, прошла для меня абсолютно незамеченной. В итоге Денис с порванной верхней губой был отправлен в травмпункт, откуда вернулся только под утро.

«Кислая» мощно вошла в нашу жизнь и стала общим местом. В то время она стала наиболее доступным и распространенным синтетическим средством в Москве. Ею дилерствовали все кому не лень, в любом клубе, рокешном или дэнсинговом, можно было купить «бумажку» без проблем. В тусовых местах стала все чаще и чаще появляться странная девица, на «готик»-имидже, вся в черном, на черных волосах и ногтях, с черной кожаной сумкой. Она раскрывала свою знаменитую сумку, доставала из нее черное портмоне, из него – целый разлинованный лист «промокашек». Блестящими маникюрными ножницами отрезала дозняк и, мило улыбаясь, вкладывала его тебе в рот. Сама!!! Иногда, немного поразмыслив, она отрезала еще чуть-чуть в качестве бесплатного бонуса.

По слухам, девочка была из богемно-поэтической тусни. Через несколько лет СМИ стали раскручивать дело одной известной поэтессы, Алины Витухновской, которую ФСБ приняло с наркотой. Был громкий скандал, за девицу вписался Союз писателей, Международный ПЕН-клуб, другие авторитетные общественные организации. Поэтесса достаточно долгое время провела в тюрьме, но позже была оправдана. Пару раз показанное по ТВ лицо безвинно осужденной служительницы муз напомнило мне нашего черного ангела. Хотя, конечно же, невозможно быть уверенным на сто процентов в чем-либо, что касается того времени. Пара наших подружек натурально сошли с ума (одна из них, красавица Юля, решила соскочить с катушек прямо на моих глазах) и лечились в психиатрических клиниках по несколько лет. Мы ходили по стремной грани, отделявшей тинейджеров-экспериментаторов от пропащих винтовых торчков, каковых к тому моменту наблюдалось немало.

Наша музыкальная деятельность переживала некоторый спад. Мы по-прежнему много играли в «Секстоне» и нескольких новых клубах, таких как «Не бей копытом» на Шаболовке и «Бункер» на Трифоновской, однако наркотуман все больше и больше мешал нам сфокусироваться на репетициях и сочинении.

Когда я слышу от людей малоопытных в «этом» деле или же читаю в жизнеописаниях рок-звезд о том, как наркотики расширяют сознание и помогают в творчестве, я просто смеюсь. Да, охуенно помогают. Проебывать репы, просиживая часы под дверью дилера. С насквозь проканнабиоленным мозгом тупить на репах и забывать на концертах, какой куплет исполняемой уже три года песни ты играешь. Вырубаться, передознувшись, прямо перед сетом и подставлять остальных – вот в чем они на самом деле помогают.

Как бы то ни было, в начале лета 1993-го мы получили предложение от «Ва-Банка» отыграть разогревом на презентации их альбома «Так надо» в «Горбухе». Концерт обещал быть мощным и громким мероприятием. «Ва-Банкъ» входили в свою «учитесь плавать» стадию популярности и были очень и очень любимы среди панк- и альтернативно ориентированной молодежи. Кроме нас разогревать их должна была еще одна группа, недавно выпустившая на фирме «Фили» винил. Группа играла жесточайший, деструктивно-депрессивный железногитарный нойз-хардкор и называлась, вы не поверите, «Нож для Фрау Мюллер»!

В день концерта парни из «Ва-Банка» сообщили нам грустную новость. Организаторы (наш будущий выпускающий лейбл!) посчитали необходимым пристроить в мероприятие какую-то свою группу (тухлую каверовую блюз-банду, абсолютно выпадавшую из контекста). Таким образом, нам места не осталось. Но в любом случае мы были приглашены на концерт как «особо важные зрители», поэтому, погрузившись в троллейбус № 39, поехали на «Горбуху». Троллейбус был забит до отказа панкотой, также едущей на концерт, панки пели песни и веселились. И вдруг (мы не поверили своим ушам!) следующей песней, которую затянула кодла, оказалась… наша «Крыса»! Ебать рот! Так мы что, «группа, любимая массами»?

Этот эпизод стал на самом деле первым свидетельством того, что люди знают нас и наши вещи, причем ставят нас в один ряд с другими группами – признанными звездами жанра.

Несмотря на частые выступления, где мы встречались публикой тепло, мы все равно не питали особых иллюзий в отношении себя. Мы были глубочайшим андеграундом, несмотря на доступный и демократичный стиль нашей музыки, каким был и остается поп-панк.

