Пьесы. Кураж и шутки

© Алексей Праслов, 2019

ISBN 978-5-0050-8156-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОГУРЧИКИ СОЛЁНЫЕ!..

МАРАЗМАТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

СЕМЬЯ ВАНЮШКИНЫХ:

ДЕД НИКИТА

СТЁПА, его внук;

МИТЬКА, отец Стёпы;

МАНЬКА, мать Стёпы.

СЕМЬЯ БОЛЬШАКОВЫХ:

ЕГОР КУЗЬМИЧ, бывший председатель;

СОНЯ, его жена.

ПЕРВЫЙ АКТ

КАРТИНА 1

В доме Ванюшкиных. Ночь. Кухня. За печкой спит дед Никита. Из дверей комнаты с криком выбегает Стёпа, трясёт головой, прыгает, крутится на одной ноге.

СТЁПА: Ой, бляха-муха! Ой! Куда-а-а? А-ай! Кыш, падла! Ну, куда? Ну-у! Как же эт? Пошёл, гад! О-о-о… Ха-ха-ха…

Смеётся, дёргается, падает на пол, перекатывается. Из комнаты, надевая халат, выходит Манька, включает свет.

МАНЬКА: Стёпушка, ты чего?

СТЁПА: В ухе… Кышь-брысь! С-сючара!.. В ухе!

МАНЬКА: Батюшки!.. Чего в ухе-то? Ничего не вижу… Ты чего?

СТЁПА: Да там он!.. Ай, соб-бака! У-ю-ю-ё-о-о… о-а-а!

МАНЬКА: Ды батюшки! (зовёт деда) Папань! (Стёпе) Ты, эта… ладно, а?! Никого нету!

СТЁПА: (бьётся головой об пол) Он меня с ума сведёт… Ф-фу, гадина-а!

МАНЬКА: Стёпка, ты эта… не надо… эта… Слышь? Не надо! Ты-ы… (кричит) Папаня, што ль!

Хватает с лавки у порога ведро с водой, окатывает Стёпу. Тот вскакивает с пола.

СТЁПА: Ё-о-о! Ты, мам, чего?

МАНЬКА: Эт ты чего?

Из-за печи выглядывает дед.

ДЕД: Вы чего?

СТЁПА: В уху кто-то… залез… А она меня водой… Ледяной, прям!

МАНЬКА: А я думала припадок! Вот, думаю…

ДЕД: Кто залез-то?

СТЁПА: А я знаю? Таракан, наверно.

ДЕД: Ну и чего?

СТЁПА: Щикотно, чего! О, о… Опять, гад! Ха-хых… И-и-и…

МАНЬКА: Дак вытащи, чего пляшешь!

СТЁПА: Как я его?

ДЕД: Пальцем, как.

СТЁПА: Ага, пальцем!.. В ухе давить?

МАНЬКА: Давай я.

СТЁПА: Какая разница? Ай-я-а-а… Вонючка!

ДЕД: Ну, пусть живёт, пляши.

Ложится.

СТЁПА: (всхлипывает) Чё делать-то, мам?

МАНЬКА: Может, ещё водичкой?

СТЁПА: И так ведро бухнула! Дрожу, а толку?

МАНЬКА: А мы тёпленькой, прям в уху…

СТЁПА: Ага, в уху! А-ай! (орёт) А-а-а-а-а….

МАНЬКА: Да, господи… (к деду) Папань, ну чё ты?

Дед встаёт, подходит к Стёпе.

ДЕД: Ну-кась, нагнись-ка

Стёпа нагибается, дед поворачивает его голову набок.

Ухи-то какие грязные! Э-э, чалдон!

Бьёт ладонью по другому уху, как бы выбивая. Стёпа падает на пол.

СТЁПА: Всё!

МАНЬКА: Что «всё», вылетел?

СТЁПА: Всё, барабанная перепонка лопнула.

МАНЬКА: Ой, батюшки! (громко) Не слышишь?

Стёпа молчит.

ДЕД: (тоже громко) Слышишь нас-то?

СТЁПА: Слышу.

ДЕД: Ну, значит, не лопнула.

СТЁПА: Лопнула! Звенит, потому что.

ДЕД: Когда лопнет, не звенит.

МАНЬКА: А как, когда лопнет?

ДЕД: Когда лопнет – тишина. (Стёпе) А там, в другом, щикотит?

СТЁПА: Нет.

ДЕД: Ну, вот.

Идёт за печь, ложится. Стёпа трясёт головой.

СТЁПА: Башка теперь гудит.

МАНЬКА: А таракан?

СТЁПА: Не слышу.

МАНЬКА: (кричит) А таракан?

СТЁПА: Его, говорю, не слышу.

МАНЬКА: Проверь.

Стёпа пальцем проверяет.

СТЁПА: Тут га… гадина! У-ух, говорил же! Раздавил!

МАНЬКА: Ну и чего, больно-то, подумаешь! Мало ли их по нам шныряет?

СТЁПА: Противно!

МАНЬКА: Уж куда там! Заодно ухи промоешь, с зимы, поди, не мыл.

Уходит в комнату.

СТЁПА: (ворчит) С зимы! Промоешь!.. (подходит к печке, щупает чайник) Промоешь тут, остыл давно. Во, жизнь, а! В ухо капнуть – печку разжигай! (кричит) Промоешь тут!

ДЕД: (из-за печки) А? Каво?

СТЁПА: Как в берлоге!

ДЕД: Кто?

СТЁПА: Ты, дед, и я с тобой!

ДЕД: (не поняв) А ты пальцем, пальцем. С ранья они дохлые..

