Трое в преисподней, не считая мертвецов. Не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе

Редактор Ксения Гожа

© Дмитрий Крепачев, 2020

© Ксения Гожа, 2020

ISBN 978-5-0051-6420-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Д. Крепачев, К. Гожа

«ТРОЕ В ПРЕИСПОДНЕЙ, НЕ СЧИТАЯ МЕРТВЕЦОВ»

Не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе.

ПРОЛОГ

Бежать было невыносимо больно. Сил оставалось все меньше, и она перешла на медленный, ползучий шаг. Эти твари выбили ей обе коленные чашечки, думая, что она не сбежит. Не найдя своей одежды, она убежала в том, в чем была при пытках: белые носки уже давно продырявились и насквозь промокли, а льняные джинсы совсем не согревали дрожащее изможденное тело. Кровь из ее ран на груди благодаря поистине неистовому морозу не останавливалась. Ночью здесь еще холоднее, чем днем. Ее голый торс уже посинел, покрывшись пугающими пятнами, и она почти не чувствовала нижней части тела.

Девушка на мгновение остановилась и быстро огляделась по сторонам. Во тьме было невероятно трудно что-либо увидеть, но она надеялась, что за ней не гнались. Они уже получили, что хотели.

Холодный ветер дул ей прямо в лицо, ветки деревьев шипели под ногами, и этот звук напоминал ей ломающиеся человеческие кости. Огромные хлопья колючего снега попадали в глаза и таяли там же, затем скатываясь по щекам вместо слез. Смотреть вперед становилось все тяжелее. Она зажмурила веки, затем снова открыла.

Боль в ногах – единственное, что она чувствовала. Первые пять минут бега она еще могла терпеть, но дальше становилось все хуже. Но она продолжала бежать, спотыкаясь и падая, по непроглядной тьме, потеряв счет времени и превозмогая невыносимую боль в тех местах, где когда-то были коленки.

Грудь уже не болела, мороз притупил это чувство. Так почему же ноги до сих пор болят?

Ветер стал сильнее, никакие деревья не стояли теперь у него на пути. Странный, исходящий непонятно, откуда, свист в небе до дрожи пугал ее.

Внезапно она споткнулась и упала на какую-то железную перекладину. Пытаясь отползти вперед, она поняла, что силы почти оставили ее. Человек не может почти голым выжить на улице в таком холоде. Хотя и одежда не сильно помогла бы ей.

Железо задрожало. Она поняла, где лежит, но было уже поздно. Гул приближался все стремительней, затем яркий свет ударил ей в лицо, освещая падающие хлопья снега. Это было последнее, что она увидела.

ГЛАВА 1. «АВТОБУС. ДУХОТА. ВОСПОМИНАНИЯ»

– Мне на работу послезавтра выходить! Нельзя побыстрее шевелиться, не понимаю?! – раздраженно кричала Лисичкина, нажимая в спешке пару десяток раз кнопку закрытия дверей трухлявого лифта в гостинице «Красноярск».

Она вместе с Виктором и Павлом находилась здесь уже примерно с неделю, и вместе они успели исследовать незнакомый город практически вдоль и поперек в ожидании билетов на самолет до Москвы. В январе здесь было невероятно холодно, но для человека, родившегося в Сибири и живущего здесь, подобный климат был только в радость: зимы здесь были морозными, трескучими и сухими настолько, что тяжело бывало порой продохнуть: казалось, что воздух способен порезать горло; город был припорошен серебрящимся хрупким снегом, восторженно хрустевшим под ногами многочисленных прохожих, у которых на ресницах, бровях и бородах оседал махровый задорный иней; солнце сияло, освещая даже самые дальние и темные уголки улиц, и суровый, в оковах льда, Енисей блестел в ярко-желтых лучах, рассекающих бирюзовое чистое небо. Летом же температура воздуха поднималась свыше тридцати градусов, и солнце палило нещадно, обжигая спины. Погода стояла прекрасная, но насладиться ею в полной мере у Лисичкиной и ее спутников не было времени: женщина еще со вчерашнего утра настаивала на том, чтобы вылетать отсюда как можно скорее, сразу же после окончания всех новогодних праздников: настолько ей не терпелось вернуться к рутинной работе в провинциальной больнице, и Снегирёв, на самом деле, отлично ее понимал: все они выдохлись и измучились, завертевшись в круговороте странных происшествий, поистине жутких, ненужных смертей, так или иначе сопутствующих их работе, что даже думать не хотелось о том, что произошло несколько дней назад.

