Смурь

– А я вот успел в старом году свою последнюю обиду ликви-диро-вать. – он немного помучался с последним словом, но дальше пошло вполне внятно, – Это им за так гнусно замыленную годовую премию моего передового филиала. У нас главный шеф, кобелина московская, сподобился намедни мелкий сабантуйчик на нашей точке замутить. Немного перебрал и такой спич выдал, что сам слезу пустил. От переполняющих лично его «карпаративнейших чуйств». Жена его, та ещё совладелица подколодная, барственно этак подсела к «народу», да от умиления самое весёлое клювом прощёлкала. Я у неё телефон тихонечко позаимствовал. Всю слюнявую сценку заснял, а фото со стишатами на центральный сайт компании закинул. Потом следы подчистил и телефон назад ей в сумочку всунул. Всё чин-чинарём. Пусть повеселятся после возвращения со своих тропических островов. Да и стишата получились неплохие. Мои. Почти. Главное, что жизненные: «Новогодняя снежинка зацепилась за бокал. Дед Мороз Снегурку лапал, я при жёнушке страдал».

Моня гордо всех оглядел и, не дождавшись аплодисментов, лихо опрокинул рюмку. Подцепил симпатичный маринованный грибочек, обнюхал и торжественно отправил в рот.

– А теперь, красавицы, смена блюд, а потом полный брудершафт и начинаем выбор героев на игрища игривые! Только пусть сначала наш задумчивый философ ещё штрафную оприходует, а то слишком нудный. – Моня злорадно ухмыльнулся и, слегка постукивая горлышком бутылки о край, стал медленно наполнять мой весьма вместительный стаканчик, пока женская тройка, скрипя стульями, засуетилась, перемещаясь на кухню.

– Будешь знать, как портить праздник, – зашипел он мне тихо, – То ломался: «Ах, я не такая, я жду трамвая», а потом начал: «Давай в бар заскочим, боевой градус повысим, веселее будет». И что сейчас, повышатель? Затаился, что твой кукушка-снайпер под ёлкой, вместо того чтобы со мной в первых рядах истекать пламенной страстью. Выбирай цель, а не прикидывайся ветошью. Я уже весь исстрадался один париться. Не железный Феликс. И вообще, нечего рожу кривить, когда я свои байки травлю. Мы тут все в Питере либо самого Путина вблизи видели, либо с Гоблином в одном дворе с детства росли. Про Боярского вообще молчу – сам потом еле курить бросил и в людей разными железками тыкать. Такая вот у нас неразрывная родоплеменная связь народа.

– Племенные, говоришь… вот и продолжай бравое дело. Ты и без гармошки начудишь…

Возразил я вяло, но тут же обречённо вздохнул, частично признавая свою вину, и с натугой одолел стаканчик. Сдержал подозрительные спазмы упорно сопротивляющегося желудка и крепко ухватился за обгрызенный кем-то ломоть чёрного хлеба. Сначала старательно занюхал, а потом стал медленно пережёвывать маленький кусочек, пахнущий отчего-то рыбой. Ни облегчения, ни ожидаемого поднятия настроения никак не наблюдалось. Зато опять стала неотвратимо наползать дремотная хмарь.

Последнее, что я расслышал от Мони, лишь несвязные обрывки из уплывающих в непонятную даль звуков:

– … мне неудобно материться… такой жизнью только мух привлекать… вон чухонцы – после первой никогда не женятся… переполнен мечтами и фантазиями… в кровати всё должно быть весело и шумно…

Дальше пошли только смутные вспышки-воспоминания о безуспешных попытках всунуть мне что-то в руку и моё слабое сопротивление, какие-то противные мокрые чмокания и подозрительные тормошения. Затем… может я сам перебрался, а может меня, чтобы не мешал, усадили на этот диван, но зато окончательно отстали. В середине ночи я ненадолго очнулся от шума новых гостей, ввалившихся с шумом и гамом. Благодарно выпил подсунутый стакан, думая, что это вода. На этом празднование окончательно и бесповоротно закончилось. Подвёл трезвый образ жизни.

Надеюсь, это не я бешенным лунатиком уделал туалет. В ответном слове.