СТЁПА: Сранья… (смотрит на часы) И часы стоят!

ДЕД: Кукушка поломатая.

СТЁПА: Кукушка! Х-ха! У людей компьютеры, а тут… Ку-ку!

Из комнаты, зевая, выходит Манька.

МАНЬКА: Сколько время-то?

СТЁПА: Пол ку-ку!

Уходит в комнату.

МАНЬКА: Вот и я думаю, чего ложиться-то? Отец скоро с дежурства придёт. (смотрит на пол) Подтереть тут, навожено.

Берёт тряпку, вытирает пол. Зевая, кряхтя и почёсываясь, из-за печки выходит дед.

ДЕД: Не заснёшь.. Орёте тут… Мань, ты бы водички мне… Сырой тока, не кипячёной… В глотке чего-то пересохло.

МАНЬКА: (заглядывает в ведро) Эх, водички! Я её всю на Стёпку буздыхнула. Стёпк, слётай за водой, пока не улёгся!

СТЁПА: (из комнаты) Я сплю!

МАНЬКА: Давай, давай! А то отец придёт, и даже чаю нет.

СТЁПА: Какой чай? Ночь!

МАНЬКА: Не ночь, светает уж. Ночь! Как таракан, так вскочил, а тут – ночь! Кому сказала? И дед пить хочет. На твоего таракана всю воду извели!

Стёпа со штанами в руках выходит из комнаты.

СТЁПА: Во-первых, таракан не мой, а ваш! А во-вторых, кто тебя просил лить на меня воду? Вон, мокрый весь, а толку?!

МАНЬКА: Думала, с ума сошёл, добегался по ночам!.. Зачем тебе штаны-то? Кто тебя щас видит?

СТЁПА: Сойдёшь тут!

Бросает штаны, берёт вёдра, уходит.

ДЕД: Чего он такой? С Нюркой опять разгавкался?

МАНЬКА: Да кто его знает? Таракан, поди, укусил.

Смеются. Вбегает перепуганный Стёпа, без вёдер.

СТЁПА: Ни хрена! Вот это да! (бегает от окна к окну) Во, во, во! Да вон же, гляньте!

ДЕД: Вода-то где?

СТЁПА: Да какая вода!? Какая вода? Ты глянь! (утыкается в окно) Ё-моё! Да гляньте же!

Манька и дед смотрят в окно.

МАНЬКА: Бат-тюшки! Ба-а!..

ДЕД: Чей такой?

СТЁПА: Да что ты дед, «чей»! Это ж… Это… Закрыться надо! Закрыться!

Манька бежит к двери, но она с треском открывается, и в кухню вбегает испуганный, потный Митька. Он садится у порога, отдыхивается.

МИТЬКА: Ёкарный бабай! Я за ним… я его… с самого гумна пасу… Где ползком, где вприсядку, где как… Водички бы… Упрел!

МАНЬКА: (Стёпе) А вёдра, вёдра где?

СТЁПА: Да чего «вёдра»!?

МАНЬКА: Как чего? Малированные! Потопчет! (подбегает) к окну) Где он?

МИТЬКА: Да дайте попить-то!

ДЕД: Таракану споили. Сам усыхаю… (берёт с плиты чайник) У-у, и здесь на дне. (пьёт, отдаёт Митьке) Не люблю я холодную кипячёную, воняет.

МИТЬКА: А мне, хрен с ней! (с жадностью опустошает чайник) Чё делать будем? А? А, Стёпк? Чё делать-то, ты умный?

СТЁПА: Башка не варит… Дед по уху треснул!

МИТЬКА: Зачем?

ДЕД: Таракана вышибал. А тут вон чё! Митьк, кто он… этот? Ты рядом был, разглядел? Кто?

МИТЬКА: Страшно сказать, батя… Не верится! Не бывает!

СТЁПА: Да чё «страшно»? Чего «не бывает»? Во-он, бывает! (деду, Маньке) Снежный человек – вот кто!

МАНЬКА: Будя болтать-то!

ДЕД: Какой «снежный»? А галстук на ём?

МАНЬКА: Где разглядел? (смотрит в оно) И правда, гля!

МИТЬКА: Да вот я и подумал… Может, задрал кого?

МАНЬКА: Батюшки!.. Вёдра-то, вёдра там!

ДЕД: Как «задрал»? А я думал, кто шубу вывернул, дурачит. Как это «задрал»? (тоже смотрит в окно) О-о, здоровый кобылина! Кого ж это он угробил-то? У нас сроду никто в галстуках не ходил?!

МАНЬКА: Как не ходил? А Кузьмич, когда в председателях был? (причитает) Ой, Егор Кузьмич!,, Да как же ты, родненький?! Горюшко-то какое Соне! (опять смотрит в окно) Вёдра-то пропадут… Сомнёт в лепёшку… Ой, горюшко! (кричит) Пошёл! Пошёл, чёрт лохматый!.. Крутит и крутит у колонки… Чего ж делать-то?

ДЕД: Пить тоже хочет, поел… Кузьмича… Неужто всего слопал?

МИТЬКА: Да погодите вы!.. Я думаю, загнать надо в… Ну, изолировать!

МАНЬКА: Только не к нам! Гоните куда подальше, а то и на двор не сходишь! На ферму, вон…

МИТЬКА: Ладно. Значит так, Степан… (встаёт) Загоним и к Кузьмичу. Да не верю я про Кузьмича! За гумном же! Чего он там, за гумном-то, в галстуке шлялся, Кузьмич-то?

МАНЬКА: Он и в уборную в галстуке ходил, сама видала!

МИТЬКА: Это когда было? Щас он пенсионер.