Светлана, тряхнув светлыми отросшими кудрями, запахнулась в бежевое пальто, которое еле-еле ее согревало. От старой одежды, запятнанной чужой и своей собственной кровью, естественно, пришлось избавиться. Виктор до подбородка застегнул молнию новой черной куртки, и только Уткин, щурясь на солнце, стряхивал пыль и мелкие снежинки с отвратительно воняющего мокрой овцой воротника своей старой верхней одежды, категорически отказавшись променять ее на новое удобное пальто.

– Господи! Не дай бог, опоздаем, и все билеты разберут, – причитала Лисичкина, хмуря брови на припудренном лбу, и Виктор благодушно усмехнулся, тронув ее за рукав.

– Зря вы, Светлана, купили весеннее пальто. Рановато как-то.

– Я без вас разберусь! – отрезала та, не желая признавать свою опрометчивость. Пальто она ухватила на распродаже прошлогодней коллекции, и грех было не взять его за цену, втрое меньшую изначальной. – Вон, автобус подъезжает. Я не вижу, маршрут какой?

Уткин еще сильнее прищурился и с видом мудрого, но презрительного старца, изрек:

– Какой надо. – Помолчав, он снова заговорил, но уже в своей привычной легкомысленной манере. – Уверена ты, что уже хочешь отсюда уехать? Я бы остался тут еще на пару деньков.

– Нет, и точка. Нам работать надо. Это у Виктора теперь миллионы в кармане благодаря премиям за раскрытие дел особой важности, а нас никто по головке даже не погладил.

Лисичкина сохраняла крайне серьезный вид, но на самом деле, естественно, шутила.

– Ну, не миллионы, конечно… – Смущенно улыбаясь, пробормотал Снегирёв и, прикрыв ладонью глаза, посмотрел на приближающийся автобус. – Я, честно говоря, рад, что мы уезжаем.

Сибирский контраст всегда раздражал Уткина. На улице он замерзал от кончиков пальцев ног до самого носа. Однако войдя в автобус, он всем телом ощутил невыносимую духоту. Внутри скопилось множество самых разных людей. Он увидел мужчину в черном классическом костюме и распахнутом пальто, на его руке блестели дорогие часы. Чем-то он напоминал Павлу Виктора, однако, второй теперь не носил свое любимое пальто – оно сгорело вместе с Владимиром Снегиревым и Алексеем Виноградовым. «Прошлое должно оставаться в прошлом», – сказал тогда Виктор, садясь за руль серебристой «Лады».

Автомобиль они решили продать, чтобы подзаработать денег на обратное путешествие, не растрачивая премию Снегирева, но машину никто не купил, и они оставили ее на бесплатной парковке у дома рядом с гостиницей. Теперь до самого конца света «Лада» будет стоять там – единственная вещь, напоминающая о темных днях мутного прошлого.

Проходя вглубь автобуса, Павел увидел бабушку с внуком. Тот ворочался на сидении, а она пыталась его усадить, но во время движения это было трудно сделать. Она начала ворчать на водителя, чтобы тот не гнал, однако, никто ее не услышал. Уткин сел в конце автобуса у окна рядом с молодой девушкой. Она смущенно на него посмотрела. Ее длинные русые волосы закрывали уши и шею. Паша глянул в запотевшее стекло. Протирая его рукой, парень ощутил неприятную грязную жидкость на пальцах, но он любил наслаждаться видом из окна во время поездки и ради этого готов был пожертвовать чистотой своих рук.

