Шерлок Холмс, прощай

Глава шестая
Тобиас Грегсон показывает, на что он способен

Наутро все газеты были полны рассказов о Брикстонской тайне – так нарекли ее репортеры. В каждой приводился подробный отчет о трагедии, а в некоторых изданиях ей даже посвятили передовицы. Я почерпнул из этих статей кое-какую новую для себя информацию. В моем альбоме до сих пор хранятся многочисленные вырезки и цитаты, относящиеся к данному делу. Вот к чему вкратце сводилось их содержание.

«Дейли телеграф» отмечала, что в анналах криминалистики едва ли сыщется преступление со столь необычными чертами. Немецкое имя жертвы, отсутствие видимых мотивов и зловещая надпись на стене – все это указывало на то, что убийцу следует искать среди революционеров и политических беженцев. В Америке много социалистических обществ; по всей видимости, покойный нарушил их неписаные законы, за что его и покарали. Упомянув мимоходом фемгерихт, акву тофану, карбонариев, маркизу де Бренвилье, теорию Дарвина, принципы Мальтуса и убийства на Рэтклифф-хайвэй^[6], автор завершал свою статью предостережением в адрес правительства и советом установить более пристальный надзор за иностранцами в Англии.

«Стандард» заостряла внимание читателей на том обстоятельстве, что подобные возмутительные беззакония обыкновенно творятся в периоды верховенства либералов. В умах начинается брожение, в результате чего падает авторитет всякой власти. Покойный был американским гражданином, который провел в британской столице несколько недель. Он остановился в пансионе мадам Шарпантье, на Торки-террас в Камберуэлле. В поездке его сопровождал личный секретарь мистер Джозеф Стенджерсон. Оба распрощались с хозяйкой во вторник, четвертого числа текущего месяца, и отбыли на Юстонский вокзал, предварительно заявив о своем намерении отправиться экспрессом в Ливерпуль. Позже их видели вместе на перроне. О том, где они находились и что делали до тех пор, пока тело мистера Дреббера не было обнаружено в пустом доме на Брикстон-роуд, за много миль от Юстона, ровным счетом ничего не известно. Как он туда попал и как встретил свою судьбу – эти вопросы по-прежнему остаются без ответа. Нет сведений и о местопребывании Стенджерсона. Мы с удовольствием узнали, что расследование дела поручено мистеру Лестрейду и мистеру Грегсону из Скотленд-Ярда, и можем с уверенностью предсказать, что наши прославленные детективы очень скоро прольют свет на эту таинственную историю.

«Дейли ньюс» отмечала, что в политическом характере преступления нет никаких сомнений. Деспотизм и ненависть к либерализму, широко распространенные на европейском континенте, стали причиной появления на наших берегах множества людей, из которых вышли бы замечательные граждане, если бы все их существование не было отравлено памятью о пережитом. Эти люди строго соблюдают определенный кодекс чести, малейшее нарушение коего карается смертью. Следует приложить все усилия к тому, чтобы отыскать пропавшего секретаря Стенджерсона и выяснить у него некоторые подробности относительно привычек его нанимателя. Установив адрес пансиона, где обитал покойный, следствие сделало огромный шаг вперед – кстати, достижением этого важного результата мы всецело обязаны энергии и проницательности мистера Грегсона из Скотленд-Ярда.

Все эти заметки мы с Холмсом прочли вместе за завтраком, причем он не скрывал, что они его немало позабавили.

– Я же вам говорил: что бы ни случилось, Лестрейд и Грегсон своего не упустят.

– Еще не известно, чем дело кончится.

– Да Бог с вами, это же совершенно неважно. Если преступника поймают, то благодаря их стараниям; если он сбежит, то несмотря на их старания. Словом, как в той присказке: орел – я выиграл, решка – ты проиграл. Что бы они ни натворили, у них обязательно найдутся почитатели. Как говорил Буало, глупец глупцу всегда внушает восхищенье^[7].

– Что там такое? – воскликнул я, ибо в этот момент в прихожей и на лестнице раздался топот множества ног, сопровождаемый гневными протестами нашей домохозяйки.

