Новичок

Глава 1

24 февраля 2038 года. Новосибирск. Финал олимпийского турнира по хоккею с шайбой среди мужчин. Комментаторская кабина канадского канала TSN. До начала третьего периода 3 минуты.

– Добро пожаловать обратно в Новосибирск. С Вами Дэйв Мишкин и со мной легенда Лайтнинг и сборной Канады, Стивен Стэмкос. Кэп, турнир почти завершён, что ты скажешь о результате?

– Спасибо, Дэйв. Тренер Купер проделал фантастическую работу, я уверен, наши ребята не отдадут сегодняшний вечер! Русские проигрывают три шайбы, играют в восемь нападающих. У них нет шансов.

– Я тоже так думаю, Стив. Что ты скажешь русскому тренеру, когда вы встретитесь завтра?

– О да, мы завтра встречаемся с тренером Кучеровым. Я думаю, что скажу ему слова поддержки. Он собрал отличную команду. Никто не виноват, что у них в полуфинале вылетело столько игроков.

– Всё верно. То, что делали чехи, было настоящим fucking bullshit, как сказал Кучеров. Но Канада в любом случае сильнее русских.

– Это правда. Но мне хотелось увидеть финал, в котором команды в сильнейших составах.

– А что ты скажешь о капитане твоей Тампы, Ярославе Корнееве.

– А что тут скажешь? Чехи как следует его приложили в полуфинале, я не уверен, что он вообще сегодня выйдет на лёд, хоть и заявлен на игру. И когда он вернётся ко мне в команду, нам предстоит тяжёлый разговор. Я его предупреждал об опасности играть с недолеченной травмой, а ещё и это. Наверняка, он пропустит часть игр регулярного сезона.

– Окей, Стив, ты знаешь, как я люблю разговоры о внутренней кухне твоей команды, но время перерыва вышло, мы возвращаемся в игру. Через 20 минут Канада станет олимпийским чемпионом…

* * *

– Ну что, Слава, я знаю, что ты не готов, но надо. Сделаешь? – вопрос главного тренера застал меня врасплох. Вчера вечером мне объявили, что хоть я и заявлен на финал, но на лёд не выйду. Так и было бы, но у нас даже трёх троек не набирается.

– Да, тренер.

– Отлично, тогда собери яйца в кулак и вперёд. Твой правый край в третьей тройке. Пошёл!

Тренер что есть силы хлопнул меня по плечу, хорошо, хоть по здоровому, и я буквально вылетел на лёд. Странное ощущение, Ледовый дворец забит зрителями, все 25 тысяч билетов проданы, а я не слышу вообще ничего, кроме того, что происходит на льду.

Вбрасывание в средней зоне, на часах 14:29 до конца, и мы проигрываем три шайбы. Но времени ещё полно…

Чёрт, как же болит плечо, ладно, соберись, Ярик, ты шёл к этому всю жизнь…

* * *

– Бросок от синей линии, Стивенс добивает. Штанга! Ещё одно добивание и мимо! Шайба у русского 86-го, это Сотников! Он входит в среднюю зону! Пас под нашу синюю линию на Яковлева. Лавфренье хитует, но шайба у Захарова, бросок… гол! Проклятье! Это только что вышедший Корнеев добил после броска Захарова.

Корнеев, которого до начала турнира называли главной надеждой русских, отыгрывает одну шайбу. 14:20 до конца…

После этого гола у Канады как будто что-то сломалось, сначала кленовые заработали глупейшее удаление за выброс шайбы в своей зоне, а потом и двойной малый штраф за грубость.

Сборная России воспользовалась этим шансом. Практически сразу капитан команды Мичков сократил отставание до минимума, а за десять секунд до выхода шестого канадца Корнеев сделал дубль, отлипнув от капитана канадцев Мак-Кинли издевательской спинорамой и попав с неудобной руки точно над плечом вратаря. Счёт стал равным…

– Двадцать секунд до конца, Канада в большинстве, бросок Джонсона! Русский защитник принимает шайбу на себя. Ещё бросок, да что такое?! Мимо! Шайба у Корнеева! Держите его, парни, держите! Он разогнался! Пробросил шайбу в среднюю зону мимо Мак-Кинли! Обыгрывает Хьюза! Это чистый выход один в ноль! Мак-Кинли успел достать русского! Хотя нет, подождите, свисток! Это что? Буллит!? И что случилось с русским?

