В плену

Прикованные к жизни на позор,

Не различая больше тьмы и света,

Рисуем свой жизненный узор

На грубом полотне безумия и бреда.

«Я пришёл призвать не праведников,

Но грешников к покаянию».

Евангелие от Марка Гл. 2, стих 17

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Каждый гражданин, имеющий миллион, мечтает иметь два миллиона. А каждый гражданин, имеющий миллиард, мечтает иметь два миллиарда. Для начала. Мечта возрастает по мере её осуществления. А принцип её осуществления выражен в первой половине девиза иезуитов: «Цель оправдывает средства». Поэтому, средства используются любые, и никто за ценой не стоит. О душе речь не идёт вообще.

Миллионеры смотрят на миллиардеров как на господ – с лукавым подобострастием и безмерной чёрной завистью. А миллиардеры смотрят на миллионеров как на холопов – с небрежной снисходительностью и дружеским высокомерием.

Все остальные граждане мира для тех и других существуют лишь для того, чтобы, не щадя сил, здоровья, а то и самой жизни, помогали осуществлению их мечты.

Хотя и здесь всё выглядит в высшей степени благопристойно. Если в социалистическом прошлом советские историки характеризовали капиталистов не иначе, как эксплуататоров и мироедов, то теперь они благодетели, предоставляющие людям рабочие места.

И всё бы ничего, если бы эти рабочие места оплачивались по совести. Но совесть и капитал – категории противоположные. Количество капитала обратно пропорционально наличию совести. Чем больше первого, тем меньше второго. Хотя про совесть лучше вообще помалкивать. Это то, что не имеет цены, а потому, наверное, и не пользуется спросом.

Но так устроен этот мир, что все не могут быть богатыми. Если бы все были миллионерами, никто не хотел бы работать. Но и все, однако, не могут быть нищими. А это уже радует. Нищий нищему ни хрена не может дать, а богатый нищему, смотришь, что-нибудь и подкинет. Под настроение. Под эмоциональный, так сказать, градус.

Но всех людей объединяет то, что все они разные. И не по сословию и состоянию, а и по своему частному менталитету. В том числе, и люди крайне состоятельные.

Когда первоначальный этап бешеной гонки к заветной «крезовской» мечте оказывается позади, вступает в силу индивидуальная харизма капиталиста. Кто-то продолжает давить на газ, лишь иногда притормаживая; кто-то сбавляет обороты, с удивлением наблюдая окружающий ландшафт; а кто-то переходит на «нейтралку», погружаясь в манящие воды утех, наслаждений и необузданных страстей.

И вот эти третьи, чтобы совсем не остановиться и не заглохнуть, должны иметь альтернативные источники питания. Они имеют доли в различных корпорациях и занимаются инвестициями. Доли приносят стабильный доход, а инвестиции зависят от многих факторов. Это уже игра. Но не в рулетку, а, скорее, в карты.

Инвестиции, в обычном понимании этого слова, это спекуляции. Но спекулянт – слово крайне обидное и даже уничижительное. И вполне возможно, что уголовно наказуемое. Инвестор же – слово красивое и в высшей степени благородное.

Но не самое. Самое благородное занятие бомонда – это, конечно же, благотворительность. Её они осуществляют с присущей им прагматичностью и дальновидностью.

О их благотворительности должны знать все: и общественность, и госструктуры. Инкогнито кому-то помогать – это деньги на ветер. А деньги на ветер выбрасывать не хочет никто. Даже в самую безветренную погоду.

Дмитрий Михайлович Зерноклюев, среднего роста шатен 54 лет, принадлежал к третьей категории миллиардеров. Он был человек умный, образованный, проницательный, трезво и здравомыслящий, с хорошо развитым инстинктом самосохранения.

Когда его начали вытеснять из активного крупного бизнеса, с ведущих ролей, в первую очередь именно они, здравый смысл и инстинкт самосохранения, категорично заявили: «Мы не желаем иметь с тобой ничего общего, если тебя, остолопа, пристрелят, придушат, придавят или отравят! Лучше жить богато и спокойно, чем богато и беспокойно».