Всё. Осталось только определиться, что там с Моней и быстро делать ноги. С ним или без него. По сложившейся оперативной обстановке. А если я его здесь брошу, то он мне ещё долго будет напоминать студенческую латынь: Veni, vidi, vici – пришёл, упился, обломил.

Или плюнуть и убедить совесть старой волшебной мантрой «дахусим»⁸?

Постояв немного, я махнул на последствия и решительно повернулся спиной к входной двери.

Первым делом осторожно заглянул в ближайшую к кухне комнату. На двуспальной кровати, из-под края одного, зато развёрнутого поперёк одеяла, выглядывали аж четыре, глубоко вдавленных в подушки, непонятных клубка из женских разноцветных волос. В кресле у окна натужно всхрапывал толстый парень. Из-под его кабаньего загривка выглядывал мятый праздничный колпак, сдерживаемый сильно растянутой на шее резинкой. В соседнем кресле мохнатым шариком под пледом свернулась старшая хозяйка квартиры. Её фиолетовую причёску невозможно забыть.

– Не наши и без происшествий. – шёпотом убедил я себя, мечтая в душе, что Моня уже давно слинял и меня здесь больше ничего не держит. Тогда хоть не придётся заглядывать под стол и инспектировать балкон. Гибкость организма и так сильно ограничена неустойчивыми шлаками.

Осталось проверить дальнюю комнату и быстро рвать когти. На свободу с чистой совестью.

Моё медленное продвижение по квартире сопровождалось противным скрипом паркетин, что вызывало законные опасения за безопасность изыскательских мероприятий. Подозреваю, что они будут без малейшего позитива и одобрения. Да и петли в последнюю комнату надо бы непременно смазать, а то мёртвого разбудить можно.

Однако, вся эта нервотрёпка стоила любых свеч. Взору открылась изумительная до щенячьей трогательности картина. На сдвинутых вместе узких кроватях, тесно прижавшись друг к другу, разлеглась последняя спящая троица. Ближе ко мне – одна из здешних дочерей в весёленькой фланелевой пижамке, щедро расписанной летающими сердечками. Её за талию нежно поджимал к себе Моня, оставшийся в одних шелковых «боксёрах» с мультяшными утятами. А вот уже на Моню по-хозяйски закинул руку незнакомый мужик с голым волосатым торсом, в полуспущенных семейных трусах, и стянутых до колен джинсах. Видно, дальше длины рук ему уже не хватило. Или так и задумал, шалунишка.

Я непроизвольно хихикнул и стал прикидывать, нужен ли мне по жизни такой шикарный компромат? Тут каждый ракурс сам по себе великолепен. Может заказать дюжину кружек с серией обличительных фотографий и послать Моне на день рождения? Или он тогда, алаверды, чем-нибудь гнусным ответит, неблагодарный? С него станет.

Да и вообще стоит ли сейчас будить Моню? Тут мой взгляд упал на полированный трельяж с трёхстворчатым зеркалом. Я таких монстров давненько не встречал. Там, среди разбросанных женских вещичек, лежали чистые листы поздравительной бумаги и золотистый толстенький фломастер. Я крупными буквами написал на верхнем листе: «Как проснешься, проверь целостность канализации. Ищи меня в ближайшей забегаловке. Не найдёшь – звони». Вначале хотел написать «целостность своей канализации», но решил не усугублять горечь его пробуждения. Затем свернул лист в трубочку и аккуратно засунул Моне сзади под резинку в трусы. Оценил проделанную работу. Похвалил себя за тонкую двойственность изложенного.

Запоздало пожалел, что сразу не догадался накрутить бумажную трубочку прямо на фломастер – для воссоздания дополненной реальности. Обидно, но теперь я точно ни за какие коврижки к его исподнему больше не притронусь. Удручённо вздохнул и начал осторожное отступление. При этом бездумно бормотал намертво заученное языческое заклинание, обычно отвлекающее бунтующий организм:

– Пошли мне, хозяин, свободного висельника⁹, и даруй семимильный из семи – бус с курами тур¹⁰.

Несколько озадаченно я упёрся в закрытую выходную дверь. Непреодолимым препятствием оказался странный замок с непонятным рычагом как у мясорубки, но, к своему вящему удивлению, я вполне легко с ним справился, а дверь потом сама из рук вырвалась, выдавливая меня на площадку, и мягко чмокнула, захлопываясь. Гостеприимство закончилось.

