От татей к ворам. История организованной преступности в России

4. Шерифы Московского царства: губные старосты на страже порядка в провинции

Наиболее распространенной формой организации местных органов власти, подчиненных Разбойному приказу, были губные избы, возглавляемые губными старостами. Нередко, особенно во второй половине XVII в., когда воеводы за неимением или отменой губных старост руководили борьбой с разбойниками и ворами, губные избы переставали существовать как обособленные учреждения, вливаясь со всем своим штатом в съезжие избы.

Основы организации губных изб

Несмотря на вышесказанное, в истории Разбойного приказа, насчитывавшей более 150 лет, едва ли не самой ключевой фигурой в борьбе с преступностью на местах являлся именно губной староста, как правило, выбиравшийся из дворян и детей боярских одного уезда. Обыкновенно территория уезда совпадала с полицейским округом – губой, хотя нам известно и немало исключений. К их числу относится, например, Новгородский уезд, каждая из пяти частей которого была поделена пополам, и в каждой из десяти административных единиц имелся свой губной староста. Случалось и так, что небольшие уезды объединяли в одну губу для удобства управления, а в других обстоятельствах полицейские округа, вероятно, могли дробиться, что подтверждается еще губными грамотами второй четверти XVI в., которые требовали избрания голов и целовальников для отдельных волостей и станов.

Мы не случайно уделили столько внимания исключениям и частным случаям, которые не укладываются в общую схему представлений об организации губного дела, известную как современникам, так и историкам. Рассмотренные факты недвусмысленно свидетельствуют, что, хотя сущностные черты устройства губных изб сформировались к середине XVI в., имелись и многочисленные отличия, обуславливаемые как разнообразием социально-экономического уклада Московского царства, так и конкретным историческим контекстом. Иными словами, созданная еще при зарождении Разбойного приказа модель местного управления нуждалась в постоянном приспособлении к особенностям каждого конкретного уезда и к общему ходу внутренней политики правительства. Эффективность деятельности Разбойного приказа напрямую зависела от того, насколько хватит ресурсов для того, чтобы сохранять губные институты на местах.

К 1539 году относятся первые известия о появлении губных изб в России. Они представляли собой органы местного управления по борьбе с особо опасными преступлениями (разбой, татьба, убийство). Все чины губной избы обычно были выборными. Возглавлял ее губной староста из грамотных дворян, которые в силу возраста или увечий не могли нести полковую службу. Старосте помогали выбиравшиеся из крестьян или жителей города целовальники, которые брали на себя большую часть оперативной работы и даже могли участвовать в принятии судебных решений. Целовальников так называли, так как они приносили присягу и целовали крест. Кроме целовальников в губной избе были сторожа, охранявшие административное помещение и тюрьму, палач, а также иногда бирюч, зачитывавший населению царские указы.

Существовало три способа доказать вину подозреваемого – взятие с поличным или обнаружение поличного у него дома, оговор уже пойманным разбойником или вором, признание человека лихим, то есть профессиональным преступником-рецидивистом, в ходе обыска-опроса местного населения. По сути, эти же доказательства содержали в себе и основные следственные процедуры: обыск, допрос и пытка, опрос жителей. Очевидно, их проведение в полной мере зависело от населения и в меньшей степени от представителей других институтов власти (прежде всего воеводы). Любое из этих действий становилось бессмысленным, если губные органы не располагали поддержкой локального общества. Последнее нередко укрывало преступников и не являлось для проведения опроса. Впрочем, нередки были и другие ситуации – жители города и уезда могли уклоняться от выплаты налогов и исполнения повинностей для обеспечения борьбы с преступностью. Губные старосты, в отличие от воевод, не имели в своем распоряжении стрельцов и других служилых чинов и вынуждены были полагаться только на свои скромные силы, а значит, без содействия населения у них почти не оставалось возможностей реализовывать свои функции. Эта проблема была характерна и для других местных институтов, но в данном случае она носила более острый характер.

