Стакан воды

Художник Мария Хазова

Редактор Светлана Суркова

© Алексей Гурбатов, 2018

ISBN 978-5-4496-0323-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Ты для других живёшь на свете
И, забывая про себя,
Как будто в зной прохладный ветер,
Сдуваешь словом тяжесть дня.
Душа твоя неизмерима.
Глаза, как тёплый океан.
И сердце больше всего мира,
А светлый разум Богом дан.
Тебе к лицу твои седины.
Морщины только молодят.
Черты твои неотразимы,
А речь – ученье для ребят.
Ты словно ангел нежно-белый,
Ты точно с Неба Божество,
Своей надеждою и верой
Способна созидать добро.
Любовь твоя, как купол Храма,
Неописуема больша.
Я так горжусь тобою, мама,
Что жить умеешь не греша!
 
 
***
 

Урал. Октябрь. Обычный день, единственная отрада которого в том, что он солнечный. Большинство сидельцев не решаются без надобности покидать барак – на улице ветрено. А я иду по асфальтированной аллее с расстёгнутой верхней пуговицей на телогрейке, всем телом ощущая дыхание Севера. Но мне не холодно. Меня греет мысль о встрече с любимым, родным человеком.

В специально отведённое здание для длительных свиданий я зашёл последним, желая чуть раньше положенного увидеть маму через полупрозрачное стекло разделительного ограждения. Впереди ещё длительный обыск и тот, мимолётный взгляд на дорогого человека помогает скоротать долго тянущиеся минуты ожидания встречи.

Нет, не повезло. Не увидел.

«Наверное зашла в комнату обыска» – подумалось мне.

Я сделал первые шаги по лестнице, ведущей на второй этаж, где в казённой комнате с двумя кроватями (односпальной и двуспальной), холодильником из далёкого прошлого, деревянной вешалкой, спрятавшейся за дверью с облупившейся белой краской, кухонным гарнитуром местного производства, состоящего из одного навесного и одного напольного шкафов со скрипучими, отваливающимися дверцами, четырёх неудобных табуреток с круглыми сиденьями и на трёх ногах (идея зэка-дизайнера), гибридом видеомагнитофона и телевизора с маленьким экраном, узким проходом между кроватями, ведущему к большому, квадратному окну, от которого зимой неимоверно холодно, а летом очень жарко, запахом еды, табака, слёз и секса, впитавшимся в стены, на девяти квадратных метрах предстояло прожить мне и маме следующие три дня, разговаривая обо всём.

– Лёха, Лёха! Закинь вещи в четвёртую и спускайся сюда. Твоей маме плохо, – встревоженным голосом крикнул мне дневальный комнаты для свиданий.

Мгновение я не мог понять, что следует делать. Остановился. Туплю. Сердце начало бешено биться, а мозг отдал команду бежать.

Я, как вихрь, ворвался в нашу комнатушку, бросил на кровать взятые с собой вещи и три синие астры, специально выращенные для мамы в горшке на подоконнике отряда, и мухой вылетел обратно.

Два лестничных пролёта до комнаты обыска я преодолел в несколько прыжков и без стука открыл дверь в досмотровое помещение…

1.

27 апреля, в далёком 1938 году, на южном берегу озера Исык-Куль в многодетной семье родилась моя мама – Гурбатова Валентина Семёновна. Она стала последним, одиннадцатым ребёнком. К несчастью, один братик умер от пневмонии в годовалом возрасте, а одна из сестёр-двойняшек при родах. Таким образом, в семье Семёна Иващиненко осталось девять детей – семь девочек (Нюра, родившаяся ещё в царской России, аж, в 1915 году, Лида, Лиза, Маша, Зина, Тамара, Валя) и два мальчика (Андрей и Коля).

Жизнь многодетной семьи была сложной. Нехватка продовольствия, антисанитария и это при том, что в роду Иващиненко лодырей не было. Старшие помогали родителям, а младшие, как могли, старшим. Сплочённость и взаимовыручка служили фундаментом семьи моей мамы. Но с вторжением немецко-фашистских захватчиков на пределы Родины, этот фундамент дал трещину – многочисленных родных разбросало по бескрайним просторам Советского Союза. Утешало одно – никто из братьев и сестёр не погиб на фронтах той страшной войны.

Радость от победы была недолгой. Сначала умер мамин отец, а спустя несколько лет и её мама, внеся тона траура в новую, мирную жизнь.