Затем последовал утомительный спуск по подозрительно вихляющимся, да ещё и сколотым ступенькам. Внизу я с трудом протиснулся в полуоткрытую железную дверь и, не удержавшись, боком вывалился под козырёк подъезда. Слегка потанцевал на мокром бетоне, но устоял. Тут же, в отместку за это, тусклый дневной свет подло ударил по воспалённым глазам. Пришлось осторожно подтянуть козырёк своей всепогодной шведской кепки пониже к носу, чтобы хоть как-то уберечь глаза и тем самым сохранить шаткое равновесие в организме. Метафизика в движении.

– Ну и где я? – голос был всё ещё хрипловат, но звучал почти как родной. Только с чужим послевкусием.

Первый же небольшой шажок вперёд показал, что надо срочно гасить (и лучше всего свежим пивом) остатки непонятной праздничной еды, иначе местным таджикам асфальт до лета не отмыть. Если он от такого вообще не расплавится. У меня повыше желудка что-то уж очень подозрительно вскипает. Чрезвычайно ядовитое. И булькает как в ведьмовском котле. Не добрые руки те салаты рубили, ох недобрые. Явно не веганы.

Осторожно вздохнув, я, под мысленные проклятия, двинулся по замусоренному проезду между домами. Споткнувшись, стал более пристально вглядываться в подозрительные разводы грязи под ногами. Мне сейчас для полного счастья не хватает ещё в лужу по колено провалиться. Или вообще асфальт поцеловать. Как завершающий аккорд драмы.

А местные календари это окружающее безобразие обозвали «зима праздничная». Злые они.

Каждые несколько шагов я останавливался и мужественно обозревал неустойчивые пейзажи. Искомая цель совершенно неожиданно обнаружилась под крышей обшарпанной двухэтажки. Вроде как неоновая вывеска со странной надписью ЧП «Пирожковая-Пивная «BEERлога» не очень вдохновляла, но подсознательно вызвала обильный приток кисловатой слюны. Хотя, подозреваю, это обнаглевший мочевой пузырь выдавливает конкурентов.

Заветная, обитая дерматином дверь, была расположена на уровне второго этажа. Явно бывшего советского типового магазина-стекляшки. В торце сначала прорубили незапланированную первоначальным проектом дыру (или неудачно выбили кусок стены при очередной перепланировке), а потом, чтобы скрыть это безобразие, к стене приварили двухпролётную железную лестницу, местами проржавевшую до полного неприличия.

Под этой пародией на декоративный вход, выделялась монументальная, но не менее ржавая дырявая бочка, вокруг которой были разбросаны пустые бутылки и даже не смятые пивные банки. За край бочки зацепился деревянной полукруглой ручкой вполне приличный зонт. Это уже явно кто-то из местного бомонда оставил. С далеко идущими преступными замыслами. Не иначе.

Давненько я в такие места не забирался.

Вот только было совершенно непонятно, функционирует ли этот сомнительный источник жизни, или закрыт бессердечным владельцем на все ненормированные выходные? Я застыл, пребывая в мучительных раздумьях. Стоит ли проверка этой забегаловки трагических последствий от ползания по лестнице? Может двинуть дальше в поисках какой-нибудь однозначно открытой подвальной лавки?

Но тут сзади послышались приближающиеся неуверенные шаги.

– Давай, родной, двигай, милый. Ты же на автопилоте. Не промахнись. Натуру не пропьёшь. – с надеждой зашептал я, боясь повернуться и лишний раз потревожить организм. – У меня мутильник, а ты смотри как целеустремлённо шлёпаешь. Тут совсем ничего осталось – семимильный из семи – и будет мне бус с курами тур.

Видно, опять помогло.

Обогнув по излишне широкой дуге, протащился плотный расхлюстанный мужик, неторопливо, по-хозяйски загребая грязь ногами. Застыл на мгновение, а потом вполне уверенно загрохотал по лестнице, хватко цепляясь за трубу, выполнявшую роль перил. На самом верху громко потопал ногами, имитируя очистку обуви, рывком распахнул дверь и исчез из виду.

– Спаситель ты мой, – вырвалось у меня, – Моисей. Конец моим скитаниям.

