Гранатовый пепел

© Альберт Светлов, 2020

ISBN 978-5-0051-2627-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Колибри

Твоя душа покидала тесную для неё Землю,

Остановив миндальное сердечко радужной колибри,

Омытой тёплым тропическим ливнем Амазонии.

А я с гудящей головой прямо по лужам брёл

С деревенского кладбища, согревая в карманах куртки,

Заштопанной тобою накануне Первомая,

Чуть подмороженные фиалковые яблоки,

Забытые кем-то в простреленном из дробовика пакете.

Твои поминки я проспал в нетопленой бане,

Провонявшей вениками, прокопчённой берёзовым дымом,

Ослепшей и оглохшей, но шепчущей бабушкины сказки.

Одна из них начиналась с того, что я проспал твои поминки

И наутро сбил с заиндевевшей двери кладовки,

Запертой ключницей в прошлом полугалантном веке

Кованый замок позолоченной Александровской эпохи,

Ловко орудуя ломом, словно всю жизнь

Только этим и занимался.

И, глотая слёзы, примерил фронтовые кирзачи деда,

Спрятанные в дальнем углу под окровавленным отцовским кителем,

Подобрав с пола свёрнутую в трубочку записку,

Бредящую выгоревшими чернильными строчками,

Адресованными Орфею неприкаянному,

Без раскаяния ищущему любимую

Закоулками Аидова царства в мятых сапогах деда,

В батином испачканном кровью пиджаке

И с пририсованными гранатовым пеплом кошачьими усами.

Джинсовый ангел

Взъерошенный ангел с расписными ножнами

На ремне рваных линялых джинсов,

Метущих дорожную пыль

Бахромой грязных ниток,

Позвякивает серебряными шпорами,

Простуженно сморкается в правое крыло,

Заговорщически подмигивает, дружелюбно басит:

– Братишка, закурить не найдётся?

Сутки без табака!

Загибаюсь!

Представляешь, вчера наклюкался до свинского хрюканья

Деревенской кислятины

В таверне «Три поросёнка»

И хозяин в виде оплаты бочонка сивушной дряни,

Утащил у меня золотой портсигар

С благодарственной гравировкой

Начальника Отдела Небесной Утилизации.

Каналья! Встанет ему эль с тараканами

Поперёк ненасытного горла!

Слышь! А ведь я тебя знаю!

Ну, точно, странник!

Всё ищешь?

Ищи, ищи, авось обрящешь.

Стучи, и откроют.

Да меру знай.

В Мадрид не суйся.

Альгвазилы взбесились,

Вздёрнут на ближайшей виселице,

С благословения маркиза де Карабаса,

И имени твоего, Орфей, не спросят,

И в ведомость смертную не внесут.

Веришь, Старик чуток сожалеет,

Что втянул тебя однажды вечером

В дождливую историю с непредсказуемой музыкантшей.

Хрустит суставами, держит пари с секретаршей,

Дескать, – кремень, – выкарабкаешься,

Да чешет за ушком бродячих котов-хранителей.

Мммм… Дружище! Фух! У тебя недурная махорочка!

Напоминает сигары седой дореволюционной Гаваны.

Я там чудил с молодым команданте… Но тсс!

Чужим не слова, особенно одной парижанке,

Мурлычущей со сцены: «Padam, padam…»

Впрочем, вы вряд ли свидитесь,

Да земля слухами полнится…

Последуй совету старого волокиты:

Избегай певичек и актрисулек,

Они по жизни безмозглые куклы

С китайским сатиновым сердцем

И пластиковой заготовкой вместо души.

Грим постепенно облазит, остаётся гримаса.

Ладно, пора! Дорога чрез дюны

Пустынна и продувается ветром.

Миль пять отсюда до замка де Сиганьяка.

Заночуй в развалинах Третьего бастиона,

Я там припрятал флягу кубинского рому,

Намахни пару глотков за моё здоровье!

Между сном и явью

 
Черта, за которой небытие
Всегда под ногами,
Но полустёрта лисьим хвостом иллюзии.
Сделать шаг
Или замереть на краю-
Трудный выбор.
Лгать самому себе,
Водить за нос близких,
Притворяться и изворачиваться,
Извиваться ужом на сковороде,
Захлёбываться тоской,
Тонуть в сонетах Шекспира,
Подыгрывать на рояле Джереми Пельту,
Трепать за ухо кота,
Покусывающего обветренную руку,
Доверять ему
Несбывшиеся надежды
И мечты,
Обратившиеся в розовый пепел
Македонского шершавого граната.
С подозрением взирать на людей
В режиме нарушенной самоизоляции,
Многословных, приторных, деловых,
Равнодушных, бездушных, потерявшихся,
С двадцатипятицентовиками вместо глаз,
Отражающими чаяния сердчишка.
Переступить грань?
Открыть новые миры?
Превратиться в машину,
Подобную тем, с кем свела нелёгкая?
Овладеть специальностью мародёра,
Грифа,
Падальщика,
Жирующего среди чумы,
Наслаждающегося чужой бедой?
Или сохранить искру жизни,
Лепесток любви,
Микрон совести?
Для чего?
Для кого?
Не отыскать опоры
Вне самого себя,
И нет смысла в бытии,
Кроме избранных ориентиров.
Со ступеньки на ступеньку…
Метр за метром…
Год за годом…
На Монфокон,
На Гревскую площадь,
На лобное место…
И подчас не хватает сил быть человеком,
И случается, пропадает страх перед бездной…
Вдох-выдох…
Ещё жив?
Или это снится?
Но и во сне я один,
А не в числе мразей,
Пирующих на свежем пепелище.
 

Время Голландца Михеля

О, как волшебно изменились времена,

Истинное раздолье для угольщика Петера Мунка

И Голландца Михеля¹, дымящего трубочкой

В подводной мрачной пещере с холодными сердцами.

Теперь, чтобы извести Иванушку Дурачка

Не требуется арбалет, пищаль, бокал яда

И узкий кинжал за пазухой.

Достаточно лишить его надежды-

И всё, он готов,

Даже если сперва и хорохорится,

Сжимает кулачки и уповает на друзей.

Из ямы не выбраться, ступеньки не предусмотрены,

А вверху – сажа беззвёздного неба.

Отчаяние сочится струйкой жёлтого песка

В хрупких часах слепого Создателя,

Погребая скорчившуюся среди корней жертву.

А Михель и дальше дегустирует баварское,

Слегка оттопыривая короткий толстый мизинец,

Прикуривает коллекционную сигару,

Носит белоснежные перчатки

И похохатывает, вспоминая,

Как объегорил простака,

Считает себя предприимчивым,

Успешным

И человеком.