И Дмитрий Михайлович, вместе со своими капиталами, покинул родину. Он, как и положено странствующему миллиардеру, купил в разных уголках земного шара недвижимость, построил яхту, приобрёл футбольный клуб и, чтобы не слыть снобом, жлобом и хамом, приобщился к искусству, культуре и благотворительности.

Особенно трепетными и почти благоговейными были отношения чуткого магната с церковной властью. Дмитрий финансово спонсировал воссоздание храма, восстановление собора, реставрацию иконостаса, что в итоге вылилось в ответную благодарность. Патриарх лично вручил ему Орден святого преподобного Серафима Саровского.

Расчувствовавшийся олигарх смиренно склонил голову, а в душу проник холодок, выстрелив в мозг кощунственной мыслью о возможном – конечно, в будущем – причислении его к лику святых.

Однако истинным проявлением совей принадлежности к высшему свету, заслуживающим безоговорочного уважения, является коллекционирование шедевров мирового искусства.

Господин Зерноклюев не желал быть изгоем и посмешищем в славной когорте лучших представителей человечества, и к этому эстетическому искусству он приобщился ещё будучи энергичным слугой почитаемого в их среде Мамоны. В частности, это касалось приобретения картин известных мастеров кисти.

Так, вложив порядка 2 миллиардов долларов, за десяток лет он приобрёл значимые работы Пикассо, Родена, Модильяни, Матисса, Гогена и некоторых других прославленных имён. Апофеозом художественной авантюры явилась известная картина гения эпохи Ренессанса, купленная частным образом, а проданная на аукционе за рекордные 450 миллионов.

Вот так и шла обычная жизнь в обычных повседневных заботах обычного миллиардера. С мелкими радостями, но без эйфории. С мелкими неприятностями, но без инфарктов. Даже пиковый период коронавируса не доставил особого беспокойства состоянию Дмитрия Михайловича. Ни телесному, ни финансовому. Разорились миллионы фирм мелкого и среднего бизнеса, но мировые тузы на всех, вместе с Сovid-19, чихнули и… обогатились.

Но вот весной 2021 года случилось событие, слегка взбудоражившее устойчивый и уравновешенный внутренний мир Дмитрия. Ему поступило одно очень заманчивое, но и крайне рискованное предложение.

Именно по этому поводу он собрал ограниченный контингент доверенных лиц на своей яхте в порту Лимания. И хотя погода была замечательная, хозяин не рискнул проводить встречу на верхней палубе, а увёл гостей в роскошную гостиную.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Потолок и стены, отделанные метеоритными камнями в платиновой оправе, были сливочно-белого цвета. Пол был устлан ковром, сотканным вручную в Тибете.

Гости, а их было трое, вместе с хозяином расположились возле столика из умнини, на котором стояли бокалы и бутылки с разными сортами вин и прохладительными напитками.

– Господа, – обратился к собравшимся Дмитрий с едва заметной ироничной улыбкой. – Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам…

Он нарочито сделал паузу и попеременно посмотрел в глаза каждому сидящему.

Борис Жестков, телохранитель и верный товарищ, поднял бокал с «Петрусом», улыбнулся боссу и залпом выпил.

Алексей Сизов, финансовый консультант и друг, и Арсений Перминов, искусствовед, вызванный из России, старый знакомый Дмитрия, получившие образование ещё в Советском Союзе, понимающе засмеялись и насторожились.

Хозяин продолжил:

– Я вас собрал, друзья мои, в этом уютном и укромном местечке по очень важному делу.

– Та-а-а-к, – протянул Алексей. – Я так понимаю, что грядут непредвиденные расходы?!

– По делу, – твёрдо продолжил Дмитрий, глядя на финансового друга, – окончательное решение по которому уже принято. Осталось лишь обсудить детали.

– Все финансовые детали, – веско заявил Алексей, – с перебоями работают в общем механизме. А запасных частей в наличии не имеется.

– Лёха, – добродушно сказал хозяин, усмехнувшись, – у хорошего механика запчасти всегда имеются в наличии. Если, конечно, он хороший механик?! А финансовый химик всегда изыщет свободные финансовые радикалы, будь они в любом виде: жидком, твёрдом или газообразном.