– Как же жарко, – сказал он так, чтобы соседка услышала его.

Она ничего не ответила, будто и не подозревала о его существовании. Тогда Уткин увеличил громкость своего дребезжащего голоса, боковым зрением посмотрев на девушку.

– Тут, в Сибири, конечно, хорошо, но в Ярославле лучше. Знаете, я работаю там журналистом.

Снова тишина вместо ответа.

– Тяжелая работа, требует хорошей подготовки: никогда ведь не знаешь, куда тебя отправят для репортажа. Но я бы ни за какие деньги не согласился поехать сюда.

Павел чувствовал потребность излить ей душу, но почему же девушка так упорно молчала?

– Ради денег точно нет. Но ради таких красавиц, как вы, я бы согласился.

Девушка поправила волосы, сняла белые наушники-капельки и громко крикнула, прорезав звонким высоким сопрано журчащую тишину автобуса:

– На следующей, пожалуйста, остановите!

Паша смутился, покраснел и, откинувшись на сидении, посмотрел в окно, которое снова запотело, размазав вид.

Снегирёв, подошедший к Уткину из передней части автобуса, держал Лисичкину под руку, чтобы та не споткнулась, когда автобус станет проезжать выбоины на дороге. Женщина смешливо ухмылялась, наблюдая за поражением своего младшего коллеги, теперь смущенно и бесцельно глядевшего в окно, из которого совершенно ничего не было видно, но отчего-то Павлу стыдно было совершить хоть какое-то движение: ему хотелось остаться незамеченным девушкой, сидящей так близко к нему, что рукава их курток соприкасались, но теперь эта близость была ему даже неприятна, как если бы отвлеченная музыкой и своими заботами девушка пропускала сквозь него электрические разряды. Бывают такие люди, с которыми ты даже не знаком, но все равно почему-то они приводят тебя в искреннее бешенство. Оскорбленный своей неудачей, Уткин сам прекрасно осознавал нелепость своих чувств, раздраженно бурлящих где-то в районе сердца, если таковое у него, конечно, имелось, в чем он иногда сомневался, но мысленно разбрасываться колкими фразами, касающимися произошедшего с ним конфуза, перестать не мог.

Лисичкина, из-за толчка грузно опустившаяся на свободное сиденье за Павлом, недовольно нахмурилась, но в ту же секунду лицо ее снова прояснилось. Снегирев, сидевший слева от нее, краем глаза наблюдал за женщиной. Трепещущие ресницы, покрытые слоем дешевой липкой туши, ложащейся неприятными комками, ровной и плавной дугой немного загибались вверх, открывая чистые светло-голубые глаза, и Снегирёв теперь ассоциировал их с прозрачным небом Сибири: неприступной, дикой и необузданной, но привлекательной этой своей иной красотой. Лисичкина, щурясь от солнца, заглядывающего в запотевшие окна, немного морщила нос, отчего уголки ее пухлых розовых губ немного приподнимались, и ее мягкий профиль украшала невинная, совсем девичья, улыбка. Такие женщины никогда не стареют и никогда не теряют своей юной красоты. Навсегда они остаются по-своему симпатичны, и каждый прохожий невольно будет оборачиваться им вслед в надежде как можно более точно запечатлеть и оставить в памяти эту редкую, будто светящуюся, но немного как будто расплывчатую из-за этого внутреннего света, красоту, чтобы потом, в минуты задумчивого одиночества, снова вызывать у себя в памяти образ приятной и милой упорхнувшей незнакомки. Снегирёв любовался ее низким, но отнюдь не суровым, лбом, на котором сейчас прорезались тонкие морщинки, немного пухлыми румяными щеками, и вдыхал сладковатый косметический аромат пудры. Волосы Светланы, уже немного отросшие, вились вокруг ее шеи, и сквозь тонкие сбитые пряди проскальзывали солнечные лучи, отчего Лисичкина была похожа на весенний одуванчик. Она вдруг довольно резко обернулась, и Снегирёв сделал вид, что смотрит куда-то за голову сидящего перед ними Уткина.

