Возвращение героя

Действующие лица:

Сергей, почти 23 года.

Младшая сестра Ольга, 17 лет.

Марина, мать Сергея и Ольги.

Маша, девушка Сергея, 20 лет, студентка.

Виктор, дядя Сергея, брат матери.

Валентина, тетя Сергея, сестра отца.

Эдуард, муж Валентины.

Горяев, мужик сверху.

И прочие: Москалин, Ипатов, Кулешов, Стасов (дворовые друзья Сергея)

Действие первое

Сцена первая

Сергей сидит и клюет носом, голова в фуражке болтается в такт движениям вагона. Старуха соседка прикасается к его предплечью.

Старуха. Солдатик! Солдатик! Уснул? Тебе выходить! Слышишь?

Сергей. А? А… Уже? Да, спасибо, бабушка…

Сергей берет сумку и выходит в тамбур. Поезд вздрагивает, гремит, останавливается. На платформе скользко, люди ходят осторожно, точно на протезах.

Поздняя осень, подмораживает, но Сергей расстегнут. Фуражка надвинута на брови.

Через щеку идет косой розовый шрам.

По платформе шагают две женщины. Молодая и не очень. Высматривают кого-то. Увидев Сергея, бегут к нему. Вернее, одна бежит, другая – идет быстро. Ольга, вырывается вперед. Пожилая улыбается.

Ольга. Серега! Сережка!.. (Бросается ему на шею.) Сережечка! (Плачет.) Сережа! (Плачет. Уткнулась ему в грудь лицом. Сергей улыбается.)

Сергей. Привет, сеструха! Привет… Не реви, да чего, никуда же я не денусь, тут я… Все, все отлично!

Ольга. Сережка, ты же вырос! Ну че ты такой длинный!.. (Плачет и смеется.)

Сергей. Мам…

Женщина подходит, они обнимаются, немного стоят в молчании.

Марина. Мы за час пришли сюда, представь, а ты уже здесь.

Сергей. Да я пересадку делал, чтобы не тянуть. Домой хочу. Чаю хочу, горячего.

Холодно. Ветер перекатывает грязные желтые листья по грязному льду.

Сцена вторая

Длинный стол в большой комнате, белая скатерть, кое-где чем-то запачканная, видны ожоги от сигарет. Множество стульев, точно здесь собираются справлять поминки. Постепенно на столе появляются тарелки, салатницы, стаканы, кружки, ложки, вилки. Их приносит Маша. Она одета в расклешенные джинсы, волосы – черное каре. Очки все время съезжают к кончику носа.

С кухни доносится пение. Валентина, тетка Сергея, занимается готовкой.

Маша входит и садится на табурет у двери.

Валентина. Маш, твоя мама делает капусту квашенную?

Маша. Не делает.

Валентина. А почему?

Маша. Не знаю, некогда, наверно.

Валентина. А почему?..

Маша. Потому что некогда. Она работает на двух работах…

Валентина. (Что-то поет под нос, режет вареный картофель.) А почему на двух?

Маша. Я тарелки поставила там, больше ничего не надо?

Валентина. Не-а… А чего на двух работах?

Маша. (Резко.) А?!

Валентина. Мама твоя…

Маша. Блин, ну денег мало, чего непонятного, нету бабок, мало бабок. Я сама подрабатываю… Коплю, потому что нас грозили всех перевести на платное.

Достает сигарету, открывает форточку, закуривает. Снимает очки, кладет на подоконник.

Валентина. Скоро вообще воздух будет платный, снег и земля, по которой ходим, совсем все сдурели, полудурки… Хочешь, чтоб рак груди у тебя был?

Маша. Чего?