– Отряд сыскной полиции с Бейкер-стрит, – серьезно ответил мой компаньон.

Не успел он договорить, как в комнату ввалились несколько самых грязных и оборванных уличных мальчишек, каких мне только доводилось встречать.

– Смирно! – резко скомандовал Холмс, и шестеро чумазых оборванцев выстроились в ряд и замерли, словно изваяния довольно-таки отталкивающего вида. – В будущем пусть приходит докладывать один Уиггинс, а остальные подождут снаружи. Нашли что-нибудь, Уиггинс?

– Никак нет, сэр, – отвечал один из юнцов.

– Я так и думал. Продолжайте, пока не найдете. Вот вам за работу. – Он вручил каждому по шиллингу. – А теперь вперед, и в следующий раз постарайтесь меня не разочаровать.

Он махнул рукой, и мальчишки прыснули вниз по лестнице, как стайка крыс. Спустя несколько секунд их пронзительные голоса донеслись до нас с улицы.

– От этих маленьких попрошаек больше проку, чем от дюжины полицейских, – сказал Холмс. – В присутствии официального лица из нормального человека слова не вытянешь. А эти ребята везде пролезут и все услышат. Шустрые, приметливые – им только дисциплины не хватает.

– Они помогают вам в этом брикстонском деле? – спросил я.

– Да, мне надо кое-что уточнить. Но это лишь вопрос времени. Ага! Сейчас мы узнаем все последние новости! По тротуару идет Грегсон, причем каждая его черточка излучает блаженство. Очевидно, он направляется к нам. Да, остановился. Вот и он!

Громко протрезвонил звонок, и вскоре светловолосый детектив взлетел по нашей лестнице, перепрыгивая через три ступеньки зараз, и ворвался к нам в гостиную.

– Мой уважаемый друг! – воскликнул он, тряся безответную руку Холмса. – Поздравьте меня! Я раскусил этот орешек, и теперь все ясно как день.

Мне почудилось, что по выразительному лицу моего компаньона скользнула тень беспокойства.

– Хотите сказать, что вы на верном пути? – спросил он.

– Какое там на пути! Преступник уже сидит у нас под замком!

– И его зовут…

– Артур Шарпантье, младший лейтенант флота Ее Величества! – вскричал Грегсон, самодовольно потирая пухлые руки и выпятив грудь.

У Шерлока Холмса вырвался вздох облегчения, и он умиротворенно улыбнулся.

– Присаживайтесь и попробуйте одну из этих сигар, – сказал он. – Нам не терпится узнать, как вам это удалось. Не угодно ли виски с водой?

– Пожалуй, не откажусь, – ответил сыщик. – Последние два дня потребовали от меня таких огромных усилий, что я совсем измотался. Не столько физических, разумеется, сколько умственных – это было колоссальное напряжение мозга. Уж вы-то меня поймете, мистер Холмс: мы ведь с вами оба привыкли работать головой.

– Вы мне льстите, – серьезно ответил Шерлок Холмс. – Но расскажите же нам, как вы добились столь впечатляющего результата.

Сыщик уселся в кресло и принялся с довольным видом попыхивать сигарой. Потом хлопнул себя по ляжке в приступе внезапного восторга.

– Самое смешное, – воскликнул он, – что этот дурачина Лестрейд, который считает себя умнее всех, пошел по абсолютно ложному следу. Он ищет секретаря Стенджерсона, а тот виновен в убийстве не больше, чем неродившийся младенец. Я уверен, что он его уже засадил.

Эта мысль так развеселила Грегсона, что он смеялся, пока не поперхнулся.

– А как вы нашли ключ к разгадке?

– Сейчас расскажу. Конечно, доктор Уотсон, это строго между нами. Первой трудностью, с которой мы столкнулись, было выяснить прошлое этого американца. Кое-кто ждал бы, пока ответят на его объявление или пока найдутся добровольцы, готовые поделиться информацией. Но у Тобиаса Грегсона другие методы. Помните шляпу, которая лежала рядом с убитым?

– Да, – сказал Холмс. – Цилиндр фирмы «Джон Андервуд и сыновья», номер 129 по Камберуэлл-роуд.