– С вами что-то не так? – обеспокоенно спросила женщина и наклонилась вперед, чтобы поймать взгляд его темно-карих глаз. Виктор покачал головой, и его каштановые локоны рассыпались по высокому лбу, упав на виски.

– Все в порядке. Конечно, странно осознавать, что ты – виновник смерти собственного младшего брата, но по-другому поступить я попросту не имел права. Думаю, вы это понимаете, как никто другой.

Лисичкина тяжело сглотнула и кивнула.

– Конечно. Мне просто хочется, чтобы все это поскорее стерлось из памяти, но я же знаю, что такого никогда не произойдет. Вы теперь, как и я, будете спать и видеть смерть самого близкого и родного, что у вас было в жизни.

– Самое близкое и родное, что есть у меня в жизни – это вы теперь и Паша. С Вовой мы никогда не были друзьями, – тихо произнес Снегирёв и отвернулся к проходу. Его коричневые волосы отливали на солнце золотом, и гладко выбритая щека сияла свежестью и молодостью. К новой черной куртке уже успел приестся запах дорогих сигарет, но Лисичкина уже привыкла к нему, как к постоянному и неотъемлемому атрибуту, без которого Виктор был бы не Виктором. Женщина глубоко вздохнула и распахнула бежевое пальто, развязав пояс.

– Долго еще?

– Полчаса, думаю. И столько же мы еще в очереди простоим.

– Было бы, ради чего стоять, – проворчала Светлана и устроилась поудобнее на жестком сидении, положив голову на плечо Виктора. Снегирёв промолчал и вновь задумался о своем, устремив взгляд куда-то в пустоту, бесконечное неизведанное пространство, и Лисичкина гадала, что могло скрываться в потаенных уголках его закрытой и мечущейся в клетке души.

Неприятная девушка в белых наушниках вышла на остановке, и Павлу стало намного легче. Он выдохнул затаившееся внутри него напряжение и повернулся к своим друзьям.

– Не знаю, как вы, но я точно не забуду это наше приключение. Я убил невинного человека его же оружием. Теперь мне прямой путь в преисподнюю.

Светлане хотелось посмеяться, но она поняла всю суть происходящего. Тогда ей самой было неловко за то, что она заставила парня убить таксиста, из-за чего тот ныл всю дорогу. Но теперь она вспоминает это с улыбкой. Уткин спас ей жизнь. Они все живы и едут домой. Разве это плохо?

– Он бы убил нас, Паша, – сказала она, протянула руку к его плечу и сжала его. – Все хорошо.

Парень странно улыбнулся и отвернулся.

Автобус, кряхтя, тронулся и поехал дальше. Светлане было невыносимо жарко, она хотела быстрее добраться в просторный аэропорт со свежим воздухом, высоким потолком…

– Знаете, Виктор… – прошептала Лисичкина.

– Да? – он казалось очнулся от сна и округлившимися глазами взглянул на нее.

– Я порой думаю… Зачем нам ехать домой? У нас там лишь работа. Ни семьи, ни друзей там нет.

Виктор молчал.

– А иногда я так сильно хочу туда, что готова кричать на вас благим матом, лишь бы вы быстрее собрали свои вещи.

Светлана выдохнула, дотронулась до горячей шеи и сказала:

– Воспоминания. Прошлое. Вот, что держит нас в родных местах. Даже если теперь там нет семьи, когда-то же она была… Из-за этого я и хочу вернуться.

Виктор кивнул. Знакомство с Ростовой, ее смерть и любовь к нему – все это произошло в Ярославле. А еще он нашел там друзей. Хотя, вот удивительный факт, родина его совсем в другом месте. Только теперь родных там уже нет. Все они умерли. Куда ему ехать? И любовь, и семья остались в прошлом, в разных городах. Но он знал, куда. Виктор поедет за своими друзьями, и если их родина – Ярославль, то он отправится туда же безо всяких вопросов.

