Где-то здесь. Избранные стихотворения из трёх книг

© Андрей Драгунов, 2018

ISBN 978-5-4490-2830-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Где-то здесь

«Пока ещё чернеет словом лист…»

 
Пока ещё чернеет словом лист
и лампочка горит, пыльцой наморщась —
от мотылька – наивный оптимист,
желающий согреться… Где-то площадь
ещё шумит и музыка без нот
из репродуктора моё терзает ухо —
пока ещё… фонтан смывает пот
с брусчатки площади. Какая-то старуха
бутылки собирает из бачков,
остатки пирожков себе на ужин —
начало века… видимо таков
удел того, кто никому не нужен,
по крайней мере в данный день и час.
Синоптик обещает потепленье —
ещё… и мотылёк согреется как раз —
последний раз, под утро в понедельник.
 

октябрь 21. 2014 год.

«Когда и листья закончились – голый лес…»

 
Когда и листья закончились – голый лес
стал почти забором. «Ау» пропадает в ветках,
не найдя адресата… кого-нибудь вообще,
кто ещё различаем в древесных сухих отметках,
как какой-нибудь, скомканный ветром, сушёный лист —
разотрёшь в ладони – останется только мусор —
ничего из того, что было – так пианист
разбирает ноты в клавишах. Савик Шустер
разбирает буквы, вдавленные в эфир,
но слова стекают, как мальчик по белой простыне…
не помогает, даже, тёплый в углу сортир —
важная вещь, особенно, поздней осенью,
а зимой – тем более. На сколько хватает рук —
потянуть за ветку, чтоб, как пером, по луже
расписаться, комкая дрожащий, неровный звук,
будто бы лужа, точно, как я – простужена…
и не спешит согреться под коркой льда,
чтобы дожить до первого потепления…
Деревья, совсем пустые, сквозь облака
пропускают небо в лужу – без сожаления.
 

октябрь 22. 2014 год.

«Как листва стекается с мусором в водосток …»

 
Как листва стекается с мусором в водосток —
утекает прошлое, выжатое из камня —
до последней капли – Создатель не слишком строг
в выборе методов – всё убежит до капли
из последней струйки, что, как по щеке слеза —
на рукава рубашки в большую клетку,
смяв за собой ресницы, вообще глаза,
как уже ненужную в пейзаже – вообще – отметку.
И мокрые пальцы, сжимая в кулак листву,
как холодные ветки, надеются не замёрзнуть
с наступлением холода, что ближе всегда к концу,
по крайней мере – года… тем паче к звёздам.
Но терзает память, оставшаяся не у дел,
потому что бумага терпит, но не погода —
осень кончается, снег у подъезда сел,
как с пирожками школьники – не удобно
для проживающих, как на траве дрова,
смяв под собой оставшуюся природу,
т.е. тычинки, пестики, чьи права
и без того нарушены огородом,
что как последняя радость для этих мест,
тем более осенью, когда урожай в подвалах…
если останется что-то, что мышь не съест,
то до весны сохранится под одеялом.
 

октябрь 22. 2014 год

Вещь

 
Вот и ты состарилась рядом со мной,
пепельница, купленная на распродаже,
из какого-то старого дерева, с чешуёй,
как у ящерицы, или у рыбы, даже.
Но поскольку и ты состарилась, как и я —
не имеет значения – что видишь перед собою —
долгие годы ты выручаешь меня…
Не представляю – как жил бы с такой другою.
 

октябрь 24. 2014 год.

«Выходя из дома, теряешь опору. Стенку…»

 
Выходя из дома, теряешь опору. Стенку,
так как не знаешь когда случится обратно…
Термометр бьётся в минусовую отметку,
отмеряя уже не градусы – срок, вероятно.
И слова замерзают на выдохе, как при испуге,
точно зная количество смёрзшихся капель —
до последней, поскольку никто в округе
не способен вычислить… да и зачем им, кстати,
все эти вычислы, теряя в чернилах время —
вспомнишь однажды – считай выходной потерян…
глянешь в окно, где листья в следах старенья —
это единственное, в чём можешь быть точно уверен —
и прошло пол жизни, как будто бы время года,
смяв за собой пейзаж, как ночные простыни —
от греха подальше, чтобы в момент ухода
ничего не портило картину цветастой осени,
или зимы, тем паче, с её безличием,
что, как пустое зеркало – выцветает
с наступлением сумерек… и мается безразличием
к происходящему, к тому, что вот-вот растает
и сольётся с облаком, что, как и ты – из дома,
в птичье пространство, что, как всегда – на убыль —
за горизонт, где в звучных раскатах грома
происходит всё то, что позже пойдёт на уголь.
 