Защитник сборной Канады сзади срубил убегавшего на рандеву с вратарём русского центра, и тот, упав как подкошенный, на полном ходу врезался головой в бортик.

Если бы не травма, Корнеев бы легко убежал от Мак-Кинли, его не зря называли «железным русским». Но не сегодня. Боль мешала показать всё, на что он способен. Ещё и удар головой о бортик получился «удачным». Ярослав Корнеев, главная надежда сборной России до начала турнира, впал в кому и умер по дороге в больницу.

Он умер, так и не узнав, что буллит, назначенный за нарушение на нём, не был реализован, и сборная России проиграла в овертайме.

* * *

1 июня 1987 года. СССР, Свердловск, Дворец спорта профсоюзов. Предсезонная игра клубов «Автомобилист», Свердловск и «Спутник», «Нижний Тагил»

Старший тренер «Автомобилиста» Александр Александрович Асташев пребывал в ужасном расположении духа, он совсем не хотел этой игры, она ломала составленный им план подготовки к сезону, как и предстоящий в августе турнир на призы облспорткомитета. Вместо того, чтобы провести сборы и как следует потаскать баллоны в Крыму, нужно будет играть с командами, которые намного ниже классом.

Хоть с тем же «Спутником», игроки которого сейчас были на раскатке.

Как и полагается хорошему тренеру, Асташев был в курсе того, что творится в командах области, и нижнетагильские юниоры ничем его удивить не могли. На фоне его команды они смотрелись неоперившимися птенцами. Ещё бы, они все 1971 года рождения, и новых Якушевых и Третьяков среди них не было.

Это там, в Москве, у Тихонова готовился дебютировать семнадцатилетний Павел Буре, где уже закрепился Сергей Федоров, который дебютировал в ЦСКА в шестнадцать лет. А здесь, на Урале таких самородков не нашлось.

Но ладно, посмотреть на птенцов в любом случае надо.

– Ну что, Виталий Георгич, – обратился Асташев к главному тренеру «Спутника» – Прокофьеву, – посмотрим на твоих ребят? Глядишь, и найдётся уральский самородок, который усилит мою команду.

– Может, и найдётся, Сан Саныч, – улыбнулся в ответ Прокофьев.

Два тренера перекинулись ещё парой фраз, и игра началась.

В целом, она прошла так, как и предполагал Асташев, его ребята доминировали над юниорами из Нижнего Тагила, и те не представляли угрозы для второго вратаря команды – Юры Волошина. За два с половиной периода птенцы нанесли дай Бог полтора десятка бросков по его воротам, тогда как вратари «Спутника» трудились во всю и на двоих вынули из сетки восемь шайб.

Матч развивался весьма предсказуемо.

Правда, когда до конца игры оставалось каких-то четыре минуты, на льду чуть было не разыгралась трагедия.

Центральный нападающий четвёртого звена Спутника Александр Семёнов – тёзка основного вратаря «Автомобилиста» принял шайбу в левом кругу вбрасывания в зоне «Автомобилиста» и при этом допустил детскую ошибку. Всё своё внимание Семенов сосредоточил на шайбе и, наверняка, не видел, что происходит вокруг.

И пропустил то, что в него на полной скорости врезался защитник «Автомобилиста» Александр Каменский, намного более крупный и тяжёлый.

От удара щуплый Семёнов отлетел в бортик, ударился головой и затих, потеряв сознание.

– Каменский, твою мать! Ты что делаешь?! – закричал Асташев, – врачи, быстро на лёд!

По счастью ничего серьёзного не случилось, ну за исключением того, что юниор потерял сознание и получил сотрясение мозга. То, что к этому добавился ещё и компрессионный перелом позвоночника, узнали через несколько часов, когда юноше сделали рентген в областной больнице.

Ну а то, что эту процедуру делали уже не Александру Семёнову, никто никогда так и не узнал.

* * *

Вот уже две недели я здесь, в СССР, мать его, образца лета тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Лежу в Свердловской Городской Клинической больнице номер 40.