У нас не было ни одного «выпущенного» альбома, который можно было бы купить в любом пластиночном магазине. Наши песни не проигрывали даже специализированные радиопрограммы, кроме только-только открывшейся тогда скляровской «Учитесь плавать» на радио «Максимум». В клубах нас воспринимали как, может быть, и приятный, но все равно необязательный довесок к концертам «НАИВа» или «Ногу свело!». А тут вдруг песня! А мы между тем едем на концерт, из которого двумя часами ранее были подло выкинуты. Все это оставляло странный осадок, смесь обиды и гордости.

Несмотря на новые жизненные интересы, свежие песни все равно появлялись. К уже имевшимся Farewell Majority и Please, Don’t Come добавились Welcome to the Party, I left it once и Remember when. С текстами нам снова помогла Аня Сенкевич. К концу лета мы были готовы думать о новой записи, однако звезды встали так, что альбом с этими песнями нам было суждено записать только через два года. Денис Петухов, чьи занятия на бас-гитаре сделали его за короткий срок весьма сносным инструменталистом, получил предложение от группы «НАИВ» заменить уезжавшего на ПМЖ в Штаты Кочеткова.

Новость прозвучала (простите за избитое сравнение) действительно как гром средь ясного неба. Все шло слишком охуенно для того, чтобы продолжаться долго.

Петухов хотел в «НАИВ», хотел в группу объективно лучшую и более успешную, хотел туда, где иногда случаются европейские туры, выходят круглые виниловые пластинки, снимаются клипы, а фэны в зале требуют не Anarchy in the U. K., а «Танки-Панки» или «На улице холодно». Примерно так Денис и объяснил нам свой шаг. «Каждый из вас, чуваки, на моем месте поступил бы точно так же» – таков был его резон. Нам было все и так ясно, можно было и не объяснять. Другое дело – позиция «наивовских» парней. Басист в панк-ансамбль – не слишком редкая птица даже для Москвы 1993 года. Не надо было особенно рвать жопу, чтобы подыскать себе правильного парня в группу. Даже если это было непросто сделать, все равно, разве это повод для того, чтобы вот так вот запросто взять и обезглавить другой бэнд? Хотя в любом случае отъезд человека на ПМЖ – процесс долгий, обычно о таких планах становится известно примерно за год. И если внезапный интерес Пита именно к бас-гитаре рассматривать с этой позиции – что ж, тогда, наверное, гнать на чуваков без мазы. Денис пытался смягчить наш шок обещаниями оставаться в группе и лупить на два фронта столько времени, сколько понадобится. Но, учитывая частоту совместных с «НАИВом» выступлений, в эту перспективу верилось с трудом. Это как? Чувак сначала выходит на сцену и поет в одной группе (типа фронтмен, все дела), а потом вешает на себя инструмент и в составе следующей банды он уже басист?

Некрасиво как-то. Кроме всего прочего, мы прекрасно отдавали себе отчет в том, что количество времени, которое потребуется Питу для полноценного участия в «НАИВе», будет постоянно расти и на нас его просто будет не хватать. И самое главное: мы были отдельной группой, самостоятельной и оригинальной. Становиться сторонним проектом одного из «НАИВа» – это ни хуя не круто, пацаны и девчонки, ни хуя не круто.

Став «наивовским» бас-гитаристом, Пит продержался в группе до середины 1998 года, записав с парнями два альбома. Когда в 1998-м Олег Нестеров начал искать музыкантов для проекта «Маша и Медведи», Денис оказался тем самым чуваком, которого пригласили в новую группу играть на басу. Недолгое время сочетая игру в двух ансамблях, Пит покинул «НАИВ». После распада «Маши и Медведей» его можно было видеть в группе Николая Носкова. Насколько я знаю, сейчас он выступает и записывается в составе «Бутч», а также участвует в группе «8-я Марта».

Итак, в расстроенных чувствах, подавленные и «обезглавленные», пребывая на постоянных наркотических мутках и интоксикациях, мы начали вялые поиски нового певца. Мы честно (как бы нам это ни было влом) ездили к московским магазинам музыкальных инструментов, где расклеивали объявы о поиске музыканта. Такой способ поисков людей в группу (если только вы не уводите человека из другой банды) тогда был единственно возможным. Как вы думаете, многие в Москве осенью 1993-го могли откликнуться на объявление с примерно таким текстом: «В группу требуется УМЕЮЩИЙ ПЕТЬ вокалист. Стиль – американизированный мелодичный панк в духе Ramones, New York Dolls, Billy Idol, Iggy Pop. Также необходимо знать творчество Sex Pistols, Clash, Dead Kennedys. Тексты на русском и английском. НЕ СОВОК! Есть своя база, репертуар, записанный альбом. Звонить – Дима…, Денис…»? Как бы привлекательно ни выглядело это объявление для потенциальных певцов сейчас, тогда это был дохлый номер. Мы отслушали четверых или пятерых человек и чувствовали в себе способность убить шестого, если бы таковой нашелся.

