Свеча в зеркалах. Избранные стихи

© Дмитрий Гавриленко, 2021

ISBN 978-5-0055-7450-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Д. С. Гавриленко, автопортрет

ОТ АВТОРА

Семнадцатилетним студентом Суражского педагогического училища я отправил почтой свои стихи в Москву известному поэту, литературоведу, профессору Литинститута имени М. Горького Льву Озерову. У меня почти не было надежды на отклик маститого писателя. И тем не менее ответ не заставил себя ожидать. Не просто письмо, а крепкая серая книжечка с избранной лирикой и дарственной надписью под портретом: «Дмитрию Гавриленко на добрую память от автора». Размашистая, округлая подпись сделана синим стержнем шариковой ручки. У меня же сохранилось впечатление, что поэт подписался по старинке, гусиным пером. Быстро выведенные буквы как будто представились живым ощущением связи с неувядающим, цветущим садом русской классики. Строгих её традиций я старался придерживаться и в собственном творчестве, которое сполна отразило не только личные, но и общественные потрясения, переполошившие всех.

Л И Р И К А

ВОРОБЬИНАЯ СТАЯ

 
На январском снегу
Воробьиная стая
Неостывший навоз
Торопливо клюёт.
Скрипнет жалобно снег —
То команда простая:
Упорхнуть,
Иней с веток
Стряхнуть
И растаять,
Где бесстрашный мороз
В резком ветре живёт.
 

1972

БЛАГОДАРНОСТЬ

 
Дебрянскому лесу спасибо
За воздух
И дух этих брёвен:
Когда-то деревьев красивых —
Цветущих осинок болтливых,
Растущих дубков несуровых.
Немного в старинном краю
Соседей донельзя знакомых.
Шумят они песню за домом,
Я с детства её узнаю.
Но эти, что стали избой,
От стуж охраняли и вьюги,
Меня заслоняя собой, —
Навечно надёжные други!
В глуши беспечальной росли вы,
де климат простой да здоровый.
Дебрянскому лесу спасибо
За воздух
И дух этих брёвен.
 

1973

ПРОСТОТА

 
Я увидел: вовсе не красивы
У неё лицо, походка, стать.
Волосы свисают, как у ивы,
Спутались – попробуй расчесать.
А ещё, похожая на встряску,
Простота её в любые дни
Граблями ныряет, ловит ряску
В тинистой речушке для свиньи.
 

1974

ДЕТСТВО

 
Вечереет. Прохладно за дверцей,
А в кабине – тепло и уют,
Запах сена приятен для сердца,
Струны сердца здесь песню поют.
Лес, шатаясь шумней и быстрее,
В кузов лапу протянет сухую
И бросает метёлки пырея
То в одну колею, то в другую.
Как живые, деревья, и в прятки
Разыгрались в древесной мечте,
Наступая друг другу на пятки
В надвигающейся темноте.
А когда мы в деревню приедем,
Я, свернувшись в машине как прут,
Засыпаю… И снится, что следом
Сосны наши потери несут.
 

1974

СОСУЛЬКИ

 
Нежданно вспотели
Сосульки на ели.
Слепые, горячие
Солнышки плачут!
Ни поздно, ни рано,
И мы подождём,
Когда они станут
Весёлым дождём.
 

1974

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ

 
Высокий дождь прошёл селом
Да за околицей по ямам,
И снова солнце расцвело,
И одуванчик засветил упрямо.
Весенний дождь не плачет, а поёт.
Он улыбается сквозь грозы
И отправляется в полёт
В тот мир, куда растут берёзы.
 

1974

ДЕРЕВЬЯ В ГОРОДЕ

 
Здесь не слышно щебета и гвалта.
Шорох шин прервётся на минуту —
Ветви шелестят, к земле пригнуты:
Благодарность вечному приюту,
Благодарность прочному асфальту.
Но и эти ветви как свирели!
И природе кажется самой:
Из лесу деревья прилетели
И вот-вот отправятся домой.
 

1975

* * *

 
Ботва сгорела и листва,
Пошли дожди по бездорожью,
И паутины неспроста
Волнуются последней дрожью.
Блестит на окнах пластилин,
Блестят антенны и деревья,
И за собою птичий клин
Зовёт усталую деревню.
 

1975

У ПОГИБШЕЙ ДОРОГИ

 
Я стою у погибшей дороги.
На колдобинах жёлтых и серых
Нет машинных следов – только ноги
Человека и зверя.
Шелестят на обочине вязкой
Три берёзы, а рядом – могилки.
Спят кресты в рушниковых повязках
Да пустые бутылки.
И не верится без колебаний,
Как смогли незаметно исчезнуть
Все дома, и антенны, и бани?!
Словно канули в бездну…
 

1975

ЧЕРЁМУХА

 
За околицей
Блестит черёмуха,
С рассветом солнечным
Одна у омута.
И пусть в волнах она
Вся чёрной кажется —
Соцветья белые
В узоры вяжутся.
В узоры вяжутся,
Как будто вышиты
На фоне розовом
Под синей крышею.
Внизу мальчишками
Порой изломана —
Как церковь светлая,
Царит у омута.
И беззащитная,
И безответная,
Для злых и добрых глаз
Равно заметная.
Моя здесь родина,
Леса знакомые,
И сердце каждый раз
Цветёт черёмухой.
 

