Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции

Стрекоза

Я вышел во двор и стал под лучами солнца. Конец мая! Жарко! Жизнь!

Солнце прогревало меня насквозь, доставляя огромное наслаждение… Появились тюльпаны, зажгли под солнцем свои алые чашечки… Воздух неподвижен… Изредка веет легчайший ветерок, словно кто-то любящий по лицу гладит… Из травы выглядывают крохотные, очаровательные, сиреневые цветочки… Позорище! Не знаю, как они называются!

Наша старенькая, почти засохшая слива, тоже расцвела! Даже она! Вот не ожидали! На другой клумбе, метрах в двадцати от меня, появились оранжевые цветы, сильные, яркие… Опять не знаю, что это за цветы, опять позор…

Я сделал шаг в их сторону и замер: прямо передо мной, в воздухе, непонятно откуда взявшись, повисла большая, жёлто-зелёная стрекоза с прозрачными, как бы стеклянными, выпуклыми глазами, переливающимися всеми цветами радуги! Помню цвета – изумрудный, золотой, медный, фиолетовый… Мелькают в памяти ещё какие-то цвета, но боюсь, я их выдумал, от восхищения…

Чудо! Речная стрекоза висит в шаге от меня, в хрустальном сиянии своих неутомимых крылышек! Повисела секунды три – и… раз! И исчезла! Так же стремительно, как и появилась. Странно, боком умчалась в свою жизнь… Словно ветром её унесло…

Я стоял, и никак не мог понять: тридцать лет я не видел леса, не гулял по полю, не купался в речке, не собирал грибы, не загорал. Стрекозу тридцать лет не видел! Увидел и обрадовался, как ребёнок! Почти до слёз! Как это всё могло произойти?!

Но, конечно, есть ответ: тридцать лет назад мне нужно было перейти маленький мостик, и спокойно идти по жизни дальше… Я собирался это сделать, но тут чья-то мягкая рука, пахнущая ландышем, обняла меня и повела в противоположную сторону. Ласковый голос убеждал: пойдём, там будет лучше… Большие, карие, глаза смотрели нежно и преданно…

Очнулся я в больничной палате, изуродованный с головы до ног.

А Невежество (это было, конечно, оно) растерянно стояло рядом и протягивало мне пирожок с капустой…

Так я, практически на всю жизнь, оказался заперт в своей комнате, и с ужасом часто думаю, что бессмертное Невежество, в миллиардном своём исчислении, бродит по Земле, улыбаясь встречным ласковой, умиротворяющей улыбкой.

Или, где-то на полянке, среди цветов и трав, весело делает экспериментально – ускоренные трепанации черепа кривым, ржавым и грязным от крови, плотницким топором!

Я поступил в театр!

(Рассказ бывшего театрального хормейстера.)

У каждого человека в жизни когда-то случается первый день службы. Обычно его не забывают, особенно если он проходит так весело и ужасно, как он прошёл у меня.

Мне было двадцать три года, я закончил Московскую консерваторию по классу хорового дирижирования. Учителем моим был один из самых знаменитых хормейстеров СССР, профессор и народный артист. Он и устроил меня на работу в театр Оперетты в должности второго хормейстера. Я очень любил своего Учителя, он был великим человеком, и относился ко мне ласково и дружелюбно. Может быть мне когда – нибудь повезёт и я снова увижу его… Где – нибудь там… В синеве…

Наступил первый день моей службы в театре. Утренняя репетиция. Главный хормейстер представляет меня хору, я взволнован… Второй час репетиции проходит на сцене… Меня представляют вторично, я чуть не с ног валюсь от волнения, а репетиция идёт своим ходом… Хор ревёт, солисты поют и играют, главреж изрыгает камни и лаву… В общем началась театральная жизнь!

