Секретные материалы

Часть первая.
Петр Петрович Виноградов

1.

Человечество всегда тяготело к Космосу, так, наверное, было и в те незапамятные времена, когда первые люди бродили по нашей планете в поисках мамонтов и прочей живности, необходимой для пропитания. Естественно, что гоняться за стадом древних слонов было занятием не из легких, поэтому время от времени их взоры обращались к звездам, где охота могла быть не такой хлопотной, как на Земле, и гораздо более безопасной.

Иной раз, отбившись от своего племени, якобы по нужде или какой другой причине, какой-нибудь неандерталец валялся на травянистой лужайке, всматриваясь в звездное небо и почесывая незнакомую с ножницами шевелюру увесистой дубиной. В его первобытном мозгу возникали сцены великолепной охоты на ближайшей звезде, и, поскольку она была огромной, становилось понятно, что на ней есть, где развернуться по-настоящему. Оставалось только добраться туда.

С тех пор много чего изменилось. После массового падежа мамонтов и прочего зверья, которых не спасли от вымерзания ни огромные размеры, ни даже наличие густой шерсти, их место заняли другие твари, правда, несколько мельче размерами. Не имея особого крупного размера и слишком уж роскошного волосяного покрова, человек все-таки умудрился выжить, хотя в его голове так и продолжали роиться те же мысли, что и у пращуров, передавшиеся ему, очевидно, по наследству.

Во время очередных затяжных народных гуляний, отбившись от своего коллектива якобы по нужде или какой другой причине, какой-нибудь слесарь шестого разряда или водитель первого класса валялся на травянистой лужайке, с тоской всматриваясь в звездное небо и почесывая пятерней давно нестриженую голову. Его думы были не о парикмахерской, в современном мозгу возникали сцены великолепной жизни на ближайшей звезде, и поскольку она была огромной, становилось понятно, что на ней всего того, чего позарез было нужно, должно было находиться в предостаточном количестве.

К сожалению, добраться туда курьерским поездом или даже на современном аэроплане было делом невозможным, поэтому человек, подогреваемый страстным желанием собрать на Марсе неслыханный урожай «Штрифеля» и «Белого налива», с неслыханным энтузиазмом приступил к поиску транспорта, на котором всю эту продукцию можно было бы вывезти на «материк», то есть на Землю.

К великому сожалению, благие намерения так и оставались только благими намерениями.

2.

«Утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести», – с воодушевлением пел кинолог Петр Петрович Виноградов.

Он с удобством расположился в мягком кресле, доставшемся ему от самого генерального конструктора. Кресло находилось в довольно просторной комнате, где мирно дремали две собаки, одну из которых звали Чижик, а другую – Пыжик. Комната располагалась в небольшой пристройке, притиснутой к многоэтажному зданию, и находились все эти строения в непосредственной близости от Байконура.

В обязанности Петра Петровича входило выполнение многочисленных заданий, связанных с поиском и приобретением кормов для подопечных, но основной его работой был отлов собак и их интенсивная дрессировка. В связи с подготовкой к полету космонавта Юрия Гагарина их контору хотели закрыть, но правительство хорошенько подумало и заявило, что пусть космонавты летают до Луны и не дальше, а чтобы утереть нос американцам, позарившимся на другие планеты, достаточно будет и собак.

Его сослуживец и близкий друг – Сидоркин Иван Захарович – неоднократно предлагал съездить на городскую свалку, где собак было навалом, гораздо больше, чем ворон. По его мнению, там можно было подобрать такой бродячий материал, что просто пальчики оближешь, но Петр Петрович сомневался, и все раздумывал, имеет ли этот бродячий материал такой богатый жизненный опыт, который позволит не возиться долго с тренировкой.

