Пророк

Сейчас всё объясню. Если вы думаете, что у меня с тачкой беда, то вы ещё не видели мою квартиру. Дело в том, что моя квартира из тех, где в холодильнике между молоком и виски стоит бутылка GHB. В ящике рабочего стола, для поднятия боевого духа, можно найти полкило белого порошка. На кухне среди вилок и ножей – пара тонн шишек и камней. А вдоль здоровенного панорамного окна с видом на город у меня выставлена целая коллекция нелегальных растений, за которую какой-нибудь антрополог из 70-х впился бы мне в глотку зубами: Датура (дурман, семейство Solanaceae), Акация чёрная (Acacia melanoxylon из вида Акация), Меконопсис ощетиненный (Meconopsis horridula), Шалфей предсказателей (Salvia Divinorum), Роза гавайская (Argyreia nervosa) и мой самый любимый малыш – Лофофора Уильямса. Но я называю его просто «пейотик» – маленький симпатичный кактус без иголок, в котором содержится мескалин. Только не подумайте, что я собираюсь его высушить и сожрать. Нет. Если мне вдруг понадобится мескалин, то я схожу в соседний двор и куплю его у парней в форме порошка.

Снова по ушам прокатывается сирена, и голос из громкоговорителя сообщает:

– Полиция города! Остановите машину.

– Щас, щас, – бормочу я и поглядываю то на дорогу, то на зеркала заднего вида.

Cалон заполнен конвульсивным мерцанием красно-синих огней. Я включаю поворотник, сбавляю скорость, и тут меня пронзает гениальная идея:

«Да пошло оно всё!».

Как только полицейская машина вслед за мной съезжает на обочину, я неожиданно вдавливаю педаль в пол и, проскочив через встречную полосу, вылетаю на бездорожье. Мотор ревёт изо всех сил, я кручу баранку и, переборов занос, выравниваю тачку. Позади запоздало взвывает сирена. Через зеркала я вижу, как полицейская тачка вылетает вслед за мной. Но она не вывозит, – фонтан песка из-под колёс, – и её закручивает и чуть не переворачивает на бок. Я верещу, как сумасшедший, бью кулаком в крышу и гоню во весь опор. А для того, чтобы меня вконец потеряли, я гашу фары, габаритные и свет в салоне.

Я уезжаю во тьму, подпрыгивая на кочках, и довольный растекаюсь по креслу… как вдруг в зеркале заднего вида в упор ко мне снова вспыхивают мигалки и коротко взвывает сирена.

– Последнее предупреждение. Остановите машину!

Разумеется, я всего этого не делал. Я снова на дороге с жёлтой разделительной полосой, включаю поворотник и послушно съезжаю на обочину:

– Да щас, щас. Уже торможу!

Я не вылетал с трассы, не устраивал гонку в пустыне и не растворялся в темноте. Вместо этого я сделал несколько глубоких вдохов и решил, что в крайнем случае, как всегда, смогу всех уболтать.

Стук дубинкой в приоткрытое окно. Я глушу мотор и опускаю стекло на полную.

– Документы, пожалуйста, – раздаётся низкий голос.

Коп стоит к тачке так близко, и он настолько здоровый и высокий, что я даже не вижу его лица.

– Может быть, сначала представитесь? – предлагаю я.

Тогда здоровенная машина, на плечах которой трещат швы голубой рубашки с коротким рукавом, наваливается локтями на раму окна и практически залезает в тачку головой:

– Может, тебе ещё пива принести?

Твою мать, он что, следит за мной? Я натыкаюсь на этого копа в последнее время слишком часто. То просто мимо пройдёт, то тормознёт после клуба, то с дилером сделку сорвёт. И всё это на разных концах города. Точно преследует меня.

– Офицер, – я подглядываю на нашивку на его плече и на металлический бейджик с именем, как у дешевой порноактрисы: «Angel G.», – а вы не далековато от города? Разве здесь действует ваша юрисдикция?

– Моя юрисдикция действует везде, где только светит солнце, сынок.

На лице короткостриженного здоровяка отражается сияние приборной панели. Оно переливается у него на кромке тёмных глаз и на глубоких залысинах.

– Должно быть, у вас полно работы, – говорю.

Я пытаюсь хоть немного разрядить обстановку, но пока выходит не очень.

– Именно. А вместо неё мне приходится гоняться за тобой.