Основные преимущества института губных старост

В чем же заключалось для Разбойного приказа основное преимущество губных старост перед воеводами? Прежде всего следует согласиться с таким специалистом по истории губного дела, как В. Н. Глазьев, который полагает, что в отличие от воеводы, человека чужого для горожан и уездных людей и назначаемого на сравнительно короткий срок, губной староста происходил из местных землевладельцев и хорошо знал жителей и особенности своего округа, а потому мог лучше справиться с возложенными на него обязанностями. Пристальное изучение делопроизводства Разбойного приказа позволяет раскрыть еще одну существенную причину: губных старост в отличие от воевод было значительно легче контролировать.

Губной староста выбирался населением, однако его назначение было невозможно без приезда в Разбойный приказ, который был вправе как утвердить, так и отставить законно избранного кандидата. Непосредственное начальство губного старосты за редким исключением состояло из судей и дьяков Разбойного приказа, которому были подсудны все, кто служил в штате губных изб.

Кроме того, многие губные старосты занимали свои посты годами и даже десятилетиями. Более того, представители некоторых дворянских родов в двух, трех и более поколениях выбирались на эту должность. Подобная преемственность и долгие сроки службы были чреваты злоупотреблением и усилением власти отдельных агентов. Действительно, источники знают немало случаев, когда губные старосты брали взятки, освобождали преступников из тюрьмы за деньги, проводили обыски без понятых, чтобы подкинуть краденую вещь, заставляли разбойников оговаривать невиновных людей, чтобы вымогать с последних подношения, а иногда даже прямо потворствовали разбойникам за долю в награбленном имуществе. И все же для Разбойного приказа выгоды такой стабильности, когда одни и те же люди долгое время руководили губными избами, перевешивали вероятные риски, поэтому он старался всеми силами восстановить или насадить губные институты, даже если для этого приходилось поступаться принципами выборности.

Об организации выборов губных старост на Русском Севере

22 мая 1637 г. в Устюге получили грамоту из Разбойного приказа, которая возлагала на местных жителей обязанность по организации губного аппарата – следовало выбрать 2 губных старост из лучших посадских и уездных людей, а также 2 губных дьяков, 8 губных целовальников, 4 тюремных сторожей и 2 избных. Разбойный приказ был вынужден пойти на такие меры, поскольку присылаемые в последние 6 лет сыщики не вполне справились со своей задачей и вызвали волну недовольства населения, страдавшего от их притеснений. Устюжане выступили против введения губного института, высказав следующие соображения: во-первых, среди них не нашлось лучших людей, которые либо жили в Москве, принадлежа к гостиной сотне, либо были заняты на дальних сибирских службах, а небогатые «молодшие» люди не годились к губному делу. Во-вторых, количество разбойников заметно поубавилось, а причиной совершавшихся преступлений являлось нерадение сыщиков, вовремя не казнивших разбойников, которые, пользуясь заминкой, убегали, чтобы снова выйти на большую дорогу. Прошение устюжан было удовлетворено: уголовные дела остались в ведении воевод, а губной аппарат так и не был создан в этом северном уезде.

В начале 30-х годов XVII века в другом северном регионе, Важском уезде, действовал назначенный из Разбойного приказа губной староста Петр Шарапов, происходивший из служилых людей другого уезда. Преследуя разбойников на вверенной ему территории, он постоянно сталкивался с тем, что преступники бежали в соседние Устьянские волости, где они находили укрытие от правосудия, в руки которого население отказывалось выдавать подозреваемых. Более того, сами жители Устьянских волостей занимались разбоем как сезонным промыслом: летом грабя и убивая, а в холодное время года зимуя в Введенском приходе Устьянских – волостей.

С еще более существенными трудностями приходилось сталкиваться в 40-х гг. XVII в. белозерскому губному старосте А. С. Козлову, который тоже не обладал поддержкой местных землевладельцев, получивших после Смуты владения в этом уезде. Судя по письмам А. С. Козлова племяннику дьяку А. И. Козлову, руководить борьбой с преступностью в этом уезде было непросто. Губному старосте регулярно приходилось сталкиваться со своеволием поместных казаков, не веривших и отказывавшихся подчиняться царским указам. Ослушники оскорбляли и били губного старосту, целовальников и даже сломали руку сторожу. А. С. Козлов не раз писал об этом в Разбойный приказ, прося о государевой грамоте «с жестоким указом», потому что даже одна указная грамота на кого-либо из «учинившихся сильно людей», возможно, заставила бы «посумниться» и прочих непокорных казаков. Неудивительно, что в сохранившихся грамотках отчаявшийся губной староста просил своего племянника добиться в Разбойном приказе отправки на Белоозеро именно такого «жестокого указа».