– Позавчера поступила информация от знающих людей, что на свалке появился рыжий пес, откликавшийся на кличку Бобик, – не мог угомониться Иван Захарович. – Вначале он прошел на задних лапах перед директором, выпрашивая что-нибудь съестное, а когда тот не обратил на него внимания, ухватил за штанину и не отпускал до тех пор, пока на территорию коммунального объекта не прибыли собачники во главе с участковым инспектором. Как только они появились на свалке, Бобик оставил руководителя в покое, и, убегая от преследовавшей его группы, запутал следы так хитро, что даже опытный участковый не смог в них как следует разобраться.

– И что же здесь такого интересного, что могло бы заслуживать нашего внимания? – спросил Петр Петрович, переворачивая лист секретной инструкции, где самым подробным образом описывалось обеденное меню собаки-космонавта.

– Как это «ну и что», неужели это не указывает на незаурядные способности пса?

– Ты только послушай, что пишут эти умники, – прервал его друг. – На первое – суп на курином бульоне с протертыми фрикадельками и большой мозговой костью, на второе – котлеты с макаронами, политыми грибным соусом, и на третье – сахарная косточка с брусничным киселем.

– А зачем же фрикадельки перетирать? – удивился Иван Захарович.

– Вот именно, я им постоянно доказываю, что сахарную косточку необходимо поливать грибным соусом, а макароны с котлетами заливать как можно гуще гороховым киселем. Так что там насчет Тузика?

– Бобика, – поправил его сослуживец. – Лично я так думаю, что пес отстал от цирковой группы или научной экспедиции.

– А при чем здесь экспедиция? – удивился Петр Петрович.

– А при том, что в экспедицию не берут кого попало. Разве ты не слышал о собаках-спасателях, которые, рискуя собственной шкурой, выводят хозяев из зоны артобстрела в безопасные места, а потом еще зализывают раны на их телах и выдергивают зубами осколки?

– Это ты про что рассказываешь, про горячие точки что ли?

– Ну почему обязательно про военные действия, ведь приходится и в мирные дни обстреливать снежные вершины, чтобы направить лавину в нужное русло. Однажды послали нас в Приэльбрусье на отлов одичавшей собаки, поселившейся у одной из вершин, – начал свои пояснения Иван Захарович. – Мы все гадали, на какой из них располагается ее логово. С западной стороны ее видела группа скалолазов, но с восточной доносился вой, причем в ночное время. В общем, выбрали все-таки восточную, поскольку она пониже, да и на западную сторону уже покарабкались представители ООН.

– Ну, ты даешь, – перебил его сослуживец, – это получается, что с одной стороны вулкана выливалось больше, чем с другой?

– Я точно не помню, как он там извергался, может быть, с одной стороны проход лаве заградила какая-нибудь каменюка, но дело не в этом. Все дело в том, что разница в двадцать один метр между восточной вершиной и западной не играет существенной роли на земле, но там, в горах, каждый лишний метр – это чуть ли не новый мировой рекорд.

– Не пойму я тебя: ты что альпинистом был?

– Да каким там альпинистом, приказ-то исходил от райкома комсомола, а его секретарь Борька Савченко сказал, что если мы, сукины дети, не выполним директиву райкома партии, то он такие характеристики накатает, что с ними и в захудалый совхоз не примут.

– Нашли чего пугаться!

– Это точно, молодыми были, дураками неопытными.

Петр Петрович хотел поинтересоваться относительно опытных дураков, но решил не перебивать друга.

– Выписали командировку на целый календарный месяц. Мы все думали, зачем так долго, но после того, как целую неделю карабкались и докарабкались до отметки двести пятьдесят метров, наш старший связался по радиостанции с управлением. Он попросил продлить командировочное время до трех месяцев и выслать вертолет с продуктами питания из расчета на полгода. Как назло, на связи находился Борька Савченко, он доходчиво объяснил, что если через десять дней собака не будет отловлена и привита от бешенства, то снимать нас оттуда никто не станет, а прививок от полного одичания еще никто не придумал.