Пожилой коп продолжает сверлить меня взглядом. Он принюхивается к запаху в салоне:

– Чем пахнет?

Я с серьёзным видом принимаюсь вертеться по сторонам и принюхиваться:

– Не знаю, – а потом добавляю (кто же меня за язык тянул?): – Может быть, кусты кто-то неподалёку подпалил?

Ну что за придурок? Я возвращаю взгляд на похоронное лицо мужика. Он говорит:

– Ага. И вся зелёная трава сгорела.

А я смотрю на него и не знаю, что ответить. Не каждый день встретишь копа, который цитирует Писание. Он, недолго думая, задаёт следующий вопрос:

– А с глазами-то что?

Я кидаю взгляд на отражение в зеркале заднего вида:

– Да я пока ехал, старушку Адель слушал, расчувствовался немного. Понимаете?

– Смешно, – сказал он, ни капельки не улыбаясь. – Почему не останавливался так долго?

– Я же говорю – музыку слушал на всю громкость, не сразу вас заметил.

Здоровяк недовольно покачал головой:

– Всё никак не угомонишься? – говорит он грозным голосом.

Я меняюсь в лице. Вообще не понимаю, что он несёт:

– Вы о чём?

– О твоих выходках.

Старик продолжает смотреть на меня с таким серьёзным видом, будто видит насквозь. Аж в дрожь бросает. Он говорит:

– Может, стоит сунуть тебя в клетку за превышение скорости и вождение в нетрезвом виде?

– Да ладно, шеф! Пятница же! Меня друзья на побережье ждут, – показываю ладонью на дорогу, – собрались немного отдохнуть…

Но здоровяк прерывает:

– Или, может, тачку обыскать? Посмотрим, что в ней найду.

Он повернул широченную шею набок и покосился на бардачок. Не знаю, зачем я это сделал, но, словно расписываясь в собственной виновности, я тоже повернулся в сторону этого злосчастного бардачка, доверху забитого дерьмом. А когда я вернул на все 100% спалившийся взгляд, усталые глаза пожилого копа уже снова смотрели на меня. Он продолжил:

– Ты безответственно относишься к тому, что тебе дали. И ты даже не понимаешь, что из-за этого могут пострадать и уже страдают люди. Но помяни моё слово, за всё это тебе предстоит заплатить, – он с мрачным видом закусил тонкую полоску нижней губы. – Дай сюда права, проверим, не натворил ли ты что-нибудь ещё?

Я без лишних слов полез в подлокотник и достал оттуда документы, пытаясь не прихватить что-нибудь ещё. Вечер на побережье казался мне уже таким недостижимым. Я протянул карточку, держа её между двух тонких пальцев.

Здоровяк небрежно взял её, выпрямился и, зажав дубинку под мокрой подмышкой, снял с ремня планшет. Я внимательно наблюдал за ним через окно. Он стал что-то набирать, тыкая правами по экрану и время от времени поглядывая в них. Но, когда мимо нас с шумом пролетела тачка по уже совсем стемневшему шоссе, старик прервался и некоторое время провожал взглядом удаляющиеся красные огни. Затем что-то не слышно пробормотал.

– Всё в порядке, офицер?

Он не сразу, но снова покосился на меня и, даже не закончив проверку документов, снова облокотился на раму окна. Он сказал:

– Тебе повезло. Но помни, это не будет длиться вечно.

Странный мужик. Коп протягивает права, держа их между двух своих толстенных пальцев, но, когда я собираюсь взять, он выпускает карточку из рук. Она проваливается куда-то между дверью и сиденьем. «Ну спасибо, говнюк». Когда я поднимаю глаза обратно к окну, здоровяка уже нет – он идёт к своему Форду. Я засовываю руку в щель и пытаюсь нащупать права, как вдруг слышу звук глухого удара и сыплющегося на асфальт стекла. Я высовываю голову наружу: «Он что, габарит мне разбил, гандон?» А здоровяк неспешно уходит к служебной тачке, шагая прямо по жёлтой полосе и убирая дубинку в кобуру рядом со стволом.

«Да пофиг, всё равно это лизинговое авто».

Засовываю голову обратно в салон, затем залезаю в подлокотник и достаю оттуда ещё один косяк и зажигалку.

Щёлк-щёлк.