После репетиции я зашёл в Союз композиторов и как полагается солидному театральному деятелю, плотно покушал с бутылочкой «Мукузани», затем неспешно погулял по улице Горького, а затем направился в консерваторию к Учителю, так сказать, поделиться свежими впечатлениями…

Когда вечером я пришёл на спектакль, то уже в раздевалке почувствовал, что в театре что-то произошло, и это «что-то», имеет ко мне самое прямое отношение. Ну, скажем, почему вахтёрша смотрит на меня так испуганно? Почему, эти два известных артиста, приветствуют меня не просто как нового товарища, а как-то особенно, многозначительно, и я бы даже сказал загадочно? Почему, когда я проходил мимо мужской гримёрной из неё выскочил мужчина с наклеенной бородкой и, пробегая мимо меня, прошептал: «Здравствуйте, ваше превосходительство!» – и исчез во мраке кулис? То есть понятно, почему он выскочил и исчез, ему нужно было на сцену, но что означают слова «ваше превосходительство»? Какое я «превосходительство»? Обдумывая всё это, я добрёл до третьего этажа и тут навстречу мне… Словами это описать невозможно! Представьте себе самую яркую, самую пёструю картину Кандинского, причём картину не висящую спокойно на стене, а картину живую, говорящую, возбуждённую, подвыпившую – в мужской своей части – картину, обутую даже не в ботинки, а в какие-то корытообразные лапти! Это артисты хора шли на свой выход. И опять в выражении лиц, обращённых ко мне, я заметил тоже загадочное выражение, поразившее меня ещё в раздевалке. Обычно так смотрят на баловней судьбы. Но при чём тут я? Разве я баловень судьбы? Или, может быть, я просто не понимаю значение своей должности в этом театре? Пробравшись через толпу артистов, я вошёл в кабинет главного хормейстера и огляделся. Кабинет был пуст, а на столе лежала записка:

«Александр Александрович! Сообщаю Вам, что главный хормейстер поссорился с администрацией и ушёл из театра. Минут через десять, я зайду к Вам, обсудить положение. Инспектор хора.» То есть, получилось, что я, двадцатитрёхлетний мальчишка, в первый день своей службы, неожиданно стал руководителем театрального коллектива, состоящего из пятидесяти человек, причём большинство из них, были старше меня чуть ли не вдвое! Это было опасно, но я нисколько не испугался. Да и чего мне было бояться? Я учился у знаменитого профессора и я в гробу видал все хоры всех театров оперетты! Мне хор Большого театра подавай! И то я не дрогну! Так я думал в то время.

Через десять минут пришёл инспектор, мы обсудили положение и я убежал осматривать театр. Я обежал его сверху до низу и пришёл в восторг! Какие вестибюли, какие бутерброды, какие портреты!

В артистическом буфете я выпил три чашки кофе, ожидая артистов, но никто не пришёл, все были на сцене. Тогда я пошёл в нижний вестибюль и выпил там бокал «Донского игристого». Потом я поднялся на второй этаж, съел там бутерброд с севрюгой и выпил бутылку «Золотого двойного». В то время, это было самое лучшее пиво. Потом я поднялся на третий этаж, выпил там две рюмки коньяка и купил несколько шоколадных конфет. (Одну подарил рыженькой буфетчице.) Потом прошёл в директорскую ложу, сел на директорское место и немножко посмотрел спектакль. «Какая хорошая работа! – думал я, доедая шоколад и приятно пьянея. Наконец, первое действие кончилось, и я опять спустился в артистический буфет. Там было полно всякого народа, на меня обращали внимание и это мне льстило. Несмотря на лёгкую тошноту, я выпил ещё две чашки кофе и пошёл к себе, стараясь выглядеть деловым и серьезным.

«Хорошая работа!» -вертелось у меня в голове, -«Очень хорошая работа!»

В кабинете было тихо. Я открыл какой-то клавир и поиграл немного. Но разве мог я спокойно сидеть в этом кабинете, похожем на чемодан и играть что-то, когда вокруг кипела такая интересная жизнь?! Нет, не мог. Я закрыл клавир и стал ходить по кабинету, в ожидании второго действия. Вот прозвучал первый гонг. Вот второй. Потом третий. Я поправил галстук, причесался и в тот момент, когда я собрался спуститься в ложу, в кабинет заглянул инспектор.

– Александр Александрович, вы знаете, что через две минуты, вы дирижируете закулисным хором?

– Что?! Каким хором?!

– Хором болотных огней…

– Каких таких огней?! Я понятия не имею ни про какие огни!! Где ноты?!

– Александр Александрович, надо бежать сломя голову, а вы – ноты!

– Но я же не могу без нот!!

– Можете!

– Объясните, по крайней мере, как это происходит?!

– Объясню в пути!

И мы понеслись… Из объяснений инспектора понимаю, что артистки должны спеть два хора, один за кулисами (этим хором должен

дирижировать я), а другой, следующий, уже на сцене, под управлением дирижёра.

– Поймите, я же ни одной ноты из партитуры не знаю! Как же я могу дирижировать?!