Уже через три часа мы были на отметке триста метров, где натолкнулись на базу альпинистов. У костра сидели два матерых специалиста, заросшие до такой степени, что в ночное время их можно было принять за парочку снежных людей. Мужики с большим старанием помешивали ручкой ледоруба варево в казане и уж больно энергично размахивали руками, очевидно рассказывая друг другу что-то очень интересное.

Их энтузиазм стал понятен, после того как один из наших зацепился за пустую бутылку и чуть не улетел в трехсотметровую пропасть. Надпись на бутылке гласила, что это грузинское вино «цинандали» № 1, а запах свидетельствовал о недавнем употреблении ее содержимого. Приняв нас за проверяющих, мужики засунули бутылку с надписью «гурджаани» № 3 за рюкзак, который случайно приоткрылся, и среди многочисленных банок с говяжьей тушенкой показалась непочатая емкость с этикеткой, утверждавшей, что это – «мукузани» № 4. Чтобы заговорить зубы, альпинисты стали разглагольствовать о возможной перемене погоды в ближайшие четыре часа. Потом они стали еще усерднее перемешивать варево сразу двумя ледорубами, чтобы таким образом показать проверяющим рабочую обстановку в лагере, причем один из них старался утопить в булькавшей жиже огромный мосол, который, судя по всему, не так давно принадлежал горному барану, отловленному скорее всего браконьерским способом. Чтобы не отвлекать их от такого важного занятия, старший нашей группы принялся исследовать территорию в поисках недостающей бутылки с вином под номером два.

Я, помню, страшно удивился, увидев, в каком состоянии они собирались покорять вершину, и даже поспорил с нашим медиком, что им не дотянуть даже до ближайшего ледника, который смог бы охладить бутылочку Кахетинского № 8, замеченную мною возле их палатки, и так необходимого для приведения их в чувство. На вопрос нашего старшего: «Ну, как там, на вершине?» мужики хотели ответить по всем альпинистским правилам, но, узнав, что мы не являемся ни представителями горнолыжного спорта, ни какого-либо другого, заявили: «А что мы там забыли?» и достали початую бутылку «гурджаани» № 3, добавив к нему еще и «саперави» № 5, чем вызвали у нашего медика вполне обоснованные сомнения. Очевидно, они употребляли полезный для здоровья продукт по какой-то особой схеме, но вполне вероятно, что она состояла из нечетных цифр, а «мукузани» № 4, продолжавшее лежать на дне рюкзака между банками говяжьей тушенки и Кахетинское № 8 предназначались для кого-то другого.

Мужики оказались штатными поварами и боялись высоты до такой степени, что в лагерь их доставили на страховочных тросах, а отправляться назад они даже не собирались. Они подтвердили, что информация о бродящей собаке достоверна, и даже показали пальцами в то место, откуда очень часто доносился ее дикий вой. Они также сообщили, что настоящего альпиниста никаким воем нельзя напугать, но из лагеря стали пропадать продукты питания, а их было жаль.

Получив разрешение разбить лагерь рядом с ними, мы плотно пообедали, после чего немедленно забрались на отметку 301 м, где располагались наши палатки, и прилегли на надувные матрацы. Вздремнуть не пришлось: раздался грохот падавших камней, после чего на наши палатки, словно с неба, свалились представители ООН. Они заявили, что им поручено оказать посильную помощь в предстоящей поисковой операции, но на деле оказались слабаками и уже через несколько часов, как только выдули всю нашу воду, послали двух своих на ледник, чтобы те наковыряли побольше льда.

В общем, поспать не довелось. Проснулись мы от дикого воя и вначале подумали, что это воют ооновцы на леднике, пытаясь оторвать от него порядочную глыбу, необходимую всей их группе как опохмелочный материал. Хорошо еще, что удалось растолкать поваров, уснувших здоровым, почти беспробудным сном; они немного позвенели чем-то в палатке и показали пальцами на скалу.