* * *

Трек: Gorillaz (feat. Popcaan) – Saturnz Barz

Я глушу мотор и некоторое время тупо сижу в тачке. Позже встряхиваюсь и выхожу на парковку возле загородного дома, полную других дорогих машин. Иду к крыльцу и поднимаюсь по каменным ступенькам. Ещё на подъезде к вилле, которая больше напоминает трёхпалубный корабль из стекла, я заметил мерцание светомузыки и отголоски тяжёлых ударов, приводивших в движение все валуны в ближайшие несколько миль. У самого же дома грохот становится просто невыносимым.

Звоню в дверь:

«Дин-дон»

Звук слишком милый и уютный для той вакханалии, что творится за стеной. К тому же он слишком тихий для того, чтобы кто-нибудь услышал его. Добавляю:

«Дин-дон, дин-дон, дин-дон»

Пока жду, замечаю под ногами коврик с надписью: «Home Sweet Home». Интересно, этот «Sweet Home» переживёт эти выходные? Приглядываюсь повнимательней и понимаю: да, лизергамид ещё прёт – ворсинки ковра еле заметно выстраиваются в волнообразные узоры вокруг моих тёмно-фиолетовых ботинок.

Дверь неожиданно открывается – я слегка вздрагиваю и поднимаю глаза. Передо мной… угадайте, кто? Нет, не Нельсон. Это его пассия – та самая пухлогубая евреечка Кери Хершлаг. Она отыгрывает приятное удивление своими большими чёрными глазами и вскрикивает:

– Джейк! Это чудо, что я услышала звонок!

Как же меня бесит её голос. Я переступаю порог, чуть приобнимаю её и спрашиваю:

– Ну как вы тут?

– Да как всегда, – она отступает и по-детски разводит руками, – Нельсон уже нахрюкался, а дом полон незнакомых людей. Не понимаю, откуда он их берёт? Хорошо, что ты приехал, хоть одно знакомое лицо!

– Понятно.

Я делаю шаг по длинной светлой прихожей. После здоровенного зеркала мы проходим мимо аквариума у стены. В нем половина рыб плавает кверху брюхом. Наверно, какой-то умник поделился с ними порошком. Кери спрашивает меня на ходу:

– Ты чего так долго ехал? Задумчивый какой-то, случилось что?

Неохота ей ничего рассказывать, поэтому просто отвечаю:

– Нет, просто на работе застрял. Дел много было…

Мы приближаемся к концу коридора. Я спрашиваю её:

– Так и что, где наш малыш Нельсон?

Кери отвечает перед тем, как распахнуть большие двухстворчатые двери справа от нас:

– Должен быть где-то здесь…

Перед глазами открывается огромная гостиная, доверху забитая людьми. Кто-то танцует, кто-то просто бухает, кто-то уже готов – валяется в отрубе на диване. А в уши мне с новой силой ударяет музыка в стиле Нью Дэнсхолл.

– Пойдём, сейчас найдём его! – кричит Кери и, зазывая меня рукой, идёт в толпу.

Я следую за ней. Люди вокруг качаются вместе с музыкой, но не успеваю я сделать и пяти шагов, как замечаю в толпе слева от себя парочку танцующих девчонок. Они обнимаются, а та, что ко мне лицом – девчонка-азиатка с двумя пучками на голове, как у Микки, – замечает меня. Не отрываясь от дела, она провожает меня взглядом из-за спины другой, а я не могу оторвать от неё своего. Дьяволицы. Я смотрю на них до тех пор, пока моя шея не начинает похрустывать, и перед тем, как отвернуться, вижу, как эта девчонка-самурай закатывает глаза и вскидывает руку музыке в такт.

– Когда свадьба-то?!

Кричу я в спину Кери. Я улыбаюсь, задавая этот вопрос, – это моя месть Нельсу за все его подставы. Она оборачивается и, дождавшись меня, переспрашивает:

– Чего?!

Она забавно хмурит брови, будто это помогает ей лучше слышать.

– Свадьба когда, спрашиваю?!

Подкидываю дровишек в огонь. Кажется, на этот раз Кери расслышала меня – по её лицу пробегает недовольство:

– Друга лучше своего спроси!

Кери отворачивается с постной физиономией и продолжает идти через гостиную, попутно глядя по сторонам. Она проедает плешь Нельсону по этому поводу, а он всё завтраками её кормит. Самое смешное, что он сам всё это замутил: сделал ей предложение, познакомился с её родителями (они ортодоксальные евреи). Он даже согласился на акт гиюра. Придурок даже специальную шапочку себе купил и Тору стал читать. Вот только он всё на тормоза спустил, как узнал, что ему обрезание предстоит сделать. Разумеется, его «ортодоксальные родственнички» не стали его раньше времени пугать.