Он любил Светлану и Павла, какими бы они ни были.

Проехав, покачиваясь и хрипя, еще минут десять, автобус неожиданно для всех резко затормозил, и пассажиры, повинуясь силе инерции, невольно подались вперед, стремясь ухватиться руками за спинки передних сидений. Женщина с внуком, вытянув шею, подобно испуганной старой гусыне в белом чепце, какие обычно изображаются на страницах старинных английских сказок для детей, старалась заглянуть через головы сидевших перед ней людей туда, где находился водитель. Мальчик, озираясь по сторонам, уже готов был зарыдать, сам не до конца понимая, из-за чего, и Светлане даже не захотелось наблюдать за ребенком: она не терпела в людях плаксивости, даже в детях, и свою дочь воспитывала такой же – волевой, сильной духом и предпочитающей бессмысленным слезам молчаливую рассудительность. Лисичкиной всегда говорили, что ее дочь серьезна не по годам, но она заметила в этом ее свойстве некоторый откат, когда девочка подросла. Почему-то Аня вдруг стала не самостоятельной и по-младенчески наивной, если не сказать глупой. Женщину это, как мать, беспокоило, но она старалась не придавать легкомыслию дочери особенного значения – в конце концов, это могла быть одна из стадий ее взросления, только и всего. Но увидеть Аню по-настоящему повзрослевшей Светлана уже никогда не сможет, и останется последней Лисичкиной в своем непродолжительном и скудном роду.

Бабушка, стряхнув с себя цепкую ручку уже неприятно хнычущего внука, приподнялась и спросила скрипучим, истинно старушечьим голосом:

– Ну, что там еще такое случилось?

Как и у большинства коренных, уже старых, сибиряков, ее речь была плавной, закругленной, и она старательно отмечала в каждом слове букву «о», даже несмотря на то, что на ней могло не стоять ударения.

Водитель из противоположного конца автобуса громогласно прорычал охрипшим баритоном:

– Авария впереди! Сейчас будем объезжать.

Здесь не выдержала сохранявшая спокойствие до этого Лисичкина.

– Да как можно! Люди в аэропорт спешат, чтобы домой улететь на работу, потому что в кошельке последние пять рублей остались, – она, конечно, преувеличивала, но пассажиры понимающе закивали, – а вы говорите, что мы сейчас потратим лишние полчаса на объезд, если не больше?

– Милочка, нам до аэропорта осталось десять минут! – Мужчина, кашлянув, даже не посмотрел на Светлану. – Объедем быстро, не переживайте.

– Куда вы предлагаете сейчас ехать? Разворачиваться и обратно, до поворота, который был двадцать минут назад?

– Подойдите сюда, пожалуйста.

– Сиди! – зашипел Уткин, схватив женщину за рукав пальто. – Он вышвырнет тебя сейчас отсюда!

Лисичкина вырвалась и, обогнув Виктора, прижавшего под сиденье длинные ноги, насколько это было возможно, уверенно прошла вперед, к месту водителя, все еще державшего руки на черной и потной баранке руля.

– А теперь взгляните, пожалуйста, в окно, дорогуша. Вы что видите?

Лисичкина зарделась униженным румянцем детского стыда. Ну, конечно! Перед ней открывалась двухполосная дорога, причем полоса была не сплошной, навстречу проезжали редкие иномарки, а столкнувшиеся в аварии отечественные «Жигули» не загораживали и половины проезжей части, остановившись вблизи обочины. Она корила себя в несдержанности и излишней суетливости, которую сама в себе не любила, но, увидев, что водитель повел густыми усами и улыбнулся ей, сама расплылась в улыбке, поражаясь собственной нелепости.

– Извините. Я переборщила.

– Садитесь, милочка. За десять минут и доедем.

Лисичкина осталась на пассажирском сиденье рядом с водителем и наблюдала за тем, как они постепенно приближаются к начищенному и огромному зданию аэропорта. Сейчас она испытывала облегчение, глядя на эти стеклянные двери, раскрывающиеся, чтобы поглотить поток путешествующих, ведь они сулили ей хоть и долгий, утомляющий, но перелет в Москву, которая была так близко к дому.

