Поймай меня, или Моя полиция меня бережет

В общем, я послала их на три буквы… то есть в суд.

Все, что приятно - или незаконно, или аморально, или ведет к ожирению.

На магазине красовалась кривоватая табличка «Переучет»...Я хмуро посмотрела на обшарпанную вывеску магазина.

«Мечта» в сочетании с «переучетом» выглядела… концептуально.

– Мердок, – вздохнул Чандлер, расстегивая вдруг ставший тесным ворот рубашки. – Не ерепеньтесь. Если вы случаем позабыли, то напоминаю, что Стравински у нас спец по хищениям ценностей.– Сокровищ, – поправила я хмуро.– Не вижу разницы, – заметил Мердок, остановившись напротив.Я криво улыбнулась.– Всякое сокровище – ценность, но не всякая ценность – сокровище.

– Уехала, – коротко откликнулась Роза и сдула упавшую на глаза темную прядь. – До второго.– Куда? – расстроилась я.Значит, бабули не будет целую неделю! А о том, с чего она вдруг сорвалась с места, мы, как обычно, прочитаем в газетах. Бабуля терпеть не может обсуждать свою работу в домашнем кругу. И любой разговор на эту тему сводит к дифирамбам своим «мальчикам».– Вроде в Комарово, – рассеянно ответила сестра и уткнулась в свои записи, давая понять, что ей не до меня.

Мадам Цацуева дверь не открыла, явно чуя неприятности на свои нижние сто девяносто.

– Ваша рубашка скоро будет, – сообщила я через дверь и не удержалась от маленького хулиганства: – Выходите! Роза ушла.Молчание было мне ответом, затем ручка повернулась.Мердок по-прежнему щеголял обнаженным торсом, но взглядом мог остудить самые жаркие чувства, так что я старательно смотрела ему в лицо.– Не вполне понимаю, какое мне дело до вашей сестры. Она очаровательная девушка, однако…– Бросьте, – перебила я. На меня вдруг навалилась усталость. Бабуля пропала, а мы тут дурью маемся! – Давайте лучше займемся расследованием!Мердок как-то разом подобрался.– Разумеется. Благодарю за порцию здравомыслия, Стравински! Будьте любезны, подождите, пока я приведу себя в порядок.И закрыл дверь изнутри.Если вдуматься, не лишняя предосторожность – спальня не заперта, а кто знает, что взбредет Розочке в голову при виде полуобнаженной добычи?– Чувствую себя драконом на страже сокровища, – буркнула я, с ногами забравшись в кресло.

– Знали бы вы, как мне надоело рисовать эти уголовные рожи! – вещал он с чувством. – А ваше милое лицо… и фигура…Роза краснела и хлопала длиннющими ресницами – то ли ради тренировки, то ли действительно смутившись.– Надеюсь, вы в курсе, что моя сестра несовершеннолетняя? – напомнила я негромко.Роббинс дернулся, ойкнул, опрокинул стакан с карандашами, засуетился…Роза послала мне укоризненный взгляд и наклонилась, помогая ему собрать рассыпавшиеся мелочи.Бедняга художник совсем растерялся, так близко узрев роскошный бюст Розы. Он машинально пытался собрать карандаши, но сложно делать это не глядя, а оторвать глаза от пленительного зрелища он был не в силах.– Роза, – не выдержала я этого издевательства, – пойдем. У меня еще куча дел.Она послушно встала, а у Роббинса сделалось такое лицо, будто он вот-вот заплачет.– Мы как-нибудь еще зайдем, – пообещала я, сжалившись. – Проведу экскурсию. Ну и вдруг опознавать придется?– О! – лицо художника просветлело. – Конечно-конечно! Буду ждать. Вот.И проводил Розочку влюбленным взглядом…

– Стравински, – не оборачиваясь, окликнул он. – Может, поведаете нам, зачем вы столь пристально меня разглядываете?Я чуть покраснела (и как только почуял?) и откликнулась почтительно:– Учусь составлять словесные портреты, господин следователь!Он оглянулся и поднял темную бровь.– И каковы успехи, домовой?Я выпрямилась и отчеканила, глядя мимо него:– Мужчина, человек, возраст тридцать пять – тридцать семь лет, рост около метра восьмидесяти пяти, телосложение спортивное, глаза и волосы темные.– Как, и это все? – Мердок с сожалением покачал головой. – Полагаю, вам следует больше тренироваться, домовой!– Приложу все усилия! – пообещала я, преданно пожирая начальство глазами.

Берлога Мердока отличалась от остальных кабинетов в отделе, как сам он отличался от прочих полицейских. Здесь было безупречно чисто, аккуратно и все выглядело очень-очень дорого. Интересно, когда он допрашивает всяких мелких воришек, он следит, чтобы отсюда ничего не сперли?