ДЕД: А пенсионеры в уборную не ходят, что ль?

МИТЬКА: При чём здесь уборная?

ДЕД: Да вон Манька всё: уборная, уборная…

МАНЬКА: Чего? Я про галстук.

ДЕД: А я говорю – такого не сожрёшь! (Митьке и Стёпе) Вилы возьмите, ещё чего… Кто его знает?!

СТЁПА: Щас я штаны одену…

МИТЬКА: Какие штаны?! Некогда! Тут такое!.. Айда!

Митька уходит. Стёпа, отбросив штаны, идёт за ним.

МАНЬКА: (вслед) Стёпк, ты издаля… а то за майку схватит и…

ДЕД: Вы добром его, лаской подманите! (Маньке) Ты тоже – за майку, за майку!.. Что ж ему совсем разнагишаться? Писюль отгрызёт, ещё хуже!

МАНЬКА: Ой, батюшки!

Смотрят в окно.

КАРТИНА 2

В доме Егора Кузьмича Большакова. Кузьмич сидит за столом, ест. Стук в дверь. Входят Митька и Стёпа.

МИТЬКА: Здорово, Егор Кузьмич! Живой?

КУЗЬМИЧ: А чего мне? Щи ем.

СТЁПА: (обрадованный, возбуждённый) Хорошо! А то с самого утра… То таракан, то дед сдурел, в ухо врезал… Я аж запел! А то галстук увидали, думали – всё, сожрал! А вы вот… сидите… щи хлебаете… живьём…

Кузьмич непонимающе смотрит на них.

КУЗЬМИЧ: Ты, Стёп, чего, заболел, что ль, взмокший весь такой? Или из бани?

СТЁПА: А-а, не-е, из ведра… Мамка окатила. (вытаскивает из-за пазухи галстук) Галстук ваш?

КУЗЬМИЧ: Мой, кажись.

МИТЬКА: А кого ж он тогда сожрал?

СТЁПА: Может, пугало?

МИТЬКА: Кто ж пугало ест? Он человек всё ж-ки, палки-то грызть!

СТЁПА: (Кузьмичу) А тёть Соня где? Где тёть Соня?

КУЗЬМИЧ: Чего? Была…

СТЁПА: Ну, Егор Кузьмич, ну даёшь! Тут такое, а он – была!

МИТЬКА: Погоди, Стёп, погоди!.. Чего городишь? Пугало, тёть Соня!… Что ж он тёть Соню пугалом нарядил, галстук ей повесил и за гумном воткнул… а-а… то есть поставил? Да и гумно-то чьё? Носковых!

СТЁПА: Я просто анализирую. Вот галстук, вот Егор Кузьмич…

МИТЬКА: Да ладно с галстуком!.. Кузьмич, тут… вот… В общем, снежного человека поймали!

КУЗЬМИЧ: (не понимает) Та-ак! Так, так. Кто?

МИТЬКА: Мы со Стёпкой.

СТЁПА: Я же говорю: дед мне в ухо врезал, я запел, а таракану хоть бы что! А дед – пить, пить…

СТЁПА: А мамка: у нас, говорит, только Егор Кузьмич всю жизнь в уборную в галстуке ходил!

МИТЬКА: Да что ты – уборная, уборная?!

СТЁПА: Я про галстук!

КУЗЬМИЧ: Так, стоп! Чё порете, не пойму? (встаёт) Дай-ка гляну.

Берёт у Стёпы галстук, подходит к шкафу, достаёт свой, сравнивает.

Не мой. У меня горошек мельче.

МИТЬКА: Слава богу! Значит, не тебя сожрали.

КУЗЬМИЧ: (подозрительно смотрит на них) Тараканы, говорите, в башке? Допились до чертей! Поди, всю ночь квасили-то?

МИТЬКА: Кто-о? Я на дежурстве спал, Стёпка дома, да и мал ещё… Когда, с кем?

КУЗЬМИЧ: С человеком-то, со снежным?

МИТЬКА: Ага, щас попьёшь у хозяина-то! Давно и не нюхал.

КУЗЬМИЧ: (всё так же с подозрением) А почему ко мне? Дурнее не нашли? А, Стёпк? Вот увидали кого-то не того и сразу ко мне, почему?

МИТЬКА: Дак ты ж у нас этот… бывший…

КУЗМИЧ: Вот именно! Беги к теперешнему и вешай ему… на уши…

МИТЬКА: А кто он теперешний-то? Мы ж все на паях, все, вроде, равные…

КУЗЬМИЧ: И никто теперь ни за что, да? Идите к фермеру, к Широбокову, вон… Он даст на опохмелку. Хозяин! Так, не так? Всё, адью, щи стынут!

СТЁПА: Фу, ёлки!… Говорим же…

МИТЬКА: Погоди фукать! Человек щи ест, а мы ему сразу такое в морду… (мягко) Кузьмич, хлеб да соль!

КУЗЬМИЧ: Ем да свой!

МИТЬКА: (Стёпе) Во, вишь, и завязался разговор. (подождал, помолчал) Доел?

КУЗЬМИЧ: (отодвигает тарелку) Доешь с вами… В рот заглядываете… Бу-бу-бу, бу-бу-бу!.. Чего пришли?

СТЁПА: Да ёлки, блин, моталки!… Дело… всемирное, а вы…

МИТЬКА: Не кипятись! (подходит к Кузьмичу) Егор Кузьмич, тебе как бывшему коммунисту… Вот те крест, мы снежного человека поймали!

КУЗЬМИЧ: Дыхни.

Митька и Стёпа шумно выдыхаю, Кузьмич принюхивается.

МИТЬКА: Даже не жрамши.