– Да ладно тебе, – успокаиваю я его, а сам скалюсь во все зубы, – они же не каменным ножом крайнюю плоть тебе будут отрубать…

– А ты-то когда постоянную девушку себе найдёшь?!

Кери что-то мне кричит, но я не слышу что.

– Чего говоришь?!

Она смотрит на меня и чуть не налетает на какого-то чувака. Она повторяет:

– Отношения! Когда у тебя будут нормальные, взрослые отношения?! Тебе давно пора!

Где-то я это уже слышал? Я же говорил, они долбанулись вконец. А всё из-за того, что я постоянно сливаюсь с их семейных посиделок. Я был на парочке таких, тошно смотреть – Нельсона на них просто не узнать. Ведёт себя, как лоботомированный имбецил.

– Поверь, – я перекрикиваю шум. – Взрослые отношения никак не помогут мне повзрослеть!

– Вот, вот! Это ваша проблема: вы никак не хотите повзрослеть!

На моем лице появляется недоумение, приправленное ухмылкой: кто вообще мне это говорит? Девчонка, которая начиталась дешёвых женских романов? Ой, о чём это я, она же вообще ничего не читала! Одна из главных проблем нашего мира в том, что конченые идиоты считают конченым идиотом тебя. Слава богу, отвечать мне ей не приходится.

Кери замечает Нельсона – он с трудом удерживает равновесие на барном стуле возле стойки и болтает с какими-то молодыми девчонками по соседству.

– Посмотри-ка на него! Стоило лишь отвернуться…

Она целеустремленно подходит к нему и хватает за ухо, Нельсон начинает верещать. Эта маленькая пухлогубая евреечка поднимает его на подгибающиеся ноги и тащит ко мне. Нельс притворяется, что ему больно, а в перерыве между кривляниями сигнализирует тёлкам, с которыми болтал, типа: «Всё нормально, скоро вернусь». Но, заметив меня, он расцветает и прекращает представление, хотя Кери всё ещё держит его за ухо.

– Братан! Ты чё так долго?! И на телефон не отвечаешь!

Кери наконец отпускает его, и он лезет обниматься. Я кричу ему прямо в ухо:

– Извини, в офисе застрял! Обдолбался «LSn пять с половиной» и не мог вспомнить, как ходить!

Нельсон улыбается, от него несёт «Абсолютом». Он говорит, с трудом связывая слова:

– Прикольно! Молодцом!

Хлопает меня по плечу и орёт:

– А знаешь чё?! Знаешь, кого я вытащил сюда?!

– Ну!?

Ненавижу такие загадки. Но он не тянет кота за яйца:

– Роя!

– Ты серьёзно?!

– На полном! Я обещал сжечь всю его сраную мастерскую, если он не приедет! Так он приехал иии… Ни за что не угадаешь!

– С бабой?! – подкидываю вариант.

Нельс мотает головой и расплывается в улыбке:

– С двумя! – и показывает на пальцах: два.

Что!? Строю обалдевшую рожу:

– Я думал, он вообще не понимает, что с ними делать!

– Я тоже! А бабы-то там, надо сказать, охо-хой!

И он показывает их прелести на себе. Но тут же получает затрещину от Кери. Я даже как-то забыл, что она тут. И, судя по лицу Нельсона, он тоже:

– Эй, ты чё?!

– Да ты просто охренел!

Какой же у неё писклявый голос, когда орёт. Нельсон говорит ей:

– Ну пусечка, это же шутки!

Он приобнимает её и гладит, а она, скрестив руки, смотрит в другую сторону. Он говорит:

– Ну же, Херушка! Не обижайся!

– Не называй меня так! – огрызается она.

А Нельс продолжает заискивать с таким искренним видом, что я бы давно уже его простил. Но подняв на меня взгляд, Нельсон на секунду сбрасывает маску и подмигивает ухмыляющейся рожей.

– Керюшечка моя, ты лучше не дуйся, а сходи наверх – там твоя подружечка Ева нажралась и вот-вот расставит ноги перед каким-то мужиком! А я даже не знаю, кто он такой!

Кери поворачивается к нему с обалдевшим лицом:

– Ты чё, серьёзно?!