Запахи здесь стоят такие, что я буду их помнить до конца жизни. Да и вообще, советская медицина середины восьмидесятых годов мне, человеку из середины двадцать первого века, кажется одной сплошной пыткой.

Привычных мне лекарств, оборудования и условий тут нет и в помине. А уж какое тут питание и туалеты с душевыми! Прям, ухх, закачаешься!

Массажные кровати, кондиционеры, интернет и несколько сотен телеканалов в каждой палате кажутся отсюда чем-то совершенно инопланетным. И это, не говоря про привычные мне медицинские процедуры и приборы.

Нет, раньше люди точно были намного крепче, чем мои современники, как им удавалось настолько стоически переносить всё, что кажется мне адом, одному Богу известно.

Хорошо, хоть персонал здесь в высшей степени профессиональный и делает всё от него зависящее, чтобы больные как можно быстрее покинули эти гостеприимные стены.

В общем, мне медицина в исчезнувшей на стыке десятилетий стране не понравилась сразу, как только я пришёл в себя и понял в какую, хмм… интересную ситуацию я попал.

Хотя почему в исчезнувшей стране?! Вон она – советская действительность во всём своём великолепии. За окном сосны, я лежу у окна на койке с панцирной сеткой (не сразу, но я вспомнил, как эта штука называется), а мои соседи по палате, пять мужиков самого что ни на есть рабоче-крестьянского вида режутся в карты.

При этом плевать все пятеро хотели на режим. У Петровича, слесаря с расположенного поблизости трамвайного депо, в тумбочке припрятаны аж две бутылки водки, которые совсем скоро будут нещадно уничтожены.

Они и меня поначалу хотели привлечь к своим игорно-алкогольным развлечениям, но сначала я был никакой, сотряс тело словило серьёзный, да и перелом, который, по счастью, почти сросся, – это не шутки, а потом уже в дело вступила моя мама, вернее, мама тела, в которое я вселился.

Да, не знаю как, но я перенёсся сознанием на шестьдесят один год назад. И какая шутка мироздания! А может, Бога или дьявола, не знаю, но перенёсся я в тело совсем юного хоккеиста.

Теперь я – Александр Евгеньевич Семенов, тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. Прошу любить и не жаловаться, как говорится.

Сотрясение мозга – очень удобная штука, к ней в комплекте прилагается возможность амнезии, и я этой возможностью вовсю пользовался.

Потому что у Саши Семенова есть мама, Клавдия Викторовна, и папа, Евгений Леонидович, хорошо, хоть Саша – единственный ребёнок в семье, и о братьях и сёстрах можно не думать.

Теперь уже мои родители работают и живут в славном городе Нижнем Тагиле. Отец – плавильщик на тамошнем металлургическом комбинате имени В.И Ленина, а мать – нянечка в детском саду, над которым шефствовал этот же комбинат.

Люди они славные, только очень рано постаревшие, видно, что жизнь у них не сахар, чего стоят только мозолистые руки матери и её тусклые, обрамлённые морщинами, глаза.

Это хорошие люди, но повезло, что от Свердловска до Нижнего Тагила больше ста километров. Да и что здесь посетителей пускают не каждый день. Я пока совсем не готов общаться с вновь обретёнными родственниками.

Сначала надо разобраться в себе, понять, что теперь делать в этом совсем чужом для меня мире.

Хотя, что делать, мне плюс-минус понятно. Раз уж я и здесь оказался хоккеистом, то надо попытаться использовать это. Тем более что на дворе 1987 год, совсем скоро Советский Союз станет историей.

Здешнему мне всего семнадцать лет, а значит, что, когда поднимется железный занавес, я всё ещё буду молод и смогу уехать. Карьера в Европе, в какой-нибудь Швейцарии, или, чем чёрт не шутит, в НХЛ – это отличный вариант. Да и в России, наверное, тоже можно будет неплохо устроиться.

Только не в Нижнем Тагиле или Екатеринбурге, нет. Мне нужно перебираться в Москву или, на худой конец, в Казань, Магнитогорск или в Тольятти с Ярославлем. В девяностых клубы из этих городов окажутся на самом верху. И если я буду частью какой-то большой команды, то и спонсоры подтянутся.