ГЛАВА 2. «ДОЛГ И УПРЯМСТВО»

Очередь перед кассой скопилась довольно большая. Праздники закончились, и теперь люди стремились как можно скорее вернуться в свои родные города, снова пойти на работу. Новый год Лисичкина провела одна, Уткин – на корпоративе, а Снегирев отпраздновал с братом, пропавшим на следующее же утро. Но Рождество они провели вместе, и это лучший праздник, который когда-либо встречала Светлана после смерти своей дочери. Они наконец поняли, что любят друг друга и теперь хотят держаться вместе. Павел уже решил по возвращении в Ярославль снять репортаж о местном «супергерое» – Викторе Снегиреве. А пока они стояли в длинной очереди на начищенной белой плитке в ярко освещенном холле огромного аэропорта.

Уткин никому об этом не рассказал, но сегодня ночью он не спал, потому что ему снился убитый таксист. Он приехал во сне на своей «Ладе», а Паша снова застрелил его. Парень не знал, что ему делать, а совет психиатра просить было как-то неловко. Светлана снова скажет, что он спас им жизнь, только это его совсем не успокаивало.

– Паша, помнишь, как мы тут убегали от тех девушек, на которых ты вылил воду? – хихикнула Светлана.

Она действительно вспоминала это с улыбкой. Все закончилось более-менее нормально. Главное, что они живы.

Уткин лишь коротко кивнул и поспешно отвернулся.

«Что с ним?», – подумала женщина, но ее взгляд метнулся к телевизору, висевшему на стене.

Лисичкина не успела толком ничего рассмотреть, лишь услышала, как диктор на новостном канале отбарабанил последние известия, касающиеся погоды и, по всей видимости, перешел к криминальной сводке за прошедшую неделю – Лисичкина видела, как заинтересовались Снегирёв и Уткин, а сама наклонилась к окошку авиакассы, откуда усталая девушка с гладко зачесанными назад и собранными в пучок темными волосами уже протягивала мелко подрагивающую бледную руку в ожидании паспортов и сопутствующих покупке билетов других документов.

Виктор внимательно прислушивался к словам телеведущего, изредка запинавшегося на отдельных фразах, которые немного проблематично было из-за этого разобрать. Павел, перенеся вес тела на левую ногу и скрестив руки на груди, стоял слева, задрав голову и зачем-то снова прищурившись, как будто он плохо видел. Пока что весь криминал сводился к одному: воровство, аварии и ничего более серьезного, все, как и в любом другом городе этой необъятной страны. Диктор, закончив рассказывать об угоне иномарки, принадлежавшей одному из депутатов партии, никому не известной, вдруг на пару секунд замолчал, прислушиваясь к голосу за кадром, нарушившему порядок и стабильность прямого эфира. По мере того, как приглушенный голос продолжал говорить, по всей видимости, наполняя свою историю подробностями, молодой человек на экране все больше бледнел и в ужасе качал головой из стороны в сторону. Уткин видел, как начали дрожать у него руки, когда телеведущий потянулся поправить темно-синий галстук.

– Какой непрофессионализм! – презрительно бросил он, оглянувшись на Виктора.

– Ты сам-то вел новости хоть раз в жизни? Слушай.

Диктор кашлянул, нервно прочистив горло, и осипшим голосом продолжил сюжет:

– Уважаемые зрители, прошу вас убрать от экранов детей и лиц с неустойчивой психикой…

– Паша, уходи, – фыркнул Снегирёв, но Уткин пропустил это замечание мимо ушей, тряхнув головой.