– Да я хоть раз в жизни тебе врал?! – Вы бы видели его лицо. Сдохнуть можно. – Вот, вот, – он тыкает пальцем куда-то вверх на балкон второго этажа. – Я же говорю! Посмотри на взгляд этого маньяка!

На втором этаже у стеклянных ограждений, пошатываясь на здоровенных каблуках, стоит баба с отвратительной модельной внешностью (то есть дама на фотках выходит экстравагантно, а в жизни на неё больно смотреть). А ещё у неё коса вокруг головы обвита. Ох уж мне эти модные причёски. Она ржёт лошадиным смехом, аж сквозь бас доносится, и наваливается на бедолагу – чёрного высокого паренька в фиолетовом свитере и золотыми часами.

Кери тоже всё это видит:

– Во даёт!

А Нельс кричит ей в ухо:

– Давай, давай! Выручай подругу!

Вот только кого тут ещё выручать надо? По парню видно, что он не знает, куда деться – вертится по сторонам, как испуганный ягнёнок.

Кери бросает на Нельсона строгий взгляд и говорит:

– Ладно, я быстро! Только не заставляй снова тебя искать!

И шагает в толпу.

Нельсон провожает её взглядом, а когда она пропадает, накидывается на меня:

– По натуре я знаю, кто это! Он работает оператором у нас! Но коли прокатило, валим отсюда, пока она не вернулась!

Хорошая работа. Он хватает меня за шею и тащит за собой:

– Давай, давай! Пойдем, Роя разыщем! Он был где-то у бассейна!

Нельсон виснет на мне, чувствуется – еле на ногах стоит, и продолжает:

– Ты вообще давно видел-то его?!

Мы идём вдоль длиннющей барной стойки к стеклянной двери во внутренний двор. Каждое мгновение перед нами промелькивают люди. Я пытаюсь вспомнить:

– Пфф. Может, месяцев шесть-семь назад, если не больше! Теперь он у нас занятой парень – суперзвезда!

– Суперзвезда!? – продолжает Нельсон с дикцией заправского алкаша. – Не смеши мои Кельвин Кляйны! Он такой же асоциальный тип, как и ты, а не звезда! Вам лишь бы забиться в тёмный угол и подумать о какой-нибудь херне! Ваще вас не понимаю!

Ещё бы.

– Ну не всем же быть королями вечеринок и без устали помелом своим трясти!

– А зачем ещё нужно помело, если им не пользоваться?!

Он достает язык и трясет им из стороны в сторону. Выглядит отвратительно. Он продолжает:

– Лучше расскажи, как из Биг Сити добрался!? Пробки-то были!?

Признаться, уже задолбался его тащить:

– Ток на выезде! Но по пути я чуть в пару историй не влип!

Нельс вдруг останавливается:

– Погодь!

Он показывает мне указательный палец, типа: «минуточку», а затем отпускает меня и идет к стойке. Как неуклюжий медведь, он переваливается через неё и, разлёгшись поперёк столешницы на пузе, некоторое время шарит там. Штаны на его толстой заднице приспустились, и над торчащими Кельвин Кляйнами виднеется мохнатая копилка. Девчонки поблизости брезгливо отсаживаются подальше. Наконец Нельс достаёт оттуда полупустую бутылку скотча и с пьяной грацией разливает остатки в уже использованные стаканы, которые он взял справа от себя. Брякает пустой тарой о каменную стойку и возвращается. Он объясняет:

– Я не стал нанимать сюда барменов! Накладно выходило!

Он качается на ногах:

– Довези, комнату дай, денег заплати! Решил без них в этот раз!

Протягивает мне стакан. Я беру и осматриваю его в руке: на стекле отпечатки пальцев и розовой помады в форме отчетливо прорисовывающихся губ.

Нельс предлагает:

– За нас! Вздрогнем!

Я отвечаю тем же. Нельс закидывается, пуская золотистые струи скотча по бороде, а я вслед за ним.

– Аррр! – ревёт Нельсон.

Делаю три больших глотка и занюхиваю рукавом.

На голодный желудок тяжеловато пошло.

– Так чё за истории ты говорил?! – Нельс забирает у меня стакан, возвращает на стойку, и мы идём дальше.