Грегсон сник.

– Вот уж не думал, что вы заметили, – сказал он. – И вы там были?

– Нет.

– Ха! – воскликнул Грегсон, явно утешенный. – В нашем деле нельзя упускать ни одного шанса, каким бы ничтожным он ни казался.

– Для большого ума не существует мелочей, – сентенциозно подтвердил Холмс.

– Итак, я отправился к Андервуду и спросил, продавал ли он шляпу такой-то модели и такого-то размера. Он проверил по своим записям и немедленно отыскал нужную. Он продал шляпу мистеру Дребберу, проживающему в меблированных комнатах мадам Шарпантье на Торки-террас. Вот как я добыл адрес.

– Ловко… очень ловко! – пробормотал Шерлок Холмс.

– Затем я пошел к мадам Шарпантье, – продолжал детектив. – Она выглядела бледной и крайне удрученной. Там сидела и ее дочь, весьма обаятельная девушка, – глаза у нее были красные, а губы, когда я говорил с ней, дрожали. Это не ускользнуло от моего внимания, и я сразу почуял неладное. Вы знаете это чувство, мистер Холмс: когда нападаешь на верный след, всегда испытываешь какой-то внутренний трепет. «Вы слышали о загадочной смерти вашего недавнего съемщика, мистера Инока Дреббера из Кливленда?» – спросил я.

Мать кивнула. Казалось, она не в силах выдавить из себя ни слова. Дочь залилась слезами. Теперь я был уже просто уверен: эти люди что-то знают о происшедшем.

«В котором часу мистер Дреббер отправился на вокзал?» – спросил я.

«В восемь, – ответила она, сглотнув, чтобы скрыть волнение. – Его секретарь мистер Стенджерсон сказал, что есть два ливерпульских поезда – один в девять пятнадцать, а другой в одиннадцать. Они собирались ехать на первом».

«Значит, тогда вы видели мистера Дреббера в последний раз?»

Когда я задал этот вопрос, лицо женщины ужасным образом изменилось. Его покрыла смертельная бледность. Лишь через несколько секунд она сумела вымолвить единственное слово «да», и оно прозвучало хрипло и неестественно.

Наступила короткая пауза, а затем дочь спокойным и ясным голосом сказала: «Не надо кривить душой, мама, – это еще никому и никогда не приносило пользы. Будем откровенны с этим джентльменом. Мы видели мистера Дреббера еще раз».

«Да простит тебя Бог! – воскликнула мадам Шарпантье, воздев руки к небу и опустившись в кресло. – Ты погубила своего брата».

«Артур не простил бы нам лжи», – твердо ответила дочь.

«Лучше расскажите мне об этом все сразу, – посоветовал я. – Полупризнание хуже запирательства. Кроме того, вы не знаете, как много нам уже известно».

«Пусть это будет на твоей совести, Алиса! – вскричала мать и, обернувшись ко мне, произнесла: – Я расскажу вам все, сэр. Не думайте, что мое беспокойство по поводу сына связано с тем, что он как-то замешан в этом жутком деле. Он абсолютно невиновен. Однако я опасаюсь скомпрометировать его в ваших глазах и в глазах общества. Впрочем, это невозможно! Его благородство, его профессия, вся его биография не дадут бросить на него тень».

«Лучшее, что вы можете сделать, – это без утайки изложить мне все факты, – ответил я. – Если ваш сын невиновен, его не осудят».

«Будь добра, Алиса, оставь нас одних, – попросила она, и дочь покорно вышла. – Итак, сэр, – продолжала мать, – я не хотела вам об этом рассказывать, но поскольку моя бедная дочь не смогла промолчать, у меня больше нет выбора. Коли уж я решилась на откровенность, то расскажу все, не упуская ни малейшей подробности».

«Это самое мудрое с вашей стороны», – заверил ее я.