Финансист недовольно дёрнул плечами:

– Все свободные финансовые радикалы направляются на постройку твоей 120-метровой яхты. – И язвительно спросил. – Может, отрежем метров сорок?

Дмитрий был спокоен и улыбчив:

– Никакого обрезания не будет. Я должен войти в этот чёртов клуб стометровых жлобов. – И уже более мягким тоном. – Лёха, я знаю твою дотошность в финансовых делах, но не надо со мною юлить. Я не меньше твоего осведомлён, как обстоят дела с моими капиталовложениями. А весь этот ажиотаж с вирусом задуман с одной целью. – Чуть задумался. – Хотя, нет. Всё-таки, он преследовал две цели. Первая, – это нанести удар по мелкому и среднему бизнесу. Что, понятное дело, выгодно крупному. И вторая, – это напугать и разъединить людей. И без того напуганных и разобщённых. И, прикрываясь мерами безопасности, прижать их к ногтю. А, как известно, если кто-то теряет, то кто-то и находит. Крупный капитал лишь укрепляет свои позиции. Правда, не все. Но на это есть субъективные причины. А у нас всё в полном порядке.

Алексей в эту палитру добавил своих красок:

– И у нас не всё так гладко, как хотелось бы. Но хорошо ещё, что нет больших углублений. А о твоих гипотезах в области вирусологии я уже слышал. И ещё раз скажу – это всего лишь твои частные предположения, не обоснованные фактами.

– К сожалению, это так, – как-то грустно согласился хозяин. – До высот таких секретов мне не добраться никогда. Допускаю, что в действительности всё намного страшнее. Они открыли сундук Пандоры, глубину которого никто не знает. И когда и чем всё это закончится, тоже никто не знает. Разве что… – Он многозначительно посмотрел на друга, потом на искусствоведа, но эту мысль развивать не стал, а резюмировал о себе любимом горделиво и оптимистично. – Но на своей высоте я хозяин и господин!

Алексей сдался:

– Хорошо. В какую, примерно, сумму может обойтись эта деталь? А точнее, картина?! Судя по тому, что с нами многоуважаемый Арсений Викторович.

– Ты прав, – согласился хозяин, не снимая улыбку с лица. – Я хочу приобрести картину. Картину, являющуюся шедевром мировой живописи.

– У тебя уже был шедевр, который ты продал три года назад. Шедевр, которому цены нет.

– Как видишь, – серьёзно сказал Дмитрий, – всему в этом мире есть цена. Даже такому гению.

Алексей в долгу не остался:

– Даже тому, кто изображён на полотне?

– Даже ему, – зло огрызнулся олигарх. – И не мы самые страшные преступники. Мы всего лишь иногда торгуем искусством, а кто-то торгует его именем. Причём, – массово. Вот где самый циничный бизнес. Мы мелкие грызуны на фоне саблезубых тигров.

Атмосфера резко накалилась. Но тут вмешался, доселе слушавший и молчавший, искусствовед, исполнив роль психолога:

– Господа, надо не спорить о прошлом, а решать настоящее. – И, обратившись к хозяину, деловито спросил. – О какой картине идёт речь?

Дмитрий сделал паузу, посмотрел на Арсения, потом глянул на Алексея и, вернув взгляд на искусствоведа, негромко и обыденно сказал:

– Речь идёт о картине Рембрандта «Христос во время шторма на море Галилейском».

Борис к этому сообщению отнёсся равнодушно. Как, впрочем, и ко всей беседе. Алексей насторожился и напрягся, хотя название картины ему ни о чём не говорило. А вот Арсений Викторович чуть не поперхнулся вином, когда смысл сказанного через ушную раковину достиг его мозга.