Люди тотально не секли фишку. О Ramones и сейчас не многие слышали, тогда тем более. Но это не было самой большой проблемой. В конце концов, Самхарадзе, до того как попал к нам, слышал только две панк-песни – God Save the Queen в исполнении Anthrax и Anarchy in the UK, переигранную Megadeth. Мы планировали постепенно подсаживать на наше «правильное» музло человека, который хотя бы теоретически смог бы нам подойти. Мы надеялись на то, что такой все-таки найдется, однако все наши надежды были тщетны. Один знал что-то об Iggy, но петь не мог, как ни пытался. Второй отлично выглядел: хаер, «косая», тяжелые «хакин бутс», но вместо того чтобы выучить к прослушиванию хотя бы пару наших вещей (кассету с демо мы передавали всем «кандидатам» заранее), тут же вытащил толстенную общую тетрадь со «своими песнями». На самом деле это были не песни, а корявые и неумелые тексты к возможным песням, только он почему-то называл этот сборник подросткового подражания «Г. О.» «песнями». Третий заебись пел и даже врубался в нашу фишку, вот только она ему была не интересна. Интересно ему было играть металл/индастриал в духе Ministry, и он даже обещал принести на следующую репу специальную примочку для микрофона, искажающую звук. Он называл такую музыку музыкой будущего и пребывал в полной уверенности, что через три, максимум пять лет так заиграют все. Через пять лет все кому не лень заиграли поп-панк, а о Ministry с каждым годом слышно все меньше и меньше. Репы с примочкой на микрофоне не было, больше мы ему не звонили.

Кроме расклейки объяв мы также искали чела в тусовке. Рубан мечтал о том, чтобы взять певцом нашего приятеля из Давыдкова, Леху Архипова по кличке Архип (одну его вещь мы в 1997-м записали на альбоме «Украл? Выпил?! В Тюрьму!!!»). Архип оказался недоступен. Как раз незадолго до этого он уехал в Европу, где протусовался несколько лет. Теперь Архип снова живет в России и составляет мужскую часть дуэта «Архип и его Алиса». Сучок рассказал о парне, с которым его гитарист Шар записывался еще в конце 1980-х в панк-группе «Инфекция»: «Отличный чувак, охуенно поет, как раз в вашем стиле. Кроме того, знает и любит Misfits и Ramones. Зовут его Найк, вот только он пропал куда-то в последнее время».

Наш несостоявшийся певец Найк Борзов как раз проходил тогда службу в армии и после нашего знакомства в 1998-м очень смеялся, когда я рассказал ему эту историю.

Мы сыграли с Петуховым еще пару концертов в «Бункере». Мы также запланировали еще одно выступление там в октябре и даже наксерили массу DIY-афиш формата А4 (группы тогда не делали этого сами). Однако концерт был отменен из-за комендантского часа, введенного в Москве во время октябрьского путча-2. Еще через месяц, в середине ноября, мы с Сучком отправились в Питер. Там я был задержан ментами на Московском вокзале, имея при себе грамм запрещенного вещества, и по прошествии трех дней конкретного мозгоебалова препровожден в тюрьму. Тюрьма называется «Кресты» и является одним из памятников старины Екатерининской эпохи. Интересно, почистили ее к 300-летию питерские власти хотя бы снаружи?