Обычно вой раздавался в ночное время, но тогда нам крупно повезло – уже светало и воющих голосов было несколько. Выпросив у местных мужиков с десяток ледорубов, мы отправились в свою первую вылазку. Бог услышал наши молитвы, и долго бродить по горам не пришлось. За небольшой скалой мы обнаружили бородатого мужика, который, судя по всему, собирался с нее прыгать. После третьей банки тушенки, вскрытой прокуренными зубами, он рассказал историю о появлении его в этих дивных краях.

– Постой-ка, я так понял, что ты собирался увязать свою историю с появлением на свалке Тузика, – перебил рассказчика удивленный Петр Петрович. – Мне понятно, что выл мужик, но совершенно непонятно, какая связь между ним и этим?… Как его?…

– Бобиком, – подсказал Иван Захарович.

– Вот именно!

– Выл действительно мужик, но рядом с ним находился новый друг, отзывавшийся на кличку Мухтар, хотя на самом деле являлся Бобиком. Мужик оказался альпинистом-одиночкой, правда, уже помолвленным с альпинисткой-одиночкой, но в трудную минуту она бросила своего любимого и совершенно неожиданно покарабкалась на вершину вслед за многократным чемпионом мира из Зимбабве. Пес, как только мог, подбадривал потерявшего моральный дух альпиниста и даже гонялся за горными баранами, чтобы порадовать нового хозяина свежим шашлычком. Несмотря на то, что по внешнему виду бараны не отличались от домашних сородичей, в зубы они не давались, и приходилось лазить за продуктами на базу альпинистов, откуда однажды были принесены не только серые сухарики и полпачки рафинада, но и бутылочка отличного грузинского вина.

Вначале ему показалось, что мир открылся по-новому, но когда действие напитка закончилось, неудержимо потянуло к обрыву. Ему захотелось стать стремительной ласточкой, он гордо расправил «крылья», но кто-то очень волосатый неожиданно впился зубами в штанину. Пес не побоялся страшно щелкающих челюстей и алчного взгляда, в котором угадывалась внезапно появившаяся страсть к корейской кухне. Он удержал своего нового хозяина от необдуманного поступка и стал подвывать ему, чтобы таким образом усилить звук и привлечь внимание штатного психолога, перемещавшегося от базы к базе в поисках новых пациентов.

– Я вот к чему веду, – стал подводить черту рассказчик, – описание внешнего вида пса, появившегося на свалке, свидетельствует о том, что это и есть тот самый Мухтар-Бобик. Несмотря на то, что он отзывался на одну кличку, надпись на ошейнике указывала на другую, хотя вполне вероятно, что ранее ошейник принадлежал совсем другой собаке. Впоследствии так оно и оказалось. Да, вот еще что, – вспомнил Иван Захарович, – после того, как собака была опознана (в том смысле, что оказалась Бобиком), к ней стали принюхиваться, точнее, проявлять интерес представители ООН. Пришлось наобещать им с три короба, а на прощальном банкете применить местную чачу, после которой они забыли свои настоящие фамилии и испанец Гарсия стал называть себя Филом, а китаец Цао Ю заявил, что он Кацусика Хокусай.

– Это все в корне меняет дело, – заявил его сослуживец, пытаясь запомнить трудно запоминавшиеся имена и фамилии. – Если к нему проявлен такой повышенный интерес, однозначно Тузик-Бобик нужен нам просто позарез.

Отзвонив начальству и получив добро на отлов интересующего экземпляра, сослуживцы позвонили директору свалки, и тот с радостью согласился оказать любую, но только посильную помощь.

Прибыв на коммунальный объект, кинологи почувствовали запах керосина и еще какой-то горючей жидкости, поэтому они остановились в раздумье возле огромной кучи мусора, пытаясь припомнить название топлива. У Сидоркина оно уже закрутилось на языке, но тут половина свалки озарилась ярким пламенем и окуталась едким дымом.