– Этого не может быть! – воскликнул он. А через секунду выдал другое восклицание. – Дмитрий, вы с ума сошли! Она же в розыске! Числится похищенной с девяностого года! Если вас не дурачат и не разыгрывают, то…

– То им придётся горько пожалеть, если кто-то вздумает меня дурачить, – хладнокровно сказал хозяин. – Только я так не думаю. К тому же, дорогой Арсений, именно для этого я вас и пригласил. Вы не просто искусствовед, но и крупнейший специалист по Рембрандту.

– Не только по Рембрандту, – самодовольно уточнил профессиональный ценитель прекрасного, – но и по всей голландской живописи. Хотя, скажу без хвастовства, и это не будет преувеличением, что я не хуже знаю всю живопись периода Возрождения. – А потом и вовсе завернул. – А если честно и без ложной скромности, то я большой знаток живописи вообще.

Арсений аж зарделся от стеснения, ожидая похвалы. Но речь пошла не о его персоне.

– Дима, ты точно сошёл с ума, – спокойно, но с грустью сказал Алексей. – На хрена тебе это надо?

Ничуть не обидевшийся седовласый Перминов, с высоты своей пенсионной мудрости, согласился с прозвучавшим вопросом.

– Да, действительно, – сказал он, вновь взяв бокал с вином. – Вы только поймите меня правильно, Дмитрий, но к чему все эти траты и риски? Вы не коллекционер, одержимый фанатик живописи. – На это хозяин снисходительно ухмыльнулся. – Вы нигде этим шедевром не похвастаетесь. А просто хранить в чулане…

– Я верну этот шедевр человечеству, – не меняя позы, спокойно и по-домашнему сказал Дмитрий.

– Вы намерены вернуть его в Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне? – уточнил Арсений. – А как вы намереваетесь объяснить нахождение этой картины в ваших руках?

– Мне, по большому счёту, было бы плевать, куда эту картину возвращать, – грубо и цинично заявил олигарх. – Но, исходя из здравого смысла, возвращать целесообразнее туда, откуда она была похищена. Тем более, её всё равно потребуют вернуть, кому бы я ни предложил. Да и не примет никто! Кому нужен скандал? А так, смотришь, заслужу благодарность не только музея и Соединённых Штатов в частности, но и всего человечества в целом?!

– Так как же, всё-таки, ты собираешься это сделать? – более настойчиво повторил вопрос Арсения Алексей. – Придётся иметь дело с полицией. Давать не только объяснения, но и показания. Может, ты скажешь, что, купив у американского президента дом, обнаружил в помещении для хозинвентаря пылившегося Рембрандта? Его, беря инструмент, передвигали с места на место садовники, матерно ругаясь.

На этот раз Дмитрий ответил резко:

– Что я скажу, это моё дело. Сейчас речь идёт не об этом. На повестке времени две проблемы, которые нам предстоит решить. Тебе и мне.

– А мне? – подал голос Борис.

– Тебе потом, – отмахнулся босс.

– А именно? – спросил Алексей.

– Первая: купить эту картину как можно дешевле и доставить её в Германию. А перед этим там следует купить солидную недвижимость. Желательно, старинную. Скажем, где-то в окрестностях Дрездена, Гамбурга или Мюнхена. «Плевать чего, но чтоб красиво».

– А мне, я так полагаю, – подал голос искусствовед, – предстоит установить подлинность картины?!

– Правильно полагаете, Арсений Викторович, – подтвердил олигарх и широко улыбнулся.

А Алексей, смирившись с неизбежностью, спросил:

– Ну, и кто продавец? И как он на тебя вышел?

– Продавца ты знаешь, но я тебе его не назову. Таково условие: знать должен только я. Я дал слово. А ты знаешь цену моему слову. – Друг, конечно, знал, но при посторонних говорить, а точнее, называть её, не стал. – Переговоры будем вести через его агента, который находится здесь, в Ницце.

Алексей покачал головой и сказал:

– Ох, чувствую мягким местом, что имеем дело с соотечественником?! Ох, чувствую, что беды не оберёмся и горя хлебнём?!

– Не каркай. Начинать дело надо с расчётливым воодушевлением и скрытым оптимизмом.

Призыв не возымел действия. Друг продолжал канючить:

– Неужели ты забыл, как тебя надул на миллиард твой арт-дилер? От этого искусства одни убытки!