– Сегодня в районе пяти часов утра железнодорожный рабочий, обходя свой участок пути во время проверки на наличие повреждений, совершил ужасающую находку. На путях, проходящих через тайгу в районе Усть-Маны и Дивногорска, обнаружен труп молодой девушки, попавшей под поезд, с многочисленными повреждениями: на теле пострадавшей отчетливо видны следы ударов тупым предметом, ножевых ранений, кроме того, жертве отрезали обе груди, а колеса проезжающего состава буквально оторвали нижнюю часть ее туловища. – У Снегирёва внутри все оборвалось, и он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Павел застыл и даже не моргал, а окружающие их незнакомцы встревоженно переглядывались друг с другом. На экране показали фотографию с места преступления, и матери поспешили закрыть глаза своим любопытным детям, сквозь щелку между пальцами ласковых, пахнущих кремом, рук, пытающихся рассмотреть происходящее в телевизоре и вокруг них. – Дело об убийстве передано в Красноярскую прокуратуру, не исключено, что это дело рук серийного убийцы, имеющего какие-либо психические отклонения.

Ведущий снова замолчал и прислушался к тому, что сказал тот же тихий, но настойчивый закадровый голос.

– Мы предупреждаем вас о том, что близлежащие участки будут оцеплены, а выезд из города – запрещен. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, но и не теряйте бдительности: простая внимательность может спасти жизнь вам и вашим детям. На этом я с вами прощаюсь.

Снегирёв и Уткин переглянулись, и оба поняли, что уехать отсюда просто так им явно не удастся.

Поднялся гул неодобрительных возгласов. Кто-то резко высказывался, кто-то ругал женщину, называя ее проституткой, выброшенной из машины недовольного качеством услуг клиента прямо в лес, кто-то истерически кричал, поддавшись панике. В этой какофонии Светлана не могла разобрать ни одного слова. Она взяла билеты из бледной руки кассирши и подошла к мужчинам.

– Что случилось?

Виктор указал рукой на телевизор: на экране все еще транслировался прямой эфир. Светлана увидела железную дорогу, а на ней – мертвую голую девушку. Ее ноги в прямом смысле были отрезаны от туловища и лежали в снегу, чуть поодаль.

«Над ней жестко поиздевались», – пронеслось в голове Лисичкиной. – «Кому и как нужно насолить, чтобы вот так умереть?»

– С этим разберется местная полиция и детективы. Нам надо…

– Светлана, – перебил ее Виктор, – мы не сможем улететь, пока убийцу не найдут.

Светлана стояла, как вкопанная. Теперь понятно, почему люди были недовольны. Сегодня они не попадут домой. Лисичкина была взбешена. Почему кто-то сделал это именно сейчас? Почему нельзя было убить ее завтра? Или несколько дней назад? Она так хотела улететь из этого ужасного города, а теперь просидит тут как минимум еще один долгий день.

– А если его не найдут сегодня?

Виктор задумался. Он следователь, работает в полиции, и сам занимался подобными вещами.

– Возможно, я могу…

– Нет! – крикнула Лисичкина и взяла в свои руки крепкие плечи высокого Виктора.

– Даже не думайте. Ни за что!

Снегирев продолжал смотреть на телевизор, где показывали интервью полицейского, но его голос сливался с шумом посетителей в аэропорту, и Виктор ничего не расслышал.

– Послушайте. Ведь я профессионал своего дела. Возможно, я мог бы помочь им. Дело бы пошло быстрее, и мы смогли бы улететь раньше.

– Нет, – ответила мгновенно женщина.

– Да.

– Виктор!

– Это мой долг, Светлана.

Она долго молчала, смотря в его карие холодные глаза, лишенные всякого чувства, кроме напористости и твердости характера.

– Что ж, – с горечью сказала она, – в таком случае, я не пойду с вами, Виктор Снегирев.

Светлана убрала руки с его плеч.

– Желаю вам удачи, – она развернулась и прошла по аэропорту к очереди на самолет.

– Да что с ней такое? – пробормотал Уткин и удивленно посмотрел на Снегирёва, чуть приподняв голову.

– Упрямство. Пошли.