Своеволие проявили и местные посадские люди. А. С. Козлов по грамоте из Москвы должен был переменить целовальника, посадского человека И. Бояркина, но посадские не послушались указа и не дали губному старосте выборов на нового целовальника. А. С. Козлов не единожды писал в Разбойный приказ, но ответа так и не дождался, о чем тоже сообщал своему племяннику.

Слабость местной дворянской корпорации и губных старост привела к тому, что в 1666 г. группа белозерских землевладельцев: стольники, стряпчие, московские дворяне, жильцы, дворяне и дети боярские разных городов – подготовили челобитную об отмене у них института губных старост и передаче их полномочий воеводе. Ее составление было вызвано тем, что спустя некоторое время после смерти Ивана Ворыпанова, 20 сентября 1666 г. белозерский воевода И. Ф. Чаплин получил грамоту из Разбойного приказа, которая предписывала выбрать нового губного старосту. Местные светские землевладельцы просили разрешить их от этой обязанности, поскольку «крестьянишка наши люди бедные и губному старосте на Белоозере быть не у чево». Иными словами, челобитчики намекали на то, что они не в состоянии оплачивать деятельность губной избы.

Дальнейшая судьба этой челобитной, сохранившейся ее копии неизвестна. Впрочем, даже если она и поступила в Разбойный приказ, то последний, вероятно, отказал белозерцам, поскольку в том же 1666 г. С. Б. Торжнев был избран новым губным старостой. Он возглавлял местную губу вплоть до 1671 г., когда Разбойный приказ удовлетворил его прошение об отставке по старости и болезни. В дальнейшем губные дела были переданы воеводам и все время оставались в их руках, за исключением нескольких лет в начале 1690-х гг., когда на посту губного старосты находился Ф. А. Моложенинов.

Процессы, подобные тем, что происходили на Белоозере, Ваге, в Устьянских волостях и в Устюге, имели место и в других регионах Московского царства не только в середине, но и во второй половине XVII в.

Конфликт воеводы и губного старосты в Ефремове

В 1689/90 г. подьячий Сыскного приказа Афонасий Куковский приехал в Ефремовский уезд с целью выбрать губного старосту. Ефремовцы указали подьячему на Тихона Тимофеевича Бессонова как на достойного кандидата для заведования губным делом, однако вскоре некоторые жители уезда, «норовя воеводам», подали Куковскому сказку, в которой утверждали, что выбрать в губные старосты некого.

Через несколько лет в 1694 г. Бессонов подал заручную челобитную, подписанную 19 ефремовскими помещиками, о том, чтобы назначить его губным старостой. В отличие от претендентов на эту должность в других уездах, Бессонов прежде всего апеллировал не к поддержке его местным населением, а к прошлым военным заслугам, в числе которых участие в семилетней осаде Быхова и обороне Витебска в ходе русско-польской войны 1654–1672 г. Отставленный от службы за раны и дряхлость Бессонов желал стать губным старостой, поскольку служившие с ним братья были устроены к каким-либо приказным/государевым делам, а он ничем пожалован не был.

Челобитная ефремовского помещика сначала поступила в Сыскной приказ, а потом была взнесена к царям Петру и Иоанну Алексеевичам, которые повелели 30 апреля (по другим данным – 22) назначить к губному делу Бессонова.

Появление нового губного старосты в Ефремовском уезде стало источником неурядиц в местном управлении. Воевода и губной староста оспаривали полномочия друг друга: один квалифицировал дела как судные, а другой – как розыскные. Горожане и уездные люди терялись, когда речь шла о том, к какому из судей обратиться. Истцы подавали челобитную в губную избу, а ответчики по этим же делам предъявляли свои претензии в съезжей избе. Еще одна проблема заключалась в том, что Бессонов не имел разрешения или просто не успел обзавестись штатом губной избы. И губной староста, и воевода пользовались одними и теми же караульщиками и приставами, которым приходилось ездить по одним и тем же делам то от воеводы, то от губного старосты.