Перед тем как выпасть из жизни почти на полгода, я совершил еще один любопытнейший трип. В поисках «кислой», «которую где-то здесь делают», мы с Сучком облазили всевозможные питерские клоаки и в конце концов попали в место, которое считается альма-матер сегодняшней северной сцены, культовым местом, о котором с теплотой отзываются почти все популярные теперь питерские музыканты, от «Король и Шут» до «Текиладжаз». Я говорю о клубе «Там-Там», жутком и мрачном месте, которое не могло бы возникнуть в Москве ни при каких раскладах, никогда. Клуб располагался на Васильевском острове, в темном и узком питерском районе. В неотапливаемом, продуваемом всеми ветрами сравнительно большом помещении было кошмарно неуютно, по крайней мере нам, ребятам-москвичатам. Посетители заведения производили впечатление бычья, нацепившего на себя зачем-то панк-лохмотья и отрастившего волосы. Все они выглядели тотально неприветливо и агрессивно, что вместе с мрачными стенами и общим нерадостным антуражем создавало крайне гнетущее ощущение. Атмосфера была недружелюбной, это чувствовалось в каждом взгляде, каждом движении. Казалось, вот-вот, и эти люди превратятся в жутких монстров, и каждый попытается сожрать другого. Когда я слышу от парней из «Текиладжаз» или «Маркшейдер кунст» об «отличных деньках времен “Там-Тама”» – я просто охуеваю. Насколько же мы разные, жители двух столиц. В ноябре 1993-го «Там-Там» был натуральной клоакой, где торговали «кислотой» перед входом в клуб на глазах у охраны (ментов после службы), в фойе, зале, туалетах и на лестнице. Я видел людей с огромными двадцатикубовыми шприцами, которые отпускали другим дозы прямо в рот из этих самых шприцев. Никто даже не думал шифроваться, создавалось впечатление, что фенциклидин в Питере легализован. Подумать только, «кислая» у них стоила дешевле, чем водка в ларьке, и считалась «бычьим» кайфом! Мы не могли себе такого даже представить. То, за чем мы гонялись дома по полдня, наводя «шифры» и боясь запалиться, то, что считалось у нас чуть ли не символом какого-то психоделического причащения, здесь отдавалось за копейки. Люди проливали стафф на землю и лишь морщились. Наркотики не делали этих людей ни мягче, ни расслабленнее. Они нажирались химией, как водярой, и мрачно охуевали друг от друга. Думаю, этого описания должно быть достаточно для понимания того, откуда растут ноги у огромного количества групп из Санкт-Петербурга. Этот город ставит такую печать, которую невозможно смыть никогда. А «Там-Там» был натуральным порождением Питера, порождением дьявольским и кошмарным.

Музыканты, умудрявшиеся играть там светлую музыку, такие как «Маркшейдер кунст» или Dr.I.Bo-leet, просто удивительнейшие исключения из правил. Хотите понять, что такое «Там-Там»? Послушайте группу «Химера». Только сразу положите рядом альбом «ПОРТ (812)». В терапевтических целях.

Как вы, наверное, поняли, свой «грамм» мы взяли, а потом взяли и нас. Средство нашли у меня, соответственно, я и поехал в «Кресты». Мне удивительно «повезло» с местом ареста. Нет никаких сомнений в том, что если бы это случилось в Москве, менты бы ограничились «подпиской о невыезде», а может быть, и вовсе легкой взяткой. Но нет. Меня угораздило влететь именно в Северной столице, где традиционна особая любовь к москвичам. Мой следователь так мне и сказал: «Все москвичи – подонки и пидоры. Вы, гондоны, привезли сюда этот ваш сраный рок (во как!), а теперь еще и отраву тащите (еще лучше!). Имей в виду, ты, панк ссаный, будешь у меня сидеть!»

ОК, в тюрьме было хуево. Не так хуево, как можно себе представить из книжек про зэков и газетных публикаций, но ничего хорошего в тюрьме нет. Это я вам говорю как краевед.

Через пять месяцев суд дал мне «год условно», который был тут же снят из-за проведенных в заключении пяти месяцев. Я вернулся в Москву, где надеялся влиться в дееспособную группу. Сидя, я почему-то пребывал в уверенности, что парни дома давно уже нашли певца и усиленно репетируют. Как бы не так. Они даже не чесали яйца. За время моего отсутствия не было проведено ни одной репетиции и не сделаны никакие шаги к поиску вокалиста. Рубан бухал, Самхарадзе не вылезал со своей Бауманской, Пит вовсю лупил в «НАИВе». Дела были хуевы. Весной и летом 1994-го мы предприняли еще пару жалких попыток найти чела на вокал и провели несколько репетиций. Рок-лаборатория закрылась, весь ее персонал уехал жить за границу, а перед отъездом они продали все свое имущество, в том числе и аппарат, стоявший в нашем подвале. Подвал умер. «Ногу свело!» стали большой группой с несколькими песнями в ротациях модных FM-станций, и репетировали в другом месте. «НАИВ» также нашли себе новую базу.

Мы, до сих пор пребывая в некомплекте, не видели смысла в стабильных репах, поэтому даже и не запаривались на них. Таким образом, «Четыре таракана» практически прекратили свое существование, хотя на самом деле группы не стало еще раньше, в тот день, когда Петухов ушел в «НАИВ». Я до сих пор считаю этот аспект важнейшей причиной нашего почти двухлетнего полураспада и уверен, что любая помощь и поддержка со стороны «НАИВа», как на первых порах, так и в последующее время, может считаться компенсацией за причиненный некогда вред. Какая вещь из тех, что только могут приключиться с рок-группой, может быть страшнее распада?

Полное уничтожение, без всяких шансов. Попробуйте пожить после того, как вам отрубят голову, пусть даже эта голова сама стремилась соскочить с ваших плеч (это не из песни «Король и Шут»).