КУЗЬМИЧ: Кха, кха… Снежного? Поймали, говорите? Ага, ага… Хе-хе! Где? Как?

МИТЬКА: Да вот так! За гумном у Носковых пристроился и

КУЗЬМИЧ: То есть?

МИТЬКА: То есть – по настоящему, по-человечески! Сел по нужде и шух, шух, шух… Ну, мы со Стёпкой секём…

СТЁПА: А он погадил и дёру!

КУЗЬМИЧ: Ка-ак? Подножку ему и связать!?

МИТЬКА: А как же, так и сделали. Скрутили уже у колонки.

Кузьмич встаёт, ходит, поглядывая на Стёпу и Митьку, думает.

КУЗЬМИЧ: Дожили! То одно, то другое, то… Скоро завшивеем… А тут вон зараза какая! Не буйствовал этот-то? Не выражал чего?

СТЁПА: Не-е, галстук не отдавал. А так – сопел и глазами зыркал по сторонам.

КУЗЬМИЧ: Куда пристроили?

МИТЬКА: В свинарник, больше некуда.

КУЗЬМИЧ: Ну и ничего?

МИТЬКА: Да как ничего? Он свиноматку… того…

КУЗЬМИЧ: (испуганно) Чего-о?

СТЁПА: Сосёт.

КУЗЬМИЧ: А-а! А она?

СТЁПА: Визжит.

КУЗЬМИЧ: А он?

СТЁПА: Хрюкает и глаза закрывает.

КУЗЬМИЧ: Ну, жрать захочешь, захрюкаешь!

МИТЬКА: Да хрен его знает! Он за гумном одно хотел, а тут увидал сосок и вцепился. Опростался, поди, и с голодухи-то…

КУЗЬМИЧ: Разберёмся! (энергично одевается) Не прошляпить бы. Щас время такое: кто сгрёб, тот и уё… уел, так сказать. (Митьке, делово) Мы с тобой туда, к нему, (Стёпе) а ты… Помёт за гумном собрать в пакетик целлофановый!

СТЁПА: Да где ж я столько пакетов найду?

КУЗЬМИЧ: (удивлённо) Ка-ак?!

СТЁПА: Там же всё село вечерами сидит!

КУЗЬМИЧ: Дурина! Его помёт! Чтоб ни одного пука не пропало! Значит, в пакет и… И пока оставьте у себя.

СТЁПА: Где у себя-то? Это ж… Оно же… Где у себя?

КУЗЬМИЧ: В холодильник прибери.

МИТЬКА: (возмущённо) Да вы что? У нас там… кой-чего и килька… открытая… в банке!

КУЗЬМИЧ: А-а!.. Пусть в погреб спустит.

СТЁПА: А бациллы?

КУЗЬМИЧ: Какие бациллы? Вши у всех одинаковые, а он как-никак человек!

СТЁПА: Дак снежный же?!

КУЗЬМИЧ: Вот именно! У него и дерьмо золотое для нас! Слушай и не спрашивай ничё! Впер-рёд! И чтоб никому пока, понял?

СТЕПАН: Не понял, но смолчу.

Убегает.

КУЗЬМИЧ: (всё ещё с подозрением) Митьк, а Митьк? Может, пьяный кто, из Берёзова?

МИТЬКА: Не-е, не здешний. Сам большой и морда – во-! – только косяки щеками вышибать.

КУЗЬМИЧ: Да-а? И последнее… э-э… Голый?

МИТЬКА: Весь. То есть волосатый и в галстуке. Был, то есть, в галстуке.

КУЗЬМИЧ: (подмигивает, намекает) А как насчёт того самого? Ну, мужик же, или нет?

МИТЬКА: О-о, солидно! Мужи-и-ик, да та-акой, у-у!

КУЗЬМИЧ: Да-а? (обеспокоенно оглядывается, зовёт) Соня? Сонь, ты дома?

ГОЛОС СОНИ: Дома. С огурцами тут вожусь.

КУЗЬМИЧ: И хорошо! И никуда не выходи. Слышь, никуда! Я по делам, вернусь скоро. (Митьке) Айда!

Уходят.

КАРТИНА 3

В доме Ванюшкиных. Дед Никита сидит, прижавшись ухом к радио. Входит Манька, вносит два ведра воды.

ДЕД: Я тут радиво слушаю. Скажут чего, нет?

МАНЬКА: Ага, скажут! Ещё телевизор включи.

ДЕД: Некогда. Скажут, думаю.

МАНЬКА: Да кто знает-то? (ставит вёдра на лавку, осматривает) Кажись, помял одно. Ну, помял, не круглое… Паразитина такая!

ДЕД: Должны сказать.

МАНЬКА: Специальные новости, для тебя прям! Это ж у нас только… вылупился такой…

ДЕД: Почему это у нас? Щас везде хренотень всякая.

МАНЬКА: Прям везде! (о ведре) Как новое было. Щас таких не купишь за наш кукиш. (деду) Ходют прям, по твоему, везде и вёдра мнут!

ДЕД: Не вёдра – хуже! (встаёт, идёт к вёдрам) Молчат собаки! (ищет кружку) И этих нет, пропали.

МАНЬКА: (беспокойно) Чего ты – «этих»? Кого этих-то?

ДЕД: Да Стёпки с Митькой. Долго, говорю.

МАНЬКА: Придут! «Этих»! Чего ты? Батюшки, где ж они?

Подходит к окну, смотрит.

Бежит! Стёпка бежит, да так шибко. И оглядывается чего-то, и оглядывается!

ДЕД: (садится на табуретку) Попить не успел… Живой бежит-то?