«Мистер Дреббер прожил у нас почти три недели. До этого он и его секретарь мистер Стенджерсон путешествовали по Европе. Я заметила на их чемоданах копенгагенские наклейки – значит, там они в последний раз останавливались на континенте. Стенджерсон всегда вел себя спокойно и вежливо, но о его нанимателе, к моему огромному сожалению, нельзя сказать ничего подобного. Он отличался грубостью и дурными манерами. Поселившись у нас, он сильно напился в первый же вечер, и вообще, после полудня его редко можно было увидеть трезвым. С горничными он держался до безобразия нахально и развязно. Но хуже всего то, что скоро он вздумал поставить на одну доску с ними мою дочь Алису и не однажды обращался к ней с репликами, смысл которых она, к счастью, не понимала по своей невинности. Как-то раз он буквально схватил ее и сжал в объятиях – выходка, которая даже терпеливого мистера Стенджерсона вынудила упрекнуть его в недостойном поведении».

«Но почему вы все это терпели? – спросил я. – Разве вы не можете избавиться от своих постояльцев в любой момент?»

Этот вполне логичный вопрос заставил миссис Шарпантье покраснеть.

«Видит Бог, я в первый же день сделала ему замечание, – ответила она. – Но соблазн был велик. Они платили по фунту в день за каждого – четырнадцать фунтов в неделю, а нынче ведь не сезон. Я вдова, и служба моего сына во флоте недешево мне обходится. Мне жаль было терять такие деньги, и я надеялась на лучшее. Однако в последний раз он хватил через край, и я велела ему немедленно освободить комнаты. Потому-то он нас и покинул».

«И?..»

«Когда я спровадила их, на сердце у меня полегчало. Мой сын недавно приехал на побывку, но я ничего ему не рассказывала, потому что он очень вспыльчив и к тому же обожает свою сестру. Когда я закрыла за ними дверь, у меня точно камень с души свалился. Увы, не прошло и часа, как раздался звонок – оказалось, что это вернулся мистер Дреббер. Он был сильно возбужден и явно успел как следует хлебнуть из бутылки. Он вломился в гостиную, где сидели мы с дочерью, и невнятно пробормотал, что опоздал на поезд. Затем повернулся к Алисе и прямо у меня на глазах предложил ей уехать с ним. «Ты уже совершеннолетняя, – сказал он, – и нет такого закона, чтоб тебя удержать. Денег у меня куры не клюют. Не обращай внимания на свою старуху, бери вещи и поедем со мной. Будешь жить, как принцесса». Бедняжка Алиса не знала, куда деваться с перепугу, а он схватил ее за руку и поволок к двери. Я закричала, и тут в комнату вошел мой сын Артур. Что случилось после, я не видела: мне было страшно поднять голову. Я только слышала ругань и шум борьбы. А когда наконец подняла глаза, Артур стоял на пороге с тростью и смеялся. «Думаю, этот красавец больше не будет нам досаждать, – сказал он. – Пойду погляжу, как он там». С этими словами он взял шляпу и вышел на улицу. А утром мы услышали о загадочной смерти мистера Дреббера».

Все это миссис Шарпантье поведала мне с многочисленными вздохами и паузами. Временами она говорила так тихо, что мне едва удавалось ее расслышать. Тем не менее я успел застенографировать ее рассказ, так что ошибки исключены.

– Ну что ж, это весьма интересно, – сказал Шерлок Холмс и зевнул. – А что было дальше?

– Когда миссис Шарпантье закончила, – продолжал сыщик, – я понял, что все в этом деле зависит от одного важнейшего обстоятельства. Посмотрев на нее тем пристальным взглядом, который, по моим наблюдениям, всегда безотказно действует на женщин, я спросил, когда ее сын вернулся домой.

«Не знаю», – ответила она.

«Не знаете?»

«Нет. У него свой ключ, и он сам открыл себе дверь».

«После того, как вы легли спать?»

«Да».

«А когда вы легли?»

«Примерно в одиннадцать».

«Значит, ваш сын отсутствовал по меньшей мере часа два?»

«Да».

«А может быть, четыре или пять?»

«Возможно».

«И что же он делал все это время?»

«Не знаю», – сказала она, побелев как полотно.