В общем, раз уж так карты легли, и я теперь молодой хоккеист пятьдесят лет назад, то и надо строить карьеру.

Осталось только вырваться из этого медицинского ада и надеяться, что травмы минуют меня стороной, хотя бы до той поры, пока не окажусь в Москве или, что лучше, за границей.

Да, и надо обязательно постараться как можно больше узнать об этом пока неведом для меня звере, Советском Союзе. Газеты, книги, радио, хреново на самом деле, что интернета пока нет, надо как-то обходится без него. Да и с товарищами по несчастью и мамой в те дни, когда она приезжает ко мне, тоже стоит общаться. Они для меня сейчас бесценный источник информации.

Благо, что я типа память потерял, и глупые, а зачастую и банальные вопросы о советской действительности не должны никого смущать.

И, блин, мне же семнадцать, а здесь всеобщая воинская повинность. Хорошо, хоть вспомнил об этой, когда-то малозначительной в будущем, но критически важной сейчас детали.

Как бы мне в армию не загреметь.

Это резко сужает пространство для маневра. Получается, что мне подходят только армейские или МВДшные клубы. ЦСКА, СКА, Динамо, только в них я могу вроде как числиться в армии, а на самом деле играть и развиваться как хоккеист.

* * *

Вот примерно так и проходили мои дни и вечера, пока я валялся на больничной койке. Я читал, слушал радио и общался с людьми.

Которые очень быстро привыкли к моей избирательной амнезии, тут помню, а тут не помню, и старательно, даже с некоторым снисхождением, объясняли мне прописные истины.

Так продолжалось до конца июня, пока меня, наконец, не выписали, и мне можно было ехать «домой».

* * *

Тридцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Нижний Тагил, СССР. Уральская улица дом 25, квартира 17.

Да уж, вот вроде и отдельная квартира у моих родителей, что хорошо. Но она такая крохотная, всего одна комната и маленькая кухня, с вечно дребезжащим холодильником ЗИЛ и газовой колонкой, которая при включении издаёт такой звук, что кажется, будто находишься на аэродроме и рядом с тобой взлетает четырёхмоторный самолёт.

Хорошо, хоть что игроки «Спутника» львиную часть своего времени проводят на базе команды, можно сказать мы живём там.

Правда, бабка надвое сказала насчёт «мы», после травмы, полученной в игре с «Автомобилистом», моя «мама» решила, что нечего сыну тратить своё здоровье на хоккей, и попыталась меня убедить бросить это гиблое дело.

Ну уж нет, Клавдия Викторовна, ни в какой строительный институт я не пойду, хоккей и только хоккей.

А для этого мне нужно как можно быстрее восстановиться и вернуться в команду. Дедлайн очень жёсткий, на первое августа намечен очередной матч с «Автомобилистом», к нему я должен быть готов на максимум.

* * *

Июль прошёл, как будто и не было его. Я заново познакомился с командой, как оказалось, Саша Семёнов был душой команды и водил дружбу чуть ли не с десятком игроков.

Восстановление проходило очень быстро, уже пятого числа я прошёл медосмотр, а на следующий день начал тренироваться «на земле».

И тут выяснилась очень интересная штука.

В покинутом мною будущем я был, прямо скажем, амбалом. У меня в «Тампе», где я капитанил последние семь сезонов, не было игроков физически сильнее и здоровее меня. За это время я пропустил всего десять матчей регулярки из 574-х, да и те из-за собственной глупости, не надо было на снегоходе кататься прямо перед Новосибирской олимпиадой.

Эхх… если бы не тот перелом, то, глядишь, я бы смог сыграть по другому в том финале и не оказался бы здесь. Но, ладно, что теперь об этом думать. Я здесь, я молод, и у меня всё впереди, ну, я на это надеюсь.

И здесь, в моём новом теле, ко мне как будто вернулись те, старые физические кондиции. Моё нынешнее, очень даже худосочное тело стремительно обросло мясом. Это в сочетании с очень быстрыми руками и знанием хоккейной науки за без малого век давало мне очень хорошие шансы.