1975

***

 
Один в лесу. И тишина вокруг.
В руке зажата гулкая граната.
Подует ветер, светел и упруг, —
Осины зашумят листвой крылатой.
Он, партизан, стремился в том бою,
Сберечь не только собственные тропы,
Спасти не только Родину свою —
Освободить от варварства Европу.
И длится память, время теребя,
У подвига бессмертного масштаба.
Ведь никого из вражеского штаба
Он не оставил жить после себя!
 

1975

***

 
И тихая, а ночь живёт.
Укрытая тяжёлым ветром,
Она, мне кажется, вот-вот
Воспламенится чёрным светом.
Луны и Сириуса нет,
А на снегу сияют тени,
Как продолжения корней,
Растущих в космосе растений.
 

1976

В ФЕВРАЛЕ

 
А зима торопливо
Горячится сильней.
Как следы от полива —
Углубленья у пней.
Наст на солнце горит,
И сугроб оседает.
Всё, что светит и тает,
О весне говорит.
 

1976

***

 
Твёрдой тропке не десять годков,
А наверное, десять столетий.
Охраняют её с двух боков
Зимы, осени, вёсны и лета.
Но тропинка выводит к мосту.
Раньше ветхим он был, деревянным,
И берёг под собой красоту,
Разливавшуюся океаном.
Нынче речка – один из ручьёв,
Мост над нею висит из бетона.
Здесь услышу не грохот и рёв,
А подобье железного стона.
И увижу с моста в полный рост
Времена, что давно миновали.
Много было страданий и слёз,
Но и тропка, и речка, и мост
Гармонично сосуществовали.
 

1976

***

 
Терпко пахнет зелёный укроп
В конце огорода,
Нарублю я поленницу дров,
Поправлю ворота.
Вот корова пришла с молоком —
Символ, всюду понятный.
Этот мир называют мирком.
А он – необъятный.
 

1976

***

 
Вся жизнь в труде, и труд ей даже снится,
Как бригадир, стучавшийся в окно.
Приподнята в избушке половица
Над ямой, где картофеля полно.
Знакомы только местные названья
Лесов и трав, речушек и канав,
А родила и вырастила Ваню,
И он теперь – всемирный космонавт.
 

1977

ЗА СОШКОЙ

 
Ложку к чёрту – за сошку
Я возьмусь за свою,
Посажу я картошку
И её воспою.
Не для денег работа,
Не для славы стихи.
Тяжко – каплями пота —
Искупаю грехи
Тех, кто в город уехал,
Кто деревню губил,
Кто находит утеху
В переводе чернил.
В этом есть постоянство,
С ним придёт мастерство.
Я от плоти крестьянства,
Я – от сердца его.
 

1977

***

 
От холода дрожали ветки,
Как угольки в седой золе,
А школьники из восьмилетки
Уставшей кланялись земле.
Солоновато это море,
Большими клубнями зовёт.
Мороз проказил поневоле,
Картошку сдал на спиртзавод.
Вот-вот зачертят вьюги мелом
На чёрных берегах реки
И станет поле белым-белым.
Ищи и лыжи, и коньки!
 

1977

(Это стихотворение – одно из немногих, публично прочитанных мною. Случилось это давным-давно на областном совещании творческих работников в Брянске).

***

 
И лапы у ёлок упруги,
И крик бесполезен, и ругань.
Сбивается конь от натуги
Не криком, а лешим напуган.
Тут сумрачно всё, и усилья
Копыт и колёс незаметны.
Взметнулся из лужи на крыльях
Закат угрожающе-медный.
Но в березняке грязь подсохла,
Валежник трещит, а телега…
Обмотаны оси осокой,
Да это уже не помеха.
 

1978

ПОРОША

 
Узнал её глаза. Вернулся в детство сказкою,
Схватил за луч знакомый. Вот она со мной.
Всем холодом, и теплотой, и ласкою,
Всем космосом и щедростью земной.
То звёздочкой, то искрой, то соринкою,
То спаренной пушистою звездой…
Пороша нежная, как ноша материнская,
Пороша мягкая, как матери ладонь.
 

1978

БАБЬЕ ЛЕТО

 
Бабье лето плывёт
Паутиною в долы.
Вот весёлый народ —
Ребятишки из школы.
Выпускник за рулём,
Он шофер экстра-класса.
«Эй, садись, подвезём
До десятого класса!» —
Крикнет он малышу,
Пятикласснику Феде.
Тот залезет под шум,
На машине поедет.
И ни капли вражды,
Ни обид, ни печалей.
У большой борозды
Дружно слезут вначале,
По два станут на ряд,
Солнцу выставив спины,
Поля пёстрый наряд
Убирая в корзины.
И пройдут до конца —
До опушки осенней,
До златого крыльца
В золочёные сени.
«Можно и отдохнуть», —
Только скажет учитель —
Свой у каждого путь,
Диким хмелем увитый.
Федя ягоды рвёт,
Собирает орехи.
Бабье лето плывёт
И в лесу – без помехи.
 