Лестница покачивалась, негромко скрипела, но держала. Перед дверью я остановился, напоследок глубоко вдохнул загазованного влажного воздуха и уцепился за ручку. Тугая пружина неохотно поддалась и я, через недлинный тамбур, слегка пошаркав ногами по мокрому половичку, попал в полутёмное помещение со стенами, обклеенными явно югославскими фотообоями с кривыми берёзками. Когда-то я от них был без ума.

Оба имеющихся окна были завешаны линялыми портьерами. Также имелись три деревянных стола с редкими посетителями и вполне современная барная стойка с уже немолодой, но статной и очень даже симпатичной буфетчицей. Хотя тут надо брать круче – Барменшей, с самой большой буквы. Порода всё же даёт себя знать.

– С праздником! А пиво… – тут требование организма напрочь отбило все мыслительные способности, и у меня страдальчески вырвалось наболевшее, – Можно в туалет?

Аккуратно подведённые брови барменши слегка дёрнулись вверх, она непроизвольно втянула воздух (вроде как глубоко вздохнула), слегка поморщила свой весьма аристократический нос, но невозмутимо отреагировала:

– С праздником. И тебе, мил человек, не хворать. Пиво в туалет не отпускаем. Там и без посторонних живописцев полно – уборщица никак не нарадуется. – тут лёгкая морщинка пересекла высокий лоб, – Пока будешь там… э-э-э ихтиандрить, могу бокал пива налить. Но у нас с обязательной выпечкой. – её голос внезапно посуровел, – Так будем набор брать? Или отдельно платим за гостевое посещение приватной комнаты?

– Будем брать. Набор. И самое светлое. – как можно твёрже подтвердил я, – Сразу по возвращению. Или надо вначале оплатить?

– А куда ты денешься с подводной лодки, касатик? – она усмехнулась краешком губ и вдруг очень весело подшмыгнула, что никак не вязалось с её достаточно неприступным внешним видом, – Насмотрелась я тут на всяких… Беги уж, горемычный. И это, двумя руками покрепче… рули. Там потолок недавно побелили.

Мужики в зале её сдержанно поддержали. Я нетерпеливо кивнул и, стараясь не очень широко расставлять ноги, заковылял к двери с мужским силуэтом.

Вышел я с блуждающей улыбкой и направился к стойке. Пока доставал деньги, взгляд остановился на вполне приличной цветной татуировке на тыльной стороне левой руки. Два кольца, нанизанных на стебель голубой розы с красноватыми шипами. Хороший мастер душу вложил.

– Красиво, – ляпнул я первое, чтобы оправдать свой повышенный интерес, – Ваша?

– Нет, соседке на рынке сторговала, – она насмешливо покачала головой, – Топай, касатик, вон к тому стаду на живительный водопой. Как мозги прояснятся, приходи за второй. И лучше молча. Не люблю глупых разговоров. Только не забывай, что борьба с похмельем завершается запоем.

– Не думаю, и так печень болит.

– Вчера много выпил?

– Думаю много. Но всё равно не помогло.

Оставив её в лёгкой растерянности, я осторожно взял высокий запотевший бокал и тарелочку с аппетитным пирожком. Посмотрел по сторонам и отправился к пустующему столу. Как раз меж двух немногочисленных компаний. Выбрал дальний стул, чтобы не терять из виду вход. Может ещё Моню вносить придётся.

Немного посидел, отдыхая, а потом сделал проверочный глоток. Пиво было в меру холодное и приятно горчило. Пена устойчивая. Пришлось даже дважды слизнуть с губ. Удивительно, но цены здесь чуть ли не дешевле магазинных. Я прикрыл глаза и постарался получить максимальное удовольствие от начавшегося процесса вызволения себя из потустороннего мира.

Пиво закончилось быстро. Я с неожиданным удовольствием умял пирожок с мясом, поставил пустой бокал в тарелку, со скрипом отодвинул стул и направился к стойке. Одновременно с этим стукнула дверь и в зал бодренько просеменил суетливый старикашка. Вылитый дед Щукарь из старого советского фильма. Только фактурнее. Он метнулся, опередил меня у стойки, и с грохотом высыпал кучку мелочи.