МАНЬКА: А то какой?

ДЕД: Ну, мало ли.

Вбегает Стёпа и сразу к окну.

СТЁПА: О, идут! А? Идут себе!

МАНЬКА: Да сколько ж их?!

Бежит к двери, закрывается на крючок.

Может, высадились откуда? Щас везде…

СТЁПА: Ага, высадились! С лодочки! Всю ночь, поди, катались, сверчков слушали! Ну, ничего, ничего… Прибежит, да хренушки!

МАНЬКА: Их как, много?

СТЁПА: На кой много? Им и вдвоём неплохо.

ДЕД: Вдвоём? А тот, первый, то есть третий?

СТЁПА: Какой ещё третий? Она что, по вашему, гулящая?

ДЕД: Кто?

СТЁПА: Нюрка, кто!

ДЕД: Тьфу ты, твою мать! Ему про хвост, а он про х-х… про хобот! Нюрку свою всё выглядывает. Я ж про этого… того… гамадрила, который волосатый и в галстуке?

СТЁПА: А-а… (вытаскивает из-за пазухи галстук) Галстук-то вот.

Манька берёт галстук, смотрит на него, готовая заплакать.

(глядя в окно) Ничего, плакать будет, да поздно!

МАНЬКА: А… сам Егор Кузьмич? Он что? Как?

СТЁПА: Так, как! Даже щи не доел, бедняга.

ДЕД: (шлёпает Стёпу по затылку) Ты говори путём, когда тебя родители и… деды спрашивают! А то ни хрена не поймёшь, кто кого сожрал, и кто в Егор Кузьмичёвом галстуке в уборную ходит!

МАНЬКА: (оседает на табуретку) Ой, о-ё-ёй! Ой! А… А… А отец, отец где?

СТЁПА: Там же, где и Егор Кузьмич.

МАНЬКА: А-а-а… Обоих, значит… Обоих… (вопит) Митенька-а… Митюша мой!

Падает в обморок. Дед хватается за грудь, хрипит.

ДЕД: Эх, Митька, Митька… Чалдон… Как же ты? (Стёпе) Черпни водички… Я ведь так и не попил.

Стёпа черпает воду, подаёт деду. Дед замечает пакетик в его руке.

А эт чего такое? Душок какой-то…

СТЁПА: (смущённо) Да это… Егор Кузьмич… Надо сохранить… Человек же…

Кладёт пакетик в холодильник.

Его воля… тут уж… Что ж теперь?

ДЕД: (хлебает воду, плачет) А посля Мити, отца твоего, ничего, что ль? Хыть пуговку… не подобрал?

Кто-то стучит, ломится в закрытую дверь.

СТЁПА: Ну, вот и он, наверное

Идёт к двери.

ДЕД: Стой, я сам! Оттащи мать в комнату.

Стёпа тащит Маньку в комнату. Дед что-то ищет, оглядывается по сторонам, потом хватает ведро с водой, встаёт на лавку у двери, кричит за дверь.

У меня вот… топор!.. И в другой руке тоже кое-чего!.. Жахну с двух – и шкуру на забор! Не нажрался, гамадрил хренов? Ты не ломай, не ломай дверь, кому сказал?! А ну, Стёпка, заряжай второе ружьё! Заряжай, как на медведя, не боись! Давай, готовсь, пли! Тьфу!…

Дверь распахивается, влетает Митька, и дед по инерции нахлобучивает ведро с водой на его голову.

МИТЬКА: Да вы что, мать вашу, с утра всех купаете?

ДЕД: Митька?! Ты… Кто?

МИТЬКА: Водяной теперь, не видишь? Что с дверью-то?

Из комнаты, хохоча, выбегает Стёпа, за ним осторожно, с опаской, выходит Манька.

СТЁПА: А меня окатили да ещё и по уху врезали!

МАНЬКА: (бросается к Митьке, обнимает) Митя! Митенька!… Целый? Ничего у тебя не откусили? Ты чего мокрый такой?

МИТЬКА: Вспотел, чего! Ладно, собирайтесь, Кузьмич ждёт.

ДЕД: Кузьмич? Дак он чё, живой? (Стёпе) Паскудник, я те и по второму уху врежу! (передразнивает) «Приказал долго жить!» Пакетик ещё держал перед носом…

СТЁПА: Я так не говорил! А в пакете не его…

МАНЬКА: Прям теряюсь теперь, кого ж тогда сожрали?

МИТЬКА: Потом разберёмся, некогда. Егор Кузьмич к себе зовёт. На совет.

Быстро собираются и уходят.

КАРТИНА 4

В доме Большаковых. За столом сидят Егор Кузьмич и Соня, ждут. Егор Кузьмич в шляпе и при галстуке. В дверь стучат.

СОНЯ: Открыто. Ждём

Входит вся семья Ванюшкиных. Большаковы встают.

МАНЬКА: Здравствуйте, соседи! Мы так рады, Егор Кузьмич, что ты опять живой! Прям, как на картинке, такой… румяный да гладкий!

ДЕД: (жмёт Кузьмичу руку) Поздравляю!

КУЗЬМИЧ: Мы ещё с тобой, Сергеич, как говорится попыхтим! Так не так? Рассаживайтесь.

Все садятся за стол.

СТЁПА: (важно) Егор Кузьмич, кал на месте.

КУЗЬМИЧ: Как?

СТЁПА: Кал, говорю, где надо.

КУЗЬМИЧ: А-а, благодарю за службу.

СОНЯ: Картошка, поди, готова, подавать?

КУЗЬМИЧ: Неси.

Соня уходит.