– Да меня коп тормознул… – отвечаю я, ещё кривясь от привкуса алкоголя в глотке, – а потом жесткую аварию на дороге видел…

Нельс шаркает ногами и качается, как на корабле:

– Авария?! Надеюсь, никто не пострадал! – перекрикивает он шум своей хрипотцой. – А копов этих драных я ваще ненавижу! Я же тебе рассказывал, как мы однажды…

И тут он начинает свою тираду. Нельсон, как всегда. Постоянно об этом забываю.

– … и вот мы возвращаемся в Большой город…

Ему не интересно слушать других. Такие, как он, задают вопросы только для того, чтобы самому о чём-нибудь рассказать.

– …так знаешь, что я ему ответил?..

А если ему не интересно, то я попробую рассказать вам. Может, вы послушаете?

Короче, после того, как тот здоровяк-коп отвалил от меня, я пыхнул (щёлк-щёлк), повернул ключ и рванул. Вокруг совсем стемнело, дорогу освещал только свет фар, а небо справа на горизонте лишь слегка озаряла полоса потухающего зарева. Но миль через пятнадцать я заметил быстро приближающиеся красные огни. Чуть сбросил скорость. А когда подъехал поближе, увидел тачку: она носом влетела в свежеобразованный разлом на дороге (в этих широтах такое бывает, весь этот район вместе с большим городом стоит на стыке тектонических плит, поэтому сейсмическая активность здесь никого не удивляет), а жопа той тачки торчала колом вверх. Задние колёса поскрипывая всё ещё крутились… Короче, я узнал ту тачку: это была та развалюха с усталым парнем за рулём и наклейкой на заднем стекле: «Мы все избранные, других не бывает».

На встречной полосе стояла другая машина, в ней сидели люди, а водитель стоял у провала с телефоном у головы. Видимо, в скорую звонил. Он провожал меня взглядом, когда я объезжал дырень по бездорожью… Так что выходит, тот коп-здоровяк жизнь мне спас. Если бы не он, это бы мой маслкар торчал кверху задом, а моя кровь растекалась бы по торпеде и белым подушкам безопасности…

– С днём рожденья!!!

Как только Нельсон выходит из дома, он вздрагивает, как идиот – компания справа взрывается поздравлениями и дует праздничными пищалками ему в рожу. Но он быстро находится: подпрыгивает, раскинув руки, и орёт, что есть силы, как старый пират, проглотивший пинту рома:

– Спасибо!!

Я невольно улыбаюсь, глядя на это и придерживая стеклянную дверь рукой. На ней остаётся отпечаток моей ладони среди множества других.

Когда мы отходим, Нельс спрашивает:

– Кто, блять, это вообще такие? Они даже не знают, когда у меня день рождения!

Я хлопаю его по плечу:

– Нельс, ты как всегда!

Мы на открытой террасе. Народу просто тьма, но музыка долбит уже потише. Люди толпятся вокруг бассейна, балансируя на краю, а кто-то уже плавает прямо в одежде. Нельсон вертится по сторонам, а потом кого-то замечает и тыкает пальцем в другой конец террасы. Он орёт мне в ухо:

– Кажись, Рой там, я вижу одну из его баб!

Я тоже вытягиваю шею и смотрю в том же направлении. У Роя бабы – я всё ещё в шоке, никак не укладывается это в голове. Нельс начинает проталкиваться через плотную толпу, образовывая позади себя небольшой коридор. Он раздражённо извиняется и просит прощения, а в перерывах орёт мне через плечо:

– Да, кстати! Как ты выжил то вчера?!

Мне снова вспомнился вчерашний вечер. Этот сраный клуб и сползающая кожа на лице Рейчел… Аж поплохело.

– Да никак, – отвечаю я, продолжая следовать за ним. – Приехал домой, транков проглотил и вырубился, как труп. Даже на работу опоздал.

Нет ничего лучше, чем проснуться в луже собственных слюней и сквозь дебри коматозного состояния пытаться вспомнить: где ты, кто ты, и нахрена ты вообще здесь. А в моём случае ещё тыкать иглой себе в вену.

– Да уж, ну ты и устроил там! – Нельс лыбится через плечо, он натыкается на других людей, но, по-видимому, ему уже похрен. – Ты, конечно, зря с балкона блеванул…

Перед глазами молнией вспыхивает: визжащие и шипящие твари на танцполе внизу.

Мне не по себе. Я судорожно оглядываюсь по сторонам. Кажется, меня флешбечит. А Нельсон продолжает:

– … но я поговорил с управляющими. Они не держат зла! Даже наоборот, извинения приносят! А вот Кристи и Рейч от тебя в шоке!

