Я научила женщин говорить

Не бывать тебе в живых,

Со снегу не встать.

Двадцать восемь штыковых,

Огнестрельных пять.

Горькую обновушку

Другу шила я.

Любит, любит кровушку

Русская земля.

Все ушли, и никто не вернулся,

Только, верный обету любви,

Мой последний, лишь ты оглянулся,

Чтоб увидеть все небо в крови.

Дом был проклят, и проклято дело,

Тщетно песня звенела нежней,

И глаза я поднять не посмела

Перед страшной судьбою моей.

Осквернили пречистое слово,

Растоптали священный глагол,

Чтоб с сиделками тридцать седьмого

Мыла я окровавленный пол.

Разлучили с единственным сыном,

В казематах пытали друзей,

Окружили невидимым тыном

Крепко слаженной слежки своей.

Наградили меня немотою,

На весь мир окаянно кляня,

Обкормили меня клеветою,

Опоили отравой меня

И, до самого края доведши,

Почему-то оставили там.

Любо мне, городской сумасшедшей,

По предсмертным бродить площадям.

Забудут? – вот чем удивили!

Меня забывали сто раз,

Сто раз я лежала в могиле,

Где, может быть, я и сейчас.

А Муза и глохла и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб после, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом.

Поэт не человек, он только дух —

Будь слеп он, как Гомер,

Иль, как Бетховен, глух, —

Все видит, слышит, всем владеет...

Какая есть. Желаю вам другую —

Получше. Больше счастьем не торгую,

Как шарлатаны и оптовики...

Пока вы мирно отдыхали в Сочи,

Ко мне уже ползли такие ночи,

И я такие слышала звонки!Не знатной путешественницей в кресле

Я выслушала каторжные песни,

А способом узнала их иным...Над Азией – весенние туманы,

И яркие до ужаса тюльпаны

Ковром заткали много сотен миль.

О, что мне делать с этой чистотою,

Что делать с неподкупностью простою?

О, что мне делать с этими людьми!Мне зрительницей быть не удавалось,

И почему-то я всегда вклинялась

В запретнейшие зоны естества.

Целительница нежного недуга,

Чужих мужей вернейшая подруга

И многих – безутешная вдова.Седой венец достался мне не даром,

И щеки, опаленные пожаром,

Уже людей пугают смуглотой.

Но близится конец моей гордыне:

Как той, другой – страдалице Марине, —

Придется мне напиться пустотой.И ты придешь под черной епанчою,

С зеленоватой страшною свечою,

И не откроешь предо мной лица...

Но мне не долго мучиться загадкой:

Чья там рука под белою перчаткой

И кто прислал ночного пришлеца?

Друг о друге мы молчать умеем.

Здесь северно очень – и осень в подруги

Я выбрала в этом году.

Три осени

Мне летние просто невнятны улыбки,

И тайны в зиме не найду,

Но я наблюдала почти без ошибки

Три осени в каждом году.

И первая – праздничный беспорядок

Вчерашнему лету назло,

И листья летят, словно клочья тетрадок,

И запах дымка так ладанно-сладок,

Все влажно, пестро и светло.

И первыми в танец вступают березы,

Накинув сквозной убор,

Стряхнув второпях мимолетные слезы

На соседку через забор.

Но эта бывает – чуть начата повесть,

Секунда, минута – и вот

Приходит вторая, бесстрастна, как совесть,

Мрачна, как воздушный налет.

Все кажутся сразу бледнее и старше,

Разграблен летний уют,

И труб золотых отдаленные марши

В пахучем тумане плывут...

И в волнах холодных его фимиама

Сокрыта высокая твердь,

Но ветер рванул, распахнулось – и прямо

Всем стало понятно: кончается драма,

И это не третья осень, а смерть.

Защитники Сталина

Это те, что кричали: «Варраву!

Отпусти нам для праздника...», – те,

Что велели Сократу отраву

Пить в тюремной глухой тесноте.

Им бы этот же вылить напиток

В их невинно клевещущий рот,

Этим милым любителям пыток,

Знатокам в производстве сирот.

Столько просьб у любимой всегда!

У разлюбленной просьб не бывает.

Как я рада, что нынче вода

Под бесцветным ледком замирает.И я стану — Христос, помоги!—

На покров этот, светлый и ломкий,

А ты письма мои береги,

Чтобы нас рассудили потомки,Чтоб отчетливей и ясней

Ты был виден им, мудрый и смелый.

В биографии славной твоей

Разве можно оставить пробелы?Слишком сладко земное питье,

Слишком плотны любовные сети

Пусть когда-нибудь имя мое

Прочитают в учебнике дети,И, печальную повесть узнав,

Пусть они улыбнутся лукаво...

Мне любви и покоя не дав,

Подари меня горькою славой.