Зависть – это не эмоция, а способ существования. Кипучая жизнедеятельность часто является формой проявления зависти. Нигде, нигде творческая натура не выказывает себя так разнообразно, как в зависти. Просто на зависть разнообразно. Из зависти убьешь и сотворишь шедевр, погубишь себя и другого, станешь грешным и святым, равнодушным и отзывчивым. Даже испытать любовь можно из зависти, не говоря уже о редком блаженстве, которое доставляет сладкая ненависть.

Зависть! Кто не завидовал – то не жил. Но настоящие гении зависти – люди бесталанные и бесплодные. Они умеют только завидовать: их сжигает одна, но пламенная страсть. Они ничего не создадут из зависти; они могут только уничтожать, всячески вредить тем, кому завидуют черной завистью.

Роман "Срединная территория":

Порядочным девушкам трудно понравиться: они видят в вас или судьбу – или пустое место. Вот почему за ними легко ухаживать, если становишься ее избранником, и практически невозможно, если тебя отвергли.

Елена смотрела на меня явно не как на пустое место. Она смотрела именно на меня. Я показал ей язык: мне так захотелось. Мне захотелось большей интимности, близости с этой удивительной девушкой. Она внимательно осмотрела мой язык, наклонив голову, как собачка. А я рассчитывал на улыбку.

Никогда не знаешь, что придет в голову этим порядочным.

Карина громко и смачно прихлебнула чай из самой обычной, правда, великоватой для старушки, чашки, украшенной каким-то древним орнаментом. Карина совершенно не старалась производить впечатление – и это впечатляло меня более всего. Возможно, она достигла в этом искусстве «казаться естественной» небывалых высот. Редкой естественности была бабуля.

- У тебя будет великая судьба, - сказала она, прихлебывая чай. – Подай мне изюм, внучка. Спасибо, ангел мой. Люблю чай с изюмом. Нет, не так: у тебя может сложиться великая судьба.

Я, отмеченный какими-то небывалыми знаками, скромно молчал. А мне, неведомому избраннику, никто и не спешил ничего разъяснять. Все пили чай, кстати, вкусный и прекрасно заваренный.

- Как тебя зовут? Я имена-то не мастерица разгадывать.

- Валерий. Фамилия – Белостволов.

Вот. Теперь я понял, какая маленькая заноза мучила меня все время. Елена не поинтересовалась, как меня зовут. Это было неестественно.

- Белостволов, - тихо повторила Елена и улыбнулась.

- Бог мой, какие страсти, - сказала отчего-то Карина.

Я решил надменно промолчать. Но потом, перенимая ее величавую и в то же время непосредственную манеру, спросил:

- Так что там насчет моей великой судьбы?

Повесть "Таков поэт":

Луна… Да у этой раскормленной луны – масляно-желтая сытая морда, где в толстых ехидных складочках попрятались коричневые точки стволов-глазок и хвостик прикушенной улыбочки. Жиром заплывшая азиатская рожа луны нависла безжалостной варварской угрозой. Так и хотелось отыскать взглядом спрятанную, заведенную назад толстую руку, которая вот-вот вырвет из-за пояса ятаган, похожий на серп месяца, и перережет тебе глотку. Как я сейчас Серову.

Бежать, бежать! Бежать? А куда ты убежишь от всевидящих, всепроникающих вечных очей луны, у которой со временем появились замашки угрюмого, склонного к патологической жестокости надзирателя? Укрыться от вечности – это еще никому не удавалось.

А ведь еще вчера мне хотелось сделать из круглой луны расписной лик веселой дуры-матрешки. Повязать ее платком узорчатым и пуститься в пляс. Как-то быстро прошла молодость. Расточилась, как невесомый лунный свет. Какой уж тут клоун… Это все беззаботная эпоха символизма.

И вдруг, словно из материализовавшегося лунного света, заструились, потекли стихи – полновесным, упругим, звенящим ручьем. Он остановился, схватил себя окровавленной рукой за карман – пусто. Ни блокнота, ни ручки. Он перестал их носить с собой с тех пор, как посвятил свою поэму Серову. Он просто забыл про них. Он не готов был к тому, что жизнь продолжается. И вот его настигла месть преданной лиры – изобилием и благодатью. А строчки текли и текли, не задерживаясь, освобождая мысленное пространство для других прекрасных строчек. Они уплывали ввысь, соскальзывали со свитка и превращались в перламутровый туман, в котором проскакивали золотистые искры. Строчки переливались в воздухе, рассыпаясь буквами кириллицы в сверкающий прах.

0lit_fan_LiveLib