– Сто граммчиков «Зелёной», «Девяточку» и твой чудесный пирожок. – на одном дыхании выпалил он и серьёзно добавил нечто загадочное, – Под расчёт.

– Потарахти тут пока с молодёжью. Но не пугай. – барменша аккуратно вытерла руки полотенцем и, не считая, смахнула мелочь, – А я пару-другую банок лично для тебя из кладовки в холодильник заброшу. Пока водочку оприходуешь, остудятся.

Старикашка понятливо закивал и обернулся ко мне:

– Внимай, зашедший чужедом! Есть кто мы? – забормотал он явно привычной скороговоркой, отрабатывая какой-то непонятный мне номер. При этом задумчиво и цепко смотрел куда-то вбок. – Космополитанцы! Вера у нас вся иудейская – хошь христианская, хошь магометанская. А то единственное в зиму зелёное древо губим и подношениями обкладываем словно язычники какие. Целый год почитаем непонятных зверюг из китайских фантазиев. Всю страну вже захламили. Даже наше пиво и то какие-то датчанцы испортить пытаются. Только русская водка нас вместе крепко держит! Последние скрепы! И те постоянно разбавляют…

– Аминь, дедуля! – благожелательно прервал я странный монолог, косящего под юродивого, – А то все скрепы в рюмке выдохнутся.

– Подождут. Вот вы все напиваетесь до поросячьего визга, как нехристи, – голос его неожиданно стал повышаться, с прорезанием надрывных ноток, – А потом я, всеми забытый, на балконе просыпаюсь. В домашних тапках. И это в Новый год!

– Лаврентий, угомонись, – равнодушно сказала вышедшая из подсобки барменша, – Будешь брать клиента на понт – с лестницы спущу.

Дедок сразу сгорбился, стал меньше ростом, преувеличенно аккуратно взял рюмку, потом в сердцах цапнул тарелку с нервно качнувшимся пирожком, и бочком-бочком убрался к крайнему столу, моментально растворившись за спинами явных соратников.

– Повторить? – через плечо бросила барменша, расставляя пивные банки в холодильник, – Или что покрепче? Сам себя оценивай. Да, если кипиш как Лаврентий захочешь поднять – не посмотрю, что такой красивый – сразу на ноль поделю. Благо, что залётный.

– Повторить, – уверенно подтвердил я. Мне барменша всё больше нравилась. Что-то в ней было этакое крепкое и устойчивое. Или надёжное, вроде каменного утёса посреди бурной реки. – И два дополнительных пирожка. Я тут товарища жду.

– Ну жди, жди, – она забрала у меня бокал и тарелку, коленом небрежно откинула крышку и сунула их в посудомойку. Оценивающе осмотрела пирожки и выбрала три из разных мест. – Может тогда два пива? Подельничку головняк сходу снять?

– Давайте два. – легко согласился я.

Пиво неплохое, место спокойное. Можно часок-другой приятно провести в полном бездействии. И организм слегка оправить от стресса.

Допив бокал до середины, я разомлел, откинулся на спинку стула и стал осматриваться. Слева, ближе к окну, за чуть выдвинутым к стойке столом, склонив друг к другу головы, ёрзали на своих стульях два паренька-переростка. Они занимались тем, что постоянно перепихивали друг другу между банками «Пепси» свои телефоны и глупо хихикали. Нимало не стесняясь сидящего напротив них угрюмого мужика. А тот, регулярно вздыхая, изредка запускал руку в свою патлатую шевелюру. Но не чесал, а лишь слегка касался черепа и сразу убирал руку назад. Будто рычажки какие переключал. Был так поглощён этим занятием, что даже пиво осилил лишь на треть.

Я, от нечего делать, стал вслушиваться в перешёптывания пареньков, делая вид, что страшно заинтересовался портьерами.