Нельс оборачивается и дожидается меня. Он кладет мне руку на плечо и сообщает:

– Брат, у тебя есть отвратительное свойство отталкивать людей! Тебе нужно что-то с этим делать!

Правда? А я-то думал, что всем нравлюсь.

– Чё они сказали?

Сначала Крис потом Рейчел:

– Самодовольный придурок.

– Симпатичный парень, конечно, но козёл, каких не видала.

– А вот и он! Наш Рой Макклюв! – орёт Нельсон.

Кажется, Рой – высокий худой парень у стеклянных ограждений, за которыми начинается пляж, – вздрагивает от испуга. Он смотрел на океан, проступающий сквозь мрак метрах в двухстах-двухстах пятидесяти отсюда, пока его не окликнул Нельсон. Он выглядит, как испуганная лама, чего не скажешь про двух хищных дам, которые тут же оплетают его с обеих сторон, как только мы подходим. Кудрявая чёлка, большие навыкате глаза под толстенными очками и впалые щеки… И всё-таки в нём что-то изменилось. Бледное лицо, странный потерянный взгляд. На веществах что ли сидит? Так или иначе он хотя бы стал нормально бриться и носить фирменные пиджаки. Если что, Рой у нас художник – это его мрачная картина висит в моём кабинете над пустым баром.

Нельсон говорит ему:

– Что как не родной? Поздоровайся с дядюшкой Джейком!

На его лице появляется скромная улыбка. Он протягивает руку, но я хлопаю по ней и вместо рукопожатия обнимаю его – как-никак мы старые друзья.

– Здравствуй, Роюшка.

Ему неловко, он хлопает меня между лопаток.

Мы обмениваемся парой фраз:

– Ты чёт совсем похудел.

– Ты тоже.

Как только расходимся, Нельс вклинивается между нами:

– Так, теперь позволь я представлю прекрасных дам!

Он показывает на ту, что слева, но понимает, что не в состоянии:

– Девчонки, я тут немного пьян, помогите!

Они по очереди представляются:

– Марᴎ́, – подмигивает мне та, что слева.

– Катрин, – а правая деликатно прикусывает соломинку, не сводя с меня серых глаз. Навскидку у неё в стакане «отвёртка» – водка с апельсиновым соком, но по большому счёту остались одни ледышки.

Я киваю обеим. Чёрная и рыжая. Ещё одни дьяволицы.

– А это Джейк! – кричит Нельсон, повисая на мне и похлопывая по рубашке на груди. – Он у нас просто отличный парень.

Снова он за своё.

– А вы знаете, дамы, – сходу продолжает, – что Рой стал известным благодаря нам?

Девчонки переглядываются между собой.

– Ты что, не рассказывал им об этом?..

Нельс разыгрывает пьяное удивление.

– Тогда пришло время вам кое-что узнать!

И хлопает перед собой в ладоши.

Да, кстати. Тут Нельсон прав, всё так и было. Это произошло где-то три-четыре года назад, когда про Роя Макклюва ещё никто не слышал. Могу рассказать, если хотите… Дело обстояло примерно так…

– Ну что, смог бы продать это? – спрашивает Нельс, а сам задумчиво мнёт бородку и подносит сигарету к губам.

Мы стоим втроём напротив новой картины Роя в его дешёвой мастерской на чердаке какого-то разваливающегося дома на долбаной окраине большого города.

– Я могу продать всё что угодно, – задумчиво отвечаю я, покусывая губы, – кроме этого дерьма.

На изображении две трагические фигуры, чем-то похожие на осовремененных Адама и Еву. На заднем фоне творится какая-то вакханалия в стиле Босха. Холст и масло. Краски ещё не высохли и пахнут. Хотя в том помещении пахло ими всегда. И сыростью тоже – крыша текла.

– Это не дерьмо! – взрывается Рой, нервно поправляя свои толстенные очки и морща шмыгающий нос. Задрот. Он обычно тихий и спокойный, как аутист, за исключением тех моментов, когда речь заходит о его работах. – Вы просто не понимаете!.. – И, как любой в жопу ужаленный творец, Рой пускается в долгие объяснения касательно своей картины, в основе которой, по его словам (если выкинуть всё лишнее), – критика современных социальных устоев. Впрочем, эта тема – общая для всех обиженных на жизнь пареньков, дошедших до ручки творчества.