Старшие сестры и брат уже создали свои семьи, в которых появились дети, а до сопливой девчонки дела никому не было. Мама была предоставлена сама себе и большую часть свободного времени проводила с мальчиками, играя с ними в футбол и «войнушку». Но о учёбе в школе и о домашних делах она, разумеется, никогда не забывала. В школе мама была хорошисткой и ярой активисткой, а дома вечно крайней. На неё родные регулярно выливали накопившуюся за трудный день злобу и усталость. Мама плакала от обиды, но слёзы старалась никому не показывать.

Шло время.

Мама окончила школу и в том же году отгуляла на свадьбе второго брата.

Коля был стройным, красивым, остроумным, жизнерадостным и трудолюбивым. Он никогда не испытывал нехватки женского внимания. За Колей охотились многие девушки, но выбрал он почему-то Зину.

Зина не отличалась изысканной красотой, утончённым вкусом и добродушной весёлостью – обычная деревенская девушка, не брезгавшая никакой работой. Но её лицо притягивало внимание. Особенно глаза и улыбка, вернее её отсутствие. Тёмные, большие, умные глаза казались злыми. А редко появляющаяся улыбка только подчёркивала злость. (Я, например, ни разу не видел тётю Зину смеющейся. Нет, не улыбающейся, а именно смеющейся).

Когда в родительском доме появилась жена брата, мама как-то сразу стала лишней. Словесные перепалки с молодой хозяйкой делали ее жизнь невыносимой.

Мама не раз просила брата:

– Коля, поговори с женой. Её придирки сведут меня с ума. Всё, что я делаю, ей не нравится.

Но Коля отвечал:

– Валя, не плачь. Зина правильно говорит, и ты должна выполнять и уважать её требования. А так же не забывай, что находишься в НАШЕМ доме и кушаешь НАШ хлеб!

«Конечно же братка прав!» – думала мама и решила как можно реже бывать в отцовском доме. Она жила недолго то у одной сестры, то у другой, которые вышли замуж, но из Киргизии не уехали. Мама ухаживала за детьми сестёр, при этом, как и любая девушка на выданье, мечтая о своих.

2.

На большеглазую красавицу с длинными, по пояс, жгуче-чёрными волосами обратил внимание стройный, худощавый ленинградец, приехавший во Фрунзе в командировку. Маме тоже понравился весёлый, милый парень, который бы всего на пару лет старше ее. Они стали встречаться, посещая кино и музеи. Спустя некоторое время их свидания перестали быть тайной.

В один из вечеров Николай отозвал в сторону от мамы её ухажёра и о чём-то долго беседовал с ним. Разговор напоминал встречу давно знакомых людей с периодическим рукопожатием и похлопыванием друг друга по плечам. Мама, стоя поодаль, волновалась, что брат запретит ей встречаться с понравившимся молодым человеком. Но этого не произошло.

Лишь через несколько дней Коля начал разговор о ленинградце:

– Валя, а скажи мне, нравится ли тебе Сергей?

Мама от бестактного вопроса пыхнула краской и отвела взор красивых, карих глаз в сторону, ища в кустах сирени ответ на вопрос брата. Даже себе юная девушка боялась признаться в том, какие нежные чувства зарождаются в ее сердце к образованному парню из интеллигентной семьи.

– Вижу, вижу, что люб тебе ленинградец, – продолжал весёлым тоном брат.

Неловкость сестры даже вызвала на Колином лице улыбку. Но он тут же осёкся, понимая, что разговор невесёлый.

Очень грубо и резко Коля сказал:

– Вот и уезжай в Ленинград! Ты здесь никому не нужна, а Сергей согласен взять тебя в жёны.

От этих слов мама поперхнулась глотком воздуха, словно её больно ударили в грудь, а на глазах появились слёзы.

После такого «удара под дых» маме ничего не оставалось делать, как уехать в город на Неве с милым, но малознакомым человеком, не успев понять, что же она испытывает – любовь или простое любопытство к неординарной личности.

3.

«Северная Пальмира» встретила уроженку среднеазиатских широт влажной прохладой и красотой монументальных зданий.

«Я определённо добьюсь здесь успеха и стану самой счастливой,» – с улыбкой на лице думала мама, стоя у парадной пятиэтажного дома на Садовой и держа за руку Сергея, моего будущего отца.

Но успех и счастье не спешили приходить.

Живя втроём в одной двадцатиметровой комнате, разделённой фанерной перегородкой надвое, мама регулярно выслушивала недовольства свекрови, а выйдя в коридор, и соседей по коммунальной квартире. От несправедливых придирок мама начинала замыкаться в себе, все реже на ее милом лице появлялась красивейшая улыбка и ямочки на щеках.