– … сам смотри. Вишь, я своей на замутить тиснул: «Туснём? За вкусняшку под ёлкой, будет тебе иглотерапия? Спецы вангуют – улётно». Няшно? Отпад как завернул. А она мне вот – через пару часов офицалкой такой: «Выбрала под пальмой. Всё включено». И «фак» такой зачётный. Такая пичалька накрыла, пришлось с родами на жухлый пупырь падать…

– … тут корректор всю малину сбил, – с задержкой стал я разбирать невнятный шёпоток второго, – Лукни. Она мне фотку топлесс заслала с эсэмэской: «Зацень!». Я ей моментом откинул: «Бест лицо»! Ну, типа не фейс в натуре, а то, что самая хот претти. И эпик фейл. Набил «лийцо» – видишь Й и Ц уроды рядом запарили – цепанул обе. Вот корр, отстойник, сам чейнжнул на «яйцо». Ну, а я киксанул, не просёк подставу. Заместо нам оторваться в реале без её шнурков, враз бэком врубила: «Пнх кзл»…

– Да с твоим шнурком и без её шнурков никогда ничего толкового не выйдет. Только горазды своего мелкого куда ни попадя пихать, балаболы. – неожиданно зло прервал его патлатый, – И вздумайте своими шедеврами мне тут трясти. Даже если по своему долбанному Интернету на оглоблю вытянули. Оторву к бебеням. Вместе с ботвой. Из-за таких дочь в прошлом году… без пригляда оставил. Вроде не полная дура и компания большая… приличная. Отпраздновали за городом… зато теперь мы все с крикливым. Только вот того Деда Мороза никак не вычислить. Надеюсь, хоть одного, а не целый зверинец. Моя как партизанка молчит. А ведь ей восемнадцать только весной будет. Курсы танцев пропали… из-за таких…

– Савелий, не срывайся на шкетах, – раздался негромкий голос барменши, – Не они виноваты. Найдём паскудника – не отвертится от счастья. У них беды не от головы – от техники. Постоянно говорю – следите, что ваша шпана сопливая из Сети качает, и что ваши свистульки туда выкладывают без всякой соображаловки.

Савелий махнул рукой, откинулся на стуле, зло поджал губы и прикрыл глаза. Душу отвёл и успокоился.

Пацаны затихли и попрятали телефоны. Чинно схватились за свои «Пепси». Допили и бочком-бочком испарились. Даже дверь придержали, чтобы, не дай бог, не хлопнула.

Я, вроде как бы удобнее устраиваясь, немного сдвинул стул к другому столику. Там, помимо суетливого Лаврентия, расположились два мужика и сильно опухший парень. Одного я уже видел – он мне вроде как путь сюда указал. Другой, степенный такой, что-то рассказывал, медленно цедя слова, и каждую фразу сопровождал небольшим глотком. Заинтересовавшись, я вслушался.

– … и вот тут ко мне сосед-козел прям перед гостями прискакал: «Беда! У меня ёлка не стоит. Жена рыдает. Иди, выручай»!

– А ты ему что? – льстиво задал вопрос Лаврентий.

– Высказал, как отрезал. Теперь долго забегать не будет. Потом жена весь праздник пилила. При гостях, представь. Начальник он её. Конченный козёл.

– Точно, но карьер жене может поломать. Раз не стоит – нефиг к вам постоянно шастать. – озабоченно сообщил Лаврентий, но поперхнулся, и бодро подскочил, – Такое безобразие полирнуть надо. – и ходко почесал к стойке.

– Не, ну чё такого? – оторвался от кружки второй – тот самый расхлюстанный «Моисей» – мужик самого простецкого вида, с большими натруженными руками в несмываемых тёмных разводах. – Ты же его, Степаныч, не по матушке послал? А, понял. Может и правильно. Меня вот тут тоже директор крепко приложил. А за что? За дополнительный труд. Бесплатный, прикинь. Наняли нам по осени двух клоунов патлатых – молоко на губах не обсохло. Они, вроде как, всю бумажную волокиту переведут на электронную. Канцелярская, ети его, новизна. Так вот. Директор перед праздниками задумал конкурс для детей провести. Которые у наших сотрудников без дела болтаются. На лучшую игрушку. И отпраздновать вместе. Для улучшения показателей. Так эти щеглы каждому работу расписали. Ко мне пристали с плакатом – я на флоте красный уголок оформлял. Грамоту командования имею. Почти цельный день старался, чтобы, значит солидно было. Да не абы какой плакат, а надёжный и в стихах. Во. Всякие снеговики и снежинки там. Серебряной пыльцы у соседки одолжил. Вот погляди, я даже сфоткал.