– Убытки от искусствоведов, которые бывают слишком алчны и бесчестны. Поэтому, я пригласил Арсения Викторовича в качестве эксперта только на разовую сделку.

– Ты вспомни судебную волокиту с тем французом-проходимцем?! Сколько лишней суеты?! Сколько потрачено нервных клеток?! А тут дело с русским…

– Вся наша жизнь – это сплошная суета. А нервы, как и деньги, нужны, чтобы их тратить. Так какая разница, на что?! Думаешь, на семейные скандалы лучше? То-то же. А у алчности и подлости нет национальности и расовых различий. Есть хороший человек, а есть подлец и жулик.

Сделав паузу после абстрактных высказываний, Дмитрий продолжил:

– Я не знаю, откуда он взял эту картину, но на аферу и жульничество со мной он не пойдёт. Не решится. Не посмеет. Когда-то он в разы превосходил меня по состоянию, а теперь дела его плачевны. Он, можно сказать, миллиардер-клошар. – Он брезгливо поморщился. – Но терять бдительность нельзя и готовым надо быть ко всему. Безопаснее довериться гороскопу или гадалке, чем российскому бизнесмену.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Самолёт «Фалькон 7х» вылетел из аэропорта «Ницца Кот д Азур» в семь часов утра и взял курс на северо-восток.

На борту, кроме членов экипажа, находилось шесть человек. К четверым, беседовавшим на яхте, присоединились ещё два человека в качестве дополнительной охраны. Бывшие, но ещё молодые спецназовцы, работающие в службе безопасности олигарха Зерноклюева. Оба русские.

Четверо непосредственных участников секретной миссии расположились в обеденной зоне, отослав охранников в спальную часть салона.

Через десять минут полёта пилот-француз сделал сообщение на своём родном языке:

– Месье, мы парим на высоте трёх миль. На земле весна, а здесь, за бортом, зима. Температура воздуха минус 17. При благоприятном стечении обстоятельств, кои, надеюсь, нам будут сопутствовать, в аэропорт «Внуково 3» мы прибудем через три с половиной часа. Надейтесь на Всевышнего и получайте удовольствие.

Арсений Перминов к непонятному сообщению остался безучастным. Дмитрий и Алексей едва заметно усмехнулись. А Борис хмыкнул и крикнул в сторону кабины пилотов:

– Ты лучше крепче держи «баранку» и следи за дорогой!

– Вот именно, – вдруг серьёзно поддержал телохранителя олигарх. – Каркает тут. Шутник.

– Ладно, пусть пока пошутит, – отозвался Борис. – Но если что-то пойдёт не так, я его первым выброшу за борт. Пусть летит эта ворона домой своим ходом. – И, посмотрев на босса, предложил. – Ну что, Михалыч, пора бы подкрепиться?! Одним кофе сыт не будешь.

– Да, пожалуй, – согласился Михалыч и посмотрел на остальных спутников, расположившихся напротив. – Вы, полагаю, тоже не особо сыты?

Финансист и искусствовед кивнули головами. Первый утвердительно, второй отрицательно. Что в обоих случаях сводилось к общему знаменателю: финансист – да, не особо сыт, искусствовед – нет, не особо сыт.

– Давай, Боря, – скомандовал Дмитрий, – распаковывай сумки. Чего нам там собрала Изабель?!

Спустя несколько минут стол был сервирован. На нём красовались известные французские блюда: касуле, тартифлет, нисуаз и киш. Доводили до гастрономической гармонии этот натюрморт лучшие французские вина: «Шато Лагранж», «Сотерн» и «Шабли».

Хозяин налил себе, Алексею и, задержав руку с бутылкой над бокалом Арсения, вежливо спросил:

– Арсений Викторович, пригубите в такую рань малость?

Искусствовед изобразил на своём лице недоумение и удивление:

– Неужели я выгляжу настолько плохо? – И скромно улыбнулся. – Отменное вино за счёт заведения можно выпить и ночью. – И добавил. – В меру, конечно.