Жаль, что мышечной памяти у меня не было, той которая выручает в тех ситуациях, когда времени на размышления нет, она бы мне очень пригодилась, но это дело такое – нарабатываемое.

То, что произошло со мной за этот жаркий нижнетагильский июль стало ответом на извечный вопрос: что первично тело или дух? Конечно, дух, ничем иным перемены со мной объяснить невозможно.

В начале тридцатых годов следующего, двадцать первого века, по обеим сторонам Атлантики буйным цветом расцвели всяческие эзотерические школы. Гуру всех сортов учили, как раскрыть свой «духовный потенциал», думаю, им бы понравилось то, что со мной происходило.

Но мне некогда было об этом думать, я поставил перед собой цель и шёл к ней.

Вернуться в основной состав «Спутника», проявить себя во время игры с «Автомобилистом», попасть в его состав, порвать всех на турнире в августе, дебютировать в высшей лиге чемпионата СССР, а потом транзитом через свердловский клуб, оказаться в ЦСКА или Динамо.

Только так и никак иначе.

Ради этого я пахал, как проклятый, на тренировках, тягал килограммы в тренажёрном зале, убивался на беговых дорожках, пользуясь старой памятью, высчитывал калории в рационе.

Питание вообще оказалось большой проблемой. В Нижнем Тагиле образца восемьдесят седьмого года особо не разгуляешься.

Курица, которую мама нет-нет да приносила из ближайшего универмага, была синюшной. Такое ощущение, что эти доблестные птицы умерли своей смертью, прежде чем попасть в морозильники столовой. Из фруктов реально достать только яблоки с дачи бабушки и дедушки, а картошка и морковь, которую я покупал в ближайшем овощном, представляли собой смесь из грязи и собственно овощей.

Хорошо, хоть отец оказался воистину золотым человеком. В отличие от мамы его не придавил удушливый советский быт, и он оказался мечтателем, да к тому же ещё и заядлым фанатом хоккея.

«Раз уж сыну повезло родиться с талантом, то я сниму с себя последнюю рубаху, но помогу ему», – наверное, так он думал, когда каждый вечер приносил со смены сметану, которая ему была положена как плавильщику.

И этой сметаны было ну очень много. Я, вернувшись домой после очередной тренировки и увидев целый литр, как-то спросил отца:

– Пап, а откуда у нас столько сметаны? Я понимаю, что тебе положены сто грамм на смену, но тут-то в десять раз больше.

Отец посмотрел на меня грустными глазами, затушил приму, которую смолил в открытую форточку кухни и ответил:

– Это вся моя бригада постаралась. Там мать макароны с тушёнкой приготовила, бери хлеб и ешь, и давай это, на сметану налегай. Ешь и иди спать. А завтра сыграй за всех нас. За себя, за мать, за меня и за весь наш завод.

Когда он это сказал, у меня ком к горлу подступил, именно в тот момент я понял, что они стали для меня по-настоящему родными.

Я понял, что теперь просто обязан добиться успеха. Для себя и для них. Мои голы и передачи станут тем, что вытащит их из этого всего.

Ну а на следующий день у «Спутника» была назначена игра с «Автомобилистом». И главный тренер команды пообещал, что поставит меня центром в четвёртое звено. У меня будет максимум пять-шесть минут на льду. Но эти минуты были для меня самыми важными в жизни. По крайней мере сейчас.

Глава 2

Первое августа 1987 года. СССР, Свердловск, Дворец спорта профсоюзов.

Где вы, белоснежный лёд, кристально-чистые бортики и защитные стекла? Где полные трибуны, капитанская нашивка на свитере, лучшие игроки и лучшая лига мира?

Всё там, в прошлом и, как я надеюсь, в будущем.

Ну а сейчас меня ждут серый лёд в советской глубинке и игра с противником, который в прошлый раз не оставил от моей команды камня на камне.

Игра, в которой командный результат не так уж важен, в отличие от моего личного перформанса.

Хоккей на самом деле командная игра. Топовые игроки проводят на льду максимум по двадцать минут, если говорить о форвардах, и полчаса для защитников. Да и то, полчаса – это очень большая натяжка, практически – всегда меньше. Тот же Макар, защитник, в своём Колорадо играл минут двадцать пять в регулярке и двадцать восемь во время постсизона.