МАНЬКА: (вслед) А я говорю, Соне-то, Соне и обмыть некого, галстук один, прям беда… Аж всплакнула!

КУЗЬМИЧ: Ёксель-моксель, а галстук-то цел?

СТЁПА: Цел. Вот.

Отдаёт галстук Кузьмичу.

КУЗЬМИЧ: Вот, вот, вот, вот… Положили на живот, а он первернулся.

ДЕД: Кто?

КУЗЬМИЧ: Шутю. Прибаутка такая. Со смыслом.

Смотрит на всех, многозначительно покачивает головой.

Вот… пришёл к нам снежный человек… Ко всем пришёл. Так не так? А его кто-нибудь захапает и частным образом для своей только выгоды употребит.

Соня приносит картошку, ставит сковороду на середину стола, садится.

У нас ведь теперь как? Кто богаче, тот и главней? Так не так? Уж не ты ли, Сергеич, богач? Иль ты, Митьк? А? Или что, с дымком да с шиком в трубу да с пшиком?

Разливает водку по рюмкам. Все молчат.

У кого самый большой пай?

МИТЬКА: У Широбокова.

КУЗЬМИЧ: Вот Широбоков и окажется главней… у кормушки!

СОНЯ: Эт за какие такие заслуги?

КУЗЬМИЧ: А щас, Сонь, заслуги не считают.

Поднимает свою рюмку.

Молчим? Ладно, выпили и закусили. Так не так?

ДЕД: Ещё как «так»! Не зря меня с утра жажда мучила.

КУЗЬМИЧ: Не об том речь, Сергеич.

Не чокаясь, выпивает. За ним пьют все, кроме Стёпы. Закусывают.

Не об том, дорогой ты наш пенсионер, заслуженный и забытый!

МАНЬКА: Ой да-а, щас и правда жизнь-то…

СТЁПА: Мамань, ты погоди, не мешай.

МИТЬКА: Тихо вы! Егор Кузьмич, чего – говори.

КУЗЬМИЧ: (встаёт) Время щас трудное, лихое. Мутное время. А спроси нас, кто был против перемен? Никто! Вот уж и десять, и пятнадцать, да и двадцать пять лет пройдёт, а всё равно – никто!

ДЕД: Ясно дело никто! Ну и выпьем за это.

МАНЬКА: Папань, ты бы приструнился.

ДЕД: Ды я… Огурцы больно хороши… И на соль, и так, вообще… И мягкие, и хрумкают!

МАНЬКА: А ты их как, Сонь, вымачиваешь или чё?

СОНЯ: А как же! Но потом не ошпариваю, сами киснут.

ДЕД: Во-о! А ты соли бухнешь да перцу и бултыхаешь туды-суды на плите… Аж потом в заду жгёт!

МИТЬКА: А я люблю с перцем.

ДЕД: Поживи с моё, «люблю»!

СОНЯ: (Маньке) Только чтоб жопки чисты были, а то взорвутся.

СТЁПА: Да чего они про огурцы, про жопки какие-то, Егор Кузьмич?

КУЗЬМИЧ: Не осознаём, значит, момента. В болоте обывательства квакаем.

Стучит вилкой по бутылке.

А момент тишины просит и мыслей. Время, говорю, щас о-ё-ёй!

ДЕД: Ну, вот и выпьем, чтоб о-ё-ёй не а-я-яй!

СТЁПА: (вскакивает) Да погоди ты, дед, с гражданской пьёшь!

КУЗЬМИЧ: Вишь, как мы нервируемся? И даже молодёжь в лице Стёпки! А всё почему?

ДЕД: Ну?

КУЗЬМИЧ: Скажу без «ну», но образно, чтоб дошло. Отыми титьку у дитя, что он делает?

СТЁПА: Орёт.

КУЗЬМИЧ: А верни обратно?

СТЁПА: Сосёт и молчит.

КУЗЬМИЧ: А нам её вернули, титьку-то? И где ж это она, а? Другие сосут? Так не так? А где ж наша?

СТЁПА: (своим) Во-о! А вы – огурцы!

МИТЬКА: (ему) Тихо, сядь, не кипятись! Не пойму, Кузьмич, про какие ты огурцы… Тьфу, балаболы! Про какие титьки… а-а… Ё-о-о! Про чё ты говоришь-то, не пойму?

КУЗЬМИЧ: (показывает всем галстук) Вот галстук, говорю, с кого?

СТЁПА: Со снежного человека.

КУЗЬМИЧ: А у кого он, этот человек?

СТЁПА: У нас.

КУЗЬМИЧ: У нас! Об чём это говорит?

МИТЬКА: Об чём?

КУЗЬМИЧ: Об том, дорогие мои россияне, что в мутной водице и нам, наконец-то, карась попался! (наполняет рюмки) За карася! За нашего жирного карася!

Все молчат, смотрят на Кузьмича.

СТЁПА: Они ничё не понимают, Егор Кузьмич, ничё!

КУЗЬМИЧ: А ты?

СТЁПА: И я.

КУЗЬМИЧ: А вот Широбоков понял бы сразу! Ну ладно, выпьем пока.

ДЕД: Ну, а я чё говорю?

КУЗЬМИЧ: Широбоковы карасей не упускают. Всех выловили, подлецы!

Пьют, хрустят, закусывая огурцами.

ДЕД: Соньк, огурцы прям сахарные!

СОНЯ: Кушайте, кушайте, ещё принесу.

МИТЬКА: (жуёт) Чё не с перцем? Тоже с перцем и эти.

ДЕД: С перцем, но не продират до…

СОНЯ: (встаёт) Я щас свеженьких подложу.

СТЁПА: Да бляха-муха!… Мы здесь чё, про огурцы собрались или зачем?