Когда завтрак подошёл к десерту, Алексей обратился к другу и боссу, вновь выражая сомнение и волнение:

– Дима, ты, конечно, меня извини, но я даже здесь, в самолёте, против этой сделки. Причём, категорически! Хоть это и не совсем моё дело, но…

– Лёха, и ты извини, но это совсем не твоё дело, – резко перебил уже не друг, а босс. – Я уже давно всё решил. И помешать мне в этом могут только невероятные обстоятельства.

Но зануда финансист сделал последнюю попытку:

– Предчувствие у меня! Интуиция, если хочешь!

– Не хочу, – буркнул в ответ Дмитрий.

– Вот помяни моё слово, добром это не кончится, – уже без запала сказал Алексей. – Ты слишком легкомысленно относишься к картинам подобного рода. Прошлого Христа ты купил, а потом продал…

– Заметь, с огромным наваром, – самодовольно, с небрежной улыбкой, дополнил олигарх.

– Да, – согласился Алексей, – с огромным наваром. А теперь опять картина с Христом. Может, не стоит так часто искушать судьбу? Торговать… такими вещами. Ну, так, на всякий случай. Бережёного, как говорится…

– Это суеверие или страх? – вновь бесцеремонно перебил Дмитрий. – А, понял, это суеверный страх. Или страшное суеверие?

– Может быть, – чуть повысив голос, согласился финансист. – Хотя я человек и не религиозный, но к некоторым вещам и сомнительным сделкам отношусь с опаской и предубеждением. – И вдруг, почти умоляюще, закончил. – Дима, ну давай купим другую картину! Любую! Пусть даже дороже!

Проигнорировав дружеский призыв, олигарх обратился к искусствоведу:

– Арсений Викторович, вы всё необходимое оборудование взяли? Не примите за личное оскорбление, это я так, на всякий случай.

– Я понимаю. Не беспокойтесь, с моей стороны ошибки не будет. Гарантия сто процентов.

– Вот и прекрасно. А теперь, я думаю, самое время перейти в клубную зону и позволить перекусить доблестным преторианцам.

Никто возражать не стал.

– Если позволите, – сказал искусствовед, когда они уселись в мягких и удобных креслах, расположенных по два с каждой стороны столика, – то я выскажу некоторые соображения об искусстве в целом и о картинах в частности?! Хочется немножко поболтать, но больше всего хочется поделиться знаниями и опытом, которые уже совсем не те, которые были в наивную молодость и в не очень зрелую зрелость. Знания без опыта, это корабль без такелажа. Можно находиться на судне, но плыть к цели невозможно.

– Конечно, – великодушно позволил Дмитрий. – Лучше послушать профессионала, чем слушать дилетанта об одолевающих суеверных страхах.

Арсений широко улыбнулся.

– Иногда дилетант оказывается прав, а профессионал упорствует в своём заблуждении, – сказал он, поглядывая то на Алексея, то на Дмитрия. – И только потому, что первому намного легче признать свою ошибку, чем второму. Профессиональное честолюбие и горделивая слепота. – И вдруг спросил. – Знаете, кто становится искусствоведом?

– Люди, беззаветно влюблённые в искусство, – ответил Алексей.

Искусствовед, продолжая улыбаться, согласно кивнул головой:

– Да, именно так. Бездарности, влюблённые в искусство. Это, знаете, как говорят про ПВО – сами не летаем и другим не даём. Мы сами ничего не создаём, но зато как строги в своих рецензиях по отношению к другим. Мы считаем, что об искусстве мы знаем абсолютно всё. Даже лучше и больше, чем сами творцы. Они слепы в своей узости мышления, а мы мыслим глобально и в то же время мелочно и детально. Художник поглощён своим внутренним миром, а мы поглощены миром художников и их творений, проецируя на них свой мир. А ещё мы страшные лодыри и бездельники. Хотя, нет. Бездельник, это человек без дела. А мы всегда при деле. По крайней мере, ваш покорный слуга именно такой субъект. Творческий человек – это колоссальное напряжение духа, мысли и нервов. Даже в творческом простое он не отдыхает. Он в поиске. А поиск, зачастую, процесс более трудоёмкий, чем само созидание. Данное определение, конечно, не касается людей случайных в искусстве и просто сумасбродов. Мы также можем разделяться на добрых и злых. Как полицейские.