Матвей Мичков, бессменный капитан сборной России в тридцатых, проводил на льду, что в клубе, в Тампе, что в составе национальной команды, двадцать четыре минуты. Да и то потому, что у него два сердца, и его гоняли и в хвост, и в гриву. Равные составы, большинство, меньшинство, овертайм – Матвей на лёд.

Я сам тоже когда-то был двусторонним форвардом и в клубах, и в сборной, так что играл очень много.

На победном для нашей сборной чемпионате мира 2037 года в Киеве и Харькове я вообще проводил на льду в среднем 31 минуту, но там всё было сложно. Мы доигрывали турнир в два с половиной звена нападающих, там, хочешь не хочешь, а приходилось играть на износ. Но всё ж таки смогли.

В финале против Штатов отыгрались после 0–4 в первом периоде и дожали американцев 7–6 в овертайме.

Это я к чему? Влияние одного игрока у нас меньше, чем в том же баскетболе, где один человек, если он – Уилт Чемберлен, Ларри Бёрд, Майкл, Леброн, Коби или Зайон, может затащить свою команду в одну каску. У нас всё совсем не так.

Без команды ты ничего не выиграешь, будь ты хоть Гретцки или Овечкин.

И тем парадоксальней становилась моя задача сегодня.

На команду, славный нижнетагильский «Спутник», мне положить с пробором. Это для прежнего Саши Семёнова они – друзья не разлей вода, для меня же – просто инструмент, ступенька, на которой надо подпрыгнуть и зацепиться за следующую.

Поэтому я и скриплю зубами на скамейке запасных. Не потому, что мы летим «Автомобилисту» 0–5, а потому, что уже середина второго периода, а меня до сих пор не выпустили на лёд. Товарищ Прокофьев, дайте поиграть будущей звезде мирового хоккея! Ну что вам стоит?

То ли этот дундук услышал мои мысленные мольбы, то ли в его голове сама созрела эта мысль, но Виталий Георгиевич оглядел скамейку и сказал:

– Просвирин, Семёнов, Серебрянников. На лёд!

Я кинул взгляд на табло, оно показывало 31:14. Нормально.

Эх, где вы, мои персональные коньки от CCM? Вместо вас на ногах советские ноунеймы. Не положена мне пока фи́рма, надеюсь, что только пока.

Я буквально вылетел на лёд и, лихо затормозив и выбив из-под лезвий коньков целый фонтан ледяных брызг, остановился в левом круге вбрасывания в нашей зоне. Сейчас против меня стоял на вбрасывании правый крайний первого звена «Автомобилиста» – Виктор Кутергин, мужик тридцати пяти лет. Вообще на вбрасывании играют центры, но кто его знает, зачем против меня поставили крайка. Да и какая сейчас разница. Он мне в отцы годился на самом деле, и из-под его шлема выбивались волосы с ранней сединой.

Но сейчас не время отдавать дань уважения чужим сединам.

– Как ты, малой? – спросил меня Кутергин. – Рад что Сашка тебя тогда не слишком сильно помял.

Он имел в виду Каменского, защитника первой пары, который стоял на нашей синей линии.

– Я тоже, – коротко бросил я и сосредоточился. Вот судья замер рядом с нами, а потом случилось оно, первое вбрасывание в моей новой жизни.

В той жизни у меня были хорошие учителя, в какой-то момент тренеры в российских спортшколах, наконец, осознали, как важно иметь преимущество на вбрасывании, и я был одним из лучших в этом аспекте игры. Да, сейчас мои руки очень неуклюжие по сравнению со мной прошлым, но и того, что есть, хватило. Неуловимое движение, и вот я уже откинул шайбу нашему защитнику – Ринату Галлимуллину.

Тот принял шайбу, проехал за воротами и отдал пас своему брату Рустаму.

Игроки «Автомобилиста» не стали встречать нас в нашей зоне и дали время, чтобы Рустам выехал в среднюю зону.

А там уже его встретил всё тот же Кутергин. Силовой приём, и вот Рустам полетел на борт.