Виктор, незаметно ухмыльнувшись, развернулся и направился к выходу из здания аэропорта, минуя шепчущихся раздраженных путешественников, о чем-то бесконечно друг с другом переговаривавшихся, разбрасываясь короткими отрывистыми репликами. Всех сейчас, конечно, занимало это действительно жесточайшее преступление, и Виктор сочувственно осознавал, какая ответственность сейчас ляжет на полицейских, и как сильно на них будет давить начальство и еще больше – общественность, для которой это не только повод для обсуждений и размышлений, но и спусковой крючок, порождающий всеобщий страх и раздражительность. Какая-то женщина, державшая за руку своего ребенка, провозгласила о том, что оставлять девушку на железнодорожных путях было верхом бесчеловечности, но Снегирёв почему-то был абсолютно уверен в том, что жертва пришла к ним сама. Убийца, кем бы он ни был, наверняка рассчитывал на то, что после нанесенных травм жертва быстро скончается, и оставил умирать ее в заснеженном лесу, тогда как организм пострадавшей всеми силами пытался сохранить жизнь. Виктор уже задумывался о том, кто мог быть причастным к преступлению: железнодорожный работник, странный житель соседних населенных пунктов, лесник или, может, вовсе приезжий человек, которого в этой местности никто не знает? Следовало проверить схожие преступления, произошедшие в близлежащих областях и в самом Красноярске, в надежде выявить детали почерка убийцы.

Уткин распахнул двери забитого волнующимися людьми аэропорта и вдохнул морозную свежесть ясного январского дня. Крошечные невесомые снежинки оседали, не тая, у него на волосах. Виктор потянул его за рукав к ближайшей остановке, откуда уже отъезжал битком набитый автобус, идущий к центру города. Снегирёв успел подбежать и заглянуть в салон.

– Какой автобус довезет до прокуратуры? – обращаясь к водителю, на бегу спросил спотыкающийся Виктор и, получив ответ, остановился рядом с Уткиным в стесненном и нетерпеливом ожидании.

– Видимо, не этот…

Светлана чувствовала полное опустошение. Конечно, она поступила неправильно, ведь Виктор такой же упрямец, как и она сама. Он отправится туда и начнет расследование. Без нее. Можно сказать, она бросила своего друга. Но что еще ей оставалось делать? Идти на новую авантюру, готовясь встретить опасность лицом к лицу, которая могла обернуться смертью? Они только что пережили точно такой же ужас.

Очередь на самолет не продвигалась вперед уже несколько минут.

– Ну, что там? – спросила Светлана сама у себя.

Впереди стоял мужчина с набитым едой животом. Она называла таких мужчин «беременными» и зачастую насмехалась над ними, но сейчас ей было не до смеха. Она побыстрее хотела улететь. Пока не поздно.

– Кажется, нам придется подождать, дорогая, – сказал мужчина маленькой девочке, которую крепко держал за руку своей потной мясистой ладонью.

Она повертела головой, тоненькие светлые косички закружились вместе с ней.

– Пойдем, сядем.

Люди постепенно начали выходить из линии очереди и садиться на пустые скамьи и сидения.

«Что происходит?» – недоуменно спросила саму себя Лисичкина, вышла из толпы и направилась в начало, где сотрудники аэропорта ругались с какой-то женщиной. Она трясла перед их лицами билетами и громко кричала, что ей срочно надо домой.

– У нас приказ не пускать людей в самолеты. Вы останетесь в городе, пока дело не раскроет полиция.

– Да знаю я, как ваша полиция работает! Я не могу тут сидеть неделю. А гостиница у вас недешевая! Пустите!

Она попыталась протиснуться мимо худой блондинки, стремившейся всеми силами преградить ей путь. На помощь прибежал мужчина с мускулистыми руками и широкими плечами. Он оттолкнул бунтовщицу и вывел под руку.

– Отпустите! Вы не имеете права!

Только сейчас Светлана с ужасом подумала, что, возможно, убийца той несчастной может находиться здесь, в аэропорту, и пытается улететь отсюда, чтобы его не нашли.