октябрь 25. 2014 год

Памятка

 
У комнаты есть граница, за которой ничто. Пустырь,
то есть почти что облако, трущееся о небо,
как о штанину боком, вытертым, поводырь,
переходя дорогу туда, где ни разу не был.
Но покидая комнату, без веских на то причин,
переходя предел, к которому был приколот —
находишь, увы, не облако, а несколько крепких мужчин,
что объяснят доходчиво, как был этот мир расколот —
с помощью крепких рук, с уликами и примером…
и никого вокруг – ты оказался первым.
И, оставляя комнату, не оставляй следов,
чтобы никто из нынешних не перешёл границу,
надеясь в чужом пространстве на выгоду и улов —
а это всего лишь только – исписанные страницы.
 

октябрь 27. 2014 год.

Из записок путешественника

 
…и лодка ткнулась в камень мостовой,
поскольку та переходила в воду
от дома у воды. Я сам не свой
ступил на берег и обрёл свободу,
по крайней мере – землю под ногой.
 
 
Погода, как всегда в морских краях —
не лучше и не хуже – ровно сыро,
но лучше, чем в исхоженных морях,
когда за бортом скомкано полмира —
в остатках рыбы или в якорях.
 
 
Число строений здесь, на берегу —
не спорящих с величием канала —
пять или шесть, включая ту трубу,
что подаёт тепло под одеяло…
и прочую земную ерунду.
 
 
Кантора, что зарплату выдаёт
за сельдь из банки, пряного посола,
стена к стене стоит – за ней завод,
где рыбка та, не избежав улова,
становится закуской в Новый год.
 
 
Хорошая дорога, почта склад,
откуда расплываются товары:
шелка; посуда; рыба – всё подряд —
лишь бы остаться с выгодным наваром
и, по возможности – был покупатель рад.
 
 
За складом, сразу, автомагазин,
хотя здесь – ни дорог, ни направлений —
кругом вода, а в лампах керосин…
Велосипед, от непременной лени —
весь транспорт, но не требует бензин
 
 
и смены масла… Почта и сбербанк
на площади – ещё из прошлой жизни —
с колоннами, с гербами разных стран —
но вытерлись и собственностью пыли
с годами стали. И еще фонтан.
 
 
Конечно церковь с нищим у дверей —
он в прошлом, как сказали, был матросом,
но судно сгинуло и он с тех самых дней
«стреляет» у прохожих папиросы
и сторожит… оставленных детей.
 
 
Велосипед скучает у кафе…
Сюда не забредают офицеры
в просоленных, измятых галифе…
У барышень другие кавалеры
и помыслы… конечно, под шафэ —
 
 
майор ещё не значит – генерал —
что толку в переездах и скандалах…
Сбежать от сюда – каждый бы желал,
чтоб не искать трубу под одеялом —
но не на столько, чтоб идти в подвал…
 
 
куда-нибудь ешё, где сладок хлеб,
но не единым… Без любви – увольте!
И здесь найдётся женщине ночлег —
без выкрутасов – Можно ли, позвольте…
Без шарканья подошвой о паркет.
 
 
На почте из приезжих суета —
открытка с адресом – вся радость очевидца,
что посетил далёкие места —
без конвоира и не, как убийца…
И совесть тоже, в общем-то, чиста.
 
 
Число людей – стремительно – к нулю —
убрать приезжих – будет мёртвый город.
Из местных – только нищий, что свою
твердит молитву, поднимая ворот
ч порывом ветра, резким к ноябрю.
 
 
Когда сзывает с пристани гудок,
толпа приезжих стайкой до причала…
Открытки с видами, утоптанный песок
на башмаках… тепло под одеялом —
в каюте, где забыться на часок.
 
 
Испить баклажку крепкого вина,
забыть, что видел и домой вернуться…
И только в небе полная луна,
к которой никогда не прикоснуться,
напоминает – жизнь не так длинна.
 

октябрь 27. 2014 год.

«Восточный ветер приглушает звук…»

 
Восточный ветер приглушает звук,
спешащего последнего трамвая,
звенящего на стыках – Тук-тук-тук,
но нотный стан почти не различаем,
засыпанный последнею листвой,
как и положено в такое время года —
развеется потом, сама собой —
на то она, как сказано – природа.
Останется немного до весны —
на корм цветам газонным вдоль дороги.
Ну а пока – размоченные сны
под коркой снега, что терзает ноги
своим присутствием, увы – не среди нот,
а лишь под каблуком – и тем довольна —
от маленьких, казалось бы щедрот —
дожить до потепления достойно —
не слиться с мусором в канаву до тепла,
до срока, т.е. в тёплый понедельник.
Трамвай спешит подальше со двора,
от остановки, как простой бездельник,
сбивая колесом с «железки» снег
ещё не прочный, но вполне липучий
ко всем предметам… Смех летит сквозь снег…
На стыках – Тук-тук-тук – на всякий случай.
 