СОНЯ: А чего, не надо?

СТЁПА: (опять вскакивает) Не, я так больше не могу! Егор Кузьмич, пойдём на кухню, ну их!

МАНЬКА: Зачем на кухню? Соня сюда огурцы принесёт.

СТЁПА: (хватается за голову) Ну, бля, не могу!

КУЗЬМИЧ: (стучит опять по бутылке) Тихо, тихо, гости дорогие, тихо! Солёные огурцы – это, Стёп, неплохо. Иди, неси, Сонь, иди.

Соня уходит.

Вот я и хочу, чтоб этих огурцов и всякого другого разного у всех у нас вдосталь было. У всех, а не только у Широбоковых! Но и в другую сторону взглянуть – мы же не какие-то там… иностранные акулы! Мы же не можем присвоить себе одним нашего снежного человека! Правильно я выражаюсь, нет?

МИТЬКА: Да ты выразись, чтоб понятней было, Кузьмич! Ни хрена никак не пойму я твоих… карасей!

КУЗЬМИЧ: (тычет в него пальцем) Вот! Вот! То проспали, то просрали! Об чём это говорит?

МАНЬКА: Да об чём же, господи?!

КУЗЬМИЧ: Об том, Манька, что пора поднять свою задницу и пошевелиться, а уж снежный человек своё дело сделает!

Соня приносит миску с огурцами, садится.

МАНЬКА: Сонь, Кузьмич-то… Он чё такое сбуровил?

СОНЯ: Чай, не зря в начальниках ходил.

МАНЬКА: И ты с ним… про задницу-то, согласная?

СОНЯ: На все сто!

МАНЬКА: Батюшки! Да эт как же? чтоб я… Да чтоб я… под этого… под эту волосатую гамадрилу легла?! Митьк, ты… а?

КУЗЬМИЧ: Ф-фу ты, баба! Я за уголь, она за угол! Я об чём? Я об том, что ещё и сам не знаю об чём! Но чую чего-то! А мой нюх меня не подводил, вы знаете! Так не так? Чую: в нём и наш газ, и всякие наши ископаемые!

ДЕД: Да уж, газу-то в нём, поди…

КУЗЬМИЧ: Да, да!.. Эх, скажу напрямки! Снежный человек – это наш…

СТЁПА: (озарено) Титька!

КУЗЬМИЧ: Верно, Степан, верно! Молодец! Вот – молодой, хваткий!

ДЕД: Ну, в титьках-то я и щас не хуже его разберусь.

КУЗЬМИЧ: Ну, это, Сергеич, так сказать, обиняк народной мысли. А вот прямое слово, не люблю я его, не наше какое-то оно, но совремённое, нынешнее – бизнес!

СТЁПА: Во! Во! А вы всё – огурцы, огурцы!

ДЕД: Кузьмич, скажи этому сопляку, что огурцы хороши. Отменные огурцы!

СОНЯ: Спасибо, Сергеич, кушайте на здоровье, принесу ещё.

МАНЬКА: (чуть не плача) Папань, ты уж меня совсем… А мои что?

МИТЬКА: Брось, мать. Твои не хуже тоже. Я их люблю с перцем-то твоим.

ДЕД: И я люблю… Изжога вот только, будь она неладна!

МАНЬКА: (с плачем встаёт) Эт из-за меня, значит? Щас пойду, всю бочку переверну!

Стёпа выбегает из-за стола, перекрывает дверь.

СТЁПА: Всё-о! Хватит про огурцы! Мамань, сядь! Тёть Сонь, больше не приноси!

СОНЯ: Просют же, как не принесть?

СТЁПА: (орёт) Не пущу! Никого никуда не пущу!

ДЕД: Чего он взъелся-то? Выпил, што ль?

МИТЬКА: Я ему выпью! Сопли ещё не доросли.

МАНЬКА: Стёпушка, если выпил украдкой, невзначай, закуси, милый.

ДЕД: На!

Протягивает Стёпе большой огурец.

СТЁПА: Тих-ха всем! (хватает огурец и выбрасывает его в окно) Говори, Егор Кузьмич, говори!

КУЗЬМИЧ: Щас, Стёпа, время собирать огурцы, а не разбрасывать. Да, да, собирать! Человек должен жить богато – вот об чём разговор! А чем нам богатеть, когда все караси промеж наших пальцев да в чужие руки угодили? Так не так? И тут вдруг – снежный человек! (почти шёпотом, оглядываясь) Его веками ищут и не находят, а он у нас!! И нам его упустить?.. Это ж факт исторического чуда, понимаете?! И оно в нашем свинарнике, чудо-то это!.. Начнут к нам ездить, смотреть… Со всех концов, со всего света! Да мы ж… пупком земли станем!.. (грозит пальцем кому-то за окно) Но теперь уж не за просто так – нет, хватит! – а за деньги! За денежки, господа хорошие!

Взволнованный, разгорячённый ходит вокруг стола, восхищённый Стёпа за ним.

Дома себе построим с унитазами… А кто хочет, ставь два, у кого семья большая… Или три даже, чтоб наши пенсионеры, наши ветераны не чувствовали себя в ущемлении! И сиди себе, Сергеич, без всякой очереди на своём унитазе, изучай прессу, или думай о былом!

МИТЬКА: Ёкарный бабай! А? Во-о! А наделы куда, паи-то наши?

КУЗЬМИЧ: Сдадим в аренду! Или объединимся, купим трактора, комбайны… Дом культуры покрасим-побелим, хор соберём… Ну и паши, сей, гуляй – свобода, ёксель-моксель!

СОНЯ: А Широбоковы?