– Смотрите на дирижёра!

– Ну и что?!

– Он вам покажет вступление, а вы – артисткам!

– Но это же ничего не меняет! После того, как он покажет вступление, я должен что-то делать?! А что я буду делать?!

– Ладно, как – нибудь выкрутимся!

– Как?!

Вот лесенка… Вот ещё лесенка… Вот кулисы… Какой мрак! На сцене что-то происходит, кто-то поёт, кто-то танцует… Вот артистки хора, в руках у них мигают какие-то огонёчки…

– Александр Александрович, не бойтесь, мы споём!

– Александр Александрович, смотрите, мельник пьяный упал, храпит! Через минуту мы поём, вроде бы как нечистая сила!.. Издалека!

– Сначала мы здесь колдуем, а потом на сцене!

– Александр Александрович, ищите дырку!

– Какую дырку?!

– В кулисе! Через неё вы будете смотреть на дирижёра! Он вам покажет вступление, а вы нам!

– Где дырка?! (Мрак! Страшный мрак!)

– Дырки нет! Опять зашили, сволочи!

– Дайте нож! Немедленно дайте нож!

Инспектор ныряет куда-то и возвращается с ножом. Где он его взял?! С треском распарываем кулису… Вижу дирижёра, пытаюсь понять что-то, певицы впиваются в меня глазами… Господи, помоги! Неожиданно дирижёр как-то странно дёргается… Что это?! Вступление или нет?! Очумело машу рукой и… Сбиваю певиц с толку. Они вступают на пол такта раньше, потом пытаются поправиться, потом всё смешивается, пения нет, какие-то вопли… Совершенно мокрый, несчастный, ошалевший, смотрю вслед артисткам… Вот они плавно выплывают на сцену, поют что-то очень печальное и растворяются в кулисах противоположной стороны…

С дебютом вас, Александр Александрович!

Рассеянно выслушав от инспектора какие-то утешительные слова, я поднялся в свой кабинет и стал по нему метаться. Я был уверен, что карьера моя кончилась не успев начаться, что завтра все будут смеяться надо мной, и плевать мне вслед… Что, Учитель, узнав о моём позоре, с негодованием отречётся от меня…

В кабинете была странная вторая дверь, смысла которой я ещё не понимал. Я открыл её и очутился в зрительном зале, почти под потолком, на последнем ярусе. Я подошёл к барьеру и волосы шевельнулись у меня на голове… Передо мной открылась золотисто-бордовая, бархатная театральная бездна! Казалось она дышала, воздух её был тяжёл и ароматен! У меня закружилась голова и я отошёл от края. Бездна явно тянула к себе, вниз, казалось говорила: прыгни, лети ко мне, ты будешь счастлив! Такие мысли требовали немедленной корректировки. Я огляделся. Буфет был в двух шагах и толстая, добродушного вида буфетчица торговала пирожными и шампанским. Я взял бутылку и ушёл в кабинет. Бутылка открылась легко и выпилась прекрасно. Измученный мозг успокоился, я закурил и с удовольствием вспомнил, что среди артисток хора, есть милейшие девчонки. Я исправлюсь и заслужу их уважение. Это вдруг стало ясно, как день Божий.

Спектакль кончился. Я спустился к дирижёру, чтобы объяснить, что я не виноват в срыве хорового эпизода. Дирижёр сказал, что всё это пустяки и я ушёл от него счастливый. Внизу меня ждали приятели и приятельницы. Посмеявшись над моим выступлением, они выяснили, что у меня есть деньги и предложили закончить вечер в театральном ресторане. Я с радостью согласился. Это был легендарный ресторан, вход простым смертным туда был закрыт… И меня страшно интересовало, что там кушают артисты и как они себя ведут в непринуждённой обстановке.

Пятнадцать минут, мы быстро шли от театра к ресторану по заснеженной, сияющей огнями Москве. Я жарко рассказывал Косте и Ларисе как я фраернулся, они смеялись…

Ресторан меня очаровал. Он был маленький, невероятно уютный, все друг друга знали, а главное – я попал в одно из самых знаменитых злачных мест Москвы! Я чувствовал к себе уважение.