1978

ЛЕС ЗИМОЮ

 
Маленький, сверкающий,
Добрый, как уют,
Зайчикам напуганным
Он даёт приют.
А вблизи присмотришься —
Кажется: застыл
На границе с небом
Белый богатырь.
 

1978

ПЕРВОПУТОК

 
По первой пороше
На лыжах скользят
Цепочки упрямых,
Румяных ребят.
Задорных мальчишек
Совсем не страшит,
Что снег мокроватый
Для лыж как магнит.
Толпой посмотрели
В усталом бору
Рябинку с плодами
На знобком ветру.
Вот гриб разглядели
У ветхого пня…
Как чёрная лента —
За ними лыжня.
 

1979

***

 
Автобус тащится едва
Из города без торжества:
Он переполнен до отказа.
Здесь неуютно головам,
Ногам, и мыслям, и словам —
Всё просит о просторе разом.
Там трактора и птичьи трели,
Искрится пашня, как стекло.
И шум, и тихо, и светло,
И собрались на пир апрели.
 

1979

***

 
Не убьёте меня. Не найдёте.
Я живу в тёмных водах Лох-Несс.
Снятся волны до самых небес,
Ну а в небе – русалка в полёте.
Обожжённые солнцем народы!
Как спокойней, светлей и вольней
В ненадёжной стихии моей
Вне надёжных законов природы!
 

1979

***

 
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Сергей Есенин
«Ходить здесь надо осторожно.
Вот в лёгкой зелени пырея
Сверкает будто бы дорожка —
Канава топкая, чернея,
Где трактор землю грыз, а ныне
Стена отвесная нависла.
Здесь летом душно, как в пустыне,
И воздух тут от пыли кислый,» —
Рассказываю терпеливо
Ученикам про жизнь болота,
А солнце сверху – с рыжей гривой:
От пыли стёрлась позолота.
Раскрылась пасть – корми машину.
Мелькает торф, как будто птица.
Я в передышку фото выну —
Миг, что ушёл и ночью снится.
И в нём, беспечный и бездумный,
Устойчиво, как скифский камень,
Стоит мальчишка, чуть угрюмый,
С привычными к труду руками.
Ходить не будет осторожно:
Он знает, где среди пырея
Сверкает будто бы дорожка —
Канава топкая, чернея.
Он видел, как слегка у края
Уж воду колыхнул в карьере.
Он рос трудясь, а не играя,
Открыт добру, любви и вере.
Когда менялся запах лета
На предосенний, предморозный,
Для девочки чернявой Светы
В болото лазил за рогозом.
Но вот крутнулась пыль по следу,
И торф – на новую машину.
Работают устало дети,
Я с ними гну на солнце спину.
И кажется, что на коне…
Так нет, здесь кони не проскачут.
Живёт и будет жить во мне
Мальчишка, верящий в удачу.
 

1979

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 
Были клятвы, но не было крови.
Помню, в тенях широких стволов
Первый раз целовал твои брови,
Растерявшись от счастья, без слов.
И теперь вот последние метры,
Вот и свет сквозь вечернюю мглу.
Здесь по-прежнему тёплые ветры
Те же песни поют на углу.
Длинной кроны дырявые тени,
И в тени, под заборной доской,
Слабый голос – красавицы Жени,
Сильный голос – мужской.
Стал я тихо в глуши поворота.
Да, бесспорно, целует она
Да и, кажется, глупое что-то
Шепчет в ухо, совсем как жена.
На пороге двусмысленной славы,
Как за пазухой Бога, лежит,
А над ними, как страж многоглавый,
Вяз раскинул взволнованно щит.
Сквозь обиду, и злобу, и муку
Мщенье в сердце просилось, маня.
Положил я тяжёлую руку
На холодную пряжку ремня.
Но меня одолела измена,
Сокрушила коварством она,
Неожиданная непременно
И, как волчья натура, темна.
Неувядшую ветку сирени
Пронесу до вокзала в руке.
Ты – прощай, их защитник смиренный,
В неуютном, пустом городке.
 

1979

***

 
Я спросил – да сам же и ответил.
Жил слепым, а ныне – как провидец.
Понял всё, что раньше не заметил,
От чего смутился бы Овидий.
Подменили у тебя ресницы,
Вцеловали новый запах в шею.
Мир такой открылся – не приснится
Ничего безжалостней, страшнее.
 

1980

***

 
А в сумерках молодой мотылёк
Бросался на свет, по стеклу скользя.
Я от тебя безнадёжно далёк,
Ни прозреть, ни увидеть нельзя.
И помнится, в давние времена
Без ложнозначительных фраз
Я по стеклу твоих глаз
Понял – нас разделяет стена.
 

1980

***

 
Я в светлой роще шёл с тобой,
Шли вперемешку с листопадом,
И лес казался чёрным адом,
Весёлым солнцем залитой.
 
 
Опять гуляю в роще той,
Нахмуренной, с печальным взглядом,
С созревшим на растеньях ядом,
Но в сердце праздник золотой.
 
 
Не потому, что без тебя
Согреет холод ночи лютой
С промокшей неживой листвой.
 
 
Под взоры тёмные опят
Я понял в тихом неуюте,
Что без тебя я – сам не свой.
 