Судьба института губных старост в конце XVII – начале XVIII в.

В последней четверти XVII в. Разбойный приказ, как и раньше, всеми силами старался обеспечить губными старостами подведомственные ему уезды. В 1661/62 г. служивший 16 лет в ливенской губной избе подьячий И. Шебанов был назначен губным старостой Ливенского уезда, из местных подьячих также происходили шуйский губной староста Г. Монатьин (1699 г.), елецкий А. Дегтярев (1689 г.), епифанский Д. Молчанов (1700 г.), калужский Г. Антипин (1672 г.), каширский С. Кунчуров и ряжский Ф. Сидоров (1700 г.). Назначение на столь важную должность подьячих, имевших опыт в ведении губных дел, с одной стороны было удачным решением, а с другой – шло вопреки традиции выбора местным населением, которое едва ли доверяло бюрократам, занявшим по указу из Москвы место, по обычаю отводившееся видным представителям служилого города.

Однако было бы ошибкой думать, что институт губных старост повсеместно находился в кризисе. В ряде крупных уездов, среди которых, например, Новгородский, где служилый город имел давние традиции, губные старосты избирались вплоть до самого упразднения. В других, как это было в Шацке, землевладельцы выступали за передачу власти от воеводы к губному старосте, которому они доверяли. Даже рязанские служилые люди, ругавшие своих увечных губных старост за бездействие и пассивность, всячески поддерживали этот институт и требовали назначения сыщика, судя по всему, только потому, что не могли приискать более подходящих на роль губных старост дворян. Жители Галицкого уезда тоже считали необходимым наличие губных старост не только в самом Галиче, но и в его пригородах, потому как без этого невозможно было поддерживать правопорядок.

Итак, в тех уездах, где население желало упразднения губных старост, оно обычно просило передать их полномочия воеводам. Впрочем, были и другие модели взаимодействия этих двух конкурирующих институтов. С одной стороны, в середине 20-х годов XVI в. алатырскому воеводе И. Л. Опухтину велели «их (мордву – А. В.) от сыщиков разбойных дел и о губных старость оберегать», а в 1663 г. нижегородскому воеводе было приказано беречь местное население от губных старост, то есть, по сути, выполнять контролирующую функцию. Впрочем, оба института могли и сотрудничать. Первое известие о совместной борьбе с преступностью воеводы и губного старосты относятся к 1674 г., хотя такая форма распределения полномочий могла существовать и ранее. В этом году Разбойный приказ поручил саранскому воеводе, стольнику П. Г. Долгорукову и местному губному старосте Ф. Анненкову ведать уголовные дела. В указной грамоте из приказа не разъясняются детали сотрудничества двух представителей власти, кроме того, что Анненкову следовало заверять своей подписью отчетную документацию, отправлявшуюся в Москву.

И все же в 1679 г. указом царя Федора Алексеевича губные старосты упразднялись повсеместно, передавая свои полномочия воеводам. Для того чтобы решить всегда стоявшую проблему надзора за воеводами, о которой мы говорили ранее, Разбойный приказ установил новую процедуру контроля. Согласно ей отвечавший за губные дела старый подьячий съезжей избы раз в год приезжал в Москву с перечневыми росписями, где фиксировалось, сколько дел было решено, с указанием вины преступника и вынесенного ему приговора. Помимо росписей, подьячие брали с собой деньги и приходно-расходные книги.

При этом наказы расширяли власть воевод и обязывали их, в случае если преступникам будет вынесен смертный приговор, немедленно приводить его в исполнение, не сообщая об этом в Разбойный приказ. Как и прежде, казнить разбойников и воров требовалось там, где они совершали преступления, или там, где жили, «чтоб на них смотря, иным не повадно так было воровать».

Восстановление института губных старост в 1684 г. мало что изменило в обозначенных нами тенденциях, учитывая которые, Разбойный приказ продолжал проводить свою политику.