Степаныч долго разглядывал, потом молча передал телефон опухшему. Тот присвистнул и сразу вернул владельцу. Мужик повертел телефон в руках, но сочувствия от компании так и не дождался. Тогда он повернулся ко мне:

– Вот свежий человек. Ну, скажи, за что он меня?

Он сунул мне телефон. Я вгляделся в мутный экран, местами заляпанный чем-то подозрительно липким, и вдруг мучительно икнул, не сумев сдержать внезапно накатившего позыва. Запил пивом, чтобы не зациклиться. Слегка переждав, присмотрелся повнимательней.

Действительно неординарная работа. На стене какого-то казённого помещения, явно подвального, висел добротно сбитый раскрашенный прямоугольник, где среди снежинок и звёздочек полукругом располагались достаточно симпатичные строчки, выполненные разноцветной гуашью: «АХ У ЕЛИ, АХ У ЁЛКИ – РАСЦВЕТУТ УМОМ ИГОЛКИ!», а ниже мелким шрифтом «Калидаскоп идей».

– Но я снеговика не вижу. – пришлось сильно постараться овладеть своим голосом и только потом посмотреть на него честными глазами. – А так очень даже неплохо. Там есть ошибка в одном слове.

Мужик повернул к себе телефон, долго шевелил губами, потом неуверенно спросил:

– «Ёлку» надо было без точек написать? Опять новые правила ввели?

Подошедший с пивом Лаврентий выхватил у него телефон, вгляделся, подслеповато щурясь, кхекнул:

– Лёньчик, ты сам такие умные слова навыдумывал, или новая сожительница снабжает?

– Зато красиво и лапидарно. – не удержался я, чтобы не дать угаснуть творческой жилке.

– Лапедарастично, – отрезал Лаврентий, – Это как преступная халатность при обрезании. Только хороший материал зря загубил. Лучше бы мне на дачу отдал. Надеюсь, получил по полной?

– Получил, – не стал отрицать Лёньчик, вставая с пустым бокалом, – Только до сих пор не могу понять за что.

– Вернёмся – расскажу, – подал голос опухший, – У меня проблемы из той же серии. Даже похуже. Сейчас, только пива возьму.

Они вдвоём отправились к стойке, а Лаврентий пересел к Степанычу и проникновенно произнёс:

– Ты это, на жену зла не держи. Она же для тебя старается. Из кожи вон как лезет. У них там увольнения постоянные. Вот ей и приходится… особо стараться. Сам же себе молодую выбрал. Теперь смотри сквозь пальцы. Жаль, выпивать она стала без меры.

– Да ты что, старый, мелешь? Она и в рот-то не берёт.

– Ох, боюсь тебя снова огорчить… в смысле давай замнём. Лучше вот молодёжь послушаем.

Первым вернулся опухший. Сел, немного помассировал лицо. Кстати, достаточно симпатичное, если в нормальном состоянии. Потом горестно вздохнул. Дождался Лёнчика и начал тихим голосом делиться своей проблемой:

– Там у нас в офисе доску такую специальную установили. Металлическую. Вечную. Буковок накупили, стрелочек, кружочков. Все такие – на магнитиках. Для семинара. А теперь на эту доску магнитиками указявки разные пришлёпывают. А буковки наш народ теперь на холодильник лепит. Больше для глупостей разных. Один вообще перед приходом новеньких повадился писать: «КОГДА МИНЕТ БЕДА». На испуг брал. А не придерёшься – он вопросительный знак просто подальше ставил.

– Объясни – не понял, – перебил Лаврентий.

– Ночью засни в метро с открытым ртом. Если повезёт, быстро узнаешь. Мне продолжать? – он мстительно выждал, пока все закончили наседать на Лаврентия, – Ну, так вот, перед праздниками наша Людка-секретутка с холодильника все нужные буквы содрала и выложила на доске «С НОВЫМ ГОДОМ!» и ниже «ДЕД МОРОЗ И СНЕГУРОЧКА». И разные фотографии шефа и его благоверной развесила, подхалимка. Мы с нашим главным программёром вчера подзадержались, да. Тихо так себе с обеда начали отмечать, пока народ незаметно смывался к празднику готовиться. А за эту хрень, как назло, глазом зацепились. Уже уходя последними. Так он моментально завёлся, типа самый умный: «Давай анаграмму! На время. Кто проиграет, тот гонит за добавкой».