Валентина. У одной моей знакомой тоже был, большой такой, на всю левую, а она думала, что беременная… титька росла, а живот нет, а потом поздно. (Взмахнула ножом.) Жжик… отрезали, а потом все равно – померла, сердечная, царство ей небесное… Мы всем отделом нашим урыдалися, прям не знаю. Такая была баба, сказка, а не баба. А все курила, понтовалась. Какая-то курвища ей, видите ли, однажды сказала, что курево мужиков привлекает. Интересно, куда врачи потом эти опухоли девают?

Маша. Да…

Валентина. А у другой моей знакомой был из-за курения рак матки, ее тоже жжик – и вырезали, с маткой вместе. Повезло, сказали, что вовремя обратились ко врачам.

Маша. Может, хватит?

Валентина. Чего вот ты делать будешь, когда у тебя рак груди будет из-за сигарет?

Маша. Повешусь.

Валентина смеется, смотрит на нее.

Валентина. Ты? (Смеется.) Ты мне не нравишься, и Сергею не понравишься. Была бы я мужик и пришла бы я из армии, с войны, то я бы обиделся, обиделась, что меня не встретила моя любовь. Вот.

Маша. Что «вот»?

Валентина. Ты же ждала его? Ждала, а сейчас стоишь у форточки и куришь, на все тебе наплевать с верхней полки, Машенька, плюнуть и растереть, да? В чем дело?

Маша. Вам мало того, что я здесь?

Валентина. Я вот своего так ждала, так ждала, что думала, не утерплю… так вот думала, найду за день какого-нибудь парня, пойдем мы куда-нибудь в угол… а там ка-ак!.. Ну, как-то утерпела. Мне было уже, эээ… не помню. Ну, молодюсенькая была девчонка. (Кусочек картошки падает на пол, Валентина поднимает его и сует в рот.) Маша, а ты не делай ему одолжений, Сергею-то… если что, сразу скажи. Мужики не любят, когда их водят будто козлов на поводке. Не хочу, мол, скажи, месячные у меня там или чего еще.

Маша. Тетя Валя, перестаньте! Не могу я туда идти, встретят его, встретят, все в порядке, ну не могу. Люди меняются. Может быть, он меня и видеть не захочет. Я ему написала в последний раз, когда он еще в госпитале был на обследовании. А он не ответил, только позвонил потом, но это ерунда, ответил все-таки. Где-то денег раздобыл на разговор…

Валентина. Так из «боевых». У одной моей знакомой сын из Чечни привез аж двести тысяч… деньжищи. (Напевает «Настоящий полковник».)

Маша. Ну, короче, сказал, что приедет – и мы поговорим…

Валентина. Слушай, ты не знаешь, как салат «Падишах» делается?

Маша. (Молчит.) Не знаю.

Валентина. Главная загвоздка в горошке, нужен горошек или нет… Если нужен, то уже «Падишах» будет по-другому называться. Натри, пожалуйста, сыр. (Передает Маше кусок сыра, терку и блюдце.) Докурила? На мелкой стороне.

Маша вышвыривает окурок в форточку и трет сыр.

Во входных дверях поворачивается ключ, и в прихожую вваливаются Виктор и Эдуард, оба с полными сумками спиртного. От них пахнет пивом, холодом, сигаретами.

Валентина бросает все и бежит встречать мужчин.

Валентина. Чего? Все купили? (Заглядывает в пакеты. Звенят бутылки с портвейном, водкой, вином.) Да вы с ума свихнулись? Совсем свихнулись!

Виктор. (Бросает шапку на тумбочку.) Ничего, эт чтоб потом не бегать сто раз, потом уже будет не до того…

Эдуард. Ну.

Валентина. Баранки гну! Ага, пиво уже пили, чего как балбесы? Несите на кухню, Эдик, сними ты ботинки, куда прешься, грязь такая!

Эдуард. Я к нам сбегаю, принесу эти, огурцы соленые, целая банка была…

Валентина. (Тихо.) Никаких. Самим пригодится еще, сам запросишь с бодунища.

Виктор ставит пакеты на пол возле стола, вынимает из-за уха сигарету, закуривает. Маша стоит отвернувшись.