К началу XVIII в. в местном управлении сложилась парадоксальная ситуация. Все чаще губные старосты, вопреки традиции, не избирались населением, но назначались из Разбойного приказа; что же касается воевод, то уже были нередки те случаи, когда им доверялось губное дело по челобитным уездных жителей. Это противоречие едва ли говорит о кризисе отдельных институтов, поскольку в разных регионах дело обстояло по-своему: где-то борьбу с преступностью в основном вели губные старосты, а где-то – воеводы. Проблема была в том, что созданная в XVI в. единая система местных учреждений, подчиненных Разбойному приказу, находилась в тяжелом положении, когда в условиях изменившейся социально-политической реальности права губных изб регулярно оспаривались как самим населением, так и другими агентами власти.

Именно в таком состоянии и застал местное управление указ об упразднении губных старост (1702 г.). Расформировывая этот старый институт, Петр I сразу же создал новую должность, воеводских товарищей, которые выбирались населением из дворян и должны были решать все дела совместно с воеводой на правах равноправия. Так будущий император попытался примирить выборную и назначаемую власть в масштабах всей страны, но, к сожалению, опыт этот не был удачным. В первой четверти XVIII в. местное управление ожидала целая серия разнообразных реформ, которые в итоге практически полностью демонтировали провинциальные учреждения эпохи Московского царства. Однако в народной памяти губные старосты уже успели занять свое место, не зря В. И. Даль записал в своем знаменитом словаре пословицу: «Умный что староста губный: всяк его боится».

5. Разработка, кодификация и основные памятники «губного права»

Документы XVI–XVII вв. не знают такого понятия, как уголовное право. При этом в самих правовых кодексах и делопроизводственных документах употребляется понятие «губное дело», к которому относились все вопросы, принадлежавшие, как правило, к компетенции Разбойного приказа и губных старост. Учитывая это, разумно говорить о существовании в России той эпохи «губного права», которое ближе всего напоминает по своему содержанию то, что мы теперь называем уголовным и уголовно-процессуальным правом.

Надо иметь в виду, что нормами «губного права» пользовался не только Разбойный приказ, но и другие учреждения, которым по случаю или в силу традиции доверялась борьба с преступностью. Таким образом, упрощая дело, под «губным правом» следует понимать совокупность юридических норм, регулировавших все возможные стороны (административную, судебную, процессуальную) губного дела.

Чтобы представить себе тот объем законодательных новелл, который охватывало «губное право», достаточно обратиться к Соборному уложению. Из 25 глав этого кодекса с деятельностью Разбойного приказа непосредственно связаны 2 главы – XXI и XXII, состоящие из 104 и 26 статей соответственно. Из других «судебных» разделов Уложения эти главы по числу статей превосходит только гл. X, посвященная общему порядку судопроизводства, распространявшемуся на все учреждения.

Разбойный, как и прочие московские приказы, не обладал правом самостоятельно принимать основополагающие законодательные акты, но при этом активно участвовал в процессе законотворчества. Придание юридической силы тому или иному закону происходило только с распоряжения царя и/или боярской думы, однако, поскольку нормы «губного права» не охватывали все необходимые вопросы, Разбойному приказу приходилось заниматься правотворчеством, самостоятельно изобретая решения для тех ситуаций, что не были прописаны в законах. В дальнейшем подобные неписаные нормы могли стать законом или, напротив, быть отвергнутыми.

Судьи Разбойного приказа обладали правом законодательной инициативы. В ряде случаев судья иногда вместе с дьяками докладывал царю и боярской думе о том или ином вопросе, попутно предлагая его решение. Первый известный пример такого рода относится к 26 ноября 1555 г., когда глава Разбойного приказа боярин кн. И. А. Булгаков делал доклад царю. В докладе были обозначены 4 правовых ситуации, по которым у Булгакова были как вопросы о том, каким образом следует поступать в определенных случаях, так и конкретные предложения. Подобная практика продолжала существовать и в первой половине XVII в., когда с такими докладами выступали кн. Д. М. Пожарский, М. М. Салтыков, а во второй половине столетия – В. Ф. Извольский.