Прибежал директор в пыльном халате и с радостным выражением лица.

– Вот, как и обещал, оказываю всяческое содействие отечественной космонавтике. Сейчас мы его, голубчика, выкурим оттуда.

Результаты выкуривания не заставили долго ждать. Первым вынырнул из дыма экскаваторщик, следом за ним пешим ходом потянулись бульдозеристы с контролерами и прочие сотрудники с их добровольными помощниками, одетые непонятно во что такое.

– Михалыч, вы что, совсем уже офонарели, – заявил один из бульдозеристов, выливая из черпака на свои дымящиеся штаны дождевую воду, которую черпал из двухсотлитровой бочки. – Я так понимаю, что техника не сгорит, поскольку стоит без солярки и масла, примененных вами для запланированного поджога седьмого сектора, но совсем непонятно, кто выдаст новую спецодежду взамен пришедшей в негодность?

На механизаторе широкого профиля красовались шерстяные брюки, потертые во многих местах после многолетней эксплуатации и купленные в областном универмаге не менее двадцати лет назад. Полученная на производстве спецовка обычно использовалась им при поездках на дачу или рыбалку, где немедленно снималась, оголяя мощный торс с вытатуированными видными деятелями Коммунистической партии и семейные трусы, усыпанные вылинявшими незабудками.

Директор свалки внимательно присмотрелся к еще парующим штанам но, не обнаружив на них ни одной существенной дырки, послал куда-то механизатора, и, как ни странно, тот убыл в указанном направлении, причем, как показалось гостям, с превеликим удовольствием.

Руководитель радовался, словно ребенок, и все показывал пальцем на сильно дымившие матрацы, которых было столько, что посторонний наблюдатель мог подумать о хорошо поставленном производстве этой продукции в данном населенном пункте. На самом же деле матрацы производились за четыреста, а может быть и пятьсот километров отсюда, а на свалку они попали после того, как в пионерский лагерь «Ласточка» нагрянула внеплановая комиссия, опоздавшая на проверку оздоровительного объекта на неполные сутки. Может быть из-за того, что приготовленные для их встречи шашлыки уже остыли, а великолепно приготовленная тройная уха застыла так, что ее нельзя было провернуть даже армейским половником, проверяющие ужасно жаловались на бессонную ночь, проведенную в спальном корпусе пионерского лагеря. Уже утром, посовещавшись у костра, дрова которого должны были воспламениться под звуки горна в пионерских кострах, комиссия пришла к неутешительному выводу, что необходимо закупать новые матрацы, а старые передавать в войсковые части в порядке оказания помощи армии. Разогретые на тех же дровах вчерашние шашлыки и тройная уха сумели все-таки оказать положительное влияние, поэтому на послеобеденном совещании настроение членов комиссии заметно улучшилось. После легкого послеобеденного сна был сделан другой, не менее важный вывод, что после охраны мира и покоя наших трудящихся, солдатам вряд ли удастся уснуть на данных изделиях, что может подорвать обороноспособность нашей страны, поэтому постановили немедленно списать все это хозяйство с дальнейшим использованием его как протирочный материал или попросту – на ветошь.

Матрацы долго валялись в подсобном помещении свалки, поскольку протирать ими бульдозеры или какую другую технику было делом безнадежным, а при роспуске на ветошь из них вылетало такое количество ваты, что, увидев носившиеся в воздухе белые клочки, директор употреблял триста грамм неразбавленного медицинского спирта и начинал громко рыдать. Вначале сотрудники думали, что это аллергия на вату или спирт, поэтому мчались за участковым врачом, который приносил два ведра, заполненные под завязку различными по составу промывочными растворами, но как потом выяснялось, у директора появлялись ностальгические воспоминания о родном городе, где все население выходило на сбор хлопка, словно на всесоюзный праздник.

– Вот он! – неожиданно заорал директор свалки, у которого между ног прошмыгнула и стремительно помчалась к куче битой стеклотары совершенно черная псина.

