Под знаком водолея

© Анатолий Николаевич Тепляков, 2018

ISBN 978-5-4493-1142-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается молодёжи
XXI века. Автор

Мы, как и вы, мечтали и дерзали,

Любили, верили, старались всё постичь,

Советами отцов пренебрегали,

Боялись их ошибки повторить.

Но молодость минула. Как ни странно,

Я скакуна на клячу променял.

И понял вдруг, что в жизни постоянно

Родителей ошибки совершал.

Вы, наши дети, вы теперь дерзайте,

Но не гоните шибко скакуна.

Там, впереди, вас ждёт, не забывайте,

Всё та же кляча, только лишь ОНА.

…И как нашёл я друга в поколении,

Читателя найду в потомстве я.

Е. Баратынский

От автора

Настоящая книга была задумана давно. Материал для неё накапливался не один год, но только недавно я решил взяться за его обработку и реализовать хотя бы часть задуманного. Остальные же рукописи ещё находятся в черновиках и ждут своей очереди.

Все последующие мои книги тоже выйдут под таким же названием: «Под знаком Водолея».

«А причём здесь знак Водолея?» – подумает недоумённо читатель.

– А притом, что автор этого скромного произведения родился под этим знаком, который наложил на всю его жизнь свой отпечаток. Плох этот знак или хорош? Судить не берусь. Ведь знаки судьбы так же, как и родителей, не выбирают, мы принимаем их такими, какими они даны нам Богом.

Произведение моё сугубо автобиографическое. Главный герой в нём – это Ваш покорный слуга. И все персонажи в нём не вымышленные. Они жили на этой земле, а некоторые и по сей день в добром здравии.

А чтобы не утомлять читателя долгим чтением, я, по возможности, старался быть кратким. Как мне это удалось – судить Вам. Вам же и делать выводы из прочитанного произведения.

Заранее знаю, что не всем понравится содержание моих повестей, особенно второй. Но я никому не старался угождать. Я просто описывал то, что происходило вокруг меня. Обещаю и в дальнейшем оставаться таким же объективным в оценке прошлого, настоящего и будущего. Да поможет мне в этом Господь Бог.

Анатолий Тепляков.

Зойка – Антигона
Повесть

1

К вечеру разыгрался беспутный псих-ветер. Было слышно, как за окном скрипел, как расстроенная скрипка под неумелым смычком, со стоном старый клён. Вдруг громко распахнулась форточка и хлёстко ударилась о косяк окна. К счастью, не рассыпалось вдребезги стекло.

«Забыл закрыть на шпингалет!» – с досадой подумал я. Придётся вставать с кровати и закрывать форточку. А я так уютно устроился с потрёпанным томиком Ивана Бунина. Старая панцирная сетка растянулась, и кровать моя превратилась в подобие гамака. Жаль только, что не раскачивалась из стороны в сторону. А то бы я вообще ощущал себя американским миллионером, отдыхающим на каких-нибудь Гавайских островах.

Соскочив со своей кровати-гамака, я прошёл к окну и захлопнул форточку. Не хотел поддаваться заржавелый шпингалет, но я, наконец, уговорил и его. Постоял немного у окна, глубокомысленным философом наблюдая, как плотную мглу пробивает тусклыми лучами горбатый уличный фонарь. Лишь редкие машины, проезжающие по вечерней улице, бросали в окно снопики яркого света. Старый клён, одурев от одиночества и холода, пытался постучаться в окно, протягивая кривые, изуродованные старостью ветви. Наверняка, он хотел пожаловаться мне на свою старость и многочисленные болезни. Но я был молод и, наверное, не понял бы его. Холодным выдался нынче март. И всё-таки я и старый клён обязательно дождёмся весны.

«Что же я стою, как истукан?» – упрекнул сам себя. И верно. С трудом достал «Тёмные аллеи» Бунина, завтра мне возвращать книгу, а я… Я застрял на Антигоне, во второй раз перечитывая рассказ. Он возбуждал во мне юношеские фантазии, я мечтал встретиться со своей Антигоной. И… Думать о том, что мы будем делать с моей Антигоной, было одновременно и стыдно, и приятно.