Разумеется, после этого спрашивать было уже нечего. Я выяснил, где находится лейтенант Шарпантье, взял с собой двух полицейских и арестовал его. Когда я взял его за плечо и попросил тихо пройти с нами, он ответил без всякого смущения: «Полагаю, вы считаете меня виновным в смерти этого подлеца Дреббера». Прямо так и сказал, а ведь мы ему ничего не говорили. Согласитесь, что это выглядит чрезвычайно подозрительно.

– Ваша правда, – согласился Холмс.

– У него еще была трость, с которой он, по словам матери, бросился вдогонку за Дреббером. Такая тяжелая дубовая палка.

– И какова же ваша теория?

– Ну, я думаю, что он гнался за Дреббером до самой Брикстон-роуд. Там они опять сцепились, Дреббер получил удар тростью – наверное, в живот, – и умер, причем на его теле не осталось никаких ран. Ночь была такая дождливая, что никто их не видел, и Шарпантье затащил труп в пустой дом. Что же касается свечи, крови, надписи на стене и кольца, то все это просто уловки, чтобы направить полицию по ложному следу.

– Отлично! – ободряющим тоном воскликнул Холмс. – Ей-богу, Грегсон, вы делаете успехи. Я уверен, что вы далеко пойдете.

– Признаться, я и сам считаю, что недурно справился с этой задачкой, – самодовольно ответил детектив. – В своих официальных показаниях молодой человек заявил, что некоторое время преследовал Дреббера, после чего тот заметил его и взял кеб, чтобы от него отвязаться. По дороге домой Шарпантье якобы встретил старого флотского товарища и долго гулял с ним. На вопрос, где живет этот старый товарищ, он не смог дать вразумительного ответа. Думаю, все детали головоломки безупречно складываются в одно целое. Но Лестрейд-то, Лестрейд – смех, да и только! Думаю, он немного найдет там, где ищет. Ага, да вот и он сам!

И вправду, мы так увлеклись разговором, что не заметили, как Лестрейд поднялся по лестнице и перешагнул порог комнаты. Однако свойственные ему самоуверенность и подтянутость куда-то пропали. Лицо его было расстроенным и озабоченным, а одежда испачкалась и пришла в беспорядок. Он явно хотел посоветоваться о чем-то с Шерлоком Холмсом, но, увидев коллегу, смутился и растерялся. Он застыл посреди нашей гостиной, нервно теребя в руках шляпу.

– Это просто невероятно, – промолвил он наконец. – Непостижимое дело…

– Неужели, мистер Лестрейд! – торжествующе воскликнул Грегсон. – Я предвидел, что вы придете к такому выводу. Вам удалось найти секретаря, этого мистера Стенджерсона?

– Секретарь Дреббера, мистер Стенджерсон, – серьезно сказал Лестрейд, – убит в гостинице «Халлидей» сегодня около шести часов утра.

Глава седьмая
Свет во тьме

Трагическое известие, которое принес нам Лестрейд, было столь неожиданным, что ошеломило нас всех. Грегсон вскочил с кресла, опрокинув остатки виски с водой. Я молча обратил взгляд на Шерлока Холмса, а он сжал губы и насупил брови.

– И Стенджерсон тоже! – пробормотал мой друг. – Тучи сгущаются.

– Солнца и так давно не видать, – проворчал Лестрейд и взялся за стул. – А у вас тут что, военный совет? Извините за вторжение.

– А вы… вы уверены, что это не ложная информация? – запинаясь, спросил Грегсон.

– Я только что из его номера, – сказал Лестрейд. – Я сам первым и обнаружил, что произошло.

– Грегсон знакомил нас со своей точкой зрения на случившееся, – объяснил Холмс. – А вы не могли бы рассказать нам, чем были заняты и что вам удалось узнать?