– Это ж надо, чем они теперь на работе занимаются, – вновь осуждающе перебил его Лаврентий, – Ты не знал, что от такого волосы на ладонях вырастают? Девок вам мало?

– А? – непонимающе уставился на него опухший, – Слышь, дед, чего завёлся? Ты свой вялый в микроскоп от спирохеты уже не отличишь, а всё туда же. Советчик-антисоветчик. Потом и для тебя будет отдельная тема. Так вот, у меня всё уже двоится, а он упёрся рогом и ни в какую. Пришлось согласиться. Тут он так шустро буковками задвигал, что, пока я «Дед Мороз» менял, он всё остальное уже собрал. Выиграл в общем. Вроде даже любопытно вышло. Пришлось бежать за добавкой. Я вот селфи тогда себе на память сделал.

Телефон пошёл по рукам, сопровождаемый одобрительным мычанием. Лёньчик, явно приняв меня в компанию, протянул телефон.

На фотке, снятой под достаточно острым углом, были видны два очевидно нетрезвых индивидуума. От опухшего только указующий палец, да кусок щеки с носом – видно с вытянутой руки пытался запечатлеть сие выдающееся событие. Оба глупо лыбились и тыкали в большой металлический информационный стенд.

Под мелкими надписями были прикреплены четыре больших фотографии, явно распринтованных в цвете. Все изображали надменного толстячка с мощной лысиной. И на каждой за его плечом маячила вторая половина. Не удержавшись, я увеличил картинку и поближе рассмотрел этот новомодный идеал жены-стервы. Причём показательно конченной. Сиськастое белобрысое создание с брюзгливым ботоксным лицом, скалило керамические зубы, хищно выглядывающие из-под толстых пересиликоненных губ. Просто неотвратимый ужас. Толстячку точно не позавидуешь.

Уменьшил изображение и добрался до предмета обсуждения. Над фотографиями тянулись две вихляющихся строчки: ГОВНО С ДЫМОМ! и МЕРЗОДОД И ОГНЕСРУЧКА. Я не выдержал и одобрительно хрюкнул. Вторая часть полностью соответствовала увиденному на фотографиях. Специально не придумаешь. Ещё немного полюбовавшись общим видом, вернул телефон Лёнчику.

– Секретутка, значит, шефу от души хотела лизнуть, а вы, герои, ей всю малину обхезали. Догадались хоть взад поздраву сложить? – с подвохом ввернул Лаврентий.

– Да какой там. Я бы вообще до следующего понедельника об этом не вспомнил как пришёл, так и вырубился. А ночью шеф позвонил. Мы же в журнале последними отметились. Он там видно нашу секретутку перед боем курантов высвистал, чтобы её это, персонально поздравить, – опухший сделал неприличный жест, – А мы ему такую подлянку. Вот и гадаю теперь – чем закончится?

Все замолчали, отставив пиво, вроде как выражая сочувствие возникшей проблеме. Хотя тишина больше напоминала поминальную.

– Знаешь, вот как вроде чёрная полоса тянется и тянется в жизни, ан нет, потом понимаешь, как сильно ошибался. – вроде как успокаивающе выдал Степаныч. – Переживёшь, какие твои годы.

– А мне что хотел рассказать? – Лаврентий с сожалением посмотрел на свой опустевший бокал, – Заодно можешь «Девяточкой» угостить. По случаю праздника. Да и тебе доброе дело зачтётся. Допивай, угощай и изливай душу. Легче станет. Народная терапия. Она с самого Петра Алексеевича у нас завелась.

Опухший скривился, залпом допил свой бокал, молча собрал со стола всю пустую посуду и ушёл к стойке.

– Жаль парня, – не особо скрывая злорадства, негромко зачастил Лаврентий, – Так с виду вполне справный. Институт закончил, а всё один да один. Не держатся за него девки. Может изъян какой скрытый имеется? Была у него одна, почти месяца три тут прожила. Он даже на вторую работу под прошлый Новый год устроился. Семейный бюджет увеличить задумал. Сидит, значит, он у себя на работе, двойную ставку отрабатывает, а тут ему эсэмэска прилетает от соседа снизу: «Потише там трахайтесь, сволочи, у нас дети собрались – Деда Мороза ждут!»