Пили мы много, долго, ели какое-то сырое мясо с яйцом, гурийскую капусту, нежнейший паштет с жареным луком, простую варёную картошку, простую селёдку, потом, почему-то осетрину на вертеле… Потом к нам подсел известнейший артист из Ларисиного театра. Он представился директором потустороннего похоронного бюро и предложил нам, бесплатно похоронить нас на Новодевичьем кладбище, рядом с его могилой (он сказал, что вышел прошвырнуться). Ну, не совсем бесплатно, всего лишь за рюмочку водки… А потом, нагруженные пивом, вином и жаренной картошкой, мы рванули к Ларисе, продолжать «пламенный бомонд», как кричал Костя…

Я как бы сверху смотрю на эту облупленную «Волгу», несущую нас на Малую Грузинскую и шепчу:

– Лети, лети, весёлый, пьяный, глупый мальчишка, навстречу своей невероятной судьбе!

Утром я провёл первую репетицию. Провёл хорошо, уверенно, хор меня принял, про вчерашний позор никто и слова не сказал, а проклятый кусок этот из спектакля, я выучил наизусть мгновенно и навсегда.

Поход за пирожными

Валторнист оркестра Большого театра Николай Данилович Зорин, шёл в супермаркет покупать лучшее вино и самые вкусные пирожные. Дело в том, что сегодня вечером к нему в гости должна была прийти певица из театра оперетты Галина Алексеевна Кац. Дама, конечно, не первой молодости, но очень красивая, и очень знаменитая. Лучшие партии в театре пока были её. Николай Данилович два года назад овдовел. А Галина Алексеевна недавно пережила ту же драму, скучала, страдала, и очень хотела выйти замуж. С Николаем Даниловичем они познакомились в библиотеке Союза Театральных Деятелей, сразу понравились друг другу, и мечтали о продолжении знакомства. Была одна неприятность, раздражавшая и пугавшая Николая Даниловича. Он стал заболевать. Зрение стало подводить его. Зимой, в морозные дни, когда Николай Данилович шёл по улице, у него в глазах неожиданно начиналось сильнейшее жжение, и обильно текли тёплые слёзы. Видеть в этот момент он не мог. Николай Данилович посетил известного профессора – офтальмолога, и тот сказал, что это банальная аллергия на мороз:

– Нужно просто следить за погодой, и в мороз на улице не появляться! – улыбаясь, сказал профессор.

Сегодня Николай Данилович забыл посмотреть на градусник, и чувствовал, что приступ приближается. Он пытался понять, куда можно спрятаться, но такого места не было. Приступ начался. Николай Данилович закрыл глаза, остановился посреди тротуара, и стал ждать, когда приступ пройдёт. Так он уже спасался. И не один раз.

В метрах ста от Николая Даниловича, остановилась большая, чёрная машина. Из неё вылезли четверо молодых мужчин, и они быстро и молча, пошли в сторону Николая Даниловича. Дойдя до него, они не стали его обходить, и интересоваться, почему этот «старый дурак» так «нагло и глупо» загораживает им дорогу. Просто один из них, высокий и рыжеволосый, сходу пихнул Николая Даниловича в спину, и когда Николай Данилович рухнул и ударился головой о бордюр, парень быстро и ловко ударил его ногой, по уже залитому кровью, лицу.

Компания не остановилась, и через минуту завернула за угол. Кто были эти люди? Это была банда, состоявшая из четырёх человек. Главарь – Грек, члены банды: Рыжий, Тобол, Берендей. Они шли в особняк известного человека за четырьмя миллионами долларов, которые должны были подарить хозяину дома жизнь, и ничто не могло их остановить. Тем более какой-то нелепый, больной старик.

Когда бандиты ушли, к музыканту, лицо которого было полностью залито кровью, и встать он не мог, подбежали две хорошенькие девушки, и пытались его поднять. Но у них не получилось. Тогда они позвали двух крепких, весёлых пацанов, спортивного вида, и скорая, которую те вызвали, увезла Николая Даниловича в больницу. Что с ним было дальше – неизвестно.

Машину, в которой ехали бандиты, вел Грек. Когда они заехали на одну, известную им, промышленную зону, Грек резко затормозил, развернулся, и выстрелил Рыжему в лоб и в сердце. Потом велел вытащить его окровавленное тело из машины и спрятать в огромную трубу.

– Я все объясню потом, – сказал Грек и повез Тобола и Берендея в дорогой ресторан.

После пятой рюмки он сказал:

– Так идет жизнь! Если бы я не убил его, пришлось бы с ним делиться, и тогда то, что нам нужно, мы бы не получили. К тому же я знаю, что сегодня ночью он хотел всех нас замочить! Но опоздал! Приступим к трапезе, коллеги по бизнесу!