– Пожалуйста, – ответил Лестрейд, усаживаясь. – Мне не стыдно признаться, что я считал Стенджерсона замешанным в убийстве Дреббера. Мое утреннее открытие показало, что я грубо ошибался. Однако до этого, пребывая в своем заблуждении, я решил любой ценой выяснить, что стало с секретарем. Вечером третьего числа, примерно в половине девятого, их обоих видели на Юстонском вокзале. В два пополуночи Дреббера нашли мертвым на Брикстон-роуд. Передо мной стоял вопрос: что делал Стенджерсон с восьми тридцати до того часа, когда было совершено преступление, и куда он девался после? Я телеграфировал в Ливерпуль, дал описание этого человека и попросил тамошнюю полицию следить за американскими судами. Затем принялся обзванивать все гостиницы и пансионы поблизости от Юстона. Я рассуждал так: если Дреббер расстался со своим спутником, то для последнего естественно было бы устроиться на ночлег где-нибудь неподалеку, чтобы следующим утром опять вернуться на вокзал.

– Они могли заранее договориться о встрече в каком-то месте, – обронил Холмс.

– Так оно и оказалось. Весь вчерашний вечер я наводил справки, но безрезультатно. Сегодня утром взялся за дело пораньше и часов около восьми зашел в «Халлидей», маленькую гостиницу на Литл-Джордж-стрит. На вопрос, проживает ли у них мистер Стенджерсон, мне тут же ответили утвердительно.

«Наверное, вы и есть тот джентльмен, о котором он говорил, – сказали мне. – Он дожидается вас уже два дня».

«Где он сейчас?» – спросил я.

«Наверху, в постели. Он просил разбудить его в девять».

«Я немедленно поднимусь к нему», – сказал я.

У меня возникла надежда, что мое внезапное появление выбьет его из колеи и он с перепугу сболтнет что-нибудь важное. Коридорный вызвался проводить меня в номер Стенджерсона, на третий этаж. Мы поднялись туда, мальчик показал мне нужную дверь и собирался уже спуститься вниз, как вдруг я заметил нечто такое, от чего мне стало дурно, несмотря на мой двадцатилетний опыт. Из-под двери вытекала тонкая красная ленточка – это была кровь, которая пересекла коридор и образовала лужицу у плинтуса на другой стороне. Я окликнул мальчишку, и он тут же прибежал обратно. Чуть не упал в обморок, когда это увидел. Дверь оказалась запертой изнутри, но мы навалились на нее плечами и выломали. Окно в номере было распахнуто, а под ним, сжавшись в комок, лежал мертвый человек в ночной рубашке. Он умер довольно давно, поскольку его конечности успели похолодеть и одеревенеть. Когда мы его перевернули, мальчуган сразу признал в нем того самого джентльмена, который снял у них комнату под именем Джозефа Стенджерсона. В его левом боку зияла глубокая ножевая рана – видимо, удар достиг сердца и стал причиной смерти. А теперь самое странное во всей этой истории. Угадайте, что было над телом?

Ответ Шерлока Холмса еще не успел прозвучать, как по коже у меня поползли мурашки, предвестие грядущего ужаса.

– Слово «Rache», написанное кровью, – сказал он.

– Именно так, – с благоговейным страхом в голосе подтвердил Лестрейд, и все мы на минуту притихли.

В действиях неведомого убийцы было нечто расчетливое и непостижимое, делавшее его преступления еще более чудовищными. Стоило мне подумать об этом, как мои нервы, которые никогда не подводили меня на поле боя, невольно начинали трепетать.

– Его видели, – вновь заговорил Лестрейд. – Подручный молочника, направляясь за своим товаром, проходил по дорожке, ведущей к конюшням на задах гостиницы. Он заметил, что деревянная лестница, которая обычно лежала на земле, приставлена к одному из окон третьего этажа, а само окно раскрыто. Пройдя мимо, он оглянулся и увидел, как по лестнице спускается человек. Он слезал так спокойно, ни от кого не прячась, что парень принял его за мастерового, которого вызвали что-то починить. В общем, не обратил на него особенного внимания, только подумал, что рановато тот взялся за работу. У него осталось впечатление, что человек был высокий, с красноватым лицом, одетый в длинное коричневое пальто. Должно быть, он ненадолго задержался в комнате, потому что мы нашли тазик с грязной водой, где он отмывал руки от крови, и следы на простыне, о которую он вытер свой нож.

Услышав описание убийцы, так точно совпавшее с предсказаниями Холмса, я взглянул на своего друга, но не увидел на его лице никаких признаков радости или хотя бы удовлетворения.