Виктор. Машуля, не пошла все-таки! Вот же блин…

Маша. Я не Машуля!

Виктор. А кто?

Маша. Дед пихто. Можно ко мне не привязываться? Никому делать нечего, кроме как меня доставать?..

Виктор. На месте Сереги я бы… ё-мое, вообще, когда я пацаном был, со мной ни одна девчонка так не разговаривала, а сейчас дожил, здрасьте, любая соплюха права качает. Парень у нее с войны, понимаешь… И не груби! Уважай мужа будущего.

Маша. Вас, что ли?

У нее стрекочет мобильник, Маша снимает его с пояса и выходит с кухни.

Маша. (В трубку.) Это самое… подожди, сейчас я перезвоню.

Входят Валентина и Эдуард.

Валентина. В холодильник портвейн и водку, да, а вино туда, в зимний, дай открою, погоди ты. (Стоит, уперев большие красные руки прачки в мясистые бока.) Так, Эдик, сейчас иди на четвертый, скажи Горяеву, чтобы пришел где-то минут через тридцать, пусть тащит сюда свои костыли…

Эдуард. Нафиг? Нажрется, будет ересь всякую нести опять, кочерыжка одноногая! Че, я его не знаю, что ли? Кайф вечно мужикам ломал раньше, а сейчас совсем сбрендил.

Валентина. Раз пригласили, значит, так надо! Служу Советскому Союзу – все! Он же с медалью, это тебе не в карманный бильярд играть!

Виктор. Точно. Не было ни одного героя, так два будет, радости привалило выше крыши.

Эдуард. Блин. Водяру еще тратить…

Валентина грозит мужу кулаком, тот идет в прихожую.

Набросив куртку, Маша выбегает в подъезд, перезванивает.

Маша. Ну, короче, сегодня не приду, нет не могу. То есть… нет… скорее всего, не приду, хотя, кто знает… Потом, короче, все объясню… Не знаю, че скажу, ничего не знаю. (Закуривает. Мимо проходит Эдуард, поднимается наверх.) Голова у меня болит с самого утра, ничего не соображаю… ну… как с похмелья… плохо… Я перезвоню. Пока. Ну, пока.

Маша смотрит в подъездное окно, привстает на цыпочки. Меряет шагами площадку, опять выглядывает. Садится на корточки. Закрывает глаза свободной от сигареты рукой.

На кухне Валентина переставляет бутылки по холодильникам.

Валентина. Ну и наглая, наглая, а молоко еще на губах не обсохло.

Виктор. (Дымит.) Кто это?

Валентина. (Выпрямилась, посмотрела в коридор.) Машка. Была б моя дочь, ох, хлобызнула бы я ее по шее как следует, чтоб искры из глаз… Борзеет много. Радоваться надо, парень вернулся, из войны, из плена вернулся, живой, целый. Герой, мужчина, понимать надо! Эх… Вот все эти ВУЗы. Девки курят, пьют, путаются со всякими полудурками, а чего они там изучают, еще неизвестно, чем им там бошки забивают. Мужа не любить, не уважать? Плевать на все? А потом и семью похеру?..

Виктор. А на проводинах – помню – она ревела. (Смеется.) Жить, говорит, не смогу без тебя… Джульетта…

Валентина. Потому что напилась. Водку чавала, не помнишь? (Молчит. Быстро мешает зимний салат в кастрюле.) Не ровня она Сереге нашему, надо мне все-таки с Мариной поговорить – пусть даст ей от ворот поворот…

Виктор. Не получится. Они спелись. И с Ольгой тоже.

Валентина. Олечка, прости господи, вообще тут как пятое колесо у телеги, чего она понимает? Ее в школе все дурой считали – еле училась, конечно, эта институтка так сразу ей и понравилась, потому что та, Машка, до ее уровня сползла… Интеллигенция. Два сапога – пара. (Повернулась к Виктору.) Ты-то сам чего думаешь?