1980

ЗДЕСЬ МНОГО ПРОСТОРУ…

 
Здесь много простору, и тихо,
И вовремя кончился снег.
Метель осторожной портнихой
Поправила шубку сосне.
С утра без тепла – мы устали
И самую малость грустны.
На небо похожими стали
Опушки, поляны, кусты.
 

1980

НЕПОКОРНАЯ

 
Ах ты, черноволосая,
Светлоглазая!
Солнышко моё росное,
Ноченька ясная.
И непокорная,
Да крылья – новые.
Вокруг всё леса сосновые,
Ты – как берёзка чёрная.
 

1980

НЕКСТАТИ

 
Опять некстати выпал снег.
В морозном воздухе апреля
Замолк беспечно детский смех,
Молчат капели-менестрели.
И только мы с тобой вдвоём,
Мой вечный друг, теперь в ударе.
Под ослепительным окном
По очереди – на гитаре.
Но я играю про весну
И радость бытия и встречи,
Ты – про неверную жену,
И у тебя рыдают плечи.
Ведь сила в музыке трубит,
Грудь разрывая, как осколок.
И дом ваш надвое разбит,
И на куски твой дом расколот.
 

1980

Я СПРЯТАЛСЯ В ДОЖДЕ…

 
Я спрятался в дожде, я в камышах,
Я очутился там, где мокрый ветер.
Со мной слух, зренье, тело и душа.
И представленье о померкшем свете.
Неясно вижу голос далека,
Прекрасно слышу стебля колыханье
И знаю: для меня струит река
Серебряное чистое дыханье.
В душе моей шумит широкий дождь,
В дожде шумит душа, дыша над ухом.
Замёрзну я – всех сотрясает дрожь,
Хотя вокруг нехолодно и сухо.
 

1981

ОСЛЕПЛЁННЫЙ ТОБОЮ

 
Нет гармонии – есть красота.
Ты живое тому подтвержденье.
Воду пить и с лица, и с листа,
Если лес – это месторожденье.
Дама в белом, а ты – в голубом,
Улыбаешься критской мадонной.
Слышен шёпот: «Совет да любовь!» —
Из какой-то эпохи бездонной
На исчезнувшем праязыке.
Я стою, ослеплённый тобою,
Возле древности и вдалеке,
Без доспехов и рядом с толпою,
Созерцающей сфинкса впотьмах.
Силу львиную в теле любимой,
Силу страсти и чувства размах,
Страсти южной и неистребимой.
Где гармония? В чём красота?
Для кого сотворили кумира
На печати не шире перста,
Удлинившегося на полмира?
Перси, плечи – и всё на века
Уцененное пыльной планетой.
Если место рожденья – река,
Легче лёгкого быть неодетой.
Прошептать неживые слова,
Оживить их своей ворожбою,
Не догадываясь сперва,
Что воспрянут они над собою.
 

1981

***

 
И луна, словно фара, светит,
Затмевая подфарник-звезду,
И морозный январский ветер
Яблонь пальчики трет в саду.
Мне с тобой эта ночь – как в мае,
Только в нём – ни в каком другом.
По-весеннему принимаем
Жуткий мир, ледяной кругом.
 

1981

***

 
Я – исконный, упрямый прохожий,
Беззащитен, одухотворён.
Все дороги на свете мои,
И леса исхожу, и тропинки.
Ведь оседлая жизнь – для звезды,
Да и то я узнал, наблюдая, —
Звёзды, падая, ярче горят.
И в груди – неуёмное счастье!
Отпылают цветы на полянах —
Наливаются золотом листья,
И тогда уж непросто берёзку
Отыскать в этом тихом костре.
Ну и главное я понимаю:
Путь не в небо ведёт человека,
Но всегда – к человеку другому.
 

1981

***

 
А хорошо звездой далёкой быть,
Как островком, и в океане плыть.
Не в луже на машине-развалюхе,
Не в утлой душегубке по реке —
Стать полноправной частью мирозданья,
На зависть людям с неба засиять.
Но существуют здесь и неподвластны
Земному, пусть и дерзкому, уму:
Большое солнце, прячущее звёзды,
Песчинки-звёзды, прячущие тьму.
Не так ли мелочь жизни – суета?
Она, невзгод скрывая темноту,
Одновременно заслоняет небо.
И только ночью может вдруг присниться
Порнозвезда (её другим не видно).
Звезда, хотя её в пространстве нет.
 

1981

***

 
Берёза чёрная растёт,
Ко мне протягивая ветку
И листья грустные на ней.
Ты для меня – святая ночь,
Я кланяюсь всему святому.
Я вслушался в её слова:
«Ты негр своей семье и другу,
Я – негритянка для сестёр,
И потому на тень похожа
И закрываю травам небо».
Деревья говорить не могут!
Берёза чёрными устами
Не верещала, а вещала
Простое устное враньё.
И чувствую: на голове
Фуражку поднимают волосы,
Как будто я на тень похожий
И закрываю людям солнце.
 