– Вы не нашли в комнате ничего, указывающего на личность преступника? – спросил он.

– Нет. В кармане у Стенджерсона был кошелек Дреббера, но это вовсе не странно, поскольку обычно он расплачивался за обоих. Мы насчитали в кошельке восемьдесят с лишним фунтов; убийца их не тронул. Каковы бы ни были мотивы этих невероятных преступлений, ограбление явно не входит в их число. В карманах убитого не обнаружено ни записок, ни документов – только телеграмма, отправленная с месяц назад из Кливленда и состоящая из одной фразы: «Дж. Х. в Европе». Подписи нет.

– Что-нибудь еще? – спросил Холмс.

– Больше ничего существенного. На кровати лежала книга, которую покойник читал перед сном, а рядом, на стуле, его трубка. На столе был стакан с водой, а на подоконнике – маленькая жестяная баночка с двумя пилюлями.

С довольным возгласом Шерлок Холмс вскочил на ноги.

– Это последнее звено! – воскликнул он. – Теперь я знаю все.

Двое сыщиков уставились на него в изумлении.

– Теперь, – уверенно продолжал мой компаньон, – я держу в руках все нити этого запутанного клубка. Конечно, кое-какие подробности еще предстоит выяснить, однако я так хорошо представляю себе все основные события, произошедшие с момента расставания Дреббера со Стенджерсоном на вокзале вплоть до обнаружения тела последнего, как если бы наблюдал их своими собственными глазами. Я могу доказать вам, что не фантазирую. У вас, часом, нет с собой тех самых пилюль?

– Есть, – отозвался Лестрейд, вынимая небольшую белую коробочку. – Я забрал их, а заодно и кошелек с телеграммой, чтобы положить все это в надежное место в полицейском участке. Честно сказать, пилюли я захватил совершенно случайно, потому что не придал им никакого значения.

– Давайте их сюда, – велел Холмс. – Ну-ка, доктор, – обернулся он ко мне, – как по-вашему, это обыкновенное лекарство?

Я отрицательно покачал головой. Пилюли были жемчужно-серого цвета, маленькие, круглые и почти прозрачные, если смотреть на свет.

– Судя по их легкости и прозрачности, они должны хорошо растворяться в воде, – предположил я.

– Совершенно верно, – согласился Холмс. – А теперь не возьмете ли вы на себя труд спуститься вниз и принести того беднягу терьера, который давным-давно болеет и которого наша хозяйка вчера просила избавить от мучений?

Я сходил вниз и принес несчастного пса на руках. Его затрудненное дыхание и остекленевший взгляд говорили, что жить ему осталось недолго. Снежно-белая морда свидетельствовала о том, что по собачьим меркам он уже древний старик. Я положил его вместе с подушкой на ковер.

– Позвольте мне разрезать одну из этих пилюль пополам, – сказал Холмс и, достав перочинный нож, претворил свое намерение в действие. – Одну половинку мы вернем в баночку в целях сохранения улик. Другую я опускаю в стакан с ложкой воды. Вы видите, что наш приятель доктор не ошибся: она мгновенно растворилась.

– Все это очень любопытно, – сказал Лестрейд уязвленным тоном человека, подозревающего, что его разыгрывают. – Но я не понимаю, какая связь между вашими экспериментами и смертью Джозефа Стенджерсона.

– Терпение, друг мой, терпение! Скоро вы поймете, что связь самая непосредственная. Сейчас я добавлю сюда капельку молока, чтобы сделать смесь не такой противной на вкус, затем мы предложим ее собаке, и она с удовольствием примет нашу микстуру.

С этими словами он вылил содержимое стакана в блюдечко и поставил последнее перед терьером, который тут же вылизал его досуха. Серьезность и уверенность Шерлока Холмса произвели на нас столь сильное впечатление, что мы сидели молча, внимательно наблюдая за животным и ожидая какого-то поразительного результата. Однако мы его не дождались. Пес по-прежнему лежал, растянувшись на подушке, и тяжело дышал; похоже было, что от нашего эликсира ему не сделалось ни лучше ни хуже.