В небольшой, пахнущей старостью комнате было тихо. Эту тишину нарушали лишь тонкие завывания мартовского ветра за окном да гудения автомобильных моторов. Заснули соседи по коммунальной квартире, угомонилась за стеной бабуля-хозяйка. Я отошёл от окна вглубь комнаты, поближе к тишине. Лёг на скрипнувшую подо мной кровать и этим скрипом вспугнул мышь, метнувшуюся в угол, из которого чёрным глазом смотрела мышиная нора. Мне нечем было запустить в неё, и я потянулся за книгой. Но прежде чем открыть её, взглянул на настенные ходики. Скоро полночь. Где же черти носят Мишку?

Я и абзаца не успел прочитать, как раздался осторожный стук в окно. Мишка. Больше некому. Наверное, чертям надоело его носить, вот он и явился. Я на цыпочках, как медвежатник в банке, отправился открывать товарищу по совместному проживанию.

У Мишки улыбка – шесть на девять. Светится, будто его помазали фосфором. Весь сгорает от нетерпения что-то рассказать мне и с трудом удерживает во рту язык. Топает, как гиппопотам, по коридору за мной, не особо заботясь, что разбудит соседей и хозяйку. Иногда его наглость и бесцеремонность поражают. Раздражение соседей Мишкиным поведением порой отражается и на мне. Поди, разберись, кто из нас двоих бросил грязную тарелку на столе коммунальной кухни, не выключил свет в туалете? Или вот так протопал ночью по коридору, разбудив всех соседей. А ведь весом я тяжелее Мишки буду. С таким в разведку за «языком» пойти – пропасть. Но не я выбирал себе сожителя-квартиранта, а бабуля. Придётся терпеть. И даже дружить. Иначе как жить вместе двум парням, только-только оторвавшимся от своих семей? Впрочем, имелись у Мишки и некоторые положительные качества. Насколько он был нагл и бесцеремонен, настолько добродушен и не обидчив.

Дверь за собой Мишка прихлопнул, словно кабину в общественном туалете. Благо, что бабуля глуховата. Но один-два соседа точно недовольно повернулись с бока на бок.

– Сегодня я с такой девочкой познакомился! – Мишка прищёлкнул языком от удовольствия. Можно было подумать, что он только что выиграл олимпийский спринт. – Веришь, не? Всё при ней!

Я верил ему. Девчата, особенно те, кто поглупее, липнут к Мишке. Он довольно высокого роста, стройный, бойкий и по-женски смазливый. Я во многом ему уступал. Поэтому всегда завидовал его внешним данным. Может быть, из-за этого ещё с первых дней знакомства между нами возникла какая-то неприязнь. Хотя вряд ли Мишка, как лёгкая яхта, бегущая по морским волнам жизни, мог кого-то серьёзно любить или же ненавидеть. В отличие от меня.

– Молодец! – равнодушно похвалил я его. Только потому, что надо было что-то сказать в ответ. – Ты разулся? Я вчера пол вымыл!

Мишка, будто новобранец в армии, застигнутый резким окриком старшины, замер посреди комнаты. И здесь же, посреди комнаты, освободился от обуви. Зашвырнул грязные ботинки в угол, к мышиной норе.

– Извини, Толя! Я в курсе, что моя очередь убирать. Но такую девочку встретил! Конфетка с ликёром, а не девочка!

Каждый раз, когда Мишка забывал о своей очереди убирать комнату, он находил уважительную причину. После этого обижаться на него было просто неприлично.

Шустрый взгляд Мишки шарил по комнате – что-то искал. Ага! Кастрюля на столе. Он был похож на голодного пса, вернувшегося с собачьей свадьбы. Будто с колодок сорвался, подскочил к кастрюле, схватил крышку. Та вырвалась из его рук и хлопнула об пол, словно тарелка в духовом оркестре, с оптимистическим звоном.

– Миша! Бабулю разбудишь!

– Эта кочерга старая глуха, как тетёрка! Её и отбойным молотком не разбудишь! – Мишка с разочарованием рассматривал девственное дно кастрюли. Будто от его завораживающего взгляда там могла появиться еда. – Пожрать не мог оставить? Друг называется!

– А что там осталось с обеда? Детская порция?! – рассердился я.

– Да ладно, не кипятись! – примирительно сказал мой сожитель. – Придётся на голодный желудок ложиться. Хотя бы корочка хлеба у тебя не осталась?

– Нет, – буркнул я. Но вдруг пожалел бестолкового кобелька. Достал свою сумку и среди маек, рубашек и трусов отыскал полпачки печенья. – Хотя… На вот, жуй!

– Спасибо, Толя! Ты настоящий друг!