октябрь 27. 2014 год.

«…и вся вина твоя, что ты прожил…»

 
…и вся вина твоя, что ты прожил
пол жизни на Чайковского, у «Дружбы» —
теперь где ЗАГС. Лишь сквер остался жив,
фонтан засох и никому не нужен.
Ты слишком много помнишь из того,
что помнят лишь деревья с фонарями,
которые стоят без ламп давно,
без мотыльков, но с белыми следами
от голубей, которым всё равно —
вся эта жизнь, Чайковский и другие —
вон старый вяз – обычное бревно
после распила, как чужое имя,
услышанное ранее тобой,
когда ещё названья вспоминали
на раз-два-три, как ноты под рукой…
и песенку про дружбу напевали…
и память длилась, как в реке вода,
неспешная вода – из речки в море —
доступная для зрения игра —
воды, песка и ветра на просторе…
И медленная музыка звучит
почти не слышно, будто ниоткуда…
и только голова болит. Болит —
что в жизни не случилось даже чуда.
 

октябрь 28. 2014 год.

«И вода всё та же, но сколько воды утекло…»

 
И вода всё та же, но сколько воды утекло,
пока лодка стучалась в пристань и скрипело весло
в уключине, будто перебивая волну
с её тихим шёпотом, вторгшимся в тишину,
как вторгается Мавр в спальню, шепча – Люблю,
убивая потом в объятьях любовь свою,
как ненужную вещь… Шевельнёшь волну
пальцами – испугавшись, бежит в глубину,
то есть туда, где потом и прячет свои мечты,
в которых песок – обязательно, но никак не ты.
 

октябрь 28. 2014 год.

Только что… рядом

 
И Ангел знал всё с самого начала —
чем всё кончается, но теребил перо,
куда-то подгонял. В глухих подвалах
холодной осенью укутывал крылом,
чтоб не замёрз до времени, до срока
и чтоб страница не была пуста,
чтобы история не выходила боком —
чернилами – не ягодкой с куста
на мёрзлый чернозём, червям на радость,
снежинкам на прокорм зимой в ночи…
Когда и Ангел спит, и сердце сжалось —
от холода – перо ещё скрипит.
 

октябрь 28. 2014 год.

«Театр многоярусный – есть Рай…»

 
Театр многоярусный – есть Рай,
по крайней мере, точно, для поэта
с построчной жизнью, где из края в край
слоняется душа, ища ответа…
но находя лишь зыбкие черты
в исписанных листах, воспоминанья…
и что-то, что не видно с высоты,
а лишь вблизи, но тоже без названья,
без имени… и лиц не разобрать,
слоняясь за душой в пространстве Рая,
среди других, таких же… и узнать
кого-то – времени – при жизни – не хватает.
 

октябрь 29. 2014 год.

Отъезд

Игорю Кучину

 

 
Переезд с каждым разом даётся трудней. Сложней.
Выберешь место – его уже кто-то занял —
опоздал с отъездом – всего на несколько дней —
не то чтобы лень – так, завозился с вещами…
а билет на поезд действителен только раз —
не успел к отправке – вокзал тебя точно примет
и согреет скамейкой, сделанной на заказ —
к юбилею города, чьё трижды менялось имя…
и в другую сторону свезёт именной состав,
куда есть билеты в наличие, без доплаты,
предоставив купе на сутки, как батискаф
в мутной водичке, где лица всегда измяты
на конечной станции, где точно, никто не ждёт —
разве что – погода очередную жертву,
обозначив границы снегом, что не сойдёт,
что вполне естественно – по местным меркам.
Но приезжий топчет ботинком чужой ламинат
и цепляет взглядом балконы, колонны, арки,
что обычно утром, тупо ещё, молчат,
как разбитая чашка, с вечера, в мусорном баке,
и тревожит, разве что, память того, кто спит…
Ты же, своим ботинком втоптав окурок
в мостовую столицы, как истинный индивид,
мнишь себя победителем, как на Балканах турок.
Но впиваясь ногой в чужой для тебя пейзаж,
тыча пальцем в небо, где этажи построек
подпирают облако, испытываешь кураж
от веселья – чувствуешь – не достоин
архитектор, колонны чьи украшают пляж —
нынче пляж, а ранее площадь града —
не того, что портит теперь подъездной пейзаж,
а того, что ближе к царю и с народом рядом…
что не мучит глаз и облако не теребит —
островерхой башней, цепляясь за небо крышей,
что в холодной капле, как будто в слезе блестит —
толи это солнце… толи еще что-то выше…
И глядишь на это, как будто последний раз,
собирая мелочь на пирожок с картошкой,
на билет обратно, туда, где тепло сейчас
и никто не скажет, что ты здесь чужой… немножко.
 

октябрь 30. 2014 год.