Холмс вынул карманные часы, и по мере того как минута пробегала за минутой, на его лице все более явственно проступало выражение глубочайшей досады и разочарования. Он покусывал губы, барабанил пальцами по столу и выказывал все прочие признаки острого нетерпения. Он был так взволнован, что мне стало его искренне жаль, тогда как оба сыщика насмешливо улыбались, отнюдь не расстроенные препятствием, вставшим на его пути.

– Нет-нет, что-то здесь не так! – воскликнул он наконец, вскочив со стула, и принялся нервно расхаживать по комнате взад и вперед. – Я не могу представить себе, чтобы это оказалось простым совпадением. Те самые пилюли, о существовании которых я подозревал в связи с делом Дреббера, найдены после смерти Стенджерсона. Однако они не действуют. Что это значит? Не может же быть неверной вся цепочка моих рассуждений. Это полностью исключено! И тем не менее собаке не стало хуже. А-а, я понял! Понял! – С возгласом, преисполненным ликования, он бросился к баночке, разрезал пополам вторую пилюлю, растворил ее, добавил молоко и поставил эту новую смесь перед терьером. Едва несчастный пес коснулся ее языком, как по всем его членам пробежала судорога и он замер, неподвижный и бездыханный, словно пораженный молнией.

Шерлок Холмс облегченно вздохнул и вытер со лба пот.

– Нужно больше верить в себя, – сказал он. – К этому времени мне уже давно пора было понять, что если какой-либо факт кажется противоречащим длинной цепочке выводов, то он обязательно допускает иное толкование. Одна из двух пилюль в баночке содержит смертельный яд, другая же абсолютно безвредна. Мне следовало догадаться об этом еще до того, как я их увидел.

Это последнее заявление было, на мой взгляд, настолько нелепым, что его едва ли мог сделать человек, находящийся в здравом рассудке. Однако перед нами лежала мертвая собака, что подтверждало справедливость слов моего друга. Мне показалось, что туман в моем собственном мозгу понемногу рассеивается и сквозь него медленно проступают смутные очертания истины.

– Наверное, вы недоумеваете, – продолжал Холмс, – а все потому, что в самом начале расследования вам не удалось оценить важность единственной реальной улики, оставленной на месте преступления. Мне же повезло: я сразу ухватился за нее, и все дальнейшие события лишь подтверждали мое первое предположение – собственно говоря, логически вытекали из него. Таким образом, то, что озадачивало вас и усложняло дело в ваших глазах, проясняло его для меня и укрепляло мою убежденность в том, что я прав. Ошибочно считать, будто необычное дело труднее распутать. Зачастую самым загадочным оказывается самое заурядное преступление, ибо в нем нет новых или характерных особенностей, от которых можно было бы оттолкнуться. Раскрыть это убийство было бы гораздо сложнее, если бы труп жертвы просто нашли на дороге без всяких экзотических и сенсационных сопутствующих обстоятельств, превращающих его в уникальное. Эти странности не только не мешают расследованию, а наоборот, значительно облегчают его.

Грегсон, слушавший эту лекцию с явным нетерпением, наконец не выдержал.

– Ну вот что, мистер Холмс, – сказал он. – Все мы охотно признаем, что вы умный человек и у вас свои методы работы. Но сейчас нам мало одних теорий и поучений. Мы должны найти преступника. У меня была своя гипотеза, но она себя не оправдала. Молодой Шарпантье не мог совершить второе убийство. Лестрейд преследовал своего подозреваемого, Стенджерсона, но и он, похоже, ошибся. А вы все продолжаете потчевать нас намеками, давая понять, что знаете больше нашего, но пришло время, когда мы чувствуем себя вправе спросить вас без обиняков, что вам известно об этом деле. Вы можете назвать имя убийцы?

– На этот раз я согласен с Грегсоном, сэр, – заметил Лестрейд. – Мы оба пытались раскрыть дело, и обоих постигла неудача. За то время, что я нахожусь у вас в комнате, вы уже неоднократно заявляли, что вам вполне хватило улик для определения виновного. Настала пора поделиться с нами своими выводами.