Это сырье постепенно накапливалось и каждый месяц сдавалось на стекольный завод, причем не менее десяти тонн, поэтому он сильно переживал за его сохранность. За этой кучей находилась еще одна, не менее ценная, состоявшая из вымытых щелоком бутылок, и начальник волновался оттого, что посторонние лица могли заметить скрытое от посторонних глаз хозяйство и распустить по этому поводу нехорошие и даже провокационные слухи. Естественно, что если бы информация, предназначенная не для посторонних ушей выходила за пределы свалки, приемные пункты могли отказаться принимать стеклотару, но в этом случае, по мнению директора, ликероводочные заводы могли понести существенные убытки, а население огромной страны лишиться последней радости.

Бобик удачно проскочил кучи, не получив ни одного повреждения, однако не заметил огромной ямы, где находились тысячи использованных жестяных крышек, подготовленных к сдаче в чермет, и, попав в эту ловушку, стал отчаянно грести лапами, пытаясь вырыть нору поглубже. Подбежав к тому месту, куда как сквозь землю провалился пес, все услышали жуткий скрежет и увидели вылетавшие из ямы уплотнительные резинки, которые от усилий Бобика выскакивали из проржавевших крышек.

Приемщик металлолома всегда сердился, когда попадались крышки с резинками: во-первых, они существенно добавляли веса, а во-вторых, каким-то негативным образом влияли на технологический процесс их переработки. Как он объяснял сдатчикам, дело доходило до того, что сталевары забрасывали свои инструменты прямо в мартеновскую печь и, зажимая носы брезентовыми рукавицами, бежали к председателю профсоюзного комитета требовать оздоровительные путевки в Цхалтубо или даже в саму Пицунду.

Директор свалки, стоя у края ямы, сосредоточенно чесал свой заросший щетиной затылок. Было отчего так нервничать. Такого ценного кадра он раньше не встречал, а о том, чтобы заполучить его в общественно-личное пользование, даже и не мечтал. Никто из его работников не мог так быстро рассортировывать резинки и крышки.

– Что-то он какой-то худой, – заявил он, пытаясь высмотреть вытекающую из пасти слюну и ввести пса в разряд бешенных. – Вы только посмотрите, как выпирают ребра, да и левая нога прихрамывает, не иначе как природный вывих.

– Ничего страшного, – отозвался Иван Захарович, видя, что Михалыч проявляет к псине какой-то нездоровый интерес. – Подкормим, вывихи исправим, и полетит он как миленький.

При слове «подкормим» у Бобика потекла слюна, и директор свалки радостно сообщил, что собака точно бешенная, поэтому должна поступить в его личное распоряжение.

– Ничего страшного, – вмешался в разговор Виноградов. – В прошлом году в кандидаты на полет не взяли Соловейчика Станислава Антоновича, сорокового года рождения, уроженца города Тула, кандидата наук по ядерной физике, так он перекусал половину конструкторского бюро. Ничего, всех вылечили, включая самого Соловейчика. У нас знаешь, какая вакцина имеется, – хотел продолжить Петр Петрович, но прикрыл ладонью рот, вспомнив, что это страшно государственная тайна.

Вилявшего хвостом Бобика поместили на заднее сиденье автомобиля и, наскоро попрощавшись с Михалычем, убыли восвояси, пока тот не вспомнил еще какую-нибудь болезнь, о существовании которой пока еще не знали медики с Байконура.

По дороге к месту работы их машину попытался остановить сотрудник ГАИ, поскольку был яростно облаян высунувшимся из окна псом. Увидев, что пасть еще не полностью закрылась, он поспешно спрятал свой полосатый жезл во вместительный брючный карман и сделал вид, что зашнуровывает на ботинке развязавшийся шнурок, хотя был обут в хромовые сапоги, надраенные качественной отечественной ваксой.