1981

ПРЕД ЗАКОНАМИ ЖИЗНИ

 
В прошлом году
Ты казалась мне
Ёлкой в лесу,
А теперь —
Ёлкою в комнате.
Это такая ужасная разница,
Такой ужас,
Что даже игрушечный Дед Мороз
Скорчил гримасу,
Осознавая
Мою беспомощность
Пред законами жизни
И хаосом в них.
 

1982

СУЩНОСТИ

 
Иду пешком,
А ездил
На телеге и в автобусе,
Троллейбусе и метро.
Летал
На качелях и в самолёте,
Что столетье назад
В совокупности
Было бы невозможно.
В этом я вижу
Сущности
Не человека, а века:
Практичного и эклектичного,
Шумного и умного.
 

1982

ПОД ВЯЗОМ

 
Мы с тобою ничуть не стареем.
Осень, осень, приди поскорее,
Осени эпохальным крылом.
Этот вяз молодой под окошком
Мне приходится близким немножко:
Мы с рождения рядом живём.
Ну и корни мои глубоки!
Здесь мы с вязом совсем как дружки
Средь извечных полей золотых.
Пусть лепечет дряхлеющий клён —
Не под ним, а под вязом рождён
Мой занозистый, истинный стих.
 

1982

***

 
А много ль значит
Дерево одно?
Обнесено оградой,
Да не защищено.
Сейчас его спилили,
И детство,
Что прошло под этим клёном,
Широким в роскоши,
Роскошным в широте,
Раскинуло
Зелёные ладошки,
Цепляясь
За чугунную ограду.
 

1983

***

 
Расцвели засохшие сады
Не от солнца, не от Первомая.
Почему – я сам не понимаю —
Расцвели засохшие сады.
Может быть, весенняя вода
Корни и сердца их воскресила.
Всем на свете, как святая сила,
Может быть весенняя вода!
 

1983

***

 
Родничок – не волшебник, а чудо.
Он растёт неизвестно откуда
В ослепительных залежах мела,
Над которыми круча присела.
Здесь тропинка – с пути не собьёшься,
Сердцу – холодно, если напьёшься.
Я стою, очарован избушкой,
Что побелена вечной старушкой.
 

1984

***

 
В небесах – опустевшая синь,
Полетела листва на опушки.
Знаю я, что от горьких осин
Горьковаты подружки-волнушки.
Но светло и просторно в лесу,
Будто солнце весну воскресило.
Здесь не волка спугнёшь, не лису,
А раздетую осень России.
 

1984

***

 
Я всё позабытое слышу.
Созрели тяжёлые сливы
И падают гулко на крышу
К ногам лопухов и крапивы.
Избушка похожа на терем,
Высокие окна светлы.
Добавились к прежним потерям
Когда-то жилые углы.
Я слышу: умывшись росой,
Бегу на рыбалку босой…
Внести бы охапку пырея —
Постели не нужно иной,
Прилечь да забыться скорее
За чистой и прочной стеной.
 

1984

***

 
Ветер воет, играя ветвями,
В лапах сосен теряясь, метёт,
Надувая сугробы и ямы,
Нам суля от ворот поворот.
Вот промёрзшая пушка-опушка
Бьёт картечью и в очи, и в рот,
Лошадь тащится всё же вперёд —
Значит, близко лесная избушка.
Скоро будем, любимая, в ней
Губы греть у дымящейся кружки,
Становясь и теплей, и сильней.
 

1984

БЕССМЕРТНИК

 
Лошади и коровы
Обходят в песках бессмертник,
Мягкий и золотистый —
С запахом крови.
Стебель почти без листьев,
Так для кого же зонтик?
Песок сухой, а в небе —
Ни тучки на горизонте.
Слышал я: немцы когда-то
Скупали за соль соцветья.
В России своим солдатам
Пытались найти бессмертье.
А лошади и коровы
Обходят в песках растенье,
Которому нет соседей…
Лишь сверху – печальные тени.
 

1985

РАЗЪЕХАЛИСЬ ГОСТИ…

 
Разъехались гости, а вот
И первый снежок на деревья.
В деревне Прасковья живёт
Да с ней по соседству Лукерья.
К Прасковье приходит она,
Как только подоит корову,
И проговорят до темна:
От слова – к безмолвному слову.
 

1985

***

 
Какая скудная зима!
И бездорожье – как болото.
Ругая Господа и мать,
Шофёр торчит у поворота,
Машину сторожит свою.
И даже будь ему друзья,
Мы всё равно помочь не сможем.
Леском объедем колею,
По гололедице скользя,
Шепча тайком: «Спаси нас, Боже».
 

1986

ПУЗЫРИ ПЛЫВУТ

 
По асфальту вдруг зашлёпал дождь —
Ноги туч, могучих и сырых.
Как хозяин, осмотрел дворы,
Дал ручьям команду, словно вождь.
Заглянул он даже и туда,
Где живёт озлобленно собака,
Хоть и сообщившая о том.
Но торчит у вспухшего пруда
Перед земляникой в полном баке
Женщина под проливным дождём.
Дом её от города далёк,
А вокруг – стена или забор.
Пузыри плывут с каких уж пор,
И дрожит в большой руке кулёк.
 