КУЗЬМИЧ: Да куда ж им будет деться против нашей объединённой мощи? К нам побегут.

Все как-то неуверенно смеются.

ДЕД: А я, вот… всё насчёт этой нашей гамадрилы… Эт мы что ж, зоопарк, что ли, устрояим?

КУЗЬМИЧ: Ну, ты тоже, Сергеич, брякнул… в лужу! Он же человек всё-таки, сапиенс какой-нибудь… гомо. Хотя что-то вроде зоопарка и выйдет, но не совсем. Наоборот, я бы сказал – курорт для него с кормёжкой и со всякими услугами. (возбуждённо) Тут и научный интерес, я вам скажу, такой, что… О-о-о! (опять показывает на галстук) Вот галстук его. Об чём он говорит?

МАНЬКА: Ой, да об чём же? Ну, запырял, прям, намёками, Кузьмич!

КУЗЬМИЧ: А своя-то думалка, что, отсохла? Привыкли за спиной у дяди?!

Вешает галстук на гвоздь, внимательно смотрит на каждого по очереди.

Он ведь его не куда-нибудь надел, а на шею. Это ведь через голову. Так не так? Для этого ж мыслить надо, и что характерно, головой! Так кто ж он тогда? (опять почти шёпотом) А если иначе поставить вопрос: а не оттуда откуда (кивает вверх) оно прилетело, существо-то наше? А галстук – вроде знака нам, как пароль, что, мол, знаю, куда чего и на какое место у вас тут некое отличие вешать, и иду на контакт! А?

СТЁПА: Ё-о-о!

МАНЬКА: И чего ж… они все там такие… страхолюдины?

КУЗЬМИЧ: А американцы тебе каких показывают? В кино? С хоботами да с соплями!

СОНЯ: Действительно! Наш-то супротив ихних модельер. И руки, и ноги, и всё, что мужику полагается.

ДЕД: Э-э… Мерину полагается, да кобыла лягается!

КУЗЬМИЧ: Во-во, у баб только на это дело глаз намётан. А моя мысль склоняется к другому.

СОНЯ: И я про другое, Егор, ты чё?!

КУЗЬМИЧ: Да хоть и про это!.. Если причандалы человеческие, а не какая-то там спиралька с колокольчиками… (наклоняется над столом, тихо) Может, он как раз тот, кого не хватает между обезьяной и мной, человеком?

СТЁПА: Недостающее звено в эволюции?

ДЕД: Вот и мы тоже подумали: галстук как у Кузьмича… может, ты, думали… между обезьяной-то и нами…

МАНЬКА: Думали, один галстук и остался… Как признак того, что был… Нет, глядим, живой.

МИТЬКА: Подумали, в уборную пошёл и…

СТЁПА: При чём здесь уборная?

МИТЬКА: Чего?

СТЁПА: Ну, ты – «пошёл в уборную»?

МИТЬКА: Когда? Кто?

СТЁПА: Ты!

МИТЬКА: Когда я? Эт, вон, мать…

МАНЬКА: Да будя вам за столом про уборную-то!

МИТЬКА: Я про галстук! Про то, что был человек, и нет его! Одна тряпочка от него, как… Для музея только!

СТЁПА: Стоп! Молодец, батя! Му-зе-ий! (Кузьмичу) Прям в яблочко, да?

КУЗЬМИЧ: Вот она, народная смётка! Не начали, а уже расширяемся!

СТЁПА: (про галстук) И вот те первый экспонат для будущего музея. Ф-фух, во дела! А, Егор Кузьмич? А-а, господа?!.. Ха-ха-ха! И то, что в пакете, в холодильнике у нас – экспонат номер два! А может, даже, номер один?!

КУЗЬМИЧ: Да, Стёпа, да! Часть из пакета отправим в науку для изучения, а часть приберём. Кому что, а нам дивидент! Галстук и кал – это уже музей!

ДЕД: А между имя чего?

КУЗЬМИЧ: Между кем?

ДЕД: Между галстуком и тем, что ка… кал?

СТЁПА: Какой ты тёмный, дед! Между, между!… Потом скелет поставим!

СОНЯ: Ой, господи!

МАНЬКА: Стёпка, обалдуй, за столом ты!

ДЕД: (встаёт, с подозрением) Чей скелет?

КУЗЬМИЧ: Пока подберём, а потом – его личный.

СТЁПА: Зачем мой-то?

КУЗЬМИЧ: Да не твой, а его, снежного, личный.

ДЕД: (всё так же с подозрением) А вот про это «пока»… С кого подберём?

КУЗЬМИЧ: (подмигивает ему) Найдём, Сергеич, найдём. (наливает рюмки) Молодец, Степан, насчёт скелета! Музей растёт! (поднимает свою рюмку) Понятно, куда крен идёт? Ну, так за что пить будем?

ДЕД: Может, за то, что все живы… пока?

МАНЬКА: Да, лишь бы войны не было.

СТЁПА: (радостно смеётся) Ж-живём, маманя! Отец, как – заживём?

МИТЬКА: Ёкарный бабай, ажно жарко!

Смеются, пьют. Степан раздаёт огурцы на закуску, сам весело жуёт.

ДЕД: Пора и петь. (поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…

Все подхватывают.

КАРТИНА 5

В доме Ванюшкиных. Входит, громко, весело напевая, энергичный Стёпа. Он тянет провод, устанавливает телефон.

СТЁПА: (поёт) Я люблю-у тебя жи-изнь… (соединяет провода) Вот так! А то – кукушка! Ха-ха, всё – попёрло, откуковали, всё! (поёт) Я люблю тебя снова и снова…