Грек налил всем водки, и обед продолжился так же сытно и весело, как и начался.

…Через два дня трупы Тобола и Берендея нашли с простреленными головами, у шашлычной в Парке культуры им. Горького, а Грек бесследно исчез из России, сразу после этого события…

Прошло пять лет. И уважаемого и известного бизнесмена Грекова, миллионера и спонсора, владельца элитарных бассейнов, спортивных залов, и привлекательных таинственных заведений, выбросили из окна его шикарного трехэтажного офиса в Сан-Франциско, с 39 этажа… Кто это сделал? Почему? Никто так и не узнал. Но были предположения, что речь шла об элементарном переделе собственности.

…Артистка театра оперетты, красавица Галя Кац, неожиданно вышла замуж за знаменитого хорвата-гитариста Джозо, и ездит с ним по городам и селам цветущей Хорватии. Они много выступают, получают приличные гонорары, публика встречает их всегда радостно и почтительно… Но бывают дни, вернее ночи, когда Галя тихо оставляет спящего Джозо в кровати одного, бесшумно идет на кухню, наливает полную кружку вина, пьет это вино- не сразу все, а потихоньку, глоточками- и плачет, вспоминая Москву, свой знаменитый родной театр, и всю свою сложную и яркую жизнь ведущей артистки. Самой известной и самой красивой! Артистки-звезды! Настоящей!

Неожиданно появились вести о Николае Даниловиче. Когда везли его в больницу, с ним случился инсульт. Его долго лечили, сохранили ему жизнь, но полностью восстановить не смогли. Он плохо помнит, кто он такой, не понимает что такое оркестр, и не узнает своих друзей, когда они изредка заглядывают к нему.

Единственное что оживляет Николая Даниловича- это имя Галя. Но почему это с ним происходит, он не понимает…

Добрый Ганс

Евгений Николаевич сидел в своём саду, на старенькой даче-развалюшке, среди пышных ярких цветов, и смотрел на заходящее солнце. Он всё решил, и ему стало хорошо, спокойно. Как никогда. Через 15 минут он покинет этот омерзительный мир, и исчезнет в багровом сиянии заката. Там радость, счастье, и вечный покой. Он твёрдо верил в это.

Утром Евгений Николаевич был в больнице, и показал свои почерневшие пальцы на ногах хирургу, наблюдавшему диабетиков. Хирург сказал, что пальцы нужно экстренно ампутировать, но сделать это можно только в платной клинике. Операция стоила 55 тысяч рублей. Можно было сделать и бесплатно, но для этого нужно было собрать необходимые документы. И месяца через два операцию сделают.

– Где? – спросил Евгений Николаевич.

– Рязань город большой, дорогой мой! Где-нибудь сделают! – сказал врач, и странно посмотрел на Евгения Николаевича.

– Что значит экстренно? – спросил Евгений Николаевич.

– В течении трёх дней! – сказал доктор, и стал что-то разглядывать в мониторе компьютера. Лицо его было хмурым и жёлтым.

– А если не сделать в течение трёх дней?

– Будут осложнения! – сказал доктор.

– Какие? – спросил Евгений Николаевич.

– Через месяц отрежут ногу!

– А через два? – спросил Евгений Николаевич, хотя понимал, что будет.

– Через два… Неизвестно, – сказал доктор, и лицо его пожелтело ещё больше. – Ищите деньги! Иначе… Плохо будет!

– Я умру? – уходя спросил Евгений Николаевич.

– Не знаю… Но это возможно… Учтите, там очередь! Деритесь как лев! Но пробивайтесь!

– До свидания! Спасибо! – сказал Евгений Николаевич, и хромая, вышел из кабинета.

Что делать, он не знал. Денег у него не было. Он был поэтом, и пенсия у него была шесть тысяч. Занять было не у кого. Свою квартиру он сдал на лето каким-то сибирякам, и жена и дочь, счастливые, уехали в Турцию, к однокласснице жены. Эта одноклассница предложила им работу на восемь месяцев.

Евгений Николаевич знал, что после его смерти жену и дочь искать не будут. Он был слишком незначительной личностью, чтобы полиция этим занималась. Так что работу он им не сорвёт. Они найдут его труп через полгода, а может, вообще не найдут. Информация о подобных эпизодах в газетах попадалась. И не так уж редко.