В отличие от производимых по случаю докладов царю и боярской думы о разрешении правовых трудностей, государь и члены думы более регулярно рассматривали вносимые из Разбойного приказа статейные списки заключенных, которым высшая судебная инстанция Московского царства выносила приговор, когда приказные судьи затруднялись принять решение.

Приведем пример. Указ 1637 г. о наказании преступников с малой и средней виной был принят во время того, как Михаил Федорович слушал «в комнате» статейный список. К указу примыкала помета, сделанная дьяком Разбойного приказа Иваном Трофимовым, о том, как должен был реализовываться законодательный акт и каким образом квалифицировать малую и среднюю вину.

В другой раз, в 1639 г. в указную книгу было внесено судебное решение о взыскании вытей с вологжанки вдовы Домницы, с тюремщиков которой следовало взять запись о том, чтобы не изувечить ее. Подобные судебные решения, принимаемые царем во время слушания статейного списка, носили характер прецедентных и отбирались руководством Разбойного приказа произвольно.

В иных случаях участие Разбойного приказа в законотворчестве было еще более косвенным. Например, при обсуждении вопроса о восстановлении института губных старост учитывались материалы не сохранившейся выписки, которую подготовили в приказе.

Уже после того, как правовой акт был принят, царские указы и прочие законодательные материалы сохранялись в специальном месте. Так, дьяки Разбойного приказа И. Софонов и Н. Посников положили в особый ящик отписку с подлинным текстом указа Михаила Федоровича 1627 г. за пометой думного дьяка Федора Лихачева. Содержание отписки обычно копировалось в указные книги, делая ненужным обращение к подлиннику законодательного акта.

Указные книги Разбойного приказа были основными, не считая Соборное уложение 1649 г. и Новоуказные статьи 1669 г., памятниками права, где содержались нормы, регулировавшие губное дело. К ним можно отнести характеристику А. Г. Манькова, посвященную русскому законодательству того времени: «о конкретном, предметном характере законодательства», что «связано с эмпирическим образом мышления того времени, с определенной неспособностью к большим обобщениям, абстракциям».

Сопоставление сохранившихся источников позволяет уточнить механизм их формирования. Действительно, сначала именно решение конкретного дела, занесенное в указную книгу, становилось законодательной нормой, но по прошествии времени, когда таких записей становилось много, назревала потребность в их систематизации и анализе. В приказе составлялась новая редакция указной книги с наиболее актуальными и необходимыми нормами, сформулированными уже в абстрактной форме. Предложенная нами схема нуждается в уточнении. В XVI в. первичные записи носили более синтетический и организованный характер, в то время как в первой половине XVII в. в книгу прямо копировались указные грамоты и решения царя и бояр по конкретным делам.

Законодательство Разбойного приказа не носило всеохватывающий и комплексный характер. Отвечая на одни вопросы, оно умалчивало о других. Но это не значит, что их решение пускалось на самотек. Оно существовало по умолчанию, в силу традиции, сохраняясь в обыденном делопроизводстве. В свете этого факта неудивительно, что в приказе вынуждены были время от времени напоминать губным старостам, нередко по их просьбе, об определенных нормах. Наконец, существовал целый пласт законодательных актов, не входивших в Указные книги и отражавших всего лишь текущие преобразования (Уложение Бориса Годунова, указ об отмене сыщиков). Еще одним выражением несистемного характера законодательства являются случаи, когда царь и Боярская дума заново утверждали старые нормы в виде новых указов и приговоров, несмотря на то что были известны более ранние посвященные подобным проблемам законодательные акты.

Как и большая часть делопроизводства Разбойного приказа, его законодательство прежде всего регулировало процессуальную деятельность губных старост и определяло их правовой статус. Однако тот факт, что, с точки зрения содержания, указные книги были обращены к агентам Разбойного приказа, не должен вводить нас в заблуждение по вопросу их функциональности. Эти законодательные памятники не являлись кодексами, предназначенными для суда на местах, а носили делопроизводственный характер и составлялись для собственного пользования. Обычно губным старостам предписывалось действовать согласно выданным им наказам, в которых содержалось большинство необходимых инструкций. Отдельные положения указных книг могли сообщаться в рамках указных грамот.