– Псина что надо, – радовался Виноградов.

В прошлый раз ему довелось ехать на личном «москвиче». Какие только доводы он не приводил сержанту, но все равно, кроме превышения скорости на два километра, тот обнаружил еще недопустимый люфт в рулевом управлении, повышенный процент содержания вредного газа в салоне и еще что-то такое, что никак не относилось к устройству самого автомобиля.

3.

В их хозяйстве было тихо и спокойно, Чижик и Пыжик мирно спали, свернувшись калачиками, а привезенный Бобик осваивал новую территорию. В одном месте он принюхался, после чего приподнял заднюю ногу.

– Вот негодник, – стал возмущаться Иван Захарович, но его внимание переключилось на большое окно, сквозь которое отлично просматривался космодром, где стала заметной суета его обслуживающего персонала.

– Боже милосердный, неужели прозевали подготовку к запуску, – стал переживать он.

– Точно, прозевали, – подтвердил Петр Петрович. – Ты давай буди Чижика, а я буду расталкивать Пыжика.

Виноградов направился к клетке, но его взгляд натолкнулся на огромные часы, находившиеся на стене, где, кроме всего прочего, еще висело изображение воздухоплавательного снаряда Александра Федоровича Можайского с набитым на нем грифом «Совершенно секретно!». Часы показывали начало первого.

– Отбой тревоге, – объявил он, и его друг немедленно представил, как, не дождавшись на старте собачьего экипажа, разгневанный генеральный вызывает всех академиков к себе, чтобы решить на коротком совете, кому намыливать шею в первую очередь.

«Внимание всем сотрудникам космодрома! Обеденный перерыв! Просим посетить нашу столовую! Сегодня в меню: отличный флотский борщ, макароны по-флотски, салат из морепродуктов и морские ус…р…иц…тррр…».

В репродукторах громкой связи что-то захрипело, не давая возможности сотрудникам выслушать до конца предлагаемое им меню.

– Вот это по-нашему, по-морскому, – заявил Виноградов, отслуживший в свое время три года на флоте, и принялся набирать шифр на замке несгораемого сейфа, чтобы достать из него тюбик с валидолом и пузырек с настойкой пустырника.

– А почему они дрыхнут? – возмутился Сидоркин, имея в виду собак. – Обленились до такого оборзения, что даже обедать не собираются.

Услышав про обед, псы разом вскочили с подстилок и заметались по вольерам, а Бобик, вынюхивавший все углы своего нового местопребывания, проскользнул в неплотно закрытую входную дверь и выскочил во двор. Сидоркин хотел броситься в погоню, но его друг напомнил о надежном ограждении с сигнализацией, мимо которого даже мышь не проскочит незамеченной.

– Немного пошляется и придет, как говорится, голод не тетка.

– Как бы чего не вышло, – засомневался тот. – Помнишь, я рассказывал о двух поварах? Мы повстречали эту парочку на базе альпинистов, куда нас направили в командировку для выяснения местонахождения Бобика.

– Ну, и что?

– А то, что когда повара принимались орать о наступлении обеденного перерыва, все альпинисты хватали все то, что подворачивалось им под руку, и немедленно спускались вниз к своим базам.

– На обед, – догадался его друг.

– Да нет, опасались схода лавин.

– И в чем же здесь суть?

– А в том, что этих призывов на обед не слышно было разве что в городе Орджоникидзе, поэтому их голоса услышал и хорошо запомнил наш новый питомец. Так вот, альпинисты спускались вниз, делали поварам хороший прочухан и, даже как следует не отобедав, вновь лезли на скалы. Несмотря на то, что вызванные для приема пищи альпинисты успевали съесть лишь по паре бутербродов, повара жаловались на пропажу дорогостоящих продуктов питания, хотя одичавший мужик, брошенный своей возлюбленной на произвол судьбы, но спевшийся дуэтом с Мухтаром-Бобиком утверждал, что кроме галет и серых сухариков ничего больше не видел.