– Добрый и злой полицейский, – вставил Алексей, – это всего лишь игра.

– У нас тоже. Нас всех объединяет одно – продажность. Всем хочется не просто жить, а хорошо жить. Вот тогда, оставаясь умной и грамотной бездарью, мы становимся энергичными. Так, этого надо вознести? Вознесём. Этого растоптать? Растопчем. А этого похвалить, но не сильно? Похвалим слабо. Любой каприз за ваши деньги.

– Жёсткая характеристика, – сказал Дмитрий.

Арсений Викторович пояснил:

– Во-первых, я уже в том возрасте, когда могу смело говорить правду. – И в голос засмеялся. – Правда, только в узком кругу и без протокола. А во-вторых, живопись сейчас уже далеко не в том фаворе, что раньше. Так что, мои нападки больше касаются критиков кино и литературы. Это более массовый вид искусства. А живопись, всё-таки, для избранных. Это элита искусства. – После секундной паузы конкретизировал. – Настоящая, конечно, живопись. Живопись, где талант гармонирует с мыслью и духовной зрелостью. – И закончил уже философски. – Так странно устроен наш мир?! Люди талантливые всегда зависят от бездарей, которые на социальной лестнице постоянно находятся выше. А может это неспроста? Может так и надо? Только, интересно, почему и кому?

Арсений натянуто улыбнулся, а олигарх снисходительно засмеялся.

– Правду на хлеб не намажешь и в бокал не нальёшь, – сказал он. – Правду можно знать, но не говорить. А говорить правду, это глупость. А умный человек глупостей не делает.

– Выводы не новы в своей циничности и в своей логичности, – грустно ответил искусствовед. А потом вдруг опять широко улыбнулся. – К сожалению, это так. Я не считаю вас полными профанами в искусстве, а просто людьми менее в нём осведомлёнными, чем люди, погружённые в искусство. Должен вам сказать, что до периода Возрождения художник считался обычным мастеровым. Ремесленником, как, например, каменщик, гончар или плотник. А живопись, естественно, считалась ремеслом. Художники спокойно жили не тужили, не догадываясь о своём величии и превосходстве над другими, творили под заказ и для души, как совершенно неожиданно на заре Ренессанса их начали восхвалять и возносить всё выше и выше. И начало этому положили теперь известные всему миру имена – Данте, Петрарка и Боккаччо. Так поэты и писатели вознесли художников, и те в один момент стали в один ряд с полководцами и государственными деятелями. А уже к шестнадцатому веку меняется и внешняя жизнь художников. Когда были простыми ремесленниками, они жили скромно и умеренно, а когда стали законными и признанными живописцами, то обросли роскошью, заимев дворцы и многочисленную челядь. Как, например, признанные гении кисти Рафаэль и Микеланджело. Только остаётся до конца не выясненным, творческая личность, продавая дар, данный ему свыше, продаёт только дар или вместе с ним ещё кое-что, более значимое?! Ценная пища для размышлений. Хотя для многих несъедобная и неудобоваримая. Однако, господа, вернёмся к сегодняшней реальности. В ней мою бездарность и лень, как искусствоведа, радует и оправдывает бездарность, а то и откровенное разгильдяйство многих маститых художников,.

Все вопросительно на него посмотрели.

– Повальная одержимость живописью привела в своё время к полному крену этого искусства, – сказал Арсений с каким-то душевным разочарованием. – Многие художники, совершенно не имея склонности к элементарному рисованию, стали знамениты, а некоторые и богаты. Это тот случай, когда посредственность полностью затмевает талант. Нечто подобное сейчас происходит в литературе. И я думаю, что всё это тоже происходит неспроста. Значит, кому-то это надо?! Возможно, даже выгодно?!

Все трое согласно кивнули головами, а Алексей сказал:

– «Киса, скажите мне, как художник художнику, вы рисовать умеете?