Мишка упал на свою нерасправленную кровать и с аппетитом захрустел печеньем.

– Из спасибо шубу не сошьёшь и в стакан не нальёшь. У твоей очередной девушки подруги нет?

– Хрен её маму знает! Скоро выясним этот вопрос. Хватит тебе над книгами, Анатоль, слепнуть! Ничего толкового в них не вычитаешь! Жизнь – вот настоящая книга. В ней надо успеть ухватить фортуну за хвост! Кто ее ухватит, тот и на коне! У того и девочки, и рестораны, и все девяносто девять удовольствий!

– А ты хочешь с первого раза все удовольствия получить?

– С первого, не с первого, а долго канителиться с бабьём я не намерен!

– И новую свою сразу уломал?

– Зойку? Ну, нет! С ней я только в подъезде целовался. Но зато завтра… – Мишка вытряхнул себе в рот последние крошки печенья, скомкал пустую пачку и зашвырнул под кровать. – Завтра я приглашён на званый ужин. Зойка с мамашей – тётей Дашей знакомить будет.

– Так сразу? – удивился я.

– А чего кота за хвост тянуть? Куй железо пока горячо!

– Как пить дать, сам напросился! Наглости у тебя не занимать!

– Не без этого. Не привык я канители разводить, пускать слюни целый месяц. Слушай! – Мишка вдруг оживился, перевернулся на кровати на живот. – Пойдём завтра со мной!

– Ты что, того?.. – я выразительно покрутил пальцем у виска. – Я твоей Зои в глаза не видел. С какой стати я пойду с тобой?! За бесплатное приложение?!

– Да хоть наедимся чего вкусненького на халяву! К тому же, я заметил, что старушки тебя обожают.

Старухи меня любили, это верно. Но от этого моему самолюбию не легче. Я предпочел бы, чтобы меня обожала Мишкина Зоя, а не старухи.

– Неудобно как-то… – засомневался я.

– Неудобно на потолке спать и штаны через голову надевать. Имею я право к будущей тёще с лучшим своим другом прийти?! Тёщ с первого дня надо воспитывать! – с видом умудрённого жизнью мужика поучал Мишка.

– Ладно, – сказал я. – Только бутылку ты берёшь. Тебя же сватать идём!

– Какой там сватать!.. Типун тебе на язык! – Мишка суеверно перекрестился слева направо. Не ляпни хоть там. С тебя станется! Ну, давай отбой, что ли? Свет выключай!

– Нет уж, пан-барон! Выключатель к твоей кровати ближе!

– Ну и молодёжь пошла! – мой сожитель был на полгода старше меня и иногда этим кичился. Однако, вздыхая, пошлёпал к выключателю.

Через минуту с его кровати донёсся сочный храп. Беззаботный Мишка засыпал быстро. А я ещё долго ворочался в постели. Не давала мне покоя бунинская Антигона, которая, занимаясь любовью с юным героем, смотрела на меня из-за его плеча. И бесстыже, зазывно подмигивала.

В углу комнаты долго возилась с какой-то коркой мышь. Под это шуршание, под монотонный стук маятника часов наконец-то уснул и я.

…Снилось мне, не приведи Господи, что! Беззубые, горбатые старухи со слезящимися глазами. И все, как одна, с жуткими крючковатыми носами и острыми, выдающимися вперёд подбородками. Сколько бабок-ягушек суетилось вокруг меня – я и сосчитать не мог. Я лежал в огромном не-опрятном корыте, а старухи намыливали меня, окатывали водой, зачерпывая её ковшиком из корыта. И ехидно, противно хихикали. Но особенно досаждала одна: самая старая и самая уродливая. Она норовила ухватиться за предмет моей мужской гордости и лезла целоваться тонкими слюнявыми губами. Из беззубого рта тошнотворно воняло нечистотами. Любвеобильная старая уродина была одета в короткое цветастое платье, из-под которого бесстыдно выглядывали дряблые ляжки. Я пытался подальше отодвинуться от неё, но старуха уже почти оседлала меня.

– Ты хотел женщину? Я самая красивая и самая страстная женщина! Я твоя Антигона! Ну, обними, обними меня! Ну, поцелуй меня, соколик!

И на моё лицо из декольте пёстрого платья вырвались невообразимо морщинистые, дряблые груди старухи – холодные и скользкие, словно две жабы. Я вскрикнул от ужаса и проснулся в холодном поту с вырывающимся из груди сердцем.

Через дешёвые ситцевые занавески пробивалось солнце, ещё не весеннее, скуповатое на тепло. Я посмотрел на соседнюю кровать: спит ли Мишка? Будто боялся, что он, как телепат, мог узнать о моём гротесково-уродливом сновидении. Вот хохотал бы!

Мой сожитель дрых без задних ног. Хотя одна из них высунулась из-под одеяла. Худая, костлявая нога, с неопрятными ногтями. Такой, наверное, должна быть она у Бабы Яги – та, что не костяная.

Из-за кошмарного сна настроение у меня было отвратительное и не хотелось вылезать из-под одеяла. Неплохо, если бы какая-нибудь Маринка или Зойка подали в постель завтрак на подносе. И здорово, хотя б на день превратиться в Манилова или Обломова, забыть обо всех делах и обязанностях перед обществом и перед своим будущим.

Но я не наследник мультимиллионера, и хлеб насущный никто не подаст мне на блюдечке с голубой каёмочкой. И отбросив одеяло в сторону, я резко вскочил с кровати.

В умывальнике вода была холодной, и умывание взбодрило меня. Жизнь уже не казалась унылой и однообразной. Я был до неприличия молод, и впереди меня ждали великие дела. Вот только бы позавтракать!

Я приоткрыл дверь в кухню. Наша бабуля Францевна уже проснулась и кашеварила. На примусе стояла кастрюля. Примус гудел, как самолет при взлёте. Чтобы поздороваться с ней, я подошёл поближе.

– Доброе утро, бабуля! – прокричал ей на самое ухо.

– Здравствуй, коль не шутишь! – ответила она, поморщившись. – Чего орёшь-то?! Гуляку нашего разбудишь!

– Бабуля, ты слышала, как Мишка вернулся? – удивился я.

– А чего мне не слышать? Сплю я чутко.

«А как же её глуховатость? Неужели всё это время притворялась?» – холодея от дурных предчувствий, подумал я. И с подозрением взглянул на неё.

– Не настолько я глуха, как вы с Мишкой решили! – Францевна не зло усмехнулась. – Может, я и старая кочерга, но не тетёрка!

Ба! Да она же слышала весь наш разговор! И не только вчерашний. А мы ведь иногда такую ахинею несли! Я чувствовал, что густо, как девушка при первом поцелуе, покраснел от пяток до кончиков волос на голове. Вот это мы с Мишкой вляпались!

– Не переживай, Толя! Ваше дело молодое – языки чесать. Не такое слыхала и видывала. И ничего – восемьдесят пять лет живу.

Восемьдесят пять? Быть такого не может! Я-то думал, что Францевне не больше семидесяти. Скоро год, как я живу у бабули, а по сути ничего о ней не знаю. Если она родилась в восьмидесятом прошлого века, то сколько всего успела увидеть за свою жизнь! Сколько революций, сколько войн! Настоящая ходячая реликвия!

– Небось, уже есть хочешь? – спросила она. И не дожидаясь моего ответа, обнадёжила. – Сейчас я тебя таким деликатесом угощу – язык проглотишь!

Францевна любила меня больше Мишки. Того она хитрым хохлом называла. Может быть, его невоспитанность и наглость за хитрость принимала? А может, все эти неприятные качества были в наличии в характере Мишки? Я замечал, что за обедом лучший кусок обязательно мне доставался. И Мишка, наверное, это тоже замечал, но до поры до времени помалкивал.

Я сел на табурет у стола дожидаться бабушкиного деликатеса. Тем более что времени до начала занятий в училище была уйма – целых два часа.

– Бабуля, а чего у тебя фамилия Патронова, а отчество Францевна? – спросил я просто, чтобы не молчать.

– А потому, Толя, что отец у меня немец был, по фамилии Гольбах. Инженером работал здесь в Гомеле. А по матери я белоруска. За Патронова же я замуж вышла. Мы с матерью после смерти отца в деревне жили. Однажды приехали к нам по каким-то казённым делам солдаты. И среди них – красавец фельдфебель. Недолго за мной ухаживал – уговорил замуж. Я ведь тоже не дурнушкой была в молодости. Хлопцы деревенские проходу не давали. Но разве сравнишь любого из них с фельдфебелем?!

– Вышли за него замуж?

– А куда деваться? Любовь! Только в наши времена она отличной от вашей любви была. Мишка вон – сегодня поцеловался, а завтра уж в постель девку тащит. Я же после свадьбы месяц мужа не подпускала. Боялась, умирала от стыда и страха. Какая же я деревенщина тёмная в молодости была! – Францевна поперхнулась от смеха. – Вместе со своим приданым и новые лапти прихватила из деревни. Патронов, как увидел их в Гомеле, три дня смеялся. Жили мы с ним хорошо – в любви и согласии. Я ему двух сыновей родила. Но пришёл конец моей счастливой жизни. Грянула революция, потом гражданская, будь она неладна. Тогда-то и погиб мой Патронов. А после гражданской войны страшная разруха, голод и бесчинство красных комиссаров. Престарелую княгиню Паскевич расстреливать не стали, а выгнали ради потехи на улицу из её родового гнезда. Даже под лестницей не разрешили остаться. Ходила она с клюкой по городу и всем рассказывала, какая жизнь их ожидает при большевиках. Некоторые гнали её от себя, называли буржуйкой. А ведь так именно всё и произошло, как она говорила.

– А за кого воевал ваш муж, за красных или же белых?

– Он офицером царской армии был, верный присяге. Он за Россию воевал. Но не будем об этом. Дело давнее. Хотя своего Патронова до сих пор люблю. И замуж больше не выходила.

– А во время войны вы где были?

– В оккупации, здесь, в Гомеле. Немцы меня не обижали. Муттер звали. Да что они мне? Сыновья-то воевали против них. – Бабуля вдруг спохватилась, засуетилась. – Что это я разболталась, старая?! Завтрак ведь давно готов!

Через минуту она поставила на стол объёмную миску с большими кусками чего-то жёлтого, колышущегося, как густой студень. Вид завтрака Францевны не внушал доверия. И запах был отвратительный.

– Что это? – испуганно, почти шёпотом спросил я.

– Коровье вымя.

– Чьё вымя? – не понял я.

– Коровье вымя, не моё же! – повторила, рассмеявшись, бабуля.

– И его едят?

– Это же деликатес, дурачок!

От такого деликатеса меня могло вырвать. Но, во-первых, я не хотел обидеть Францевну, во-вторых, от голода желудок подводило.

«Ничего страшного! Китайцы лягушек едят – и здоровы!» – успокаивал я себя.

Жевать деликатесное угощение Францевны без отвращения было невозможно. И я схитрил. Резал вымя мелкими кусочками и, не пережёвывая, глотал их. Бабуля с восхищением смотрела на меня, будто я был факиром и глотал шпаги.

– Я же говорила – деликатес! Пойду нашего гуляку подниму!

Несчастный Мишка! Он ещё не знает, какое испытание ждёт его!

2

В сопровождении весеннего солнца я поднимался по Советской улице. Вдоль тротуара от решётки к решётке бежали мутные, от мазута светящиеся перламутром ручьи. Они совсем не походил и на мартовские ручьи дома, в Василевичах. Там весеннему паводку вольготнее, чем в большом городе. В Гомеле ручьи со всех сторон зажаты асфальтом и бесследно пропадают, просачиваясь в решётки.

Мое босоногое детство! Когда оно пролететь успело?! Ещё вчера, казалось, бегал за ручьём, а сегодня вот вышагиваю важно по грязному тротуару постигать медицинские науки в училище. Хотя какие сегодня науки?! Голова совсем другим набита. Заманчивое предложение вчера сделал Мишка, а сегодня подтвердил его. Мы идём вечером в гости к его даме сердца. Вот именно – к его. А чего я распетушился, чего пёрышки чищу? Я ведь пойду всего лишь за бесплатное приложение, вроде как Санчо Пансо. И всё же какое-то щемящее, мягко щекочущее под ложечкой предчувствие не покидало меня. В душе я ждал этого вечера, как бы на что-то надеясь.

Очень нудными сегодня выдались занятия в училище! Будто сонные мухи, сновали по аудитории преподаватели, объясняя темы тягуче, неторопливо; сонными ленивцами слушали их студенты. Или это для меня так нудно тянулся день – всё это от моего восприятия окружающего мира? Я что-то пробовал писать в конспектах, но то и дело отвлекался, покидая на время эту бренную землю и серую реальную действительность с сумеречной аудиторией, назидательными преподавателями, шелестящей и шепчущей тишиной. В какие небесные выси возносили меня мои невинные грёзы? О чём мне мечталось весной 1965 года?