– Как это не видел? – удивился Виноградов. – А кто же тогда оприходовал бутылку грузинского вина?

– Это факт, но не факт то, что пес догадывался о содержимом емкости. Возможно, он думал, что в поллитровке находилась зеленка, которая могла срочно понадобиться после того, как его новый хозяин приземлялся на дне пропасти.

– Ничего не скажешь – умный пес, только зачем его новому хозяину вздумалось бросаться туда? – спросил Петр Петрович, но вдруг вспомнил, что альпиниста бросила его возлюбленная и покарабкалась на отвесную скалу за чернощеким красавцем мастером спорта из Зимбабве, даже забыв прихватить альпинистское снаряжение. – Теперь мне все понятно: наш Бобик привык питаться по расписанию, вернее таскать продукты с кухни, поэтому, услышав объявление по громкой связи, отправился на камбуз, чтобы чем-нибудь поживиться.

– На кухню, – поправил его сослуживец.

Петру Виноградову довелось служить в морфлоте и подтянутый мичман научил салагу, что нужно сделать в первую очередь, чтобы оказаться подальше от начальства, но поближе к камбузу. К ним на судно неожиданно прибыл седовласый адмирал, но никто из командного состава не знал, чего ему здесь могло понадобиться. Чтобы потешить старика, они бабахнули пару раз из главного калибра, но адмирал остался крайне недоволен. Он имел контузию, и если бы рванули разом все снаряды в пороховых погребах, то и в этом случае такой грохот был для него не громче хлопка воздушного шарика, подбитого из рогатки хулиганом во время проведения первомайской демонстрации. Правда, когда его пригласили на небольшой морской фуршет, он воткнул в ухо слуховой аппарат, чтобы услышать весь перечень предлагаемых блюд, и командир корабля принялся благодарить Господа за то, что проверяющий не додумался воспользоваться аппаратом во время стрельб.

В это время Виноградов усердно драил огромный котел, отрабатывая внеочередной наряд, но, увидев деда с проводом в ухе и поняв, что к тому вернулся слух, обратился по уставу и сообщил о своем желании продолжить дальнейшую службу именно в этом месте. При слове «кухня» адмирала затрясло, как после второй контузии, поэтому он сказал, что никогда не слышал такого вопиющего словоблудства и приказал выдать опозорившему весь его флот засранцу внеочередной наряд сразу на все три года. Виноградов уже думал, чем бы эдаким отблагодарить мичмана за своевременную подсказку, но остаться на хлебном месте так и не пришлось. По роковому стечению обстоятельств рядом с ними оказался контр-адмирал, который достал из роскошного кителя толстенный морской устав. К большому разочарованию адмирала и салаги Виноградова в нем не нашлось такого длительного срока, предусмотренного для нарушителей морской дисциплины.

После того случая морская наука так прочно въелась в память, что и до сих пор Петр Петрович называл общий туалет не иначе как гальюн, а кухню – камбузом. Он хотел пояснить некоторые тонкости морского дела своему другу, но по всей территории надсадно завыли сирены, и они были вынуждены покинуть свою территорию, как того требовала секретная инструкция.

По дороге к убежищу Сидоркин предположил, что, возможно, произошла утечка окислителя, но его приятель не соглашался, уверяя, что такого просто не могло произойти из-за немыслимой надежности отечественного оборудования.

– Скорее всего, что передовая доярка из далекого таежного колхоза имени Патриса Лумумбы в очередной раз навела свой полевой бинокль на небо, чтобы проверить прогноз местного метеоцентра, и опять засекла самолет-нарушитель, который пересек государственную границу и попер вглубь нашей территории непонятно с какой целью, – пояснил Виноградов. – И сейчас государственная комиссия по обороне думает, чем ей лучше наказать негодника – хорошей баллистической ракетой или же длиннющей нотой протеста.