Правда, я понял, что произойдёт с нашим защитником и подстраховал его. Шайба оказалась у меня на крюке, а навстречу мне полетел левый крайний соперника.

Клюшка, конёк, клюшка, дёргаюсь налево, борт, снова клюшка, и вот уже противник отыгран, я – в чужой зоне, а передо мной несколько метров чистого льда.

Видя, что происходит что-то неладное, на меня выдвинулись сразу два игрока «Автомобилиста» и тем самым дали пространство для игроков моей тройки. В правом круге вбрасывания оказался свободным Саша Серебрянников, а наш тезка Просвирин проскользнул мне за спину и оказался один за воротами.

Братья Галлимуллины, оба почему-то замешкались в нашей зоне, но сейчас они мне и не нужны.

Не дожидаясь, пока здоровенные лбы из «Автомобилиста» снесут меня ко всем чертям, я с неудобной руки покатил шайбу Просвирину и, протиснувшись между оставшихся не у дел игроков соперника, выкатился прямо перед воротами. До моего полного тёзки, Александра Семёнова, который защищал ворота свердловцев было метров семь, не больше.

– Сашка, пас! – закричал я, и Просвирин меня услышал.

Чёртова шайба запрыгала на совсем неидеальном льду свердловской арены, но на моё счастье легла как нужно.

Богатырский замах из-за ушей, щелчок и… вынимааай вратарь! 1–5!

– Отличная смена, ребята, – услышал я, когда приземлил свою задницу на скамейку.

Прокофьев был очень доволен.

Ну да, хорошо получилось, мы были на льду, дай бог, секунд двадцать, а счёт уже размочили.

Следующий шанс мне представился через три минуты. Витя Ларин сфолил в средней зоне, и мы остались вчетвером. При этом защитник «Автомобилиста» ещё и снёс его, и, пока врачи приводили Ларина в порядок, Прокофьев успел перекинуться со мной парой слов.

Ну и вбрасывание в нашей зоне, само собой.

– Семёнов, ты ловко выиграл вбрасывание, молодец. Давай-ка выходи в меньшинстве. Выиграешь опять, будешь совсем молодец.

Да мне сейчас фиолетово, когда играть. Спецбригада, равные составы, без разницы! Я за любые секунды на льду спасибо скажу! А может, и проставлюсь. Шутка.

В тот момент на льду была вторая тройка «Автомобилиста», они сменились, тяжело дыша. Так что на вбрасывание в первой спецбригаде снова вышел Кутергин.

– В этот раз у тебя не получится меня обжулить, – сказал он, когда я оказался напротив него.

Дядя, ты играй, а не болтай.

Шайба в руках судьи, вот он кидает её на лёд, моя клюшка снова быстрее, и я снова выиграл.

Саша Жабский, вот много в «Спутнике» моих тёзок, подхватил шайбу у бортика и, подняв её вверх, какой молодец, выбросил её из нашей зоны.

Я же, как ужаленный, рванул за этим маленьким каучуковым снарядом. Правда, когда она оказалась на крюке у Семёнова, я благоразумно притормозил.

Вот вратарь противника отдал пас, и я рванул к своей цели, к тому самому Каменскому, который отправил прошлого Сашу Семёнова в больницу.

Нет, вот вроде и опытный он игрок, но школы ему явно не хватает. Ну кто, даже в игре с юниорами, принимает шайбу, опустив голову?

Во мне сейчас 74 килограмма, не знаю, какую скорость я успел развить, но в любом случае Каменскому мало не показалось. Я, сгруппировавшись, врезался в него, как пущенный из пращи камень. И при этом силовой приём получился в пределах правил. Плечо в плечо, всё по науке, как учили.

Клюшка Каменского полетела направо, краги слетели, а сам он отлетел влево, а когда поднялся со льда, то выплюнул на лёд кровавую слюну и парочку зубов. Тут же между мной и налетевшими игроками «Автомобилиста» выросли судьи, которые не дали этим здоровым мужикам совершить расправу над «охамевшим юнцом».

– Двойной малый штраф, – громко сказал главный судья, и тут же с нашей скамейки раздался голос Прокофьева.

– Товарищ судья, я протестую!