…Пора! Евгений Николаевич встал, и медленно пошёл в дом. Почему-то ему захотелось перед смертью сжечь свои книги, напечатанные читинским издательством. Деньги за них он получил такие смехотворные, что воспринял их как оскорбление. Но это быстро прошло, стало просто безразлично.

Ну, а бесплатная операция… Евгений Николаевич знал, что это такое. Бегание, унизительное и бесполезное… Пустые, равнодушные глаза, ложь, отказы… Ворчание очереди… Хватит! Он не нужен этому государству, и оно ему не нужно! В ещё большей степени!

Инсулин был в холодильнике. Ввести пятикратную дозу и конец! Встречайте меня Солнце и Мировое искусство!

Евгений Николаевич открыл холодильник, и с удивлением обнаружил в нём, непонятно откуда взявшуюся банку пива. Такого он ещё не видел. Он взял банку в руки, и стал рассматривать. Пиво было немецким, и наверняка, очень дорогим. В банке вмещался литр, и в лицо Евгению Николаевичу смотрел улыбающийся, румяный, седой старик… Длинноволосый, с большой, широкой бородой, одетый в красно-зелёный- синий балахон. Он, видимо был, эмблемным изображением фирмы, производящей это пиво. Странно… Нарисованный на банке старик, поражал своим совершенно живым видом. Казалось, он сейчас откроет свой розовый рот, и скажет что-нибудь приятное. Серые глаза смотрели весело и доброжелательно. Евгений Николаевич усмехнулся, открыл пиво, налил стакан, и попробовал. Пиво было поразительно вкусным. Такого он ещё не пил.

– Приятного аппетита, Женя! – сказал густой бас.

Евгений Николаевич посмотрел в сторону, откуда донеслись эти слова, и увидел сидящего на диванчике старика, копию того, что был изображен на банке.

– Я знаю, что ты воспринял моё появление спокойно, и поэтому объясню, кто я такой, и зачем к тебе так странно явился! Ты пей! Пей… Пиво в банке не кончится. Я буду краток. Зовут меня Ганс. Я помогаю симпатичным мне людям переправиться в другой мир, если у них появится такое желание. Причём в твоём случае, совершенно обоснованное. Операцию тебе вовремя и бесплатно не сделают, и через месяц ты умрёшь от заражения крови… Предсмертные мучения твои будут ужасны. Твои небесные коллеги читали твои стихи, они знают, как ты жил, поэтому решили тебе помочь. Ты хороший парень, Женя… Пей пиво, и твоя душа в скором времени освободится от тела… Дорогу в Высший Мир я тебе укажу… Мы полетим туда вместе!

Евгений Николаевич допил стакан, налил другой, причём пиво стало тёмно-вишнёвым. Это его нисколько не испугало. Он спокойно отхлебнул глоток, и спросил:

– Скажите, Ганс, прежде чем я улечу отсюда, мне интересно знать, что будет, в конце концов, с нашей страной? Она так и будет гнить до конца света? Люди незаслуженно живут ужасно! Жаль их! Страной управляют господа, не имеющие на это права! Что будет с Россией?

– Всё будет просто… В один прекрасный момент, так называемые олигархи, вынуждены будут бежать отсюда. И сделают они это совершенно бесстрашно, смеясь! Они думают, что в Европе их ждёт интересная, насыщенная жизнь! Ведь там у них есть роскошные виллы, небоскрёбы, квартиры, замки, собственные острова! В европейских банках лежат горы их денег! Да, всё так… Но они не смогут жить той жизнью, которая бы их там устроила. Их не пустят ни в политику, ни в бизнес! Конкуренты, тем более с дурной репутацией никому не нужны! Они станут людьми второго сорта, и это их очень удивит! Они будут жить богато, но очень скучно, страдая от бездеятельности. Россия им будет сниться, но и только! Участвовать в её жизни они уже не смогут. А жизнь в твоей стране будет яркая, кипящая, плодотворная! Ну, ладно, дорогой Женя, летим?

– Летим! – сказал Евгений Николаевич, и они с Гансом оказались в небе над Рязанью.

– Хочешь облететь свой город? – спросил Ганс.

– Нет! Я хочу в Москву! – крикнул Евгений Николаевич, и море огней вспыхнуло под ними. Кремлёвские орлы и звёзды пылали ярче всего.