1987

ЖЕНЩИНЕ

 
Светлый праздник зачат от мороза
Средь холодных, неласковых дней.
Будьте стойкою вы, как берёза,
И прекрасней её, и нежней!
 

1987

НОЧЬ

 
1
Морозная и грозная страна
Одна на всех раскинулась над нами,
Она и беспредельна, и сильна,
Окутана сиянием и снами.
 
 
Непостижима эта сторона,
Взволнована высокими волнами.
Она необъяснимо мне верна,
Но в долгой верности всегда вольна ли?
 
 
Я к ней привязан сердца глубиной!
Я не хочу, я так боюсь рассвета,
Когда в окошко смотрит ночи свет.
 
 
Я верю в темноте, что ты со мной,
Что я дождался от тебя привета,
И это нежный сказочно привет.
 
 
2
Морозная и грозная страна
Рассыпалась и вновь соединилась,
Как будто вся из мелких звёзд она,
Одну мне сверху бросила, как милость.
 
 
Не зря она, как Божий лик, ясна,
Дочь скромной, вышней, целостной природы.
Я вверх смотрю и вижу: тишина
Неслышно принимает чьи-то роды.
 
 
Подарок неба ярок и богат,
Я за тебя всю ночь благодарю,
Всю бездну с разноцветными огнями.
 
 
А твой зрачок искрится, как агат,
А ночь твоя подобна январю —
Одна на всех раскинулась над нами.
3
Она и беспредельна, и сильна,
Светла в своей надземной цитадели,
Мучительно прекрасна и длинна —
Вся такова, какой её одели.
 
 
И вся очарования полна,
Сотворена природой для постели,
Для нежности, для отдыха и сна,
Чтобы её любили и хотели.
 
 
Темна она, и сумрачный покров
Прелестней долгожданной наготы,
Взлелеянной небесными сынами.
 
 
Вселенная – любимый тёплый кров.
И ночь давно с её детьми на «ты»,
Окутана сиянием и снами.
 

1987

НОЧНОЙ СОНЕТ

 
Непостижима эта сторона!
И скрытная, как воины в разведке,
И хорошо луной защищена,
И держит звёзды яркие на ветке.
 
 
Ах, красоты она не лишена:
Ей незачем завидовать соседке,
Рассыпавшей большой кувшин пшена
На радость и цыплятам, и наседке.
 
 
В ней дух живёт, дыханье затая,
В глазах зрачки блестят, как светлячки,
А темноокая красотка не больна ли?
 
 
Как будто вижу святость алтаря,
Как будто слышу вешний шум реки,
Взволнованной небесными волнами.
 

1987

***

 
Прощай, восемьдесят восьмой!
Приехал к родным домой,
Пришёл по одной из троп.
Избушка бела, как сугроб,
А в ней на столе – чёрный гроб,
На лавке – такой же гроб.
Землю и здесь трясло?
Не армянское ведь село.
Мирный атом тут воевал,
Стариков убил наповал —
До смерти не отрыдать.
Прощайте, отец и мать!
1988
 

ОН БЫЛ НЕ ЕВРЕЙ

 
Слава Богу, он был не еврей.
Палачи бы взялись за еврея
Металлической красной рукой.
Самый зверский из всех лагерей,
Ископаемо, люто зверея,
Высыхал истощённой рекой.
Продуваемый ветром барак,
Тиф, расстрелы, и холод, и голод,
Ну и вышка над всем в небесах.
Здесь и орднунг, и свой кавардак,
Огород пулемётом прополот,
Часовой, что всегда на часах.
Зверь – кулак, зверь – сапог, зверь – приклад,
Молодые эсэсовцы – звери,
Чуть постарше – похуже зверей.
Жив иль нет – поднимайся, солдат,
Вон и склад, и колючие двери…
Слава Богу, что ты – не еврей!
Ты не грузчик – работай, грузи
Под внимательным взглядом овчарки,
Чей ни разу не слышался лай.
Ни судьбе, ни врагам не грози,
А баланду нальют с недоварки:
Хочешь – ешь, ну а нет – помирай.
Ах отец, это было с тобой?
То эпоха простерлась парашей,
В самом сердце Европы притом?
Доходяги… И немцы – толпой,
И кому-то приветливо машет
Красный флаг с крючконосым крестом.
 

1988

***

 
Мой отец, когда пришёл с войны,
Посадил черёмуху и розу,
И они – ровесницы весны —
Заслонили девочку-берёзу.
Не убили трепета души
Ни свои, ни вражеские пули.
С восхищеньем он смотрел в тиши
На цветы, что к небу потянулись…
Жизнь ушла в немыслимый поход,
Лестница крутая да витая.
Вширь растёт с тех пор из года в год
Красота исконная, святая.
 