– Рой, – я затыкаю его и показываю на картину. – Это всё очень сложно. Я же тебе сто раз объяснял: сегодня у большинства людей остался только рептильный мозг. Как с ним разобраться во всём этом?

– Джей дело говорит, – поддакивает Нельс, разглядывая картину уже в упор и пуская на неё дым от сигареты.

Рой только фыркает в ответ…

Не подумайте, мне очень нравятся его работы. Рой по-настоящему талантливый художник. Стиль у него такой, в лучших традициях Возрождения. Каждое движение пропитано трагизмом и античной эстетикой. Мазки – нежные, мелкие, мягкие… Но кому это нахрен нужно сегодня? Его бы лет на двести назад, и мы бы могли стоять и смотреть на эту же картину в каком-нибудь Лувре. Но сегодня это не формат. А оплачивать мастерскую и обед Рою нужно именно сейчас. Он уже тогда нам по десятке каждому торчал.

– По натуре есть у меня одна «индейка», но она не понравится тебе, Рой… – говорю я, потирая гладко выбритую щеку.

Я выложил свой план. Он основывался на стратегии уличной барыги: «Не толкнуть товар? Подмешай в него что-нибудь!»

– Эта охрененная тема!

– Вы чё, дебилы?

В двух словах я предложил добавить несколько элементов картине:

– Короче, берём краски поярче, аж ядовитые чтобы были. Масло не пойдет, латексную или акриловую надо. Бабе, – указываю на девушку на изображении, – пририсовываем член и яйца, а ему – сиськи, и с лицом что-нибудь делаем. В углах можно надписи в стиле граффити.

Я заявил, что это будет новое художественное направление:

– Смешение классики и поп или стрит-арта. Вернее, наложение одного на другое, – я зажмуриваю один глаз и вытягиваю руки перед собой так, чтобы закрыть стены этой раздроченой халупы и представить картину на выставке-аукционе, для которого она в общем-то и была создана.

Я назвал этот стиль:

– Вандальное искусство.

Не знаю, может, услышал где-то или сам придумал.

– Мать твою за ногу! Ты гений! – заявляет Нельс и хлопает меня по спине. Больно, сука.

– Вы оба больные… – объявляет Рой.

Разумеется, он не согласился сделать это.

Тогда нам пришлось взять дело в свои руки. Мы же должны были как-то помочь другу?

– Я проконсультировался с юристом, – говорит мне Нельсон. – Если нас застукают, это квалифицируют как проникновение со взломом. Но поскольку мы будем привлекаться впервые, и мы хотели помочь другу – отделаемся просто охренительно большим штрафом!

В ночь перед выставкой-аукционом мы решили пробраться в павильон. Для смелости мы долбанули чутка, и, видимо, переборщили – на полдороге к месту нас убило так, что наутро мы и сами не помнили: забрались ли мы туда? Сделали, что хотели?

Словом, мы очнулись у Нельсона в квартире с диким бодуном (он в те времена ещё не снимал тот обалденный пентхауз), и добавили слегка, чтобы поправиться, а днём, когда начался аукцион, мы врубили трансляцию торгов – она шла онлайн – и, продолжая следовать моему плану, зарегистрировались в качестве участников. И вот, на лоте 86 всё стало ясно. Представьте: после кучи чёрных квадратов и прочей абстрактной мазни на стенде появляется полотно с двумя классическими фигурами, как у какого-нибудь Рембрандта. Вот только они измалёваны так, будто до билборда добрался школьник-имбецил. Я сразу признал руку Нельсона. Молодым людям на изображении яркими красками (жёлтыми, красными и фиолетовыми) пририсованы помимо кучи нецензурных словечек: усы, фингалы, сиськи и два здоровых елдака, которыми они тычут друг в друга. Выглядело эффектно.

Даже через динамики ноутбука было слышно, как в зале воцарилась гробовая тишина. И только через секунд пять лихорадочно замерцали вспышки фотоаппаратов и зашушукались репортеры. Это был фурор. Нельс по моему сигналу дважды зарейзил ставку в ответ на мою, а потом дело само пошло. Конечно, это был риск – можно было обменять все свои кровно заработанные на эту мазню. Я чувствовал, как у Нельсона яйца втянулись, когда аукционист чуть не объявил на его ставку: «Продано!»