– Нет! Нет! Летим отсюда! – крикнул Евгений Николаевич, и унёсся в не очень ясном ему самому направлении. Ганс едва поспевал за ним.

Остановились над Тверской. Она тоже была ярко освещена, но почему-то преобладали огни лиловые, мрачные. Евгений Николаевич указал Гансу на маленькое, симпатичное здание:

– Знаешь, что это? Это Литературный институт! Я учился в нём! Как было хорошо! Прощай учитель! Прощай! И спасибо тебе за все!

– А с Пушкиным ты не хочешь поговорить? – улыбаясь, спросил Ганс.

– Это возможно?! – вскрикнул Евгений Николаевич.

– Конечно! Он ждёт тебя!

Две красные молнии сверкнули над Москвой, и Евгений Николаевич, и Ганс исчезли в бархатно-синих глубинах космоса.

Через неделю после смерти Евгения Николаевича, на даче, в его комнате, где лежало тело, появились участковый Макаров, и фельдшер скорой Эдик Ухов. Их вызвали соседи Евгения Николаевича, встревоженные запахом, идущим со стороны дачи. Да, и самого Евгения Николаевича давно не было видно. Как так? Каждое утро он поливал цветы, а теперь вот исчез! Да и запах необычный!

Когда Макаров и Ухов вошли в комнату, где лежал мёртвый Евгений Николаевич, они зажали носы, осмотрелись, и всё стало им сразу ясно. На столе коробка с инсулином. На шее мертвеца висела железная пластинка с надписью «Диабет»… Ну, вот и всё!

Приступ, коллапс, смерть. Случай банальный. Да и нога распухшая, чёрная, гнилая. Ну, что… Составили документы, положили их в карманы, и осмотрелись.

Ухову понравились лакированные, концертные полуботинки покойного, и он забрал их себе, в надежде продать… А Макаров спрятал в сумку фото жены и дочери Евгения Николаевича, в поразительной по красоте рамочке. Он планировал это фото из рамки выдрать, и вставить другое – голой артистки Клаудии Кардинале, которая будила в нём сексуальную энергию. Макаров позвонил куда нужно, его заверили, что тело в течение пяти часов заберут, и участковый вместе с фельдшером ушли к своим машинам. То, что они сделали, было делом обычным, и преступлением не считалось.

Правда, в пути с ними произошли странные вещи. В машине фельдшера произошёл взрыв, неясного происхождения, и воришку, обожженного с головы до ног, едва спасли.

А участковый увидел на шоссе старуху Зайчевскую, торгующую яблоками, и пытался её изнасиловать. Однако, мужики, стоявшие с ней, и торговавшие картошкой, забили участкового насмерть. Они не хотели, но почему-то так получилось. Странно, правда?

И ещё одна интересная вещь произошла. В Минздаве, в кабинете одного из начальников, пили редчайшее итальянское вино. Это был подарок известного олигарха Г. Прислал он целый ящик, поэтому, пили много, и с удовольствием. Поскольку слово «экономия» презирали. И в данном случае, и вообще! Когда третья бутылка была выпита, с чиновниками стало происходить что-то странное: вдруг, у всех заболели животы, и началась коллективная рвота. Никто не мог понять, как это могло произойти? Богатейший Г. которого обследовали, и капитально подлечили, буквально за копейки (600 тысяч рублей за 10 дней. Мелочь!) Прислал своим спасителям какую-то химическую дрянь! Как можно?!

Сотрудников Минздрава увезли в госпиталь, но в процессе выхода из здания, на лестнице поскользнулась в собственной рвоте одна очень значительная дама… Поскользнулась, и упала, ударившись головой об урну. Но всё обошлось! И дама, и урна остались целы! Но это ещё не всё. Когда отравленные чиновники покинули Минздав, в одном из кабинетов, загорелся сначала портрет Пирогова, а потом портрет Вишневского. Сине-красные струйки огня разбежались по всему зданию, по дороге вырастая в гигантские волны пламени. И здание сгорело дотла! Жаль! Очень жаль! Правда, не все так думают! Но это неважно!

И ещё момент, довольно любопытный! Загадочными красными молниями, мелькнувшими над Москвой, заинтересовался знаменитый институт Космических исследований! Пожелаем этому научному гиганту успехов! Правда, половина гиганта находится под следствием, но разве такая мелочь может помешать другой половине идти своим ярким, оригинальным, единственно правильным путём?!