1988

ПРОВОДЫ РУССКОЙ ЗИМЫ

 
Мэр наш коротко сказал,
От волненья красный:
«Нынче площадь – это зал
Ясный и прекрасный.
Урожайный, щедрый год —
Царь и в нашем стане.
Оторвись вовсю, народ!
За сверкающий уход
Веселиться станем».
И добавил Дед Мороз:
«Чтобы не грустилось,
Чтобы елось, и пилось,
И хотелось, и моглось —
Празднество открылось!».
Из кастрюли пар густой —
К девушке опрятной.
Здесь блины. А к пиву – строй,
К бочке необъятной.
Я стою в большой толпе,
Хмурой и суровой.
Приз повешен на столбе
На семиметровом.
От смущенья льётся пот:
Все знакомы лица.
Знаю тех, кто люто пьёт,
Как ему не литься?!
Свежий столб, как мёд, душист,
Гладкий, как ракеты.
Первым друг мой, тракторист,
Надевает кеды.
Я полезу босиком,
Обняв, как молодку,
Стройный вяз. Схвачу рывком
Приз – бутылку водки.
Слезу, спрыгну прямо в круг —
Все меня встречают.
Ты прости меня, мой друг,
Я тебя – прощаю.
Выпьем все по два глотка
Из бутылки светлой,
Поболтаем у лотка
С продавщицей Светкой.
Вот промчится тройка вдруг,
Кони – как в доспехах.
Управляют восемь рук,
Колокольчик во весь дух
Грянет звонким смехом.
Дед Мороз, совсем как мы,
Смотрит новосёлом,
А затем в костре весёлом
Спалит чучело Зимы.
 

1988

***

 
Мир иной – страна иная,
Снег сияет чистотой.
С Новым годом, ночь хмельная!
С новым светом, день святой!
Снег летит, искрит, шальной,
Возле ёлки расцветая.
С новым счастьем, люд хмельной!
С Новым годом, Русь святая!
 

1988

«КАТЮША»

 
Как много памятников в мире
Высоких – малых и больших!
И короли, как при Шекспире,
Порой красуются на них.
А наш – из чёрного металла
Над чернозёмом вознесён
И смотрит в небо с пьедестала
Притихшими стволами он.
«Катюша», немцев сокрушая,
Пройдя дорогами войны,
Остановилась, боевая,
На обозренье всей страны.
Тропинка извилась бечёвкой…
Нить Ариадны – ратный труд.
Вблизи деревня Карасёвка,
Где люди русские живут.
И мир большой, расширив душу,
Нахлынет солнечной волной.
Я поблагодарю «Катюшу»,
Отвесив ей поклон земной:
Такие, не жалея силы,
Стирали свастику с Земли
И до рейхстаговой могилы
Врагов успешно довели.
 

1986

***

 
Людям в мире светит лишь полсолнца
Да погожей ночью – пол-луны.
Ни полушки, ни червонцы
В небо не занесены.
 

1989

***

 
Природа и асфальт заброшены
В тиши опушки облысевшей
Коту бродячему под хвост.
Берёзы ветерком опрошены
Среди деревьев обрусевших,
Не строго соблюдавших пост.
Берёзы ветерком опрошены.
Над молчаливым тротуаром
Листва летит на тротуар.
Кто собирает нынче пошлины?
И серебро блестит недаром,
И золото – не Божий дар.
Кто собирает нынче пошлины,
Тот видит смирные берёзы
И ясно знает, что к чему.
Ценою ценности опошлены.
Следы от слизней – сопли, слёзы,
Упреки Богу самому.
 

1989

***

 
Две берёзы под нашим окном
Вновь заплакали светлою кровью.
Я не дрогну ни сердцем, ни бровью —
Загрущу лишь о вечно родном.
Мне во сне бы увидеть отца,
Мать в заботах больших и печалях.
Два похожих усталых лица
Из морщинок и новых, и старых.
 

1989

ПРОХОРОВКА

 
Поле танками отутюжено
И снарядами раздолбано.
Тяжко было, однако сдюжили,
Отстояли рубеж свой полностью.
Это тоже оно, Отечество,
Распростёршееся в пыли.
Между утром и дымным вечером
Поле боя – клочок земли.
Строевые порядки смешаны,
На короткой дистанции бой.
Прохоровка занавешена
Ярости пеленой.
Башню сметали выстрелы,
Гусеницы – в стороны.
Грохот висел неистовый,
Очень старались вороги.
Сотни танков, залпов – тысячи,
Миномёты, орудия…
Героизм баснословный высвечен
До сердцевинной сути.
Поле танками отутюжено
И снарядами раздолбано.
Тяжко было, однако сдюжили,
Отстояли рубеж свой полностью!
 

1990

В МУЗЕЕ ЛЕНИНА

 
Вот под стеклом записки-ручейки…
В них отразились коротко и ясно
Высокий ум души его прекрасной
И точные движения руки.
Он требует спокойно, без угроз,
Заботы больше раненым солдатам,
Без промедленья – чистые халаты
И о пайке чтоб думали всерьёз.
От мелких строчек – солнечные блики
На потолок, на стены и паркет.
Я словно рядом стал с вождём великим
В момент, когда семь бед – один ответ.
 