Судейская бригада подъехала к нашей скамейке и вместе с тренером «Спутника» принялась что-то обсуждать.

Я же в это время спокойно стоял неподалёку. Силовой приём получился абсолютно чистым, в этом можно не сомневаться. Оставалось надеяться, что судьи разберутся.

Они не подвели меня, и вскоре я занял место в правом круге вбрасывания в зоне «Автомобилиста».

– Ты кто такой вообще, щенок? – наехал на меня Андрей Коршунов, центральный нападающий первого звена «Автомобилиста».

Я предпочёл не отвечать и сосредоточился на вбрасывании. Если всё получится, я вас очень сильно удивлю.

Вот шайба покинула руки судьи и оказалась на льду. Я сделал движение клюшкой, откинул шайбу назад, очень мягко и несильно, буквально на пару десятков сантиметров и тут же подхватил её. Потом ещё одно движение и рывок в центр, буквально метр, больше не надо.

Снаряд у меня на крюке, и я нежно, как будто это не каучуковая шайба, а куриное яйцо, швыряю её с кистей.

Мгновение назад шайба была на льду в чужой зоне, а сейчас она уже затрепыхалась в сетке. 2–5, чтоб вас! В меньшинстве!

– Семёнов – моя фамилия, – сказал я Коршунову, – приятно познакомиться.

* * *

– Семёнов, иди за мной, – услышал я голос Прокофьева, когда довольный собой вышел из душа. Да, мы проиграли 2–8, но тут нет моей вины. В третьем периоде у меня было всего три смены, в которых я успел два раза попасть в штангу и один раз в перекладину, чёртовы миллиметры помешали! К тому же Вадик Мосолков запорол чистый выход один в ноль после того, как я обыграл в средней зоне двоих и выкатил ему шайбу, как на блюдечке…

* * *

Пройдя по бесчисленным коридорам свердловского дворца спорта, я, ведомый Прокофьевым, оказался в тесной и ужасно накуренной комнате, где нас ждали двое: неприметный мужчина в спортивном костюме, Александр Александрович Асташев, главный тренер «Автомобилиста» и какой-то хрен в двубортном костюме. Как он, болезный, в нём вообще ходит? В таком прикиде только на похороны.

– Саша, думаю, товарища Асташева ты знаешь, – начал Прокофьев, – познакомься с Виктором Васильевичем Завьяловым, председателем областного спорткомитета.

Я пожал руку Завьялову и Асташеву, и последний сказал:

– Саша, я забираю тебя из «Спутника» к себе. Попробуем тебя в «Автомобилисте» через две недели. Если ты и там покажешь себя так же, как сегодня, то будешь играть в высшей лиге. Директору твоей школы я позвоню сегодня. Следующий учебный год проведёшь в Свердловске, в спортинтернате. Всё, иди.

Вот так вот, ни вопроса хочу ли я, ни какого-то банального поздравления или похвал. «Собирай вещи, пацан. Ты переезжаешь в Свердловск».

Но мне и не нужны какие-то слова, главное, что результат достигнут.

* * *

Когда дверь за Семёновым закрылась, Завьялов закурил и, смотря, как на кончике сигареты растёт столбик пепла, обратился к Асташеву.

– Сан Саныч, а ты не поторопился? Всего несколько хороших смен, и вот ты уже готов выдернуть этого пацана из семьи и школы. Не слишком?

– Нет, Василич, не слишком. Ты, уж прости меня, не специалист. Тебе видно далеко не всё.

– И что же ты увидел?

– Зрелость, вот что. Этот мальчик за свои семь смен показал то, чего нет у половины моей команды. Он не ошибался, не делал ничего сверх необходимого и читал игру как по писаному. Виталий Георгич, чем вы там у себя поили этого пацана, пока он так стремительно восстанавливался после травмы?

– Да ничем, – ответил Прокофьев, – я и сам удивился, наблюдая то, что Семёнов сейчас показал. До этой игры он был у меня самым слабым форвардом, тринадцатым. А сегодня я просто какого-то Харламова увидел.

– Может, нам всем твоим пацанам шеи переломать? – усмехнулся Асташев. – Раз уж это такой эффект имеет.