Начало XVII в. привело к перемене в положении дел. Изменения в правосознании, которые предстоит еще объяснить, привели к распространению Указной книги 1616/17 г. в ряде частных списков. Эта тенденция в дальнейшем продолжала крепнуть – достаточно вспомнить, сколь быстро было раскуплено первое издание Соборного уложения. Во второй половине XVII в. известен очень интересный случай – на суде жители одного из городов апеллировали к недавно принятым законодательным актам, в то время как контролировавший тяжбу воевода, не располагая ими, вынужден был писать в Москву.

Впрочем, еще оставались некоторые памятники права, в применении которых Разбойный приказ имел большой опыт, в отличие от других учреждений и тем более частных лиц. Речь идет о Кормчей книге, которая использовалась в Разбойном приказе уже в первом десятилетии после Смуты, когда этот законодательный кодекс еще не был напечатан и существовал в рукописных копиях. В 1624 г. Разряд запрашивал информацию у Разбойного приказа о наказании, которое полагается зависимым людям, убившим своих господ. Ответная память содержала выписки из ряда подходящих судебных дел, среди которых имелось и дело убийц Семена Полибина, сожженных за свое преступление по приговору Боярской думы. Вообще сожжение, как вид смертной казни, не упоминается ни в одном из законодательных актов вплоть до Соборного уложения, но на практике оно применялось к еретикам и колдунам. Что до данного случая, то, как видно из Новоуказных статей 1669 г., такое наказание было напрямую взято из Кормчей.

В целом же знакомство с бытованием отдельных новелл и памятников уголовного законодательства приводит нас к неожиданному выводу о том, что Разбойный приказ невольно играл роль своеобразного культуртрегера в области права. Из канцелярии этого ведомства рассылались Кормчие книги губным старостам, Новоуказные статьи 1669 г. – воеводам, сыщикам и в другие приказы, например в Сибирский, который в свою очередь распространял их на подведомственной ему территории.

Впрочем, это лишь вершина айсберга. В сотне уездов губные учреждения постоянно получали массу указных грамот и наказов, где излагались различные нормы губного права, с которыми знакомились не только губные старосты и подьячие. Ежегодно в каждой губе из числа сошных и посадских людей выбирали целовальников и сторожей, получавших от воевод и губных старост наказные памяти. Эти документы являлись чем-то вроде ордеров, удостоверявших правомочность отдельных следственных действий и очерчивавших основной круг обязанностей выборных лиц. Бесспорно, не все целовальники и сторожи были грамотны, а следовательно, способны прочесть выдаваемые им памяти, но очевидно, что содержание этих актов так или иначе сообщалось им руководством. Таким образом ежегодно сменявшие друг друга сотни жителей городов и сельских обитателей, посадских людей, ремесленников и простых крестьян на практике знакомились с нормами губного права и получали определенный опыт в их применении.

После того, как мы дали общую характеристику губного права и сказали о его особенностях, самое время показать, каким образом эти нормы действовали в реальности.

Ход судебного дела

Несмотря на то что до нашего времени дошло не так много полных уголовных дел, вполне возможно реконструировать их типичную структуру благодаря сохранившимся отдельным документам, которые могли входить в них, и актам, позволяющим понять, как работали делопроизводственные механизмы Разбойного приказа и губных изб. В ту эпоху под делом обычно понималась посылаемая в приказ совокупность документов по конкретному преступлению, по которой требовалось вынести приговор. Естественно, на этом местном уровне почти весь актовый материал представляет собой результат работы губной избы. Но, прежде чем следственные материалы могли быть отправлены в Москву, в них должны были присутствовать 2 компонента.

Во-первых, это фиксация преступления, которая давала старт следствию, чаще всего в форме привода (документа о задержании преступника с поличным и предъявлении его властям), извета (заявления-челобитной, подкрепленного доказательствами), досмотра найденного тела для определения насильственного характера смерти. Во-вторых, после этого губной староста и его подчиненные были обязаны либо допросить подозреваемого и решить вопрос о заключении его в тюрьму, либо, в случае установления насильственного характера смерти, провести опрос местного населения.