1990

СОКРОВЕННЕЕ ВСЕХ

 
Мы с тобой наконец-то едины.
Нас оставили наедине
У дороги, похожей на ложе,
На краю бесконечной равнины
От бескрайних болот в стороне
В той стране, что других не моложе.
Тихий мир позабыт и затерян.
Мы с тобою идём в синеву —
В гости к птице и дикому зверю.
Вспомню счастье своё – и не верю
Ни случайности, ни волшебству,
Ни космическим добрым затеям.
Молод, зорок и весел апрель —
Каждый кустик наполнил весною.
И слова твои солнцевеют,
Как наградой, прохладой лесною,
Развораживая не капель —
Разворачивая карусель
Ближе к небу, и благоговеют.
Что же сталось, куда подевалось
То, к чему я душевно привык?
Лишь краснеет сейчас чернобыльник
И чернобыльничает усталость,
А дорогу свернули в могильник,
Словно скатерть или половик,
Да наверх положили страну,
Ту страну, что других не моложе
И других не глупее была.
Утаил я лишь радость одну,
Сокровеннее всех и дороже, —
Черноока она и светла.
 

1991

ДУХ РОССИИ

 
Какие стройные просторы!
Какие смелые леса!
Они просторам – словно шторы,
Расцвеченные в небесах.
Широкий луг давно скосили,
А запах трав стоит ещё.
Здесь вижу, слышу дух России,
Дыханье лёгкое её.
 

1991

МУЗА СЧАСТЬЯ

 
1
Муза счастья детей не рожала,
Сладкой боли не знала она,
От мороза зимой не дрожала
И в беде не бывала одна.
Муза счастья – я понял однажды —
Ветер в поле: лови, не лови.
Не она умирала от жажды
Непорочной и прочной любви.
2
Муза счастья! Ты шлюхою стала
И готова с любым – не горда.
Бесшабашно сошла с пьедестала
И забыла о нём навсегда.
Муза счастья слыла недотрогой,
Я любил её больше себя,
Шёл за нею дорогою строгой,
Где теперь – лишь голодная бля…
 

1992

СИНЯЯ ПТИЦА

Николаю Рубцову

 
Вспахано поле. Над полем
Синяя птица плывёт.
Скользким знобящим покоем
Всё захлебнётся вот-вот.
Всю синеву в поднебесье,
Холод её и тепло,
Ангельской силой и бесьей
В узел единый свело.
Синяя птица играет
Левым и правым крылом,
Пламенем синим сгорает
Над охладевшим теплом.
 

1992

***

 
Слушает село единым ухом
Тишину. Вся замерла окрестность,
Словно судорогою её свело.
Изредка могучим, резким стуком
Наковальня оглашает местность.
В кузнице упряталось тепло.
 

1992

ТАК БЫВАЕТ ВСЕГДА

 
Овладел он тобою в атаке свирепой,
Наследил там, откуда рождается жизнь.
Пала крепость, как будто твердыня – нелепость,
И кирпич покраснел от стыда, ощутив непрозрачную слизь.
И вовеки веков, да и присно, и ныне
Всполошливо слетелось на пир вороньё.
Так бывает всегда, если есть вековая твердыня,
А защитников – нет у неё.
 

1993

***

 
Какие чистые берёзы!
Какие грязные снега!
Уходят праздные морозы,
Тоскует мглистая пурга.
Откуда пёстрое смешенье
У погибающей зимы?
Как бы мишени мельтешенье
И вниз растущие холмы.
Ох, неуютно здесь простору…
Среди белёсой тесноты
Пурга отодвигает штору
И снова прячется в кусты.
 

1994

***

 
Первый раз в кино.
И раздавили
Меня летящие
Автомобили
В далёком детстве
Много лет назад.
А теперь
На экране вижу
Лишь трупы автомобилей,
Раздавленных людьми.
 

1994

***

 
Как чутко тебя угадал
Художник минувшего века
На тонком, большом полотне!
Сердца разделял не квартал,
А только лишь ветхая веха —
Крутая эпоха в окне.
Я знаю, кого воскресил,
Над кем он работал до поту,
Кто крылья над ним распростёр.
Хватило провидческих сил
На счастье чужое, заботу,
И тесноту, и простор.
Как веще он изобразил
Твои обнажённые руки
И родинку возле соска!
Гармонию не исказил,
Познал и сомненья, и муки —
На них посмотрел свысока.
Мне кажется, кисть обмакнув,
Задумался, и на минуту
Вдруг понял: тебя я люблю,
Прильну всей душой к полотну,
Домашности тихой, уюту —
Взгляд твой усталый словлю.
Не мог не узнать он всего.
Мольберт умоляет и просит —
Мольберт ведь не только даёт,
Лелеет её естество,
Баюкает долго и носит,
Про тайное тайных поёт.
Мольберт надоумил его!
Я шышел, и мышел, и вышел —
В далёкое детство попал:
А рядом с тобой, как живой,
Ребёнок – ручонки все выше…
Он важное нечто проспал.
 

1995

***

 
Спутаны чёлка и косы,
Руки и ноги грешат,
И никакие вопросы
Нежности не устрашат.
Вижу: роскошное поле
Всё золотится зерном.
Вместе с пшеницей на воле
Общую песню поём.
 

1995

ГРЕХ

 
Не приблизили, а унизили,
Опустили на самое дно
Без надежды спастись и провизии
И друзей, и врагов заодно.
И во всевозрастающей степени,
Клад бесценный впотьмах погребя,
Там, где вечные свечи затеплены,
Превращают в сосульки себя.
 

1996

ЛИКИ ОГОЛТЕЛЫЕ