О том, о чём мечтает молодость. Конечно же, о любви.

Эх, если бы не Мишку ждала сегодня в гости неведомая Зойка, а меня! Уж я-то смог бы подарить ей нежности и страсти гораздо больше, чем избалованный женским вниманием ловелас Мишка.

Ну вот, опять начал накручивать себя. Выше нос, Анатолий Тепляков! Впереди у тебя целая жизнь. И наверняка, будет в ней место и твоей Антигоне. Может быть, и не одной.

Наконец, последний звонок. Я даже вздрогнул от неожиданности. Город поглотил меня, растворил среди подобных мне человечков, и я забыл о своих комплексах. А вечером… Вечером я пойду любоваться чужим счастьем.

В комнате квартирантов – так называет наше жилище Францевна – царил беспорядок. Ну, конечно! Разве может быть иначе, когда Мишка собирался на свидание?! Он обладал поразительной способностью оставлять за собой «бардак». Стоит ему прикоснуться к чему-либо в комнате, на кухне, в коридоре – и всё перевёрнуто вверх тормашками. Настоящий изначальный хаос! На кровати валяются брюки и сорочка, грязные носки разбросаны, как специально: один на стуле, другой у его ножки. На столе – закопченная, невымытая кастрюля, огрызки хлеба и шелуха семечек. Начнёшь сожителю выговаривать – что с гуся вода. Уберётся по вершкам – и не приставай.

Но сам-то Мишка вышагивает по комнате гоголем-щёголем: не то артист, не то жених под венец. Костюмчик отутюжен, белая рубашка сияет, как первый снег на солнце, галстук повязан по последней моде, туфли начищены до блеска зеркала. За своей внешностью и костюмом Мишка ухаживает с болезненной ответственностью. И в то же время, если бы в моде у девчат была небрежность и неопрятность, он превзошел бы в этом беспризорника.

– Жрать бабкино пойло ты не будешь? – задал вопрос Мишка, и сам же ответил на него. – Правильно. Советую оставить сто процентов объёма желудка для деликатесов моей будущей тёщи!

Есть хотелось так сильно, что кишка с кишкой перестукивались, а желудок готов грызть спинные позвонки. Но Мишка, пожалуй, прав. Иногда стряпня Францевны годилась разве что для голодного пса. Съесть её обед, а потом идти на званый ужин, значит тронуться умом или совершить зверское преступление против своего молодого организма. Проглотив слюну, я без особого сожаления отвернулся от кастрюли.

– Пошли, что ли, мой верный и закадычный друг! Вас ждут великие дела, граф Тепляков! – Мишка натянул на себя свой щегольской болоньевый плащ с регланами на спине.

– Однако, вы хват, герцог Антипенко! Сам нарядился, как новогодняя ёлка, а мне и рубашку сменить не даёшь! – возмутился я. – Или ты тащишь меня в гости, чтобы выгодно оттенить свою неотразимую личность?

– Да ладно!.. – как от приставшего комара, отмахнулся Мишка. – Завёлся, как Францевна на своего внука-алкаша. Переодевайся, я подожду.

Меньше всего я хотел быть в роли бесплатного приложения к бесподобному красавцу Мишке. Поэтому и не ударил в грязь лицом. Через пять минут со мной могла идти без стеснения под руку любая местная красавица!

– Годишься! – высокомерно оценил мой внешний вид Мишка. – В таком виде ты предстанешь перед моей будущей тёщей сущим ангелочком.

Выходя из комнаты, я вдруг вспомнил свой странный сон: крючконосая, горбатая старуха лезет ко мне целоваться. Слюнявые губы, из-за которых выглядывают кривые и гнилые зубы. Я суеверно, с отвращением поежился. Типун тебе на язык, Мишка Антипенко! Я не горю желанием понравиться твоей будущей тёще!

Стоял ранний, млеющий в весенней неге вечер. На улицах Гомеля уже зажглись фонари. От этого город сделался уютнее и теплее, центральные улицы были оживлены многолюдьем. Уставший после трудового дня народ решал каждодневные проблемы, закупая перед закрытием гастрономов продукты и спиртное. В такой час в троллейбусе была давка, и я боялся, как бы ни испортили мой единственный выходной костюм. Но на нужной нам остановке мы с Мишей вышли со всеми пуговицами, а о стрелки на брюках могли порезаться мухи. На наше счастье они в конце марта ещё находились в зимней спячке.