– Беда Остапа Бендера в том, что он нарисовал своего «Сеятеля» в советской России. Художник становится знаменитым тогда, когда за дело берутся могущественные силы. Только они в силах сделать даже бездарность «гением», а его мазню выдать за шедевр. А потом на художественной химере здорово заработать. Таков мир искусства.

– Таков весь мир, – не улыбаясь, сказал Арсений. – И с миром это началось давно, а вот с живописью только с девятнадцатого века. До этого все живописцы рисовать умели и отличались друга от друга жанровой направленностью и степенью таланта.

Хозяин высказал свою точку зрения:

– Думаю, и там всё не так просто и однозначно. Однако, ладно, вернёмся от общего к частному. От живописи вообще к данной картине в частности.

Арсений опять улыбнулся:

– В чём ценность любой картины? Правильно, в имени художника. В первую очередь. А уже потом вступают в силу достоинства картины. Детали. Их много, а если не хватает, то искусствовед ещё найдёт. Мы не только очень наблюдательны, но ещё и чертовски изобретательны. Так вот, картина, за которой мы летим, это не просто Рембрандт. Это единственная его картина на морскую тему. Но и это не самое важное.

– А что же самое важное тогда? – спросил Борис.

– А самое важное то, что движет художником при создании полотна. Восхищение, неизгладимое впечатление, плод каких-либо философских раздумий, а может просто амбиции, тщеславие или безумие. Там, где творчество, это всё имеет место быть. А картины такого рода, как та, которую вы собираетесь приобрести – это почти всегда мощный духовный порыв! Когда кисть водит не рука, а душа.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Беседа ещё длилась с полчаса, когда хозяин, заметив, что друг Лёха опять впадает в тягостное расположение духа, предложил перекинуться в картишки.

Борис, не дожидаясь общего согласия, достал из внутреннего кармана запечатанную колоду карт, сорвал обёртку, вытряхнул карты, перетасовал, с ловкостью карточного шулера, и вопросительно посмотрел на босса.

– Арсений Викторович, вы в покер играете? – спросил тот.

Искусствовед смутился, стушевался, а потом откровенно признался, что всегда хотел научиться, но не представлялось подходящего случая.

– Сейчас мы эту оплошность исправим, – бодро сказал Боря и принялся показывать разные покерные комбинации, терпеливо объясняя иерархию позиций.

Через четверть часа, принимая экзамен, он погрустнел и разочарованно констатировал:

– Я думал, что в полёте всё всеми схватывается на лету, но, видно, не всеми. Извините, профессор, но скорость движения самолёта обратно пропорциональна скорости вашей мысли.

Арсений покраснел и вспыхнул:

– Молодой человек, доживёте до моих лет, если, конечно, доживёте, и вы с удивлением можете обнаружить, что у вас вообще нет не только скоростных, но и трезво стоящих мыслей. Останутся только лежачие.

Вмешался хозяин:

– На высоте разреженная атмосфера, к тому же сильно сказывается на умственной потенции солнечная радиация. Господа, берегите нервные клетки, нервную систему в целом и будьте взаимно вежливы. Это укрепляет иммунитет, а благоприятная внутренняя атмосфера нейтрализует атмосферу радиационную. Посему, предлагаю перекинуться в подкидного. Дёргаться, пересаживаясь, думаю, не стоит?!

Недавний учитель с неприязнью посмотрел на бестолкового ученика, с которым ему предстояло играть в паре.

– Вы хотя бы в дурака играть умеете? – спросил Боря.

– В дурака умеет играть даже дурак, – ответил ученик, ставший партнёром.

Борис был профессионалом во всех отношениях и во многих сферах человеческой деятельности. За что, собственно, и был ценим и востребован. Только благодаря ему, его хорошей памяти и оригинальному тактическому мышлению, они сумели «повесить девятки» своим соперникам. Чему искусствовед радовался, как ребёнок.

Но когда дело дошло до пиковой дамы, которую враги собирались водрузить, как флаг, на шпиль башни поверженной крепости, даже у Бориса терпение кончилось. Он бросил карты на стол и выдохнул: